На протяжении столетий Россия была аграрной страной, но в конце ХХ века классическая российская деревня начала умирать. Внутренние миграционные потоки направились в большие города, сельские земли пустели. Но такая картина наблюдается не повсеместно: где-то деревни начали жить новой жизнью, с процветающим сельским хозяйством, власти предложили гражданам осваивать территории Дальнего Востока и активно рекламируют новый проект — «Дальневосточный гектар». Доктор географических наук, главный научный сотрудник Института географии РАН Татьяна Нефедова рассказала «Ленте.ру», как трансформировалась сельская Россия в конце ХХ — начале ХХI века и что она представляет из себя сейчас.

Можно ли сказать, что Россия осталась сельской, аграрной страной?

Нефедова: За последние 100 лет многое в нашей стране изменилось, некоторые люди по-прежнему живут в деревянных домах, занимаются сельским хозяйством и ведут личное подсобное хозяйство. Где-то — чаще всего в удаленных регионах — эта сельская Россия осталась. Поэтому однозначного ответа здесь нет: Россия разная.

Как определить, принадлежит ли какой-то населенный пункт к сельской России?

Единых критериев для определения сельской местности нет. Иногда малые города больше похожи на большие деревни — в них нет ни газа, ни центрального водопровода, ни канализации, а крупные сельские поселения могут и не выглядеть, как сельская местность, тем более что в 1990-е годы многие населенные пункты променяли статус городов на материальные бонусы — число поселков городского типа сократилось почти в два раза.

В итоге проще всего руководствоваться принципом «что официально не город — то село». Мы считаем, что есть городское население в городах и поселках городского типа, а остальное население сельское. И давайте из этого исходить, иначе мы просто запутаемся. Правда, появились городские округа с сельским населением, так что путаница все равно остается.

Какую часть занимает городская Россия, а какую сельская?

В начале ХХ века в городах жили 13 процентов населения; потом произошел огромный скачок численности горожан, а доля сельских жителей резко упала. Сейчас в городах живут 74 процента, остальные 26 процентов — в сельской местности. Но если учитывать, что у нас некоторые горожане живут в тех самых деревянных домах с туалетом на улице, то получится, что в стране городского населения, живущего в городских условиях, только 60 процентов. А в пригородах часть сельских жителей живет в многоэтажных домах и работает в городе — путаницы еще много.

Согласно данным «Левада-центра», у нас примерно половина населения, 44 процента — дачники. Можно ли причислить их к сельской России?

Причислять дачников к сельской России было бы неправильно: все-таки это горожане, и они проводят на дачах летние месяцы. Даже если человек живет на даче полгода или круглый год, то все равно он привязан к городу. Его только отчасти можно считать сельским жителем.

С 1990-х годов число дачников постоянно растет, в том числе за счет строительства коттеджных поселков, которые тоже отчасти используются как дачи. По данным сельскохозяйственной переписи 2016 года, у нас 13 миллионов семей имеют участок в садовом или дачном товариществе, то есть это около 40 миллионов человек. Но, я думаю, дачников у нас больше — процентов 50. В последнее время горожане все чаще покупают или наследуют дома в деревнях — там не так тесно, больше свободы, уединения — и используют их периодически как дачи. Эти люди просто не называют себя дачниками.

Проблема в том, что деревенских дачников невозможно посчитать. Раньше можно было прийти в сельскую администрацию, попросить список собственников домов и увидеть, кто где прописан. После принятия в 2003 году федерального закона №131 об общих принципах организации самоуправления списки собирать перестали, и с тех пор никакой статистики не ведется: чиновникам не интересна эта совершенно новая пульсирующая система расселения, которая вымирает зимой и оживает летом. В областях, окружающих Московскую, летом население деревень увеличивается в 3-10 раз, а инфраструктура для этого совершенно не приспособлена.

Можно ли говорить о смерти классической российской деревни?

На периферии нечерноземных регионов деревня действительно постепенно умирает. Московская область, как это ни парадоксально, — самый мощный в Центральном районе производитель сельскохозяйственной продукции. В пригородах Ярославля, Костромы, Твери сельская местность тоже развивается: туда идут инвестиции, появляются агропромышленные холдинги, успешно работают фермеры. В таких местах идет борьба за землю, поскольку туда же устремляются и дачники. Но если отъехать от этих городов километров на 50 — мы увидим разрушающиеся дома и заброшенные поля.

Все дело в том, что Нечерноземье — это особая территория со сложными условиями для земледелия из-за мелкоконтурности полей, заболоченности. Во второй половине ХХ века в сельское хозяйство здесь много вкладывали, пока примерно к 1975 году техническая оснащенность при тех социально-экономических условиях не достигла своего предела эффективности. Началась стагнация. В таких условиях сельское хозяйство очень дорого обходилось государству: на один рубль полученной продукции более 90 копеек составляла государственная субсидия.

Отчасти причина заключалась в недостаточном внимании к обустройству деревни, отсталости социальной инфраструктуры. С другой стороны, в 1970-е колхозникам стали массово выдавать паспорта, а хрущевские ограничения личных подсобных хозяйств, введенные в 50-60-е, очень способствовали стремлению деревенских жителей в города. Россия вошла в стадию наиболее активной урбанизации, и этот процесс уже невозможно было остановить. В 1960-1980-е годы в город уезжало до миллиона человек в год.

Особенно активным был отток сельского населения из регионов Нечерноземья. В 1990-е, когда поддержка государства прекратилась и там закрылось большинство колхозов, из периферийных районов в города и пригороды уехали остатки работоспособного населения. И сейчас молодежь после школы не остается в деревне — и не только потому, что работы нет. Запросы нового поколения уже другие. В итоге классическая нечерноземная деревня представлена в основном бабушками и… дачниками летом. И последние очень важны: они сохраняют дома, деревни и вообще пусть временную — летнюю, но жизнь на этих освоенных территориях.

Совершенно другая ситуация на юге страны: там все неплохо. После распада СССР туда из депрессивных регионов устремился активный сельскохозяйственный бизнес, а вместе с ним — средства и трудоспособное население. Сейчас сельское хозяйство активно развивается в черноземной зоне, в Поволжье, на юге Западной Сибири. Тем более что стал очень выгоден экспорт зерна.

Южные регионы способны и дальше развиваться?

У нас на юге прекрасные природные условия, инвестиции и большой приток активного населения из бывших советских республик, с востока и севера России. Из минусов — то, что земля уже поделена, свободной нет. Есть проблема занятости. Оказалось, что сельская местность юга сильно перенаселена.

Самое выгодное сейчас — зерно, подсолнечник, то есть растениеводство. А оно нетрудоемко. Началось резкое сокращение персонала и безработица. С приходом агрохолдингов, в которых все процессы механизированы, проблемы усилились. А села и станицы на юге большие — по нескольку тысяч жителей. Они тоже уезжают в города или едут трудовыми мигрантами в Московскую агломерацию, Ростов, Краснодар. Для того чтобы уйти от сельскохозяйственной монофункциональности и развивать другой бизнес, необходимы налоговые преференции, льготные кредиты и прочее, с чем у нас большие проблемы. Да и жители сельской местности бедные, это тормозит развитие услуг, которые могли бы занять лишнее население — как, например, произошло в европейских странах.

Но и с фермерами есть проблемы: тоже нужны кредиты, за землю большая конкуренция. И даже если люди готовы производить — куда девать продукцию? В городах — засилье сетевых магазинов, куда не берут малые партии, на рынки тоже проникнуть сложно, а в сельской местности нет спроса — у всех свое хозяйство.

Есть регионы, где фермеров поддерживают. Общероссийская программа помощи семейным фермерским хозяйствам почти везде работает слабо, но очень хорошо, например, в Татарстане. Там семейной ферме, где должно быть минимум 24 головы крупного рогатого скота, выделяют миллион рублей и бесплатные стройматериалы на строительство дома, подводят туда асфальтированную дорогу.

Аналогичная поддержка есть в Белгородской области. Глава региона пытается совместить крупное и мелкое хозяйство. Чтобы избежать бесконтрольного расширения агрохолдингов, он перевел 40 процентов земель в собственность области и получил возможность контролировать крупные предприятия, при этом поддерживая мелкие хозяйства. Но такая поддержка существует только там, где есть деньги, а самодостаточные регионы у нас можно по пальцам пересчитать, и их число сокращается.

В 1990-х была иллюзорная надежда, что колхозы рухнут, земли освободятся, и все сразу начнут заниматься фермерским хозяйством. Но так не получилось. Почему?

В начале 1990-х люди начали активно регистрировать фермерское хозяйство. До 1995 года была масса привилегий для фермеров: любой горожанин мог подать заявку, представить план развития хозяйства, получить землю из фонда перераспределения и даже кредит. Правда, выйти из колхоза с земельным паем было сложно, и давали, как правило, худшие земли. С тех пор выжили только активные люди и профессионалы. В 2000-х годах у нас официально было зарегистрировано 260 тысяч фермерских хозяйств, хотя реально работало из них менее половины. В 2016 году перепись показала, что их меньше 140 тысяч, — на такую большую страну это очень мало.

Получив возможность выйти из колхоза, люди столкнулись с суровой реальностью: выделить землю сложно и дорого, надо покупать корма для скота, технику, удобрения и прочее. Одни в такой ситуации предпочли остаться в колхозах и вести личное подсобное хозяйство, в том числе держать скот на колхозных кормах. Другие, оказавшись один на один с государством, стали заниматься теневым фермерством и не оформляли официального. Получались такие «личные подсобные хозяйства» с теплицами на несколько гектаров или с тысячей голов овец. Выходом мог бы стать новый вид кооперации фермеров — финансовой, сбытовой и тому подобное, но она идет туго. Хорошо еще, что мы окончательно не уничтожили колхозы и дали фермерству возможность развиваться постепенно, иначе были бы на грани голода.

Наша страна пошла по другому пути. В 1990-е годы сельское хозяйство сильно пострадало из-за резкого сокращения господдержки. Города сидели на импорте, пока не наступил дефолт 1998 года, и импорт стал невыгоден. Тогда менеджеры пищевой промышленности, которая была одной из самых устойчивых даже в годы кризиса, стали искать сырье внутри страны и обнаружили полуживые колхозы вокруг мегаполисов. Они пытались с ними работать, но обеспечить регулярную и качественную поставку сырья на модернизированные предприятия не могли. Поэтому пищевики решили сами заниматься сельским хозяйством. И оказалось, что это очень выгодная отрасль: мало где, вложив деньги весной, можешь получить прибыль осенью.

С 2000-х сельское хозяйство стало активно развиваться. Инвестиции пошли не только от пищевой промышленности — в сельское хозяйство ринулись банки, торговые фирмы, даже «Газпром». Кто-то приходил всерьез и надолго, кто-то — получить быструю прибыль, истощив землю. Началась борьба за территории, но в основном в пригородах и на юге. В Нечерноземье запустенье продолжалось. Лишь в отдельных очагах появились крупные агрохолдинги, работающие на Москву и Петербург, которые почти восстановили производство птицы и свинины. При этом земли оставались заброшенными, ведь свои корма они выращивали там, где это выгодно, то есть в своих подразделениях на юге.

Южные территории попали в руки «эффективных» менеджеров. Это привело к образованию предприятий, имеющих по сотни тысяч гектаров, которые начали скупать все подряд, даже вполне успешные сельхозредприятия и фермерские хозяйства. В результате среднее звено предприятий с каждым годом сужается, уступая место крупным холдингам. Это связано и с тем, что государство в последнее время поддерживает кредитами именно крупные предприятия. А для продовольственной безопасности необходима устойчивая экономика, которая может быть только многоукладной. В поддержке нуждаются и средние предприятия, и фермеры, и товарные хозяйства населения. А малые производители — особенно, так как они наиболее адаптивны.

У нас есть «Дальневосточный гектар», который рекламируют как очень перспективную программу. Как вы относитесь к этой инициативе?

Я бы тоже с удовольствием получила дальневосточный гектар, а потом продала его китайцам или местным бизнесменам — что, кстати, и происходит. Есть люди, которые действительно берут эти гектары. И, насколько я знаю, там активно идет скупка-перекупка.

Конечно, никакой россиянин из европейской части России, тем более из города, ради одного гектара туда не поедет. Таких заброшенных земель полно не так далеко от Москвы. На одном гектаре мало что можно сделать — его хватит лишь для личного подсобного хозяйства.

Это геополитичская программа России. Дальневосточные территории нужно как-то осваивать. Над четырьмя миллионами российского населения на юге Дальнего Востока нависает мощный и перенаселенный Китай, где только в трех приграничных провинциях живет более 100 миллионов человек. Если посмотреть статистику миграции, то самый сильный отток с Дальнего Востока был в 1990-х, но и сейчас население продолжает уезжать из сельской местности либо в западные районы России, либо в крупные города.

Последние десять лет в России вроде как активно развивается экофермерство. Это перспективное направление в условиях нашей страны?

Экофермерство — это хорошая вещь, и есть люди, которые хотят этим заниматься. Их немного, но они очень активные, в том числе в сети, поэтому создается ощущение, что у нас идет такая эковолна, а на самом деле таких фермеров единицы.

Проблема всех фермеров и мелких хозяйств — куда девать продукцию. У нас есть LavkaLavka, но туда очень трудно проникнуть. Так что фермеру, а тем более простому сельскому жителю, через нее на рынок не попасть.

Проблема сбыта, повторю, это сейчас главная проблема. С ней не сталкиваются только агрохолдинги. Производитель не может и не должен ездить в Москву из Саратовской области. Ему нужны потребительские кооперативы или оптовые рынки, куда он может сдать свою продукцию по приемлемым ценам и дальше заниматься своим хозяйством.

Другое дело, что так называемая экологически чистая продукция не всегда таковой является. В условиях подсобного хозяйства, например, почти невозможно создать необходимые санитарные условия для производства молока — так, чтобы, например, не было никакого контакта с руками, как требуют от финских фермеров, где все механизировано. Поэтому крупные агрохолдинги не работают с мелкими хозяйствами.

Для выращивания овощей на продажу необходимы площади, которые руками не прополоть, а следовательно — в борьбе с сорняками без химикатов не обойтись. Поэтому не стоит строить иллюзий насчет продуктов, выращенных в малом хозяйстве.

Не считая LavkaLavka, как мелкие фермеры пытаются сбыть свою продукцию?

Личное подсобное хозяйство спасают перекупщики. Они всегда появляются там, где люди что-то выращивают. Перекупщики — это очень важный институт, их должно быть много, чтобы была конкуренция и люди могли выгодно продавать свою продукцию.

В южных регионах, в Поволжье, на юге Западной Сибири — там, где не было сильной депопуляции, есть села с очень активным населением и со своей специализацией. Например, на выращивании огурцов или помидоров. Туда регулярно ездят перекупщики, их товары доходят до крупных городов.

Эта система работает, но этого недостаточно. Если бы она была более развитой, если бы стимулировали малый бизнес по выращиванию и сбору даров природы кредитами, налоговыми льготами, то мы бы видели больше разной продукции в городах, а уж грибами-ягодами Россия могла бы завалить пол-Европы.

В 622-й школе Санкт-Петербурга ситуация близка к революционной. Дирекция школы вступила в открытую конфронтацию с одним из учеников. Ему угрожают полицией, прокуратурой и обещают отчислить из учебного заведения. Школьник не нарушает закон, не пропускает занятия, прилежно учится, «свергать» директора или менять учителей не собирается — он просто хочет отстаивать свои права. Именно для этого он и организовал школьный профсоюз, который начал заниматься решением проблем школьников — перегрузками, правом на свободную форму одежды и аналогичными вопросами. Однако руководство школы усмотрело в юношеской активности попытку создания конкурентной организации, угрозу свержения власти и целостности федеральной школьной системы. Пока учителя пытаются запугать учеников и членов профсоюза, число его участников неуклонно растет: счет пошел на сотни. В становлении гражданского общества со школьной скамьи разбиралась «Лента.ру».

Ученик 10 класса Федор Степанов (имя и фамилия изменены) человек принципиальный — всегда старался жить по справедливости и четко знает свои права, а еще хочет сделать жизнь вокруг лучше. В идеале — изменить систему образования в России.

«Это — программа максимум», — деловито уточняет школьник.

Начать он решил с малого — решения школьных проблем. Федор уверен: нынешняя система школьного самоуправления в его гимназии давно нуждается в реформе и смене курса. Например, институт старост, по его словам, существует только «для поддержания мнимого духа демократии», на деле же старосты повлиять ни на что не могут, строго подчиняются учителям, завучам и директору. Те же, в свою очередь, — министерству образования. Учителя не только заваливают школьников самостоятельными и контрольными работами, но и придираются к внешнему виду учеников.

Федор решил разорвать этот порочный круг. Вместо исправления старой системы создал новую — профсоюзную структуру «Ученик». Уже в первые дни деятельности он с легкостью нашел себе несколько десятков единомышленников.

А заодно попал под прессинг администрации. Две недели назад директриса, выглянув в окно, увидела, как он собрал три десятка подростков на футбольном поле. Парню пригрозили отчислением и прокуратурой.

Но Федор сдаваться не собирался. С момента открытого противостояния дирекции против него численность организации выросла в несколько раз и достигла 170 человек. Его поддерживают почти все старшеклассники. В беседе с корреспондентом «Ленты.ру» парень рассказал о планах на будущее, попытке подкупа и готовности устроить забастовку.

«Лента.ру»: Чего добивается твой профсоюз и сколько в нем членов?

Федор: Это не профсоюз, а структура профсоюзная, подставленная под организацию, которую я назвал «Ученик». В ней состоит сейчас около 170 человек. Из них активных членов — 50-70.

У нас есть план-минимум и план-максимум. Мы с товарищами готовы к более наступательным мерам. Может все закончиться забастовкой с остановкой учебного процесса. Но главная проблема в том, что ни мне, ни друзьям не удается привлечь на нашу сторону учителей, как и в принципе выйти с ними на контакт. На нашей стороне пока только учащиеся.

Между тем я убежден, что учителя находятся по нашу сторону баррикад.

Сейчас вы пытаетесь наладить эти контакты или еще что-то делаете?

Мы решили сконцентрироваться на информационной борьбе — вовлечь в движение больше учеников. Что у нас получается? В профсоюзе человек может состоять с 14 лет, поэтому примерно с 8 по 11 класс — это пятьсот человек у нас в гимназии. Мы хотим половину от этого числа охватить.

В других школах появляются «первички», мы общаемся.

За две недели число членов профсоюза увеличилось с 30 до 170?

Да, над этим работаю не только я. Вообще, мы хотим избежать такой ситуации, чтобы после моего исключения, если оно произойдет, организация прекратила свое существование.

Кроме тебя, кто-нибудь еще «засветился»?

Моих товарищей еще не раскрыли. Директриса просто вызывает старшеклассников одного за другим наобум и запугивает тем, что я сектант, экстремист. Оснований так говорить у нее никаких нет.

Когда и как попал под прессинг ты? Люди из «органов» уже приходили домой или в школу?

Началось с того дня, когда я провел неформальное собрание примерно из 30 человек на футбольном поле, чтобы объяснить, что такое профсоюзная структура, на чем она построена. Минут 15 собрание проходило.

А потом так забавно получилось: директриса выглянула в окошко и… Она решила, что это какая-то акция протеста.

Попыталась отобрать у меня блокнот, куда я вписал ребят, которые вступили в организацию. Но я ей его не отдал.

Но дальше разговоров с директрисой дело пока не пошло?

Директриса, если она кого-либо вызовет, то сама себя дискредитирует. Ее попросту уволить могут за такого ученика.

Объясняла мне, что никакую акцию, митинг или собрание вообще без ее ведома я провести не мог. Но вообще-то, каждый ученик имеет право создавать свою организацию с хорошими намерениями. Именно такие намерения я и преследовал.

Вызывала уже пять раз, и один раз — с матерью. Такое впечатление, будто она считает меня каким-то пятиклассником, который испугается.

Она говорила про прокуратуру, психбольницу. Про мои дальнейшие перспективы. А я нормально учусь.

Как реагирует на происходящее твоя мама?

Моя мама преподает в нашей школе. У нее отношение к происходящему нейтральное, так же как по всем вопросам. Директриса ее вызывала. Говорила, что либо вы его утихомирите, либо забираете документы.

Опять про прокуратуру вспоминала, но я потом маме объяснил, что тут не о чем в прокуратуру писать. Мы законов не нарушаем.

Как быстро тебе удалось объединить вокруг себя людей? Ведь даже 30 человек — это очень много в рамках одного учебного заведения.

Я уже некоторое время говорил о проблемах учеников, и ребята уже меня знают. Постепенно возник какой-то коллектив единомышленников.

А давно ты об этих проблемах задумался?

Началось все с моего увлечения профсоюзным органайзингом, изучением отношений рабочего с работодателем. Я видел наше ученическое самоуправление, меня даже как-то пригласили туда.

Не понравилось?

Там обсуждали, как отмечать Новый год, а те проблемы, какие затрагивал я, игнорировали.

Какие проблемы ты имеешь в виду? Теперь вы будете добиваться их решения?

Да. Во-первых, нарушение регламента проверки знаний, то есть, в день не должно быть больше трех проверок знаний: самостоятельных или контрольных работ.

Во-вторых, есть проблема с регламентом проведения уроков. Не может быть три занятия подряд одного того же учебного предмета.

В-третьих, есть проблема придирок к внешнему виду учеников со стороны администрации.

И еще мы добиваемся замены совета старост, потому что он не решает проблемы большинства учеников, а существует лишь для поддержания мнимого духа демократии.

А как решения принимаются у вас в организации? Единогласно или большинством?

Стараемся единогласно. В некоторых вопросах, например, касающихся столовой, такого единодушия еще нет, поэтому мы пока эту проблему отодвинули.

Откуда вы черпаете ваши требования о регламентах и так далее?

Смотрели, какие документы есть в интернете, спрашивали у знакомых.

На что сам ориентируешься, на какой-то иностранный опыт?

Я больше ориентировался на опыт американских студенческих профкомов. Они добились бесплатных столовых, улучшений, касающихся внешнего вида учеников.

Связь с друзьями вы поддерживаете через мессенджеры?

Да, списываемся. Сначала были во «ВКонтакте», потом ушли в Telegram для более безопасной связи. Сейчас в опасном положении только я.

Не боишься, что тебя привлекут к ответственности как экстремиста?

Я не экстремист, не радикал. Я привык в спокойном тоне общаться. Просто я хочу, чтобы администрация нас выслушала, а потом и мы ее. Понимаю, что возможно все. Но сколько бы на меня ни повесили статей, если 18 миллионов школьников на федеральном уровне на что-то решатся, то они смогут повлиять на ситуацию законным путем.

Ни о чем не жалеешь?

Я понимаю, что не надо было устраивать ту неформальную встречу. Именно она привлекла внимание.

Свое будущее ты тоже связываешь с профсоюзной работой или это для тебя все-таки некий исследовательский проект?

Хочу улучшать свои знания в этой сфере деятельности. Директор говорит, что я буду уборщиком…. Что же, значит, вступлю в профсоюз уборщиков и как-то буду бороться.

А подкупить тебя директриса, так или иначе, не пыталась?

Она меня пригласила в юнармию. Предложила стать командиром отряда, но я вообще против милитаризации подростков.

Но настроен воинственно. Итак, план-максимум, судя по всему, это забастовка на федеральном уровне?

Изменение системы образования. Здесь пятьсот человек, конечно, ничего не могут решить. Мы будем развивать ученическое движение на региональном, межрегиональном, а там и на федеральном уровне.

А готов ли ты на компромиссы?

Если компромиссы будут удовлетворять нашим интересам. Мы готовы идти на уступки, но так, чтобы они не свели к нулю все наши старания. В особенности что касается самой организации.

Если предложат вам своего куратора?

Предлагали уже, и я отказался. Если на это согласиться, то это будет повторение уже существовавших ученических организаций или юнармии, которые никому не нужны. Мы не хотим повторять дурной опыт.

В минувший День Победы омская пенсионерка убила сожителя, ткнув ему в горло кухонным ножом. До этого пара не ссорилась, по крайней мере соседи возмущения спокойствия не фиксировали. Что еще интереснее — выяснилось, что эта же самая старушка семь лет назад убила ножом своего предыдущего сожителя, причем тоже на День Победы. Отсюда вопрос: мог ли погибший 72-летний мужчина заранее распознать в подруге изверга и душегуба? Можно ли вообще заранее понять, что с партнером не все хорошо? Каких личностных особенностей стоит опасаться при выборе спутника жизни? И что делать, если опасный партнер уже рядом? Об этом, а также о химии любви и правильном подходе к созданию семьи «Ленте.ру» рассказала доктор медицинских наук, руководитель отдела судебно-психиатрической профилактики ФГБУ «ГНЦ ССП имени В.П. Сербского» Оксана Макушкина.

Буйные и тихие

— Определений психического расстройства великое множество, — сразу расставляет точки над «i» профессор Оксана Анатольевна Макушкина. — А вот определение психического здоровья одно. Точкой отсчета является возможность человека адаптироваться в социуме. В первую очередь на работе и в семье. В частности, не создавать конфликтных ситуаций, а также выходить из них с наименьшими потерями для себя и окружающих. Сохранение этой возможности свидетельствует о норме, если о норме вообще можно говорить.

Безусловно, все нормальные люди отличаются друг на друга — у них разный темперамент, характер, уровень интеллекта… О четырех типах темперамента: меланхолике, флегматике, сангвинике и холерике — слышали, видимо, все. Крайние типы характеров, находящиеся на границе нормы, тоже хорошо изучены и носят название акцентуаций.

В квалификации знаменитого российского психиатра А.Е. Личко (1977 год) человеческие характеры разделяются на 11 акцентуаций: гипертимный (сверхактивный), циклоидный (активность периодически сменяется депрессией), лабильный (с частыми сменами настроения по малейшему поводу), сенситивный (стеснительный и впечатлительный), астено-невротический (капризный, мнительный, раздражительный), шизоидный (не умеющий и не желающий контактировать с людьми), психастенический (склонный к постоянному самоанализу, тревожный), эпилептоидный (авторитарный, раздражительный, гневливый), истероидный (ищущий внимания, демонстративный, эгоцентричный), конформный (приспосабливающийся ситуации) и неустойчивый (ленивый, поддающийся влиянию).

Но, как уже сказала доктор Макушкина, все нормальные люди, неважно, яркая в их характере акцентуация или едва заметная, эпилептоидная или психастеническая, способны контролировать свои слова и поступки, предвидеть последствия складывающихся ситуаций и контролировать их. Если такой человек нарушает закон, он несет полную ответственность за свои слова и поступки.

Два вида нездоровья

— Если говорить о проблеме психического нездоровья, — продолжает Оксана Макушкина, — медицинское сообщество придерживается квалификации болезней. В настоящее время это МКБ-10 — Международная квалификация болезней 10-го пересмотра. В соответствии с ней психические расстройства делятся на две большие группы: тяжелые, выраженные расстройства, и менее тяжелые, так называемые пограничные.

К первой группе относятся расстройства шизофренического спектра, при которых контроль над поведением может быть в значительной степени утрачен. У больного человека изменено мировосприятие и взаимоотношения с другими людьми, а зачастую присутствует и патологическая мотивация поведения. Если такой человек совершает противоправные действия, высока вероятность, что его признаются невменяемыми.

Ко вторым группе относятся расстройства личности, или по старой терминологии — психопатии, а также невротические расстройства. Расстройствами личности, или психопатиями, страдает, по различным данным, от 4 до 15 процентов населения земли. Среди причин возникновения: генетическая предрасположенность, воспитание, последствия стрессов и психических травм, перенесенное насилие, в том числе сексуальное, травмы головы.

От акцентуаций характера расстройства личности отличаются большей степенью выраженности. То есть это особенности характера, но сильно утрированные. Грань довольно тонкая, но акцентуации не бывают настолько стабильны во времени, как психопатии, и не приводят к социальной дезадаптации. С другой стороны, от шизофрении расстройства личности отличает то, что они практически не имеют динамики на протяжении жизни, то есть не развиваются. Люди с расстройствами личности, если они совершают преступление, как правило, признаются вменяемыми и несут ответственность за свои поступки.

Покажи свой радикал

— Расстройство личности — это ее патологический склад, который мешает человеку адаптироваться, адекватно вести себя, поступать так, чтобы с минимальными неблагоприятными последствиями выйти из разных ситуаций, — объясняет профессор. — У таких людей диапазон возможностей и решений, в отличие от нормального человека, ограничен. Тем не менее они способны предвидеть последствия своих поступков.

Ограничен диапазон, кстати, только в условиях кризиса, или, как говорят врачи, декомпенсаций. Когда в силу дополнительных стрессов, неудач психопатические черты личности выступают настолько явно, что становятся заметны окружающим.

— На декомпенсацию человек с расстройством личности всегда отреагирует своим личностным радикалом. Психастеник уйдет в депрессию, шизоид полностью прекратит общение с людьми, истерик поведет себя демонстративно, начнет бить тарелки. Если же рассматривать декомпенсацию с позиции возможного причинения вреда окружающим, то следует обратить внимание на расстройства личности, связанные с повышенной агрессией. Это диссоциальные личности (социопаты), неустойчивые и эмоционально лабильные личности — слишком возбудимые и вспыльчивые. Декомпенсация у таких людей приводит к агрессии, необоснованным конфликтам и даже нанесению вреда окружающим.

Как распознать такого человека? Вот по этим признакам и распознать. Да, у них снижена возможность адаптации, и, да, они сложны в обычной жизни. Но при отсутствии психотравмирующих факторов, в комфортных условиях такие люди могут длительное время находиться в компенсированном состоянии, то есть нормально жить и работать, быть в прекрасных отношениях с близкими и коллегами по работе.

Упал, очнулся…

Пограничные расстройства не всегда являются изначальным свойством характера. Они могут появиться после перенесенных экзогенных вредностей: травм головы, нейроинфекций (энцефалит, менингит), интоксикаций, в том числе суррогатами алкоголя, которые неблагоприятно действуют на головной мозг. Но чаще всего это травмы.

Попал человек в аварию, получил по голове, проходит год-полтора, и вдруг тот, кто раньше был спокойным и уравновешенным, становится вспыльчивым, раздражительным, придирчивым, плохо переносит алкоголь. Как правило, такие люди реагируют на перемену погоды — у них меняется настроение, нарастает раздражительность.

— Что в этом случае следует предпринять? — продолжает объяснять профессор Макушкина. — Случилась травма или тяжелая инфекция, нужно получить помощь у невролога: ноотропы, сосудистые препараты, улучшающие функционирование головного мозга, необходимо применять курсами и не однократно, а на протяжении длительного времени. Обратимость симптоматики зависит от тяжести перенесенной травмы, способности человека к восстановлению, возраста и проводимого лечения. В любом случае само по себе такое расстройство не пройдет.

Передатчик в зубной щетке

— Если мы говорим о тяжелых психических расстройствах, то надо понимать, что болезнь шизофренического спектра может дебютировать и в 30, и в 40 лет. Без каких-то предпосылок или симптомов. Острое состояние развивается у человека, который раньше ничем не болел. Вдруг он начинает вести себя необычно, к чему-то прислушивается, от кого-то отмахивается, разговаривает с несуществующим собеседником. Считает, что за ним следят, сосед хочет причинить ему вред, оказывает на него влияние, управляет мыслями. При этом больного невозможно разубедить (именно это характеризует бредовые идеи — они возникают без реального повода и не поддаются коррекции со стороны). Он заявляет, что за ним охотится какая-то служба, вживившая везде передатчики, даже в зубную щетку. Бред может распространяться и на близких людей. Муж или жена превращаются в «агентов спецслужб». В ряде случаев человек полностью замыкается в себе, а из видимых симптомов остаются необычность поведения, полная отгороженность, настороженность. Мотивы поступков и сами поступки больного никак не коррелируют с реальностью. При подобных заболеваниях речь не идет о травме или стрессе.

Самая грубая ошибка родственников в подобной ситуации — пустить ее на самотек. Мол, он должен взять себя в руки, проявить силу воли. Такие проблемы сами собой не решаются. Более того, велик риск, что больной совершит общественно опасные действия, причинит вред себе или другим.

В подобных случаях необходима немедленная помощи профессионала. И чем раньше, тем лучше. Потому что чем раньше будет купировано острое состояние, тем благоприятнее прогноз и меньше последствий для психической деятельности.

— А как происходит, — расстраивается профессор, — часто люди, даже зная о наличии у родственников психических отклонений, зная, что они наблюдались у психиатра, никак не способствуют тому, чтобы этот человек продолжал ходить к доктору. Получал поддерживающую терапию, которая в большинстве случаев нивелирует в том числе агрессивные тенденции. В каком-то смысле они сами роют себе яму.

Психиатр не приговор

«Лента.ру:» Оксана Анатольевна, но вы же понимаете, что поход в психоневрологический диспансер для русского человека — стигма. Если о визитах к психиатру узнают, человеку вряд ли удастся избежать подколок и насмешек. Его жену начнут жалеть подруги. А сама она будет периодически называть супруга придурком. Не говоря уже о проблемах с получением водительских прав, охотничьего билета, с трудоустройством.

— Во первых, я вам с полной ответственностью заявляю, — тут доктор Макушкина на своей территории, — что обращение за консультацией к психиатру совершенно не означает постановку на учет. В соответствии с законом «О психиатрической помощи» есть консультативно-лечебная помощь и диспансерное наблюдение. Первая осуществляется по мере обращения человека, и никто на учет его не поставит. В законе оговорено, что диспансерному наблюдению подлежат исключительно лица, страдающие хроническим и затяжным психическим расстройством с тяжелыми стойкими или часто обостряющимися болезненными проявлениями. Есть четкие показания. Мало того, под диспансерное наблюдение человека не может взять лечащий врач, но только комиссия врачей психиатров. Ограничения на получение водительских прав и на право владения оружием связаны исключительно с тяжелыми психическими расстройствами, такими как шизофрения. Так что не надо думать, что, если вы сходите к психиатру, вам потом не дадут права.

Во-вторых, после дебюта тяжелое психическое расстройство, чаще всего, имеет хроническое течение. Если человек прекратит прием поддерживающей терапии, его состояние ухудшится. Как только родственники заметят возобновление болезни, им необходимо обратиться к психиатру. Главное понимать — сами собой тяжелые психические расстройства не проходят.

В-третьих, вот вы говорите о водительских правах и охотничьем билете… Знаете, бывают случаи, когда лица с тяжелым психическим расстройством, имея ружье, пускают его в ход? Вы уверены, что таким людям необходимы ружья и автомобили?

А химию лучше переждать

Если вернуться к началу. Как не связать свою жизнь с человеком, которого стоит опасаться? Как его узнать? И наоборот, как найти партнера, с которым захочется жить долго и умереть в один день? Что думает по этому поводу психиатрия?

— Я думаю, необязательно для этого ставить диагноз, — профессор Макушкина максимально серьезна. — На мой взгляд, человека нужно хорошо узнать. Побывать с ним в различных ситуациях, в том числе неблагоприятных, чтобы понять, как он будет проходить через проблемы. Убедиться, что вы в состоянии компенсировать его слабости и недостатки, а он — ваши. Не стоит делать какие-то выводы через неделю. Нужен значительно больший срок, чтобы понять, что это за личность, хорошо ли вам вместе. А влюбленность, так называемую химию, вообще лучше переждать, прежде чем приходить к серьезному решению. И я сомневаюсь, что хорошую семью может создать человек без жизненного опыта, слишком молодой, он и себя еще толком не знает.

Да, жить с ярко выраженными шизоидными личностями не просто. У них вообще редко бывают семьи. Семейная жизнь не складывается из-за отсутствия общности интересов. Они замкнутые, скрытные, оторванные от реальности, склонные к внутренней переработке своих переживаний, сухие и холодные в отношениях с близкими. Их увлечения необычны, «нестандартны». Однако в определенных областях, где требуется экстравагантность и нестандартность мышления, они могут дать фору кому угодно.

Или взять людей с истерическим радикалом. Их реакции на неблагоприятные воздействия утрированы — слезы, крик. Такие люди, чаще женщины, узнаваемы по яркому макияжу, одежде. Они работают на публику, постоянно ищут внимания, но из них получаются хорошие актеры кино и театра.

Люди с неустойчивой или эмоционально-лабильной акцентуацией очень непостоянны. Им трудно удержаться в одной семье — они их часто меняют. Трудно удержаться на одном рабочем месте, в том числе из-за конфликтов с руководством. Их или будут периодически увольнять, либо они сами будут уходить. Зато они способны на самую глубокую любовь и преданную дружбу. Из них получаются яростные борцы против несправедливости.

— У каждого из нас свои личностные особенности, — резюмирует Оксана Анатольевна. — Соответственно, вопрос в первую очередь в том, кого мы ищем. Одной женщине подойдет мужчина, который будет лежать по воскресеньям на диване и читать книгу. Кого-то привлекают мужчины с активной жизненной позицией, стеничные в достижении цели. А кто-то сознательно выходит замуж за человека легко возбудимого, агрессивного, устраивающего скандалы. Знаете, я сталкивалась с женщинами, которые после ссор и побоев приходят к доктору, плачут, готовятся к разводу. Но потом прощают, возвращаются и живут дальше, и счастливы, хотя точно знают, что ссора обязательно повторится. Мы разные, и это не так уж плохо.

В России женщины занимают менее четверти мест в парламенте и единичные высокие посты в исполнительной власти. Между тем мировая статистика свидетельствует о том, что чем больше женщин в политике, тем лучше решаются вопросы социальной защиты, материнства и детства. Все это в итоге приводит к улучшению качества жизни в стране. Сработает ли это в России, существует ли здесь «особенное» отношение к женщинам или оно нам навязано и есть ли польза от борьбы блогерок за феминитивы — «Ленте.ру» рассказала доктор политических наук, профессор (не профессорка) Российского государственного гуманитарного университета Галина Михалева.

***

«Лента.ру»: Что говорит мировой опыт о работе женщин в политике?

Михалева: Наша статистика очень плоха. Статистика мировая, особенно европейская и американская, — наоборот, очень хороша. Там женщин в политике все больше и больше, причем на самых ведущих должностях. Это не только главы государств — например, Тереза Мэй (премьер-министр Великобритании), Ангела Меркель (канцлер Германии), это и министры обороны в скандинавских странах, в Испании. И в парламентах многих западных стран больше 30 процентов женщин, а в странах Скандинавии подходит к половине.

У нас ситуация совершенно иная. У нас женщины если есть где-то в политике, то на самом нижнем уровне, где нет ни власти, ни денег. Это муниципальный уровень. И то я не думаю, что там до 30 процентов дотягивает. Что касается Госдумы — там 16 процентов, в Совете Федерации — 17 процентов. Раньше было три губернатора, сейчас и тех нет. И на президентских выборах все участницы у нас получают такой процент, что даже говорить стыдно.

У нас существует укоренившееся мнение, что политика — грязное дело, и женщинам там не место. Кстати, те, кто попадает туда — они, как правило, или жены, или любовницы, или протеже политиков-мужчин.

Откуда возникло это укоренившееся мнение?

Это общественное мнение, это довольно распространенная позиция, которая, кстати, очень часто артикулируется не только мужчинами, но и женщинами.

С чем вы это связываете?

Я связываю это с тем, что мы попали в постсоветскую ловушку. Потому что хоть выборы в советское время были чисто формальными и безальтернативными, тем не менее наши женщины одними из первых получили избирательные права, а в постсоветское время ситуация изменилась — решили, что ничего этого не надо, должны все сами пробиваться. Но хочу обратить ваше внимание, что в советское время квоты-то были, но во власти женщин никогда не было. Ни одна женщина не была членом Политбюро. Была одна кандидатка — Екатерина Фурцева, и всё. Потолок был — директор школы, ткацкой фабрики или главврач больницы. Выше женщин уже не было.

А дальше у нас пошла всякая чехарда, и права женщин стали последним вопросом, который кого-либо интересовал. И из-за той нагрузки — а понятно было, что в Советском Союзе женщины и работали, и занимались семейными делами, то есть испытывали то, что называется двойной нагрузкой, — часть перестала работать, часть ушла в неформальный сектор. У нас о них даже статистики толковой нет. От этого прошлого остались очень неприятные вещи, такие как список профессий, на которых не могут работать женщины (в постановлении от 2000 года их было более 450 — прим. «Ленты.ру»), и это очень плохо, особенно в маленьких городах и в моногородах. Ведь там просто нет рабочих мест. Почему, например, женщина не может работать в шахте? Или машинистом поезда? Вы задумывались об этом? Машину может водить, трамвай может водить, а поезд в метро — нет.

Честно говоря, женщины, работающие в шахтах, это… Как вам сказать…

А какая разница, мужчина или женщина?

Это очень тяжелый физический труд.

Ну и что? Если она решает чем-то заниматься, почему государство не дает ей этого делать? А что, на мужчин этот тяжелый труд плохо не влияет?

Влияет, конечно.

Вот. И такого абсурда довольно много.

Ну и рухнула вся социалка, которая тоже была в советское время на низком уровне, но она была — и места в детсадах, и бесплатное образование, и здравоохранение. Сейчас ничего этого нет. И, конечно, это очень сильно отразилось на женщинах.

И плюс еще одну вещь не забудьте. У нас тоже разная статистика, но больше половины браков распадается (где-то я даже видела цифру 65 процентов), и в 95 процентах случаев женщина остается одна с ребенком или с двумя детьми. А папа, естественно, бегает от алиментов или старается устроиться на низкооплачиваемую работу.

Когда столько всего на женщине — не до политики, понимаете?

«Мужчины больше заняты самоутверждением»

Сколько должно быть женщин в парламенте? Об этом статистика что говорит?

По статистике ООН, если меньше 20 процентов женщин — не решаются проблемы детей, если меньше 30 процентов — не решаются проблемы женщин. А по справедливости — должно быть пропорционально населению. Если 50 процентов граждан страны женщины — значит, 50 процентов должны быть депутатам, потому что и их интересы должны быть представлены. Если это демократия, естественно.

При этом у нас женщин больше, чем мужчин. То есть их должно быть в парламенте большинство?

Ну конечно.

Почему в вопросах защиты детей и женщин именно так работает статистика? Понятно, что если интересы какого-то меньшинства не представлены, то они и не обеспечиваются должным образом. Но женщины — это не меньшинство.

Потому что мужчины больше озабочены вопросами внешней политики и бюрократии. И у них реже руки доходят до жизненно важных вопросов, таких как здравоохранение, образование, защита людей с ограниченными возможностями и так далее. Для женщины это естественно. Это первое, о чем она подумает: как там дети? как семья будет работать? Мужчины больше заняты самоутверждением.

И плюс — это тоже доказанная общемировая тенденция — мужчины предпочитают силовые стратегии, так называемый «железный треугольник» Марса. А женщины предпочитают «мягкий треугольник» Венеры. То есть для мужчин важны сила и деньги, а для женщин важно взаимопонимание, поэтому они ориентируются на консенсусное решение вопросов, а не на силовое продавливание.

Вообще, на мой взгляд, у нас довольно много женщин и в политике, и среди управленцев. Я вспоминал своих начальников, и среди них точно больше женщин, чем мужчин.

Действительно, если брать вообще все, то чиновниц много. Но они обычно на нижних уровнях работают. Чем выше уровень — тем меньше там женщин.

Их туда просто не пускают, вы считаете?

Да, это тоже очень известный феномен, и не только российский. Его называют «стеклянный потолок», а иногда — «липкий пол». Женщина должна быть в два раза лучше мужчины, чтобы получить руководящую должность. Поэтому их там меньше.

И потом, у женщин тоже укоренился стереотип, что в семье должен работать мужчина, а задача женщины — дом обеспечивать. Но это потому, что женщины получают меньше.

Статистика по зарплатам насколько соответствует действительности?

За тот же труд женщина получает на треть меньше, это факт.

Настолько часто встречается этот тезис, что кажется, будто так говорят в любой стране, когда затрагивают тему равенства полов.

Нет. Дело в том, что есть специальные механизмы, в том числе в Европейском союзе, которые не позволяют этого делать, и есть специальные люди — уполномоченные по правам женщин, которые за этим следят. И есть специальные практики по тем отраслям, где женщин меньше, чтобы при приеме на работу при равных качествах предпочтение отдавалось женщине. Например, в науке. С университетскими профессорами такая же история. Кстати, есть квоты для женщин и в руководстве крупных фирм.

«У нас сейчас консервативный поворот»

В политике, на ваш взгляд, у нас есть позитивные сдвиги? Ксения Собчак была кандидатом

У нас сейчас консервативный поворот, серьезную роль играют традиционные конфессии, и в первую очередь Русская православная церковь, которая пропагандирует традиционную роль женщины — по «Домострою». Части консервативного поворота — это декриминализация домашнего насилия (женщин можно бить!), это попытка полного запрета абортов и другие неприятные вещи.

Когда этот консервативный поворот начался и с чем он был связан?

Он так тихо у нас проходил. Попытки были начиная с 1990-х годов. Объяснение здесь простое. Дело в том, что в нашем государстве решили, что проще вернуться к православию, самодержавию и народности Уварова (Сергей Уваров, создатель теории официальной народности, в 1833-1849 годах министр народного просвещения Российской империи — прим. «Ленты ру»). И здесь, понятно, роль церкви серьезно выросла. Это уроки православия в школах, это московская программа «200 храмов» — со строительством храмов в шаговой доступности, и так далее.

Идеология популярная — значит, ложится на благодатную почву? Значит, люди этого действительно хотят?

Люди у нас, знаете ли, очень сильно зомбированы и отравлены телевизионными каналами. Им надо за что-то схватиться, нужна какая-то надежда, реальная жизнь ничего хорошего не приносит, поэтому они, конечно, ориентируются на это. Плюс образование еще не очень хорошее, и его качество падает.

Почему вы считаете, что нарушение прав женщин — черта авторитарных режимов?

Потому что составная часть демократии — это права женщин. Я по-другому могу это сформулировать. Это, конечно, довольно странно звучит: в нашей стране женщин большинство, но по правам они — меньшинство. Любая консолидированная демократия защищает права меньшинств. Поэтому есть такая формула, что демократия без женщин — не демократия. И поэтому, кстати говоря, одна из целей ООН третьего тысячелетия — гендерное равенство.

«У нас хуже, чем в Казахстане, в Армении, в Грузии»

В странах СНГ лучше ситуация с правами женщин? Или это наша общая с соседями проблема?

В СНГ лучше. У них приняты законы о домашнем насилии, есть много чиновников, работающих с обеспечением гендерного равенства, есть уполномоченные по правам женщин, а у нас ничего нет вообще. У нас есть даже уполномоченный по правам предпринимателей, а по правам женщин — нет, и у нас не принят закон о государственном обеспечении гендерного равенства. В этом смысле у нас хуже, чем в Казахстане, в Армении, в Грузии.

Так что же мы должны сделать, чтобы с правами женщин в стране стало лучше?

Первое — нужно принять закон, о котором я говорила. Он, кстати, разработан, прошел первое чтение, потом его положили под сукно, и там он лежит с 1995 года. Это закон «О государственном обеспечении гендерного равенства». Нужно учредить институт уполномоченного по правам женщин, опять же. Нужно обязательно изменить отношение к этой теме в средствах массовой информации, нужна гендерная экспертиза законодательства, нужно обязательно принять закон о домашнем насилии (не только отменить закон о декриминализации, но принять специализированный закон, в котором должно быть много всего, в том числе — ордер, который не позволяет насильнику подойти к жертве, создать кризисные центры для жертв домашнего насилия, и так далее), увеличивать роль отцов в семье — например, за счет дополнительных декретных отпусков, которые есть во многих странах Евросоюза.

Проблема комплексная, и ее начали потихоньку осознавать. В правительстве был подписан документ — программа по защите прав женщин. Он пока немного однобокий, но те недостатки, о которых мы с вами говорим, в нем хотя бы называются. Конечно, программа выхода предложена очень слабенькая, декларативная, но раньше об этом не говорили вообще, а сейчас говорят на правительственном уровне. Это уже хорошо.

А как это должно повлиять на жизнь всей страны? Другими словами, какое дело мужчинам до прав женщин?

Во-первых, у нас повысится эффективность труда, потому что все запреты будут сняты, увеличатся зарплаты и так далее. Во-вторых, если женщин во власти будет больше, то не будут приниматься асоциальные законы, а социалка будет в сфере внимания. И, самое главное, улучшится атмосфера, потому что снизится конфликтность и изменятся роли — для детей будет лучше. Отцы будут ими больше заниматься.

Как, простите, увеличатся зарплаты? Конкуренции же будет больше.

Увеличатся зарплаты у женщин, которые сейчас на треть меньше.

А точно ли это все сработает в России? Если взять наших главных женщин-политиков, то в 2018 году было сразу два эпизода со слезами чуть ли не в прямом эфире: сперва Собчак во время дебатов, потом — глава ЦИК Элла Памфилова. Это людьми воспринималось очень ярко, но, на мой взгляд, именно потому, что выбивалось из привычной картины мира. Ведь наши люди, как считают некоторые социологи, любят силу.

Сильную руку? Сталина на нас нет с Иваном Грозным, да? Я думаю, что все это выдумки. Мы ничем не лучше и ничем не хуже по сравнению с другими народами. Если это возможно в Латинской Америке или Юго-Восточной Азии, где очень активно идет продвижение женщин, почему у нас это невозможно?

Было бы женщин больше — нормально бы относились и к слезам. Потому что у нас стереотип какой? Если ты идешь в политику, то ты должна быть, извините, конь с яйцами. А если было бы больше женщин-политиков — то и мужчины были бы мягче.

«Если мы не повернем в направлении Ирана»

2019-й в России будет хорошим или плохим для прав женщин?

В этом отношении будет лучше. Потому что сейчас стали говорить на эту тему. Правда, у нас это стало отражением волны, поднятой на Западе, связанной с движением #MeToo. Но проблему начинают осознавать.

Но будет лучше при одном условии: если мы не повернем в направлении Ирана. Потому что все это происходит очень быстро. Недавно видела фотографию Ирана при шахе (до исламской революции конца 1970-х — прим. «Ленты.ру»). Пляж — женщины в бикини. Прошло два года — и всех заставили надеть паранджу.

Меня больше всего пугает эта клерикальная тенденция — женские обрезания, убийства чести на Кавказе, похищение невест, то, что на Кавказе девочкам не дают получать образование и рано выдают из замуж, и так далее. Есть регионы, где ситуация особенно плоха.

Мы не упомянули о вашей гендерной фракции. В партии «Яблоко» вы руководите гендерной фракцией.Там все разделяют ваши взгляды?

Сейчас — подавляющее большинство. Но это стоило мне 20 лет работы. Когда я начинала заниматься этой темой — меня высмеивали, захлопывали, затопывали на съездах, издевались всячески надо мной.

Что говорили?

Что это все глупость какая-то, что нечего ерундой заниматься. Отпускали всякие сальные шуточки. Некоторые женщины говорили: я сама пробилась, и остальные пусть сами пробиваются, нечего.

Но сейчас все пришло в норму. И сейчас у нас с большим трудом идет другой процесс — права ЛГБТ. Тоже не принимается подавляющим большинством, но ничего, я думаю, что это дело времени.

Мне жаль, что мы единственная партия с такой фракцией. В этом плане, конечно, тяжело работать. А женских организаций становится все меньше, потому что они все жили на иностранные деньги. Их либо пытаются объявить иностранными агентами, либо они сами сворачивают работу.

В 2018 году мало кто мог не заметить борьбу за феминитивы. Это часть борьбы за равенство полов, за права женщин?

Да, конечно. Я сторонница феминитивов и стараюсь их везде применять, где это только возможно. К сожалению, русский язык не очень к ним приспособлен. Но можно там, где есть понятие женского рода, применять их. Простой пример: почему нельзя сказать «журналистка», а надо обязательно сказать «журналист»? Или «студентка», «преподавательница»?

Так говорят.

Ну, знаете, так говорят редко. Чаще всего настаивают на мужском роде, говорят, что феминитивы — это коверканье языка. Приведу вам немецкий пример. В немецком языке тоже феминитивов не было, но ничего, со временем, лет за двадцать, язык изменился, и они стали нормой.

Он изменился потому, что изменилась среда и отношение к женщинам?

Изменялась среда, отношение к женщинам, появились задачи, связанные с гендерным равенством, и в соответствии с этим язык изменился.

То есть это была осознанная политика?

Конечно.

У нас этого не прослеживается?

Есть феминистки, которые за это борются, кроме меня есть и молодые девочки, которые выступают за равенство.

Вас как будет правильно подписать? Профессор или профессорка?

Вот это еще не укоренилось. С профессорами и доцентами — пока еще не привыкли. Надо, конечно, тоже менять. Но напишите профессор. Иначе вас не поймут.