Россиянин Андрей Дьяченко исколесил США за рулем грузовика, хотя еще пять лет назад не знал, что покинет Москву и уедет в Америку, променяет роскошную квартиру и дом успешного бизнесмена на кабину трака. Сейчас он уже чувствует себя американцем, помогает освоиться другим эмигрантам и возвращаться не собирается. Примерно столько же времени прошло и с тех пор, как крымчанка Юлия Лазарева превратилась из владелицы конноспортивного клуба на Украине в российскую дальнобойщицу. Она уже изрядно поколесила по стране, ставшей для нее второй родиной. Андрей и Юлия поделились своими историями с корреспондентом «Ленты.ру».

Андрей: «Я плакал, падал на колени»

Я эмигрировал в Штаты четыре года назад. Мне было 49 лет, я жил с семьей в Москве.

Все началось с того, что моя жена забеременела. Я увидел в интернете рекламу «роды в Америке». Заинтересовался, стал обсуждать эту тему с супругой. Она сначала посмотрела на меня как на идиота, но потом я ее убедил.

У нас не было никаких родственников, друзей и знакомых в Штатах. Мы там никогда не были даже как туристы. И вот приехали туда на пять месяцев, потратив за это время сто тысяч долларов.

При этом оставался бизнес в России, и я мотался туда-сюда: две недели в Майами, две недели в Москве.

Вернувшись с ребенком на родину, мы еще не думали об эмиграции. У нашего сына уже было два гражданства, и это, по нашему мнению, существенно расширяло его возможности в будущем. Вот и все.

Но затем, в конце 2013-го — начале 2014-го, в России начались известные политические и экономические проблемы, связанные с украинским Майданом. Пострадал и мой бизнес.

Были наезды со стороны налоговой, БЭП и прочих структур. У меня накопились претензии к этому государству, но не эти проблемы сыграли решающую роль. В конце концов, я многое повидал, и меня уже ничем особо не напугаешь. В 88-м я, к примеру, был добровольным спасателем в Спитаке.

Мы с женой сели и подумали о том, что дальше у нас будет в жизни. Мы с голоду не умираем. Спокойная жизнь обыкновенных мещан нам вполне обеспечена. А дальше что? Жить от понедельника до пятницы, выходные — на дачу — это все?

Решили попробовать. Мы ничего не продавали, не сжигали мосты. Что касается материальных благ, то у меня есть шикарная квартира в Москве, хороший дом на Новой Риге с причалом и лодочками. Разве что машины продали.

Я приехал в Америку первый, на три месяца — на разведку. Интересно, что в воскресенье я прилетел, а в понедельник уже вышел на работу. Времени на акклиматизацию я себе не дал.

Пошел работать в moving простым грузчиком и за первый месяц похудел на 16 килограммов. Я плакал, падал на колени, был в полуобморочном состоянии от усталости. Жена звонила и спрашивала: «Ну как ты?» Я отвечал: «Обалденно. Очень нравится».

Потом работал на стройке: подметал, клал ламинат. Мне было интересно попробовать себя в реальном деле. И мне нравилось себя испытывать.

Теперь я живу в траке (кабине грузовика), а моя семья — в Майами, на берегу океана. У меня двое сыновей, старшему 21 год, младшему шесть. Они учатся, а жена следит за этим сообществом.

Хотя если бы еще лет пять назад мне сказали, что я стану дальнобойщиком, это вызвало бы у меня искреннее удивление.

Хочу добавить, что не могу работать, не получая удовольствия, и я его получаю. Объездил уже всю Америку, континентальную ее часть. Кроме того, эта работа позволяет мне кормить семью и оплатить колледж детям.

Юлия: «Будут воровать, какую зарплату ты им ни плати»

Никакая семейная жизнь мне не нужна. Мне это неинтересно, и я об этом даже слышать не хочу. Для меня это смешно.

Конный спорт — это не увлечение, а дело всей моей жизни. С детства я работала в конюшне, причем работала на себя. Это не была какая-то одна конюшня — лошадей содержала в разных местах. После того как поняла, что все люди — твари, все будут воровать, какую зарплату ты им ни плати, решила, что ничего «своего» у меня в жизни больше никогда не будет.

Теперь вот я занимаюсь тем, что кручу руль на фуре. В отличие от бизнеса, где если ты споткнешься, тебя каждый постарается добить лопатой по голове, здесь принято друг друга поддерживать, помогать, подсказывать. У водителей нет агрессии к коллегам, нет нужды конкурировать.

Для меня это было очень удивительно сначала, так как я привыкла быть одна против всех. Но «старики» орут, что вот сейчас уже не то, что настоящее братство было раньше. Может, так и есть.

Я у одного такого спросила: вот ты говоришь, что раньше достаточно было просто встать на трассе — и тут же каждый бы останавливался и спрашивал, что случилось. А представляешь, что было бы, если бы так было сегодня, когда за пять минут по трассе двести фур проезжает? Всем останавливаться? Если тебе нужна помощь, ты по рации сообщи или выйди из фуры и подними руку. Тебе помогут.

Никакой романтики я не чувствовала. Для меня это был просто отдых после тяжелой работы. Меня никто не трогал, никто не звонил.

Андрей: «За такие выкрутасы очень легко угодить в тюрьму»

Я работал грузчиком и рабочим, пока у меня не появился Social Security Number и Work Authorization. Потом я подготовился и сдал экзамены, которые являются американским аналогом ГАИ, и получил разрешение на работу тракдрайвером (водителем грузовика).

Экзамены ты сдаешь на английском языке — это полтысячи билетов.

Побочным бизнесом для меня, кстати, стала помощь русскоговорящим ребятам, желающим сдать на права. У меня есть специальная договоренность с автошколой. Я их туда привожу, даю какие-то вводные, помогаю подготовиться.

Сразу отмечу, что коррупционным путем права в Штатах получить не удастся. Есть персонажи, которые пытаются надуть тех, кто только приезжает. Так вот — за такие выкрутасы очень легко угодить в тюрьму.

Человек, которого поймают на экзамене с каким-нибудь электронным устройством, получит criminal record (судимость) и никогда уже не станет тракдрайвером.

Еще могу сказать, что очень отличаются друг от друга люди, которые «через тернии к звездам» едут в Америку, и те, кто выигрывает гринкарту в лотерею. Я вообще противник последнего способа отбора людей.

Буквально на днях жена повела одного студента в автошколу. Великовозрастный дядя 58 лет от роду. Наверное, по воссоединению семьи приехал. Он вроде бы совершенно адекватный человек, но вместо того чтобы просто готовиться к экзаменам, ходит и собирает негатив, задается бессмысленными вопросами: кто не сдал экзамены, почему нет индивидуальных занятий на русском языке, почему нужно стоять в одной очереди с мексиканцами.

Юлия: «Заплатила человеку семь тысяч долларов — и он меня учил»

Как сдают на права в России — я не знаю, в Украине в 2013 году это было легко и просто. У меня уже была категория B, сдавая на которую, нужно было определенные вещи знать и уметь. Категория С и E — это не надо делать вообще ничего. Тебе дают ЗИЛ с прицепом. Он стопорится, и ты задом, из угла 90 градусов, сначала с левой стороны назад сдаешь, а потом — с правой. При сдаче в ГАИ из трех раз ты должен попасть два раза.

Просто нужно четко траекторию поймать. Я сдала с первого раза. Хотя из группы в 15 человек меньше трети людей сдали с первого раза. Город мы не сдавали, теорию тоже.

Я не знаю, кто там платит, кто покупает. Мне не нужно было задумываться об этом, потому что это было очень легко. До этого я несколько месяцев ездила в Украине на фуре, заплатила человеку семь тысяч долларов — и он меня учил. Плюс я ездила на своей легковой машине с двухосным прицепом, а схема парковки там точно такая же.

Андрей: «Лишь выбирать приемлемые для себя условия»

Здесь, в Штатах, на январь 2018 года потребность в водителях тракдрайверов была около миллиона человек. По этой причине представители этой профессии — в массе своей избалованные, капризные люди. В таких условиях им остается лишь выбирать приемлемые для себя условия.

Есть три основные разновидности тракдрайверов: компанидрайвер (человек, который работает на машине компании и получает зарплату в зависимости от пройденных миль), оуноператоры (ездишь на своей машине и сам себе ищешь грузы либо поручаешь это фирме за процент) и нечто среднее между ними (работаешь в компании, но машину взял в лизинг).

Я работаю по второй схеме — купил себе абсолютно новую машину. Благо это вообще здесь не проблема.

Юлия: «Текучка кадров сумасшедшая»

Я слышала, что в США и Канаде не хватает водителей, у нас их вроде бы достаточно. Есть крупные фирмы, которым порой нужно прямо сейчас триста-четыреста человек, но в то же время они не сильно парятся, чтобы этих водителей на работе удержать. Они понимают, что сегодня 20 человек у них уволится, а завтра столько же или больше придет устраиваться. Текучка кадров сумасшедшая.

Про маленькие фирмы не говорю, там, наверное, какие-то другие отношения к водителям. Я сама в маленькой фирме работаю. Тут принято за каждого человека держаться.

В общем, если по статистике у нас имеется какая-то нехватка дальнобойщиков, то уверена: она будет меньше процентов на 90, чем в Америке.

В 2011 году я свой грузовик купила, пыталась на нем заработать. Но это не было необходимостью, просто меня так перло. Разнообразия какого-то хотела, интересно было. Сейчас я уже в этой стране не хочу себе ничего такого большого и ценного покупать. Нет смысла.

Я много общаюсь с теми, у кого сейчас свой грузовик или раньше был. Однозначный вывод: не меньше, а часто больше зарабатывают те, кто работает на фирму и на ее же машине. А уж забот у них точно никаких нет.

Андрей: «Эмигранты зарабатывают значительно больше американцев»

Тракдрайверы зарабатывают, по-американским меркам, чуть выше среднего. Вернее, могут зарабатывать.

Есть огромные компании типа Swift, J.B.Hunt , у которых десятки тысяч траков. Там работают американцы, там действуют профсоюзы. Зарабатывают они немного, но имеют большие премии и медстраховки.

Русскоязычных водителей там не встретишь, потому что для нас важно заработать деньги здесь и сейчас. Мы работаем больше на износ. И создаем свои компании либо находим свое место в других маленьких компаниях, которых сейчас на американском рынке очень много.

Здесь уже никаких профсоюзов. Работаем очень много, но и прибыли больше. Эмигранты зарабатывают значительно больше американцев в этом бизнесе.

Если обозначить самую нижнюю планку, то у обычного компанидрайвера минимальная зарплата будет две — две с половиной тысячи долларов в неделю (до вычета налогов). Но налоговая здесь позволяет тракдрайверам по 50 долларов в день списывать, и в целом к дальнобойщикам эта служба относится очень и очень лояльно.

Да, год назад было сложно: подорожал дизель, и платили меньше. За последний месяц дизель вновь сильно подорожал, но здесь топливо не только дорожать умеет, но и дешеветь, как только рынок это позволяет. И я такое наблюдал не раз.

Юлия: «На грузоперевозках навариваются всякие перепродаваны»

По деньгам у меня, к сожалению, в прошлом месяце получилось заработать всего двадцать тысяч рублей. Это вообще катастрофа, при том что я три недели была в рейсе. А так у нас зарплата, как и в Америке, зависит от километража.

Если месяц ты будешь ездить постоянно по 16-18 часов в сутки, если у тебя быстрые загрузки и выгрузки, то получается сто тысяч рублей. У нас воруют многие, о чем мерзко говорить, но так и есть. Но я беру в пример честную работу.

Если же работаешь две недели, а потом две недели отдыхаешь, то тысяч 50-60 получается.

У меня где-то один рейс в неделю, потом стою. Могу неделю простоять, могу две. И получается в месяц, дай бог ,40 тысяч выходит, и то редко.

Я знаю, что в России и в Европе женщины часто зарабатывают примерно на 30 процентов меньше мужчин на тех же работах. Меня это не касается. Я зарабатываю наравне с коллегами.

Многие мне рассказывали, что в 90-е и начале 2000-х все было прекрасно. Всем хватало грузов. Спрос и предложение соответствовали друг другу. Водители стали неплохо зарабатывать и покупать собственные грузовики. В итоге машин стало очень много, а грузов больше почему-то не становилось, или их стало труднее раздобыть. Не знаю почему.

У нас на грузоперевозках навариваются всякие непонятные перепродаваны. Вот появляется заявка: доставить что-то из Москвы куда-то за 100 тысяч рублей. Эти умники перекупают заказ друг у друга, пока какой-нибудь Петя на старой развалюхе не везет его за 60 тысяч.

Андрей: «Три недели ездишь — неделю дома»

Наиболее распространенный график работы — три недели ездишь, неделю дома. В дороге проводишь 11 часов в день. Из-за хорошего качества хайвеев, которые в подавляющем большинстве покрыты бетоном, а не асфальтом, средняя скорость движения здесь большая — около 70 миль в час (112 километров в час).

Вайоминг, Оклахома, Небраска — в этих штатах разрешенная скорость для траков 80 миль в час (около 130 километров в час).

Основное место сосредоточения тракового бизнеса — Чикаго. Там находится большинство американских транспортных компаний. Это город с крупнейшим транспортным хабом. Оттуда я иногда приезжаю домой на машине, но Майами находится в таком аппендиксе, куда быстро и дешево не доедешь, поэтому, как правило, лечу на самолете.

Юлия: «Ты работаешь постоянно»

Насколько я знаю, все пути ведут в Москву и Подмосковье. Огромное количество грузовиков съезжается сюда за три копейки, чтобы увезти груз оттуда уже по нормальной ставке — неважно куда.

Я работаю на частника. У него одна машина и один водитель. Если вдруг я захочу куда-нибудь поехать отдыхать, то машина будет простаивать, а это убытки. Так что работаешь постоянно, в зависимости от загрузки. То же самое с теми, кто работает на себя или на небольшие компании, у которых 30-50 машин.

Когда начальство понимающее, оно может периодически дать возможность передохнуть, посидеть дома. А если начальству плевать, как у меня было на предыдущей фирме, то два-три месяца ездишь без конца по России. Потом на два дня домой — и опять несколько месяцев катаешься. Это ужасно.

А так, если в фирме, к примеру, тысяча машин, ты две недели работаешь — две недели дома проводишь. Или по месяцу. Там два человека на одну машину приходится, и она не простаивает.

Андрей: «Отличает некий налет интеллигентности»

Средний возраст тракдрайвера в Штатах — 50 лет, так что я не чувствую себя белой вороной.

Еще нас, русскоговорящих тракдрайверов, отличает некий налет интеллигентности: почти у всех высшее образование. Местные же водители — ребята попроще, хотя это и не совсем уж реднеки (крестьяне с красными от солнца шеями). Ну, а что? Это тяжелый физический труд, не предполагающий большой умственной активности.

А еще здесь нет особой конкуренции между тракдрайверами, так что и мафиозных групп не образуется. Грузов хватает на всех с избытком. Практически на каждом втором трейлере висит объявление: «Ищем водителей».

Кто не знает, вся американская логистика завязана на автомобильных грузоперевозках, в России же более развит железнодорожный транспорт. Не хочу рассуждать, почему так сложилось. Это отдельная история.

В США на линии, то есть в работе, находится около девяти миллионов траков. Это все сплошь современные машины, и весь дорожный сервис — рестерии, тракстопы и так далее — им под стать.

Юлия: «Всю жизнь крутят руль и гордятся этим»

Не знаю точно насчет распределения грузов между железнодорожным и автотранспортом в России, но своими глазами вижу, что каждый год фур становится все больше и больше. И они ездят из одного пункта в другой с одним и тем же грузом, по пять-пятнадцать машин в день.

Парк грузовиков у нас очень старый. Много машин 80-х, 90-х годов выпуска. Новые фуры — у крупных компаний. А частники скупают весь хлам на лысой резине и добивают его.

Российские дальнобойщики — люди самые разные. И в возрасте люди встречаются, которые много десятков лет эти занимаются. И молодежь, которая только-только пришла. Контингент здесь очень подозрительный. Я их не могу понять, так как я сама пришла из другой области. Я не понимаю людей, которые всю жизнь крутят руль и гордятся этим, которые не понимают, как можно в этой жизни к чему-то стремиться.

Максимальное стремление многих моих коллег — порулить сегодня на час больше или проехать на сто километров сегодня больше, а завтра устроиться на фирму, где машина получше и зарплата побольше. Предел мечтаний для таких людей — купить свою фуру или несколько фур. У них мозг в другую сторону даже не работает.

Может быть, это от родителей идет. Из поколения в поколение передается.

Но ни дворники, ни продавцы, занятые таким же монотонным физическим трудом, не гордятся своим делом так, как дальнобойщики. Наши водители гордятся собой так, будто они работают в 70-е, когда рулить грузовиком действительно было физически напряжно.

Я понимаю, общаясь с коллегами, что многие из них — выходцы из какого-то глухого села, где нет никакой работы, и вот они идут крутить руль, чтобы им не приходилось вставать каждый день в пять утра и ехать на службу в город. Мне кажется, что и весь сервис придорожный у нас рассчитан на таких людей.

А ведь есть и другие, кому нравится быть в дороге, кто по другим причинам пришел в эту профессию. И таким людям — да, хочется вылезти из кабины и чувствовать себя человеком… Поэтому чаще всего стоянки не асфальтированные, и когда выходишь из душа летом — то пока дойдешь 50 метров до машины, эта пыль, стоящая столбом, облепит тебя снова. Это катастрофа. А весной, осенью и зимой там болото и грязь. Чтобы вылезти, нужно надеть высоченные ботинки или сапоги. И ходишь там по этой жиже. В общем, отношение — как к скотам.

Хотя многое зависит от трассы. Я сейчас чаще всего езжу по М4, и она рассчитана на тех, кто едет отдыхать летом. Есть стоянки для фур, рядом гостиницы — похуже или получше, туалеты женские и мужские. Короче, я стараюсь такие комплексы выбирать, где все по-нормальному и по-человечески, где нормальные душевые.

Есть такие комплексы, где женские душевые отдельно. Стараюсь туда попадать, но не всегда по времени совпадает.

На этой трассе есть и кафе нормальные, а не для бомжей. Знаете, многие владельцы придорожных заведений считают дальнобойщиков бомжами.

В гостиницах, конечно, водители стараются не останавливаться, только если сильно устали. Я опять же на М4 знаю гостиницы нормальные. А есть и на быдло рассчитанные — страшные и непонятные.

Андрей: «Cначала будут стрелять, а потом уже разбираться»

Предлагать какие-то деньги американскому полицейскому чревато серьезными проблемами. Во многих штатах, если вы себя неадекватно ведете, они сначала будут стрелять, а потом уже разбираться.

Я советую всем: когда тебя останавливают — будь максимально лояльным. Обращайся к полицейскому «сэр» и «офисер».

Хочу добавить, что на тракдрайверов тут не распространяются некоторые послабления, доступные водителю обычной легковушки, — например, сесть за руль с 0,8 промилле в Техасе.

Впрочем, в Майами полицейских больше беспокоит наркотическое, чем алкогольное опьянение. Такая вот специфика.

Юлия: «Я плачу за платные дороги, а другие — нет»

В России гаишникам платят те, кто нарушает правила. Я не нарушаю и не плачу.

А вообще у российского народа это в менталитете, видимо, — искать любую возможность за что-нибудь не платить. Постоянно вводятся какие-то вещи, направленные на то, чтобы деньги собрать, и почти тут же придумываются способы их не давать.

Вот ввели платные дороги, но люди все равно не платят. На той же М4 сначала проезжали друг за другом, а теперь и это лень делать. Медленно подъезжают к шлагбауму, толкают его, и он сначала чуть в сторону отходит, а потом вверх поднимается сам.

И машину не калечишь, и шлагбаум не портишь. Так и проезжают.

Ввели «Платон», но и его не платят почти все. Это я знаю точно. Вернее, люди сначала не платили, потом платили, а затем снова перестали платить. Накупили бортовых устройств, а потом просто выключили их.

Транспортный налог не заплатить никак нельзя. Тут да. А за «Платон» платят только крупные компании, да и там не все гладко.

Мне это кажется дикой несправедливостью: я плачу за платные дороги, а другие — нет.

Андрей: «Не люблю диванных эмигрантов»

Мне говорили, и я сам думал раньше, что американская вежливость, улыбка — липа. Но теперь я здесь работаю и вижу, как эти мохнатые, хмурые, бородатые дядьки по утрам на стоянках улыбаются тебе, желают доброго дня или хотя бы просто приподнимают кепку в знак приветствия.

Вообще, все эти взгляды из-за океана не дают увидеть реальную картину.
Я не люблю диванных эмигрантов, которые, сидя дома и ничего не делая, только страдают, публикуя посты в Facebook. Если тебе так плохо в стране живется, если ты государство ненавидишь, то собирай манатки и уезжай. Да, надо будет напрячься. И тут же находится 358 обстоятельств, препятствий.

Причем среди этих диванных эмигрантов есть люди с развитым интеллектом. Но им нужно, видимо, о чем-то грезить. О том, чтобы жить на берегу океана. А я реально живу на берегу океана, и сейчас у нас так называемый «красный прилив» — водоросли, от которых гибнут дельфины и киты. И жена у меня что-то закашляла. По телевизору сказали, что из-за этого прилива как раз. Вот она — реальность.

Если ты не проявляешь интереса к жизни, активности у себя на родине, то и в Штатах тебя ничего хорошего не ждет. У тебя, как говорится, либо горячие яйца, либо холодные.

Юлия: «Это создание даже мужиком не может называться»

Нытье и дальнобойщик — это неразделимые вещи. Еще раз скажу, что водители грузовиков, работавшие в советские годы, — это герои настоящие. На каких они машинах работали! По каким дорогам ездили! Какой инфраструктурой пользовались!

А в 2018 году — где здесь тяжелая работа, я не пойму. Пять лет кручу руль и не понимаю. Вот он сядет — малолетка 20-летний — в новую фуру, а сейчас им уже сразу их дают, и начинает ныть, что ему тяжело. А я думаю: вернись в свое село и поработай там грузчиком каким-нибудь, попаши лет пять, и когда ты вернешься в свой дальнобой, то будешь с утра до ночи сидеть и кайфовать от того, что твоя жопа сидит на одном месте и ты ничего не делаешь. У тебя мизерные обязанности, которые даже мартышке можно поручить: из пункта А в пункт Б доехать, загрузиться, выгрузиться — и все.

Феминистки ко мне не обращаются. Женщины в основном мне пишут — наверное, дочери и жены дальнобойщиков — о том, как их мужья и отцы устают от этой работы, а я вот всем рассказываю, что это безделье. А я думаю: кем же это надо быть, чтобы после месяца ничегонеделания за рулем приезжать домой и рассказывать жене, которая вкалывала на хозяйстве, как ты устал. Это создание даже мужиком не может называться.

Андрей: «Проститутки в Штатах не стучатся в кабины грузовиков»

У многих американских тракдрайверов оружие на руках, поэтому к ним обычно на дорогах никто не пристает, так как чрезмерная наглость может быть чревата последствиями.

Возможно, по этой же причине и проститутки в Штатах не стучатся в кабины грузовиков на стоянках. Здесь так не принято. Интимные услуги здесь, конечно, есть. Это выглядит следующим образом: перед тобой останавливается машина и подает знак фарами.

В целом же подобный «сервис» здесь распространен не так широко, как представляется многим, и вдоль трассы девочки не стоят.

Юлия: «Мне хотелось всех убивать»

Проститутки на стоянках часто встречаются, но с каждым годом их все меньше и меньше. Даже самая замухрыжная проститутка из какого-нибудь села, видимо, находит клиентов через интернет.

Раньше домогательства со стороны коллег-дальнобойщиков были действительно проблемой. Мне тогда хотелось всех убивать, а сейчас попроще. Меня многие узнают из-за канала на YouTube — примерно восемь человек из десяти.

Сейчас пристает разве что какой-нибудь дебил из каменного века, который меня не знает.

Андрей: «У парня из Луганска произошел конфликт с украинцами»

На эмиграцию способен далеко не каждый. Это очень большой стресс, скажу больше: вряд ли я смог бы пройти этот путь еще раз. Каждый здесь съедает свою ложку дерьма.

У меня есть несколько знакомых ребят 30-летних из Донецка. Они бежали от войны. Лишились бизнеса, возможности спокойно существовать там. У них теперь ничего за спиной нет, от этого они злее и нахрапистее.

Но, видимо, у тех, кого так или иначе насильно оторвали от родины, остается вот эта тяга хотя бы к внешнему проявлению своей национальной принадлежности. После 2014 года здесь, в Штатах, возникают проблемы во взаимоотношениях между украинцами и русскими. Год назад у парня из Луганска произошел конфликт с украинцами, которые считали его предателем. Я знаю некоторых хлопцев украинских, у которых весь трак в трезубцах и флагах жевто-блакитных. Мы даже как-то с одним зацепились языками.

«Я горжусь, что я украинец», — говорит мне он.

«Очень приятно, что ты гордишься, но, может, нужно гордиться достижениями? Тебе что, перед родами предложили варианты? Место рождения — это ведь данность, от тебя не зависящая», — ответил я ему.

Такие же и русские бывают: наклеивают на траки наклейки в стиле «можем повторить» и так далее.

Юлия: «Лучше вам, крымчанам, стало жить?»

Остались знакомые с Украины, но я с ними уже почти не общаюсь. Рада, что политические проблемы моих отношений с людьми оттуда не затронули, и они меня не просят ругать Кремль.

А вот россияне любят спрашивать: лучше вам, крымчанам, стало жить? Я уже отвечаю: хуже, потому что устала говорить на эту тему, как попугай. И все ждут, что я буду описывать, какая Россия распрекрасная.

Да, инфраструктура в России намного более развитая. В Украине меньше социальных благ, но там и меньше с людей требуют налогов, меньше поборов.

Андрей: «Крыса, бегущая с корабля»

Когда была острая фаза конфликта в 2014-2015-м, я перестал общаться со многими друзьями и знакомыми из России. Позвонишь, бывало, чтобы справиться о здоровье, о делах, а тебе с обидой говорят: вот ты в Штаты уехал, как крыса, бегущая с корабля.

Но и с теми, с кем тогда не поругался, теперь, спустя годы, тоже говорить трудно, потому что не осталось общности интересов. На воспоминаниях о школьных годах или совместном производственном опыте долго не протянешь.

До сих пор периодически накатывает желание позвонить в Россию, хотя каждый раз потом понимаешь, что больше этого делать не стоит. Тебе рассказывают о том, как все плохо, а ты в ответ: «А я вот машину купил» — вроде как выпендриваешься.

Я безмерно счастлив, что здесь живу, и грущу лишь от того, что господь не сподвиг меня переехать хотя бы на десять лет раньше.

Юлия: «Выкинули в другую страну»

Я не знаю, кто там всегда был русским в Крыму. Да, по национальности я русская, но паспорт у меня украинский. Я 1988 года рождения и не помню никакого Советского Союза. Помню одну страну — Украину.

Тяжело, неприятно. Я обычно за себя сама все решала с детства, а здесь так получилось, что меня взяли и выкинули в другую страну, причем никто меня даже ни о чем не спрашивал. С годами у меня это чувство если не усилилось, то осталось на том же уровне.

Мне говорят: а чего ты жалуешься? Могла бы свалить на Западную Украину. А я отвечаю: куда это я должна сваливать, почему я должна уезжать из родного дома, продавать конюшню в один миг, лошадей? Это не то, что можно сделать за считаные дни или недели.

Перестраиваться неприятно, неудобно и отвратительно. Страна другая, законы другие. Когда человек переезжает в другую страну, то он знает, на что идет, а я ни на что не хотела идти. Мыслей об эмиграции у меня никогда не было.

Менталитет же и мозги вообще у украинцев и русских одинаковые. По ту и эту сторону границы люди рождаются уже с желанием своровать.

В России я увидела и отвратительные, и плохие, и хорошие дороги. Хороших все больше, и новые постоянно строятся, но страна огромная, и есть такие ямы, куда полколеса грузовика проваливается.

Но тем, кто жалуется, я рекомендую покататься по Украине. Я ее объездила всю, вдоль и поперек, так что знаю, о чем говорю.

Если верить социологам, старость вот уже много лет стабильно попадает в число главных страхов россиян — наряду с войной, стихийными бедствиями и бедностью. Ученые из Российской академии народного хозяйства (РАНХиГС) в рамках проекта «Старикам тут место» уже несколько лет изучают, каково это — стареть в России. Есть ли секс после 70 и чем отечественные пенсионеры отличаются от зарубежных, «Ленте.ру» рассказал заведующий лабораторией методологии социальных исследований Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Дмитрий Рогозин.

«Лента.ру»: Вы постоянно говорите о том, что у общества много стереотипов по отношению к старикам. Каких именно?

Дмитрий Рогозин: Самый главный стереотип — это приравнивание старости к болезни. Он очень укоренился. В газетах и по телевидению часто можно встретить рекламу средств «от старения». В повседневной жизни это также присутствует. Например, когда вы хотите сделать комплимент кому-то, вы говорите: «Ой, как молодо ты выглядишь, больше 18 не дашь!»

Но что тут плохого?

За этими вроде бы безобидными вещами сидит страшнейшая установка, что старость — это прежде всего немощи, тяготы и лишения. Поэтому старость для многих изначально окрашена в негативные тона. Молодость — восход, а старость — закат. Хотя забывают, что закаты бывают не менее красивыми, чем восходы. И мы ими тоже любуемся.

Из этого основного стереотипа старения вытекает все остальное, которое сегодня именуется эйджизмом: старики не способны учиться; пожилые медленно думают и плохо работают; работающие старики во всем уступают молодым.

Эти эйджизмы не на пустом месте возникали. Например, в некоторых исследованиях зафиксировано, что с возрастом скорость освоения нового снижается…

Любой стереотип не лишен оснований, иначе он не был бы стереотипом. С возрастом у людей меняется стиль мышления. Чем мы старше, тем более стратегически мыслим. Прибегает, допустим молодой начальник к 60-летнему подчиненному и требует срочно что-то сделать. Но сотрудник не бросается сломя голову выполнять. Сначала он обдумывает задачу, оценивает ее целесообразность, а только потом действует. Возможно, сомнительную и вредную инициативу он вообще проигнорирует. Естественно, этим навлекает на себя гнев. Сейчас у начинающих менеджеров иные стандарты: сначала делать, а потом думать. Если что не так — как-нибудь потом исправим.

Понятно, что молодежь страшится старости, а пожилые тоже считают, что жизнь кончилась?

Атмосфера ненужности, бессмысленности, ожидание смерти — такие представления довольно часто встречаются. Пожилые редко обновляют гардероб. И тут дело не столько в деньгах, сколько в установках: у них просто нет потребности в этом. Мы разговаривали со стариками из вполне благополучных семей — я имею в виду, что у них есть прилично зарабатывающие дети, хорошие пенсии, квартиры. Но начинаешь их спрашивать, когда вы в последний раз покупали платья, брюки — они говорят, что лет десять назад, может, пятнадцать. Иногда даже вспомнить не могут. «А зачем нам? — отвечают. — Мы уже пожили свое, очередь за молодыми». Такое можно услышать и от 50-летних, хотя в современном понимании это вовсе и не старики.

С какого возраста начинается старость? Как определяют это сами пожилые?

Самоидентификация — довольно забавная вещь, потому что границы постоянно сдвигаются. Мы своим респондентам всегда задаем вопрос о том, когда наступает старость. Люди в зависимости от социального оптимизма или пессимизма примерно лет на десять или занижают, или повышают эту черту. Но сдвиги эти длятся лет до 75. Практически все наши собеседники, перешагнувшие этот рубеж, говорят: все, это уже старость.

Как отмеряют границу?

Это определяется физиологическими изменениями. Болезни диктуют необходимость сокращения личных притязаний. Если человек мог раньше на лыжах пробежать десять километров, то сейчас — не больше километра. Это ощущение, что ты постоянно сдаешь свои позиции, отказываешься от былых привычек, и есть базовый маркер старости. Но, как я уже говорил, физиология подключается после 75 лет. А до этого ощущение старости относится к категории социального оптимизма.

Российские старики чем-то отличаются от «импортных»?

Отличаются не старики, а обстоятельства, в которые они попадают. Социальная среда в России довольно агрессивна к пожилым. И я даже не буду сейчас говорить, что внутри страны есть колоссальные различия. Возьмем даже, казалось бы, благополучную Москву. За последние 10-15 лет она колоссально изменилась, но все эти изменения направлены на молодежь. Уютно ли в Парке Горького старику? Не очень.

Почему?

Там много переходов со ступеньками, довольно большие перепады высот, если есть лифты, то зачастую они не работают, туалеты не везде и т.д. То есть все обновление, ремонт и даже мероприятия, которые там проводятся, больше рассчитаны на студенческую аудиторию. И если мы с этого ракурса посмотрим в целом на Москву, то станет понятно, что столица и сегодня продолжает проектироваться для двадцатилетних.

Почему старикам комфортнее в Европе, допустим? Там активно продвигается новый тренд: если город удобен для 80-летних, он удобен для всех возрастов. Потому что нужно ориентироваться на наиболее уязвимые группы. В Германии в маленьких городках часов в семь вечера все уличные кафе заполнены стариками. Очень много пожилых: кто пиво тянет, кто кофе. У нас стариков в кафе встретишь крайне редко.

Может, просто денег нет у людей в кафе чай пить?

Безусловно, финансы тут играют роль. Но все же я считаю, что это не первоочередная причина. Я уже говорил, что у нас есть и обеспеченные старики, которые в принципе могут себе позволить такое «излишество». Но они не считают, что это целесообразно или даже прилично. Говорят: «Да вы что, в моем-то возрасте сидеть в ресторане!»

И вся система построена так, что пожилым действительно неудобно. Никому не хочется напрягаться, просить кого-то помочь добраться в это кафе. Я как-то разговаривал с коллегой. У них в университете нет доступной среды для людей с ограниченными возможностями. И если к ним приходит учиться инвалид, то администрация приглашает волонтеров в помощь: поднять-снять коляску, довезти… На Западе это приравнено к категории пыток, потому что если мы постоянно вынуждаем человека просить об элементарных вещах, то нарушаем его права. Человек не должен быть кому-то обязанным, чтобы выпить чашечку кофе. Кто-то попросит, а другой промолчит.

Вы исследовали тему сексуальности в пожилом возрасте. Как разговаривали с пожилыми об интимном — им было неловко?

Неловко было молодым, которые у них об этом спрашивали. Со стариками в этом плане все нормально. Они могут говорить на эти темы, не стесняясь и не заикаясь. И меня просто завораживают различные истории, которые они рассказывают. Допустим, об изменах, которые в семьях случается. Эти рассказы я не могу себе представить от лица 30-40-летних. В их изложении будут описаны какие-то чудовищные вещи, которые делают бывшие партнеры. А старики о разводах рассказывают со смирением, что ли, с сожалением об утраченной любви. Это все равно речь о потере себя. Это тоже интимность.

Но мы говорим с ними и о сегодняшних интимных практиках. Один из мощнейших стереотипов о старости — это то, что о теле уже можно забыть, пора, мол, позаботиться о душе. Но телесность в старости так же необходима, как в молодости. Меняются привычки, практики, но приходит лучшее понимание своих интимных зон. Для старика чрезвычайно важны эти интимные прикосновения, поглаживания, объятия именно с партнером, а не с дочерью или внуком. Это все составляет жизнь, которая как раз и маркируется как счастливое старение. Именно поэтому в исследованиях мы раз за разом обнаруживаем стабильную тенденцию: счастливы в преклонные годы люди, живущие в паре.

То есть секс после 75 есть?

Он и после 90 есть. И я не шучу. На Западе много книг об этом. Просто это не сводится к представлениям о сексе с проникновением. Сексуальность реализуется разными способами, и вовсе не так страшно то, что происходят необратимые изменения с эрекцией у мужчин и увлажнением у женщин. Это все преодолевается. Это то, что связывает людей интимной близостью, поддерживает их жизнь. В этом нет ничего зазорного или пошловатого.

Чувственность, кстати, подталкивает человека мыться каждый день. Одна из бед старости — отсутствие мотивации для похода в душ. Это для нас принять ванну — удовольствие. Для старика это, между прочим, большая работа. Многим после 80 лет для этого нужна помощь. У нас безумно плохие ванные комнаты, не рассчитанные на стариков. Вот и откладывают гигиену на «другой раз». И это приводит к катастрофическим последствиям, которые мы воспринимаем негативно, — дурной запах. Это вовсе не старость так пахнет, а неухоженное тело. Если у человека есть интимный партнер, то душ уже не откладывается. Если есть интимность — человек живет.

У многих пожилых эта интимность присутствует?

Мы в своих исследованиях задавали провокативный вопрос: в каком возрасте женщины и мужчины в той местности, где вы живете, перестают заниматься сексом? Довольно большая группа — это не большинство, но многие — называют возраст 45-50 лет. Конечно, таких больше в селах и малых городах. И обычно связано это не с тем, что уже никто не может, а с тем, что партнер либо «помер», либо «пьет», либо «наше время вышло». Но вообще-то государству нужно изучать ситуации раннего отказа от интимности, которые наступают задолго до старческого возраста. На научном языке это маркируется как социальная смерть — то есть человек отказывается от базовых для себя вещей.

Сейчас зарождается целая субкультура среди молодежи — добровольный отказ от секса.

Если идет сознательный отказ — это одно. Например, монашеская жизнь — она полноценна. Отказ от секса в этом случае определяется другими осмысленными действиями. А когда это происходит по причине «я уже свое отжил», это приводит к социальной катастрофе. И потом, все взаимосвязано. Когда у человека, допустим, наступает деменция, он перестает себя контролировать и начинает творить несусветности. Физиологически тело требует своего, отсюда и рождаются разговоры о похотливых старичках. Если человек в довольно молодом возрасте сексуально себя зажал, исходя из каких-то неведомых норм, то впоследствии, когда у него уходит осознание, все это прорывается в самых неприятных, пугающих социальных действиях.

По итогам социологического исследования вы делаете вывод, что старость для большинства наступает после 70-75 лет. Очень оптимистичный тезис для чиновников: открываются большие перспективы для дальнейшего повышения возраста выхода на пенсию.

Пенсионный возраст к старости совсем никакого отношения не имеет. К сожалению, у нас разговоры по поводу пенсионной реформы свалили в одну кучу. Настоящая старость ведь связана вовсе не с трудоспособностью, а с уходом за собой: сходить в туалет, принять душ, постирать белье, приготовить пищу. Если у человека здесь начинаются сбои — тогда да, это старение. Ну какое может быть старение в 50-60 лет? В это время реально многие продолжают строить новые планы, учиться, кто-то заводит семью…

А другие действительно ждут: вот выйду на пенсию, у меня появится много времени и буду путешествовать. Но «свободой» пользуются единицы. Приходит усталость, апатия, нежелание вкладываться в себя.

Выход на пенсию отрицательно сказывается на социальном самочувствии человека?

В таких вопросах нельзя быть детерминистом: вышел на пенсию — и жизнь кончилась. Нет черного и белого. Но пенсия — точно так же, как свадьба, рождение детей, юбилей, рождение внуков — является неким знаковым событием жизни, то есть меняющим траекторию жизненного пути.

Это не значит, что выход на пенсию обязательно свидетельствует о том, что человек опустил руки. Но так часто бывает. Мы действительно очень много видим типичных примеров: человек за два-три года до пенсии мечтает, как будет свободен, как реализует свои мечты. Но приходит заветная дата — и… ничего не происходит, кроме одного: не надо больше идти на работу, его никто больше не дергает. Результат — через некоторое время появляется и растет ощущение ненужности, избыточности пребывания в этом мире. Один мужчина очень хорошо резюмировал это: «Пролежал на диване кверху брюхом полгода. Но больше стало невмоготу. И побежал искать работу». Потому что трудно представить себе даже в 60 лет человека, который лежит и заслуженно отдыхает. Этого нет.

Я слышал много рассказов о том, как дети буквально искали работу своим 80-летним родителям, пытаясь вытолкнуть их из ситуации ничегонеделания, пессимизма.

Самые негативные последствия — это развитие иждивенческой позиции, крест на себе, установки: я уже свое отжил. Мы проводили исследование среди балерин — у них на пенсию выходят в 38 лет. Вы можете себе представить старуху в этом возрасте? Там возникают реальные стрессы. В этой профессии большие физические нагрузки, это все равно что спорт высоких достижений. Как только резко прекращаются физические нагрузки — организм дает ответную реакцию. Кто-то начинает болеть, кто-то спивается и быстро деградирует. На плаву остаются те, кто может перепрофилироваться, то есть сменить сферу деятельности, либо перейти в другой статус — стать педагогом. Но таких единицы.

Я считаю, что любые трансферты — приходы денег — они не то что развращают, но приучают к тому, что ты от кого-то зависим, что тебе кто-то должен что-то дать. Это серьезный аргумент в пользу того, что пенсионный возраст нужно поднимать. Но в то же время я не согласен с тем, как чудовищно это сделали. Повышать пенсионный возраст надо плановым образом, в долгосрочной перспективе.

Есть теория, что плохие новости лучше сообщать сразу, а не рубить «хвост» по частям.

Я не согласен применительно к этому случаю. Пенсионеры сегодня — стабилизаторы бюджетных дефицитов семей. Зарплаты в России, особенно на периферии, нестабильные и маленькие. В основном работодатели перешли на премиальные оплаты труда. Это значит, что человек в каком-то месяце может вообще получить крохи, особенно если работа сезонная. Именно в такие периоды помогают оставаться на плаву пенсионные пособия.

Я вспоминаю столетнюю бабушку, с которой я беседовал. Спрашиваю у нее, сколько она собирается жить. «Как мне помирать, — говорит. — На мне четыре семьи, включая правнуков». То есть она получает пенсию огромную по нашим меркам — больше 60 тысяч за счет разных надбавок: ветеран войны, долгожитель и т.д. Дочка ее, тоже пенсионерка, получает копейки, внучка уже подходит к пенсии, зарабатывает мало. И там еще кому-то из праправнуков надо учиться. И все родственники на нее молятся, говорят: «Бабуля, ты только живи. Без тебя помрем все».

Пенсия — это некая подушка безопасности, и она составляет долговременную стратегию планирования семейного бюджета. Люди рассчитывают на эту «подушку». Для многих это способ погасить кредитные обязательства. Бывает, что люди изначально берут кредиты, понимая, что часть из них выплатят за счет пенсии. И когда человек достигает ожидаемого возраста, а ему говорят, что он ничего не получит, это бьет по больному, не позволяет планировать свою жизнь. Это бьет по базовой составляющей социального оптимизма.

Обидно просто, что разговоры о поднятии пенсионного возраста специалисты вели уже лет 20, но все эти предложения так и оставались дискуссиями среди экспертов и никуда дальше не уходили. Самое оптимальное было бы, если бы повышение пенсионного возраста коснулось нынешних 20-30-летних. Реформа не может начинаться с действия, вначале всегда идет проект, декларация намерений. А сейчас, с одной стороны, государство говорит о пользе долголетия, а с другой — рассказывает, каким непосильным бременем пенсионеры лежат на государственном бюджете, и пытается снять с себя социальную ответственность в отношении граждан старшего возраста. Недостаточно поднять социальные пособия — эти средства идут все равно в трансферы семьи. Необходимо вкладываться в инфраструктуру, в доброжелательную к старикам среду. Только так можно побороть стереотипы и эйджизмы, а не создать еще одну зону социальной напряженности.

Издательству «Наука», которое в 2027 году должно отметить свое трехсотлетие, грозит банкротство и закрытие. Выпускавшиеся некогда крупнейшим в своем роде предприятием академические журналы переданы компании, принадлежащей американской фирме. Полтысячи научных редакторов вынуждены искать новую работу. На кону судьба недвижимости издательства, кадастровая стоимость которой составляет около шести миллиардов рублей. «Лента.ру» попробовала разобраться в ситуации и ее последствиях.

Назад в будущее

В здании издательства «Наука» на Профсоюзной улице можно снимать фильмы и сериалы, действие которых происходит в позднюю советскую эпоху. Там сохранился весь соответствующий антураж вплоть до табличек на кабинетах. Хотя на рабочих столах у редакторов все же стоят современные компьютеры.

Угроза банкротства и закрытия предприятия никак не отразилась на царящей здесь библиотечной — или академической, если хотите — тишине. Тревога читается только в глазах руководящих сотрудников, решивших, что издательство все же не должно умереть молча.

В течение почти трех столетий издательство «Наука» была органичной частью Российской академии наук. Стремящиеся во всем к логичности и цельности ученые, такие как Николай Вавилов в прошлом веке, старались упорядочить связанные с научными публикациями институции согласно духу социализма, стремящегося к коммунизму. Так была создана единая трехчастная система — могучее предприятие «Наука», включившее в себя типографию, издательство и книжные магазины (знаменитая «Академкнига»). Википедия сообщает, что по состоянию на 1982 год «Наука» была крупнейшем в мире научным издательством. Собственно, эта советская машина, или «мамонт», как его любовно называют сами сотрудники, каким-то образом сумела проработать до сих пор, несмотря на всю реформаторскую активность последней четверти века в РАН.

В издательстве полагают, что «Науку» торпедировала не новая социально-экономическая российская реальность, а спорная мысль о том, что издательская деятельность — занятие для РАН непрофильное. Идея эта укрепилась в головах и отпечаталась на бумаге: с появлением ФАНО (Федерального агентства научных организаций) «Наука» перешла под его юрисдикцию и стала ФГУП.

«Там [в ФАНО] издательству объяснили, что оно должно зарабатывать деньги: «Издавайте детективы, торгуйте канцелярией», — сетует заместитель директора издательства «Наука» Олег Вавилов, сидя в переговорке, по запаху и внешнему виду, напоминающей читальный зал старой библиотеки. — Любой ФГУП, как овца, должна давать шерсть».

Научная карикатура

После изгнания «мамонта» РАН стала обращаться за услугами на рынок, и уже само это действо, по словам специалистов, выглядело карикатурой. Причем заказ проходил через аукцион, где побеждает тот, кто меньше предложит, а не лицо, соответствующее квалификационным требованиям. Грубо говоря, любой условный ИП «Петров» мог претендовать на выпуск научных академических журналов.

«Но когда вот этот издательский пакет состоял из 140 наименований академических журналов, то не нашлось таких «Петровых», готовых этим заняться. И даже МАИК [о нем речь пойдет ниже] на это не решался», — говорит Вавилов. — Потому что, помимо таких журналов, как «Автоматика и телемеханика», над которым работают три человека, есть «Вопросы философии», где редакционный штат составляет 16 человек, и как сделать его рентабельным при том, что у журнала подписка невысокая и на английский он не переводится?»

Государственные расходы, по словам замруководителя «Науки», составляли лишь 50 процентов от бюджета журналов, а остальное издательству всеми правдами и неправдами приходилось добывать самому. Но «мамонт» отказался идти по пути наращивания эффективности путем продажи шуб на занимаемых площадях и прочих подобных затей, а занял позицию классического гордого русского дворянина XIX века, то есть попросту стал копить долги. И собралось их порядка 500 миллионов рублей.

«Забавный факт, что только содержание редакций (прямо скажем, нищенское) в первом полугодии 2018 года обошлось издательству в 215 миллионов рублей, а надо еще сверстать и напечатать журналы, — пишет на своей странице в Facebook советник директора «Науки» Борис Куприянов. — РАН по аукциону перечислил только 130 миллионов. 85 миллионов издательство должно было где-то брать само».

Cотрудники РАН

В советские годы работать в издательстве «Наука» было делом почетным и выгодным не только в материальном, но и в моральном плане. После перестройки доходы и социальное благополучие научных редакторов, судьба которых сегодня под вопросом, стали таять. В результате осталась одна духовность, а вернее — гордое звание сотрудника РАН.

Именно оно наряду с возможностью заниматься любимым делом в стильном здании легендарного советского издания позволило «Науке» не беспокоиться за текучку кадров.

«Мы недавно отметили 60-летие трудовой деятельности одной нашей сотрудницы, — похвастался Вавилов, но затем с печалью добавил: — Теперь же большая часть сотрудников издательства, а именно 500 человек, которые занимались именно научными журналами, окажутся сейчас не у дел. Этим людям либо нужно переходить в компании, которые выиграли аукцион, либо куда-то еще. Содержать редакцию у нас средств нет».

Профессиональный научный редактор — и об этом говорит не только Вавилов — человек уникальный. Он должен знать какую-нибудь там газодинамику, например, с одной стороны, а с другой — владеть мастерством публицистического изложения, должен вычленять главную мысль авторов, потому как хороший ученый далеко не всегда хороший «оратор» в письменной речи.

«Таких специалистов никто не готовит, и при тех зарплатах, какие в этой сфере есть, никто сюда не рвется. Учиться нужно долго, квалификация должна быть высокая, а реальное вознаграждение за свой труд люди получают мизерное», — отмечает замдиректора издательства.

Однако у партнеров «Науки», включая РАН, фактическими сотрудниками которого остаются эти редакторы, бытует мнение, что труд этот незначителен и никакого отношения к научному не имеет. А стало быть, не может отмечаться и в юридической плоскости — в виде авторских прав.

Но говорят об этом за глаза, потому как в повседневной работе сотрудники редакций научных журналов долгие годы трудятся рука об руку с учеными в качестве помощников, многих связывает дружба, и авторы разделяют их тревогу по поводу будущего издательства, которое умрет из-за упрямого нежелания стать коммерческим. Даже собирают подписи, но толку от этого пока нет.

Дочь перестройки

Летом 1992 года президиум РАН принял решение, в котором констатировалось, что у академии наук не хватает средств развивать научные издания журналов и тем более продавать их за рубежом. Для этих целей создали российско-американскую Международную академическую издательскую компанию «Наука/Интерпериодика» (МАИК), которой передали права на распространение всех российских научных журналов за пределами родины.

Примечательно, что примерно за полгода до этого скончался английский бизнесмен Роберт Максвелл, который был наделен аналогичным эксклюзивным правом во времена СССР. История успеха этого человека начиналась с идеи продавать немецкие издания пленным гитлеровцам, находившимся в Великобритании. За научные же издания он взялся после того, как помог издательству Springer (также имевшему немецкие корни) продать старые выпуски журналов в том же Туманном Альбионе. После этого Максвелл на некоторое время организовал с этим теперь уже одним из крупнейших мировых научных издательств совместное предприятие.

Многие годы спустя, в 1992-м, газета «Коммерсантъ» назвала новым Максвеллом американскую компанию Pleiades Publishing Александра Шусторовича, сына советского ученого, перебравшегося с семьей в Штаты еще в годы холодной войны. Фирма наряду с РАН и издательством «Наука» выступила соучредителем МАИК. По мнению ряда экспертов, именно Шусторович осуществляет сегодня фактическое руководство этим вроде бы совместным предприятием.

Главным достижением Pleiades, из-за которого компанию так ценят в РАН, стал договор со Springer на дистрибуцию пакета из девяти десятков научных журналов, большинство из которых зарубежным издателям якобы не особенно нужны.

По мнению советника директора «Науки» Бориса Куприянова, МАИК была создана «для вывода из-под государственной юрисдикции научных статей российских ученых и печати журналов РАН за рубежом». Компания должна была в будущем полностью заменить «Науку», однако результатом перераспределения полномочий стал лишь вывод наиболее «дорогих кусков», связанных с реализацией российских журналов за рубежом.

Некоторое время «Науку» и МАИК возглавлял один человек — историк Владимир Васильев. В этот период российско-американская компания стала забирать себе не только работу по созданию англоязычных версий журналов, но и прибыль от изготовления изданий для российского рынка. Их верстка, а точнее сотрудники и оборудование, были, по словам источника «Ленты.ру», переданы из издательства «Наука» в МАИК. «Науке», чтобы продолжать выпуск журналов, приходилось платить за верстку МАИК, но денег не хватало, и вырос долг в 36 миллионов рублей.

«Руководитель организаций всегда мог договориться сам с собой. В 90-е типография «Науки» работала в три смены и вряд ли была убыточна», — отмечает Куприянов.

Споры и суды

Сегодня руководство «Науки» с одной стороны и МАИК с Pleiades Publishing — с другой находятся в состоянии открытой вражды. На события последних двух десятилетий они смотрят совсем по-разному.

«Это передача прав произошла без конкурса, ограничения по срокам, и речь шла именно обо всех научных российских журналах: существовавших и будущих», — говорит о допуске Pleiades Publishing к распространению отечественных изданий за границей Вавилов.

«Все журналы, права на издание которых получил Pleiades, достались ему в жесткой конкурентной борьбе с другими международными издательствами, в первую очередь за счет лучших условий», — отвечает на этот выпад гендиректор МАИК Виктор Валяев.

«Когда возник вопрос об участии «Науки» в аукционах на второе полугодие 2018 года — а МАИК решила забрать их под себя, — они просто пришли и сказали: «Коллеги, либо вы не участвуете в конкурсе, либо мы несем эти бумаги на банкротство!»», — продолжает замдиректора «Науки».

«В настоящее время МАИК выиграла в суде два иска по взысканию задолженности с издательства «Наука» на общую сумму около 30 миллионов рублей. Замечу, что данная сумма составляет менее 7 процентов от общей задолженности ФГУП и уж точно не является причиной его возможного банкротства. Более того, несколько недель назад мы приостановили действие полученных исполнительных листов в отношении ФГУП, — парировал его оппонент. — Насколько нам известно, основная задолжность — перед федеральным бюджетом. А решение о возможном банкротстве должно принимать ФАНО».

«Наука», в свою очередь, пыталась добиться через суд выселения МАИК с занимаемых им площадей. Споры между родственными предприятиями докатились и до заграницы.

«Предыдущее руководство [«Науки»] увидело, что основные деньги в журналах — это не деньги, которые дает академия наук на их издание, потому что она не покрывает даже 50 процентов затрат, и не российская подписка, а деньги, получаемые при распространении английских версий по контракту со Springer. Причем этот контракт непрозрачен для издателей, — говорит Олег Вавилов. — Достоверных отчетов никто никогда не видел. И вот предыдущий руководитель издательства «Наука» Сергей Палаткин обратился с открытым письмом в Springer летом прошлого года. Мол, коллеги, а на каком основании вы занимаетесь распространением этих изданий, если правообладателями являемся мы — издательство «Наука»? У нас нет никакого правоустанавливающего договора с МАИК и Pleiades. Мы можем обратиться в международный суд и поставить ваш бизнес под угрозу».

Springer обратилась к Шустеровичу с предложением каким-то образом уладить этот вопрос. «И вот мы присутствуем при этом «улаживании». Он решил взять под контроль всю цепочку — «от скважины до бензоколонки»».

В МАИК же напомнили, что к моменту развала СССР ситуация с изданием советской научной периодики за рубежом была крайне тяжелая. Журналы могли выходить, к примеру, с задержкой от года до четырех лет.

«Было ощущение, что все журналы закроют. Никто, кроме Pleiades, не хотел их издавать, особенно в пакете, то есть вместе со «слабыми» журналами, как этого хотела академия, — говорит Валяев. — Это было время, когда рынок российских научных журналов переживал настоящую катастрофу. Именно тогда компания Pleiades пришла на этот рынок, и именно в это время мы сделали то, что людям казалось невозможным, — начали делать синхронный перевод русскоязычных научных журналов, которые ранее не переводились на английский язык, а также оплачивать работу авторов и составителей журналов».

Последний аукцион

Прошлым летом президиум РАН принял соломоново решение. «Они разбили все журналы на пять секций. Четыре из них — естественнонаучные. Туда, по странному совпадению, вошли все издания, которые переводятся на английский язык и имеют ценность за рубежом, — говорит Олег Вавилов. — А пятая секция — это такое «гетто», куда вошли «Вопросы философии», «Русская литература», «История Средних веков», «Славяноведение», сельскохозяйственные журналы. Они самые затратные, кстати».

Состоялся аукцион. По его результатам четыре пакета изданий взяла компания «Академкнига», стопроцентным владельцем которой является компания Pleiades. А оставшийся куст из 49 журналов взяло ООО «Интеграция Наука и образование» — компания, аффилированная с Государственным академическим университетом гуманитарных наук (ГАУГН).

«Наука» на второе полугодие 2018 года осталась вовсе без академических журналов. Это означает и возможную гибель книжных редакций. «Большая часть книг издательства «Наука» не является коммерчески окупаемой, — пояснил Вавилов. — Например, у нас есть «Восточная литература», есть книги, перевод которых готовится в течение десяти лет, — к примеру, «Упанишады». Сколько она должна стоить в магазине, чтобы мы окупили ее производство?»

Книжные редакции были завязаны на журнальной деятельности, так как компенсировали свои расходы за их счет. Теперь, вероятно, их работа тоже встанет.

«Книги вообще не интересуют РАН, — пояснил «Ленте.ру» Борис Куприянов. — Президент РАН не понимает разницы между работой издательства и типографии и публично об этом сообщает. Для обывателя не грех путать, но господину Сергееву.​..»

«Вишневый сад» Российской Федерации

Издательство «Наука» — это не только полтысячи небогатых, но гордых редакторов, но и солидная недвижимость.

«Самым дорогим куском этого имущественного пирога является типография в Шубинском переулке: Типография №2 РАН, — говорит Олег Вавилов, — Там общая площадь помещений составляет 18 тысяч квадратных метров. Комплекс зданий возле Смоленской площади. С прилегающей территорией. Кадастровая оценка — два с лишним миллиарда рублей, а рыночная цена…»

Еще есть огромный комплекс, который «Науке» достался в наследство от производственно-издательского комплекса ВИНИТИ. Предприятие находится в самом центре города Люберцы. Это четыре гектара земли в пяти километрах от МКАД.

Есть еще такие жемчужины, как здание в Мароновском переулке, рядом с парком «Музеон»: четырехэтажный особняк и 30 соток земли. Кроме Москвы и области, у «Науки» есть недвижимость в Санкт-Петербурге, Новосибирске, Махачкале — там, где находятся филиалы предприятия.

Кадастровая оценка всего имущественного комплекса ФГУП — порядка шести миллиардов рублей.

Примечательно, что соседи организации уже намекают, что на эту недвижимость «Наука», по сути, особого права не имеет. «Однако руководство ФГУП Издательство «Наука» почему-то убеждает себя, что здания и весь имущественный комплекс принадлежит не Российской Федерации, а им лично, и что они могут сдавать федеральное государственное имущество в аренду федеральному государственному учреждению по рыночным ценам, а де-факто в два раза выше рынка!» — возмущается ректор ГАУГН Денис Фомин-Нилов в ответ на реплику Куприянова о том, что ГАУГН не платит ни копейки за аренду помещений издательства.

«Вполне вероятно, что ценность квадратных метров перевесит ценность сотен тысяч изданных книг, коллектива редакторов и будущего государственного российского научного книгоиздания, — заключил Куприянов. — И мои опасения имеют подтверждение. Красноярский научный центр Сибирского отделения Российской академии наук уже сдал помещение красноярского магазина. Теперь в Красноярске не будет «Академкниги»… А в Москве жилищно-коммунальное управление Российской академии наук потребовало очистить помещение магазина «Академкнига» на улице Вавилова до 15 июня. Директор ЖКУ РАН утверждает, что магазин «Академкнига» незаконно занимает помещение! Незаконно занимает 60 лет (с 7 мая 1958 года) помещение, специально отведенное для книжного магазина Академии наук!»

Славянский шкаф интересует?

В том виде, в каком он существует сейчас, бизнес «Науки» не устраивает никого, включая руководство издательства, но решать проблему в конструктивном ключе уполномоченные лица не торопятся.

«Руководство, пришедшее в «Науку» осенью прошлого года, предложило руководству ФАНО, согласовав идею в РАН, какие-то из неэффективно используемых зданий выставить на торги, чтобы погасить долги перед налоговой и получить возможность для современного развития: закупить оргтехнику, поставить современное типографское оборудование, получить возможность привлекать более высокооплачиваемых специалистов, переоснастить верстку, — рассказывает Вавилов. — Все это можно было бы провести под контролем правительства, но, к сожалению, решение о реструктуризации издательства пока не принято».

Сейчас же любая компания, которая имеет на руках исполнительный лист, может обратиться в суд с иском о признании предприятия банкротом. Это может произойти в любой момент.

«Аукцион выиграла контора «Академкнига». (Этот бренд, к слову, принадлежит издательству «Наука».) В ней сейчас работают шесть сотрудников. Как они будут выпускать 93 научных журнала? Начали активно психологически давить на наших редакторов, чтобы они сдавали все материалы им, — сетует замдиректора «Науки». — Но наших сотрудников там не берут в штат — им предлагают сотрудничество по гражданско-правовому договору».

Оппоненты Вавилова видят дальнейшую судьбу академиздата в более позитивном свете. «Рассматривая участие РАН в аукционах на оказание услуг по изданию журналов, мы видели свою роль в качестве генерального подрядчика: на редакционные услуги мы предлагаем заключить в рамках условий аукциона договор с издательством «Наука», в штате которого находятся сотрудники редакций, — пояснил представитель Pleiades Publishing. — Часть редакций останется в институтах, являющихся соучредителями журналов, и мы заключим с ними соответствующие договоры на оказание редакционных услуг. Часть сотрудников редакций при желании могут перейти в ИКЦ «Академкнига»».

Но, по мнению руководства «Науки», тот факт, что академические научные журналы находятся под контролем Шусторовича, несет риски для суверенитета научной деятельности в России.

«Предположим, ученые сделали исследование шельфа РФ. Они подготавливают статью для журнала, — говорит Вавилов. — Права на публикацию этих материалов, таблиц, фотографий по договору передаются издательству. Раньше договора заключались с издательством, хранились там. Теперь РАН поручает главным редакторам журналов заниматься этим по доверенности от академии, но все договора будут находиться в частных руках. Сейчас стоит конкретный бизнесмен, но могут быть и другие интересанты в Америке, которые получили доступ ко всем вышеуказанным материалам, включая личную информацию об ученых. Там же в договоре указывается все — от паспортных данных до мобильного телефона с домашним адресом. Сейчас это хранится здесь, на Калужской, а будет потом где-то в США?»

К тому же ученые, согласно нынешнему порядку, должны отчитываться за получаемые гранты именно научными публикациями. ​Борис Куприянов добавляет:​ «Удивительно, как сочетаются в голове чиновников два противонаправленных дискурса. Одна рука пишет: «Мы суверенная страна! Америка нам не указ! Антисанкции!» а другая одобряет контроль частной​ американской​ офшорной компании над российской наук​ой».

Руководство РАН, впрочем, на разных площадках уже не раз подтвердило, что соблюдение авторских прав и вообще контроль над академическими изданиями, публикуемыми за границей, находится полностью под управлением академии и волноваться не следует.

В самом же Pleiades говорят, что только у них сегодня есть опыт и возможность сделать издание русских журналов рентабельным, как это было прежде сделано с их англоязычными версиями.

«Но это будет возможно только после значительных вложений и длительного периода времени. Никто, кроме Pleiades, даже не думает за это браться и не готов рисковать вложениями. Особенно на фоне сильнейшего оттока лучших статей из России (почти 60 процентов) и резкого падения качества и количества статей в целом… Сегодня государство явно не готово дотировать этот процесс, особенно в таком убогом и устаревшем виде», — говорят в американской компании.