В 2016 году в России начался флешмоб #ЯНеБоюсьСказать, участницы и участники которого рассказывали о том, как они стали жертвами изнасилования и харассмента. В прошлом году аналогичное и более резонансное движение #MeToo («я тоже») началось на Западе. О том, готово ли российское общество к такой дискуссии и что надо сделать для изменения его патриархального менталитета, «Ленте.ру» рассказала Оксана Дорофеева, стажер-исследователь Лаборатории экономико-социологических исследований НИУ ВШЭ, автор исследования, посвященного границам нормы в #ЯНеБоюсьСказать и «Подслушано».

«Лента.ру»: Что стало причиной начала флешмоба «я не боюсь сказать»? Ведь он начался задолго до движения Me too в Америке.

Дорофеева: Это дико сложный вопрос — почему то или иное событие становится таким резонансным. Эту акцию начал конкретный человек, конкретная активистка.

Но если проследить, как это все распространялось — как оно в целом стало популярным?

Есть такое ощущение, что флешмоб поддерживали люди, разделяющие феминистские идеи, и считали эту инициативу активистской, той, которую нужно поддержать. А дальше к нему начали присоединяться люди, которые уже не обладали активистской составляющей, и он стал массовым явлением. Понятно, что это в основном женщины, просто потому что сексуальное насилие — больше женская проблема.

Мне кажется достаточно интересным факт, что мужские истории тоже были, они также появились и подключились. Наиболее активная волна продолжалась несколько дней. Я, честно говоря, не отслеживала по дням, чем первый отличался, скажем, от третьего, что, может быть, было бы хорошо сделать, если анализировать с точки зрения массового явления. Это не было моим интересом в ходе исследования. Но мне кажется, что в любом случае это не получилось бы, если бы люди не были к этому готовы.

Тогда возникает вопрос: насколько наше общество готово к обсуждению таких вещей?

Судя по комментариям к этим постам, по тому, как они пишутся, — конечно, не очень. Видимо, достаточно готово к появлению такого флешмоба, но если бы общество было действительно готово обсуждать проблему, флешмоб был бы не нужен, мы обсуждали бы все это как системную проблему.

Принес ли флэшмоб какие-то результаты, учитывая то, насколько кратковременным он был?

Это может быть важно, хотя вот на Украине сделали какие-то государственные инициативы по поводу женского вопроса и сексуального насилия, там был какой-то законодательный выхлоп.

Следили за скандалом, связанным с депутатом Слуцким? Мне кажется, что именно тут произошел некий перелом общественного мнения, по крайней мере, в интернете.

Я следила за ним как человек, а не как исследователь. Но мне кажется, что такая реакция была вряд ли возможна без того, что происходило в Америке, за чем все тоже следили. Плюс, я не уверена, что подобная реакция была бы без «Я не боюсь сказать».

Движение #MeToo — это действительно очень важное явление, и за ним последовал менее заметный, но значительный флешмоб «Это был я», состоявшийся недавно. Мужчины писали истории с другой стороны о том, как они оказывались инициаторами харассмента, насилия, агрессорами. Еще неизвестно, что менее приятно признавать публично: это или агрессию в отношении тебя. Конечно, когда ты — жертва сексуального насилия, это хуже. Но тут мы видим, что к разговору подключается не только пострадавшая сторона. Несмотря на то что флешмоб не был очень ярким, это тоже продолжение диалога.

Многим людям кажется, что жертвы харассмента, принимающие участие в таких флешмобах, ищут публичности, славы. Что они ищут в действительности? Поддержку, публичность или что-то еще?

Надо немного разделить то, что там на самом деле ищут участники флешмоба, и то, что кажется наблюдающим. Это не обязательно одно и то же. Прежде всего, не все они ищут поддержки, многие явно пытаются поддержать других, говоря, «вы не одни, со мной это тоже было, все хорошо, мы справимся и когда-нибудь будем жить в лучшем мире».

Сложно говорить о желании привлечь к себе внимание. Но то, что многие наблюдатели объясняют такое поведение желанием привлечь внимание к своей персоне… С одной стороны, фраза «ты просто хочешь внимания» — отличный способ обесценить откровение другого человека. С другой (это уже высказывание не с точки зрения исследователя, а с точки зрения меня как феминистки) — часть теории справедливого мира, когда ты хочешь закрыться от этой информации, желаешь, чтобы в твоем медиапространстве этой информации не было. Ничего не произошло, проблемы нет.

Грубо говоря, на человека вываливается внезапный негатив, и он хочет избавиться от него самым очевидным и простым способом — отрицая его существование?

Действительно, людям не очень хочется думать о том, что в мире очень много насилия. Когда нам об этом сообщают в месте, которое, вроде бы, для этого не предназначено (например — сайт «Подслушано»), где мы это не ожидаем увидеть, нам это неприятно. К тому же, чувство вины белого гетеросексуального мужчины тоже играет свою роль. Некоторые мои знакомые — те, с кем я разговаривала про свое исследование, или просто видевшие эти публикации, — говорили, что им было очень неприятно это читать, это заставляет их чувствовать себя частью жестокой массы.

Переносили ли они переживания жертв, рассказавших о харассменте или насилии, на свой опыт?

Если у них появлялось это чувство вины, то в каком-то виде — да. Например, я вас не знаю, вы кажетесь мне достаточно приятным человеком, но я уверена, что и вы, и любой другой мужчина, скорее всего, хоть раз совершали неприятные другим действия, воспринимаемые как харассмент, — может в относительно невинном варианте. Например — уламывание кого-то на половой контакт. Извините, если от этого вам некомфортно…

Я надеюсь, что если это и было, то по минимуму.

Я вас ни в чем не обвиняю, просто мне кажется, что…

Действительно, даже мне сразу хочется оправдываться.

Вот именно. Поэтому и хочется не видеть и не слышать это. Если вы идентифицируете себя с какой-то группой, и тут ее не то чтобы обижают… Просто чувство вины может ассоциироваться с вами по причине того, что это ваша идентичность. В общем, если вы чувствуете, что на группу, с которой вы себя ассоциируете, нападают, понятно, что вам хочется ее защищать, потому что так вы защищаете себя.

Если моя интерпретация верна, то истории о харассменте воспринимаются как нападки на белого гетеросексуального мужчину, что уже довольно забавно, потому что воспринимать это как агрессию в сторону этой группы — довольно специфическая реакция.

Каким образом наше общество, которому всегда внушали идею о равенстве полов в советские годы, теперь исповедует такие взгляды? Например, Владислав Сурков недавно написал статью о «закате мужского мира» и наступлении матриархата. Откуда вообще подобные идеи тут взялись?

Прежде всего, говорить о равноправии и иметь его — все-таки разные вещи. Откат к традиционным ценностям начался еще в Советском Союзе — например, запрет абортов в 30-е годы. Это видно даже по кинематографу — тот же «Служебный роман» и так далее. Я не уверена, что это произошло по щелчку пальцев. Разговоры о закате эры белых мужчин и боязнь сурового матриархата обычно происходят там, где на самом деле ничего подобного нет, где до чего-то такого далеко, как до Луны пешком.

У альтернативных правых в США есть подобные идеи. Политкорректность убивает свободу слова, феминизм ведет к тому, что женщины будут подавлять мужчин. А что касается равенства — так оно и так есть, и больше ничего делать не надо. Чернокожие не ходят в цепях, они не рабы, сегрегации нет, соответственно, все в порядке…

Возвращаясь к вопросу о сексуальном насилии, наличие его как раз говорит о том, что никакого равенства нет. С этим сложно бороться законодательными мерами. Мне кажется, что сексуальное насилие и гендерное неравенство связаны настолько же сильно, как расовый профайлинг и расизм. Конечно же, насилие в отношении мужчин тоже есть, но цифры сравнивать просто смешно.

Мы знаем, что, по статистике, большая часть насильников — это мужья или партнеры. Понятно, что если у тебя есть настолько сильная власть над человеком, если он не равен тебе по экономическим или другим возможностям, — для него это не самая безопасная среда.

Вы говорите, что законодательными мерами это не исправишь. Каким образом тогда работать с социумом? Никто даже не понимает смысл проблемы, когда мужчина уничижительно относится в разговоре к женщине, говорит: «Накрасилась и надела каблуки — что же удивляется, что ее изнасиловали».

Вспомнила по этому поводу историю. Я разговаривала с одной девочкой для другого исследовательского проекта. Она рассказывала, как к ней стали приставать в метро, и она вызвала сотрудника правопорядка. Первое, что он сделал, — осмотрел ее с ног до головы, а затем очень удивился, задумчиво почесал репу и сказал: «Гм, а ты скромно одета!» У него в связи с этим наступил когнитивный диссонанс.

И я думаю, что зачастую логика, стоящая за аргументами «сама виновата», не совсем логичная и, более того, оскорбительная для самих мужчин. Идея о том, что мужчина, видящий женщину в короткой юбке, не может сдерживаться и обязательно ее изнасилует… Вам как мужчине приятно думать о себе, как о представителе группы населения, которая, как животные, не способна себя контролировать?

Мне, несомненно, неприятно, но особенно в последние лет 10-15 у нас стало нормализироваться условное поведение подонка: «Я подонок, все подонки, а значит быть подонком — хорошо».

Говорить «я — как все» — классический вариант нормализации, то, что «не я один в грязном пальто, а остальные в белом», а все в грязном. Я не уверена, что здесь есть нечто уникальное.

Я предполагаю, что подобная ситуация просто перестает быть для российского мужчины негативной. Нет ничего зазорного в том, чтобы быть животным.

Мне еще кажется, что в целом оправдание «все так делают» появляется, когда нет какого-то более четкого объяснения тому, что делаешь конкретно ты. И, если говорить об изменении ситуации в лучшую сторону, такие вещи, как «я не боюсь сказать», работают тут лучше всего. Если есть аргумент «ну а что тут такого?», история женщины, тяжело пережившей этот опыт, которой было больно, которая боится после этого в лифт с посторонним мужчиной заходить, производит определенный эффект. Это болезненно для самолюбия, неприятно читать. Но как раз проявление эмпатии в этом плане невероятно важно.

Существует явление, которое феминистские исследователи называют «классическими мифами об изнасиловании». Например, «насилие со стороны мужа и партнера — это его право». Мол, если один раз — да, то почему в следующий раз — нет? Или если ты согласилась на что-то одно, на все остальное согласна автоматически. Наверное, самое опасное здесь — миф о женщине, говорящей «нет», но имеющей в виду «да». В целом эта интерпретация поведения другого человека, говорящего одно и всегда подразумевающего или думающего другое, — это довольно опасная штука, позволяющая считать подобный подход нормальным.

Зачастую такое поведение нормализуют сами российские женщины, поддерживающие нарратив о том, что женщину надо добиваться, женщина никогда не будет говорить о чем-то точно и логично.

А я разве говорила, что эти стереотипы существуют только в голове мужчин?

Просто кто тогда будет поднимать эту тему, кто будет говорить?

Логично, что в достаточно патриархальной стране, в которой существует большой разрыв между зарплатами мужчин и женщин, быть носителем патриархальных ценностей комфортнее, потому что иначе тебя сочтут «феминисткой с небритыми подмышками, которая умрет с сорока кошками». Я верю, что насилие — это составляющая неравенства, и феминистки как раз могут об этом говорить. Зачастую, путь женщины к феминизму лежит через те же традиционные ценности. Просто в какой-то момент человек понимает, что то, чему его учили с детства (например, «раз он тебя за косичку дергает, значит ты ему нравишься и не надо ему мешать это делать») не работает, что-то с этим не так.

Мы очень мало знаем о женских проблемах. Откуда среднестатистическому мужчине узнать о них, когда женщин практически нет среди авторитетных авторов и публицистов?

Так я и говорю, может стоит эти идеи каким-то образом институционализировать? Подобные законы есть в европейских странах, в некоторых американских штатах. Начиная со школ и кончая комиссиями по этике в компаниях, госучреждениях, все это, так или иначе, продвигается. Достаточно ли тут одних флешмобов?

Думаю, ответ тут очевиден. Но флешмобы тоже важны, поскольку это эмпатия и гласность. Важная штука в культуре харассмента и изнасилований — замалчивание проблемы и расхожий тезис о том, что первая стадия работы с проблемой — признание того, что она есть. Если сравнивать с Америкой и Европой, тут возникают сложности. У нас, конечно, не было деятельного феминистского движения, которое само бы отвоевывало для себя права. Все эти волны феминизма прошли стороной. Наши женщины просто в один прекрасный день получили права, и, может быть, в тот момент не особо их и хотели — просто так получилось. От этого легче думать, что все они уже завоеваны.

Обучение определенным принципам с детства — это, конечно, правильно. Сказки, мультфильмы про принцесс, гендерные различия в воспитании детей. «Ты — мальчик и не должен хныкать, а ты — девочка»…

Кстати, замечали, что российские женщины зачастую очень негативно воспринимают очередную новость о том, как в какой-нибудь западной школе родители возмущаются книжками, в которых прекрасный принц спасает тупо лежащую и ждущую его принцессу? Пишут, «они там совсем с ума сошли».

В этом нет ничего нелогичного. Женщина может не быть феминисткой и даже быть самым ярым сторонником патриархата и страшным мизогином. Это поддерживается в культуре — все эти шутки про «женскую дружбу» и тому подобное. Плюс, отсутствуют какие-то институциональные рамки и способы для женщин солидаризироваться. Но, как мне кажется, с обучением все сложно. Если дома ребенку читают сказки о принцессах, с этим трудно что-то сделать. Если мы ничего не будем делать со взрослыми, то на детей повлиять практически нереально. Семья — это первичное место для социализации.

В любом случае, от сексизма и патриархата страдают не только женщины. Мужчина не может плакать, даже если надо и хочется. Мужчина должен подчиняться стереотипу, согласно которому женщина любит его, если только он ее содержит. Представление о том, что феминизм нужен только женщинам, запросто разбивается логическими аргументами. Для этого и нужен миф о некрасивой одинокой феминистке, чтобы то, о чем говорят борцы за права женщин, не слушали.

Однако отсутствие гендерных различий в воспитании детей, эти книжки и фильмы, могут быть очень важными. Уже в детстве девочке внушают, что быть девочкой в чем-то выгодно — ты можешь его бить и колошматить, а мальчику говорят: «Нет, девочек бить нельзя». А потом во взрослой жизни получается наоборот: он бьет тебя, а ты не можешь ничего поделать, потому что ты слабее. А еще тебе сказали, что без мужика ты не проживешь. А потом тебя не берут на работу, потому что у тебя двое детей или, наоборот, потому что у тебя нет детей, и все предполагают, что ты тут же уйдешь в декрет. Есть куча мифов и идей, внушаемых в детстве, и они поддерживают неравенство, а вместе с ним и насилие.

Я даже сама порой делаю так — хлопаю глазками и делаю глупый вид, когда иду на интервью с респондентом. Иногда человек не хочет с тобой разговаривать, но как только ты вытаращиваешь глазки и перестаешь ему говорить умные вещи, он распускает хвост и радостно с тобой общается, потому что это привычная для него модель взаимодействия, и только так ему комфортно. Да, иногда это выгодно, но тут надо учитывать, что при этом у тебя и зарплата меньше, и сексуальное насилие в твой адрес оправдывается.

Стараниями космонавта Виктора Савиных и его соратников, при финансовой поддержке федерального Минкульта, край, слава которого сегодня связана главным образом с квасом, станет новым центром подготовки будущих российских конструкторов и пилотов орбитальных и межпланетных кораблей. Корреспондент «Ленты.ру» побывал на месте событий и убедился, что Илона Маска там не ругают, а детей учат стыковаться с МКС на полноценной модели «Союза».

Киров — Кассиопея

Из-за фасадов старинных двухэтажных зданий на Преображенской улице в Кирове выглядывает космическая тарелка — слегка, чтобы не ломать архитектурный портрет старинного губернского города. Торчащий из новостройки диск — на первый взгляд неуместная деталь, отсылающая к аляповатым зданиям казино, банков и магазинов 90-х. Это впечатление усиливает тонированное стекло фасада, спрятавшегося за купеческой усадьбой Шуравиных — музеем Циолковского.

Однако при близком рассмотрении это сооружение уже не пугает: никаких огромных вывесок и электронных табло с движущимися справа налево объявлениями, все очень опрятно и даже упомянутая тарелка не грубо воткнута в стену, как после ДТП, а аккуратно пристыкована к фасаду.

Небольшой внутренний дворик, образовавшийся между старым зданием музея Циолковского и новостройкой, на днях заполнился людьми. Среди них выделялись группы в зеленом — армейский оркестр и в голубом — юнармейцы. У самого входа — микрофоны, рядом — двое ребят, ведущих церемонию открытия… областного детского космического центра (ДКЦ). Вопрос об уместности архитектурных особенностей новостройки был снят окончательно.

«Открывается центр космический — событие феерическое», — звенят голоса ведущих, создавая атмосферу традиционного детского утренника. А умиленные взрослые простили ребятам нарушение субординации: они сначала предоставили слово губернатору Игорю Васильеву, а не главе федерального Минкульта Владимиру Мединскому. Но потом исправились.

«Хотелось бы, чтобы из ребят, которые будут здесь заниматься и посещать Кировский детский космический центр, вышло как можно больше космонавтов», — кратко выступил министр.

«А самое главное — конструкторы», — добавил Виктор Савиных. Именно этому летчику-космонавту, ученому и педагогу принадлежит идея создания центра, которой он поделился с Мединским несколько лет назад.

Внутри центр оказался просторнее, чем снаружи. Фойе, раздевалка — все как в обычном современном культурном учреждении: музее или театре. Тут же, на первом этаже, «Клуб юных космонавтов»: просторный зал с компьютерами — аналог Центра управления полетами (ЦУП) и полноразмерным макетом-тренажером космического корабля «Союз-ТМА».

Здесь парни и девушки, похожие на героев фильма «Москва — Кассиопея», только вместо космической — зеленая кадетская форма с аксельбантами, но косички и белые банты — точь-в-точь.

Затесались и две девчонки в гражданском.

«А вам не досталось или надеть забыли?» — уточняет журналист.

«Нет, мы не из кадетского класса», — улыбаются одиннадцатиклассницы. По их словам, все ребята, пришедшие на первые занятия в центре, — ученики кировской гимназии № 10 имени Циолковского, в которой есть три кадетских класса. Отсюда и столько молодежи в форме.

«Нас сюда пригласили потому, что мы заняли второе место на Циолковских чтениях, — девчонки, как оказалось, уже имеют некоторые теоретические представления о прикладных сторонах освоения космоса. — А здесь, в клубе, обучаешься три месяца и получаешь свидетельство о том, что изучал устройство МКС. Это потом можно использовать для поступления в технические вузы».

Детские Циолковские чтения, о которых они упомянули, проходят уже давно и не впустую. «Многие их участники уже выросли и стали известными людьми, а один прошел отбор в отряд космонавтов», — поясняет Виктор Савиных.

На больших экранах «детского» ЦУП — виртуальная модель Международной космической станции, воспроизведенная до деталей. С ней можно не только знакомиться, но и взаимодействовать, в том числе коллективно: даже устроить виртуальный пожар и потом его потушить.

Макет-тренажер космического корабля воспроизводит не только внешность и убранство капсулы: экраны и приборы внутри, как оказалось, совсем не бутафорские. Комплекс изготовлен в штучном экземпляре. На похожем обучаются настоящие космонавты. Можно запросто отработать процесс стыковки с МКС на орбите или возвращения на планету.

«Ну что, ребята, удалось состыковаться?» — вопрос губернатора, адресованный сидящим в «Союзе» девушкам, был не совсем подходящим, но чувствовалось искреннее желание большого начальства установить контакт с юными космонавтами.

Ответа не последовало: люк космического корабля узковат, да и позы у пилотов, по сути не сидящих, а лежащих на спине, не позволили им сразу заметить важного собеседника. Терпеливому руководству все же удалось докричаться до тех, кто «в танке», и оттуда даже что-то крикнули в ответ: для первого контакта достаточно.

Как отметил Савиных, уникальность нового центра — в том, что это первое доступное для детей и молодежи место, где удалось собрать весь спектр современных компьютерных тренажеров, необходимых для подготовки космонавтов. Однако это далеко не основная ценность нового учреждения в Кирове.

Космическая «Стрелка»

Новый космический центр стал единственным в городе планетарием: шесть мощных проекторов воспроизводят 3D-видеоизображение наилучшего качества и без использования очков. В залах центра есть настоящий спускаемый аппарат, макеты спутников связи, ракет, элементы солнечных батарей, скафандры и прочие космические экспонаты. Есть и зал для демонстрации законов астрофизики с интерактивными экспонатами, позволяющий наглядно увидеть отличие пропеллерного двигателя от реактивного, процесс генерации облаков, лунных кратеров, черных дыр и так далее.

Однако его создатели не хотят, чтобы центр воспринимался как продвинутый парк аттракционов.

«Вот как в Москве — есть «Стрелка», ставшая местом притяжения для представителей креативного класса, так и космический центр должен стать местом такого притяжения — для знакомства и общения людей, занятых в космических программах, смежной научной деятельности, с детьми и подростками, проявляющими интерес к этой сфере», — объяснял Владимир Мединский.

Напрашивается вопрос: почему в Кирове и кто туда поедет открывать новые космические горизонты? Да, детский образовательный центр вырос не на пустом месте, а возле музея Циолковского. В этом городе главный русский космический философ провел свое отрочество, но сколько воды утекло с той поры…

Ответ — в личности космонавта и ученого Виктора Савиных, которому каким-то образом удалось преодолеть гравитацию прежних заслуг и двигаться к новому, экспериментировать. Он не похож на типичного старца — подвижен и малоразговорчив.

Савиных налетал более 240 суток на космических кораблях в качестве бортинженера, написал докторскую диссертацию, в течении 20 лет был ректором, а с 2007 года — президент Московского государственного университета геодезии и картографии. Его опыта, связей и авторитета вполне достаточно, чтобы организовать в родном Кирове хоть целый космический университет — при должном финансировании. Богатый же ассортимент дорогостоящей техники говорит о том, что оно есть — средства поступили в рамках федеральной госпрограммы «Развитие культуры и туризма».

«Он наш вятский Маск!» — говорит с улыбкой Елена, мама одного из юных кировских космонавтов, кивая в сторону памятника Виктору Савиных, установленного рядом со зданием космического центра. Грядущие полеты сына пока представляются ей чем-то нереальным.

«Для нашего поколения космос — что-то про героическое прошлое: Гагарин, Леонов, Савиных… Какие-то обгорелые космические капсулы за стеклом представляются, борщ в тюбиках. Но… Дети наши видят иначе, они говорят о наноспутниках, рассуждают о том, как ужиться с одноклассниками в полете на Марс. И я рада, что центр построен с нуля, что в его коридорах нет запаха какой-то старины. Все по-новому, энергия какая-то чувствуется», — рассуждает Елена.

«Космос от Москвы и от Кирова на одном расстоянии находится», — добавляет ее подруга.

«Да, да, 100 километров вверх», — поддерживает столичный журналист.

«Нет, я о том, что до Байконура и Восточного почти одинаково далеко. От Кирова даже ближе», — улыбается подруга.

Местные охотно пересказывают историю, как к памятнику Савиных припала какая-то девушка — на его глазах. Герой пошутил, что пока горевать не стоит: он жив и здоров.

На открытии космического центра в зале, где расположилась временная выставка, посвященная Виктору Савиных, кто-то из журналистов задел одетый в комбинезон манекен и тот рухнул с таким мощным звуком, будто рухнула несущая конструкция. Приводить экспонат в порядок пришлось лично министру культуры: пластмассовый мужчина никак не хотел принимать стоячее положение. А в гардеробе за суетой потеряли пальто вятского Маска. «Ничего. Дождусь, когда все уйдут и останется оно одно», — улыбнулся Савиных без тени досады.

«Кувалды не было»

Всплеск популярности Виктора Савиных среди детей и подростков случился после выхода фильма «Салют-7», сюжет которого основан на событиях его второго полета в космос (летом 1985 года) — самого технически сложного в истории отечественной, а может и мировой космонавтики.

Тогда советская орбитальная станция «Салют-7» полностью потеряла управляемость. Задачей экипажа Владимира Джанибекова и Виктора Савиных было сделать все возможное, чтобы вернуть ее в строй, и она была выполнена. Савиных написал о той экспедиции книгу «Записки с мертвой станции», которая и вдохновила создателей нового российского блокбастера.

Фильм Савиных не понравился. «Кувалды не было, — говорит он. — Но это еще ладно, а вот когда они спускаемый аппарат сожгли — вот это уже совсем…»

Впрочем, критикует кинокартину он без какого-либо раздражения. Глядя на внешность, мимику и артикуляцию Савиных, понимаешь, насколько точно был подобран актер Павел Деревянко на роль бортинженера Виктора Алехина, прототипом которого был сам Савиных.

Две вязаные шапки, в которых герои космонавты спасались от переохлаждения на космической станции, сохранились до сих пор. Одна из них теперь в экспозиции Кировского космического центра.

В фильме Алехин улетел в космос, оставив жену, которая должна была вскоре родить. А в жизни Савиных буквально за день до вылета на Байконур защитил кандидатскую диссертацию по теме «Вопросы ориентации космических аппаратов на околоземной орбите». А еще, пока Виктор Петрович спасал советскую орбитальную станцию, у него сгорела дача.

В общем, легкой жизни у космонавта не было ни в небе, ни на земле. Но сегодня дважды Героя СССР Савиных окружает большая и дружная семья: совсем еще юная внучка как опытный помощник стряхивает с деда пылинки и не отстает от него ни на шаг.

Don’t panic

Cавиных, конечно, не миллиардер-изобретатель, и своей космической компании у него нет, но, как и Маск, инженер, а вернее — Инженер, с большой буквы «И». А еще опытный педагог и организатор, который стремится придать новой импульс российской космической программе, болеет за отечественную конструкторскую школу.

Он искренне радуется успехам Илона Маска, считает, что запуск в космос автомобиля — это своего рода хулиганство, но подобные акции вносят позитивный вклад в общее для всех фанатов космических исследований дело. У молодежи, следивший за трансляцией через интернет по всему миру, появился и крепнет интерес к теме. И этой ситуацией нужно пользоваться у нас дома.

А еще Савиных нравится фраза на панели той самой Tesla: Don’t panic. Она, на взгляд прославленного космонавта, служит ответом на болезненный вопрос о том, что делать с российской научной космической программой, переживающей тяжелые времена.

«Светлым пятном, пожалуй, можно назвать разве что космический телескоп Радиоастрон. Это крупнейший отечественный проект, сопоставимый с зарубежными, а в чем-то их даже превосходящий. Неслучайно к исследованиям присоединились почти 50 научных лабораторий мира. Но добавить что-либо подобное к этому проекту пока, увы, нельзя», — трезво пишет Виктор Савиных в колонке главного редактора журнала «Российский космос».

Надежды на выход из ситуации ученый связывает и с развитием нового детского космического центра в Кирове.

К слову, подобным образом действует и знаменитый музей Циолковского в Калуге. По словам Мединского, в апреле там откроется уже третий корпус — соответственно, расширится площадка для новых экспериментов в культурно-просветительской деятельности учреждения. Но никакой централизации и укрепления вертикали в организации работы таких прогрессивных центров принципиально не предполагается.

Уровень позитивной оценки деятельности Сталина достиг исторического максимума за последние 16 лет — 46 процентов опрошенных. Больше стало и тех, кто негативно относится к отцу народов, — 21 процент. Таковы результаты недавнего опроса «Левада-центра». Социологи считают, что такого рода противоречия — результат незалеченных исторических травм, которые с годами болят все сильнее. Насколько это опасно для российского общества? Как разорванная историческая память мешает обновлению нашей страны? Как нам вообще примирить свое прошлое с настоящим и будущим? Об этом в беседе с «Лентой.ру» рассказал доктор философских наук профессор департамента прикладной политологии НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Григорий Тульчинский.

Память побед и поражений

«Лента.ру»: Что такое историческая память и так ли она важна?

Тульчинский: Историческая память — это общепринятые представления о прошлом страны, нации, ходе их развития, обсуждаемые в публичном пространстве. С помощью исторической памяти обеспечивается формирование национальной идентичности, консолидация общества на достижение общих целей. Без исторической памяти общество жить не может.

Из чего состоят эти «общепринятые представления»?

Если кратко, то это миф основания и происхождения (кто мы и откуда?), отцы-основатели, великие и славные события, великие герои-триумфаторы, великие жертвы и связанные со всем этим места и даты. Причем память о перенесенных страданиях и жертвах объединяет общество сильнее, чем память о победах и триумфах.

Например, армянам и евреям, притесняемым на протяжении столетий и пережившим в XX веке геноцид, память о трагедии своих предков и скорбь по ним помогли выстоять, сохраниться как нациям и восстановить давно утраченную государственность. Вообще, беды, неудачи и страдания всегда запоминаются больше и глубже травмируют общество. Поэтому осмысление исторических травм крайне важно для любого социума — их игнорирование мешает ему успешно развиваться.

Почему?

Не пережитые травмы возвращают споры, конфликты, раскалывают общество. Существует несколько этапов переживания травмы. Сначала общество испытывает шок и в течение одного-двух поколений пытается забыть свою боль, дистанцироваться от нее. Затем приходит осмысление, потому что дети и внуки начинают задавать вопросы, а историки публикуют материалы, на которые людям нужно как-то реагировать. Эти факты оседают в учебниках, сценариях праздников, памятных датах, художественных произведениях, в памятниках наконец. Это и есть меморизация — формирование памяти.

Забытая война

Какие из исторических травм оказались наиболее болезненными для России?

Наверное, самый трагический период в истории России — XX век. Первой серьезной исторической травмой стала Великая война (которую мы знаем как Первую мировую), подрубившая страну на старте ее бурного экономического и социального развития. Эта катастрофа еще требует своего осмысления и меморизации. Нужно определиться, кого следует считать истинными героями той войны — императора, военачальников или простых солдат и офицеров — кого конкретно? В чем их подвиг? Если говорить о жертвах, то их тогда тоже было много, но эти жертвы были во имя чего? Мы, современные россияне, благодарны этим героям и жертвам? Если благодарны, то за что именно?

Во времена СССР об этом даже не принято было говорить.

Стараниями советской исторической политики Первая мировая почти совсем стерлась из народной памяти, оставаясь в массовом сознании скорее как преддверие Октябрьской революции 1917 года и последующей Гражданской войны. Даже когда на государственном уровне в России в 2014 году попытались ее заново переосмыслить и меморизировать, это закончилось ничем.

Почему? Украинские события все затмили?

Нет, я думаю, что дело в другом. Попытка вспомнить о Первой мировой войне была очень важна, но в массовом сознании уже не было для этого никакой почвы. Это печально, потому что без памяти о Первой мировой и ее последствиях мы теряем какую-либо связь между нынешней Россией и дореволюционной. Поэтому теперь мы наблюдаем неуклюжие попытки перебросить мостики из современности сразу в Древнюю Русь. Понятно, что этим пытаются выстроить глубокую историческую память. Но проблема в том, что глубина этой памяти рвется на ключевых моментах российской истории, к которым наше общество никак не может определить свое отношение: опричнина Ивана IV, реформы Петра I, Первая мировая и Гражданская войны, сталинские репрессии.

Что мешает?

Беда нашей исторической памяти в том, что не происходит процесса ее непрерывного естественного прирастания. Непредсказуемость нашей истории во многом связана с тем, что каждый новый правящий политический класс, придя к власти, первым делом отметает наследие предшественников. Поэтому российское общество имеет такую разорванную, мозаичную историческую память: она постоянно радикально меняет свою конфигурацию. Это видно даже по современным символам страны: герб, гимн и флаг, как праздничный календарь, — какая-то постмодернистская эклектика.

В отношении к Гражданской войне, видимо, противоречий еще больше?

Тут всем нам тоже надо разобраться, кто в ней были героями, а кто жертвами, и от какого врага. Единственным осмыслением Гражданской войны я вижу признание общей ответственности всего тогдашнего российского общества за ее развязывание, признание ее общенациональной бедой и колоссальной трагедией.

Но государство сейчас вроде именно это и пытается делать. Правда, не всегда удачно.

Плохо, что сейчас историческая политика у нас зачастую проводится в духе спецопераций, когда сначала кому-то открывают памятник или мемориальную доску, а потом общество начинает бурно обсуждать правомерность этого действа. Но все должно быть ровно наоборот — установка памятника должна стать результатом некоего общественного согласия и апофеозом широкой дискуссии.

Великая Победа и великая беда

Если не самый трагический, то самый спорный и обсуждаемый сегодня период нашей истории — массовые репрессии 1930-х годов. Кого здесь следует считать врагом, если палачами и жертвами нередко были одни и те же люди?

Тут, на мой взгляд, как и в случае с Гражданской войной, нужно признать общую ответственность нашего общества за этот мрачный период отечественной истории. И, конечно же, здесь тоже требуется меморизация, и очень хорошо, что недавно в Москве все же приняли решение о создании памятника жертвам репрессий, хотя место для него — на пересечении Садового кольца и проспекта Сахарова — выбрали странное.

Примером идеальной меморизации, наверное, может служить Великая Отечественная война?

Да. Эта война у нас меморизирована очень хорошо. Неспроста день Победы у нас стал главным праздником, который по-настоящему объединяет наше сегодняшнее разобщенное, измученное и атомизированное общество. Здесь для всех ясно, кто были герои, а кто враги. Понятно, во имя чего были такие колоссальные жертвы. Хотя мало кто помнит, что день 9 мая стал праздничным лишь при Брежневе, в 1965 году. При Сталине с 1948 года это был обычный рабочий день. Но, думаю, даже Сталин понимал, что истинным победителем был народ, который несмотря ни на что выстоял и пережил великую беду. А сталинский режим в 1941 году едва не проиграл войну — перелом произошел только тогда, когда советский народ понял, что речь идет о физическом выживании в самом прямом смысле этого слова. Поверьте, я знаю, о чем говорю, — у меня отец-фронтовик и мать-блокадница.

Но политическое руководство присвоило Победу себе. Поэтому неудивительно, что с уходом поколения фронтовиков-победителей весь формат 9 мая радикально изменился: от народного «праздника со слезами на глазах» — к помпезным демонстрациям военной мощи государства. С каждым годом масштабы празднования разрастались, и постепенно 9 мая превращалось в преимущественно военный праздник.

Распад СССР можно считать исторической травмой?

Да, хотя это было относительно недавно. Тем не менее это стало очень серьезной травмой, потому что после 1991 года жизнь многих людей сильно изменилась. Нам нужно понять и оценить, что это было — крушение великой державы или старт новой России, устремленной в будущее? Во имя чего были жертвы? Кто был врагом, а кто героем? Кто был виноват в том, что события пошли именно так, а не иначе? Но и сейчас, спустя 25 лет, все эти вопросы просто замалчиваются, хотя давно должны были стать предметом спокойной общественной дискуссии. Но замалчивание не поможет — рано или поздно нам всем придется дать непредвзятую и осмысленную оценку событиям начала 1990-х годов.

Пристальное внимание к прошлому на фоне замалчивания неоднозначных событий недавней истории вредно для России, для ее будущего?

Вредно то, что у нас нет образа будущего. Наше общество его боится — хотя бы из страха потерять настоящее. Мы с головой нырнули в прошлое. Это понятно — люди всегда испытывают потребность чем-то гордиться. Но когда в своей повседневной жизни гордиться особенно нечем, они начинают гордиться своим прошлым, не понимая, что в этом самом прошлом было всякое, и не только триумфы и великие свершения. Нынешнее преувеличенное погружение в прошлое, мода на исторические фэнтези, увлечение альтернативной историей — все это сейчас выглядит как наваждение, мешающее России решать проблемы настоящего и смотреть в будущее.

Рваная память усталого общества

Как склеить разорванную историческую память?

Историческая память любого общества имеет два уровня. Первый — официальный уровень, который транслируется сверху через органы власти, СМИ, искусство и образование. Другой, первичный уровень — это уровень семьи, который изначально формирует сознание людей. Когда оба этих уровня вступают между собой в противоречие, мы получаем общество с разорванным сознанием, когда элита и общество существуют в разных измерениях и даже с разными ценностями.

Увы, так у нас в стране исторически сложилось: элита российского государства постоянно смотрела на Запад, в сторону Европы — именно туда были направлены все ее устремления. В то же время наиболее здоровая и активная часть русского народа бежала от этой власти на восток за землей, за волей, до Аляски даже дошли. Поэтому наши предки смогли сравнительно быстро создать огромную континентальную империю, почти не ведя колониальных войн (за исключением разве что Кавказа). Но проблема нынешней России в том, что общество с разорванным сознанием по определению не может консолидироваться. А без консолидированного общественного сознания невозможны какие-либо реформы, в которых сейчас так нуждается наша страна.

Но современную российскую элиту уже нельзя упрекнуть в стремлении на Запад. По крайней мере, такова ее официальная позиция?

Да. Мы сейчас в России живем в очень интересное время. Наша элита вдруг заговорила на языке культурной идентичности.

Чтобы стать ближе к народу?

Да, именно. Власть теперь постоянно апеллирует к патриотическим чувствам, к памяти о Великой Отечественной войне, к советскому наследию. Все это стало полной неожиданностью для интеллигенции, для академической среды, привыкшим к другому контенту. Более того, когда одновременно с этим власть поддержала идею гражданской внеэтнической идентичности, это уже неприятно удивило так называемую «патриотическую» общественность. Поэтому надо признать, что те люди, которые сейчас отвечают за идеологическое оформление внутренней политики, кое-что в этом понимают.

Это долгосрочная стратегия или тактический ход?

Никакой долгосрочной стратегии нет. Это делается для консолидации (или даже мобилизации) общества вокруг власти на основе наследия и ценностей прошлого. Даже враги, против которых нам предлагают объединиться, тоже взяты из прошлого.

Возможно, эта самая консолидация и поможет осуществить те реформы, про которые вы говорили?

Как российский, так и весь мировой опыт показывает, что реформы могут быть успешными лишь в том случае, если их проводить последовательно и непрерывно 15-20 лет при внятной политической воле. Но разве за последние четверть века у нас было что-то подобное? Наоборот, во всех сферах мы наблюдаем усиливающуюся деградацию. Мы не понимаем, как жить дальше, у нас нет целей и задач на будущее. Нынешнее российское общество обескровлено и разобщено, а замалчивание исторических травм прошлого лишь усугубляет это состояние.

Так что же делать?

Современной России нужен открытый общественный диалог при активном участии власти. Необходимо широкое обсуждение всех наших проблемных исторических сюжетов, но при этом следует избегать полного в них погружения с расцарапыванием застарелых ран. Мы должны признать всю трагичность своих исторических травм, дать покой мертвым, успокоить память живых и вместе строить нашу страну дальше.

К российско-американскому обмену колкостями неожиданно присоединилась пресс-секретарь премьер-министра Наталья Тимакова. Всегда нейтральная в формулировках, она назвала сенатора Джона Маккейна «ущербным политическим старцем» за инициативу ввести новые антироссийские санкции из-за подозрений в кибератаках. Градус перепалки в последнее время вырос, признают эксперты. «Лента.ру» изучила, за что ругали американцев, и предположила, до чего могут договориться политики двух стран.

Явно раздражает

Американский сенатор-республиканец Маккейн, сопредседатель комитета по вооруженным силам — одного из самых влиятельных комитетов в Конгрессе США — большой раздражитель для российской политической элиты. В Госдуме, например, у него как-то диагностировали «явные психические отклонения».

В Кремле действия администрации США комментируют активно, но в меру. Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков может назвать происходящее «нагнетанием истерики» или «охотой на ведьм». Упреки Барака Обамы в отсутствии демократии и подавлении свободы слова в России он определил «махровой русофобией», но личные выпады в адрес американца не прозвучали ни разу. «Если бы я допустил подобное оскорбление в адрес президента США, меня бы уволили», — признался как-то Песков журналистам.

Сам Путин, всегда с иронией произносящий фразу «наши американские партнеры», сторонится дискуссии и часто повторяет, что «США — великая держава». На итоговой сессии экспертного клуба «Валдай» он задал вопрос собравшимся, действительно ли они полагают, что Россия может повлиять на выборы в США. «Это же не банановая страна», — развел он руками. Мнение американцев о собственной исключительности российского лидера явно раздражает, но остается внутренним делом США, пока они не лезут к нам и не «объясняют, как жить».

Глава российского правительства Дмитрий Медведев, тоже не склонный к резким внешнеполитическим репликам, в конце прошлого года на своей странице в Twitter назвал печальным тот факт, что администрация Обамы, начинавшая с восстановления отношений с Россией, заканчивает «антироссийской агонией». И в конце сообщения язвительно добавил RIP (англ. Rest in peace, «покойся с миром» — прим. «Ленты.ру»).

На этом фоне громко звучат высказывания официального представителя МИД России Марии Захаровой. «Мне кажется, «русские хакеры» если что-то и взломали в Америке, то это две вещи: мозг Обаме и, конечно, сам доклад о «русских хакерах»», — написала она на своей странице в Facebook после очередной волны обвинений во вмешательстве российских хакеров в американскую предвыборную кампанию. Уходящему президенту США Захарова отвела девять дней на то, чтобы окончательно все испортить: «Бог сотворил мир за семь дней. У администрации Обамы на два дня больше, чтобы его разрушить».

В Белом доме сидит, по ее мнению, «группа озлобленных неудачников», внешняя политика которых вызывает «отвращение у всего мира». А с моральной точки зрения команда Обамы совершила «преступление», показав, что «сильный имеет безграничные права на то, чтобы творить зло», уверена представитель МИД.

Антизападная риторика помогает консолидировать общественное мнение, считает ведущий научный сотрудник Института социологии РАН Леонтий Бызов. Исследование «Левада-центра» в июне прошлого года показало, что большинство россиян плохо относятся к США — таких среди опрошенных было примерно 70 процентов. Примерно столько же респондентов уверены, что США враждебно настроены к России. По заключению большинства социологов, россияне вообще склонны винить во многом внешние факторы.

«Макдоналдс» закрыть, землю вернуть

Такое редкое единодушие среди избирателей сказывается и на высказываниях российских парламентариев: депутаты Госдумы и члены Совета Федерации регулярно делают выпады в адрес американской администрации. Особенно доставалось теперь уже почти бывшему президенту США Бараку Обаме. Так, депутат от ЕР Владимир Бурматов в начале года призывал расследовать коррупцию в Вашингтоне и недоумевал, почему Обама до сих пор не предстал перед судом.

Среди самых отчаянных противников всего американского — нынешний глава комитета по физкультуре, спорту, туризму и делам молодежи Михаил Дегтярев. На полу перед дверью кабинета в Госдуме он положил коврик с портретом Обамы и внес несколько неожиданных антиамериканских законопроектов. Несколько лет назад он подготовил проект, запрещающий хранение и оборот долларов США в России, но позже свою инициативу отозвал, не поясняя причин, сообщили в комитете по бюджету.

Несколько лет назад Дегтярев просил МИД прояснить, законно ли земли бывшего русского поселения Форт-Росс в Калифорнии находятся в составе США. По мнению Дегтярева, у Москвы есть все основания считать эти территории своими, так как при продаже участка в XIX веке покупатель не выполнил условия договора. Также депутат настаивал, что нужно закрыть все самарские «Макдоналдсы» и перестать есть «чуждую американскую дрянь».

Пререкания политиков и привычка ругать все американское напоминает советскую традицию, отмечает политолог Леонид Поляков. И если раньше ругали по идеологическим причинам, то сегодня «идеология здесь ни при чем», говорит эксперт, «но американцы постоянно оказываются в поле нашего внимания, и в основном в негативном плане».

Вместе с американцами ругают отечественные парламентарии и весь Североатлантический альянс. В ноябре первый зампред комитета СФ по обороне и безопасности Франц Клинцевич указывал на «говнюков» из НАТО, комментируя планы организации повысить боеготовность для сдерживания некой «российской угрозы». Вскоре СМИ сообщили, что сенатор перешел к прямым угрозам. «Мы нацелим свое оружие, в том числе и атомное, на любые угрожающие нам объекты альянса, где бы они ни размещались», — цитировали Клинцевича информагентства.

В Кремле в связи с этим напомнили, что внешнюю политику определяет президент, а не парламентарии, хотя они, конечно, могут иметь свое мнение. Клинцевич заявил, что его слова исказили, и с тех пор явных угроз избегает. Комментируя прощальное заявление Обамы,он отметил, что считает его слабым президентом.

Новый герой

Два ярких негативных эпизода вместе с волнами взаимной критики пришлись на конец президентства Барака Обамы. После объявления санкций и высылки российских дипломатов не сдержался даже обычно осторожный в выражениях Константин Косачев, парламентарий со стажем и глава международного комитета Совфеда. Решение Обамы о высылке дипломатов он назвал «агонией даже не хромых уток, а политических трупов». Кроме того, уходящий президент, по его мнению, «поставил на карту репутация США как адекватного государства».

Эксперты обеспокоены таким градусом дискуссии. Полемика с обеих сторон порой выходит за рамки не только дипломатических, но даже этических норм, отмечает руководитель Центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН Владимир Петухов. «Вообще сама возможность столкновения России с Западом становится растабуированной, — предостерегает эксперт. — Об этом стали много говорить. За этими словесными перепалками скрывается реальная возможность трансформации этой перепалки в прообраз холодной войны. Конечно, это вызывает беспокойство и опасения».

Однако, отвечая на санкции и высылку дипработников, многие российские политики называли действия уходящей администрации агонией и выражали надежду на то, что с приходом к власти республиканца Дональда Трампа отношения между Москвой и Вашингтоном потеплеют. «Есть все основания надеяться, что новая администрация поменяет свой курс в отношении России», — говорит политолог Леонид Поляков.

Тем временем в парламенте, где обычно ругают США, перспективы оценивают осторожно. «Даже если возобладает линия снижения напряженности с РФ, Трамп все равно останется президентом своей страны. Он не обещал урезать военный бюджет, он будет отстаивать интересы своего государства, — считает первый зампред комитета Госдумы по международным делам Дмитрий Новиков. — Если ему удастся какой-то модернизационный проект, благодаря которому Америка станет сильнее, то спустя некоторое время Россия столкнется с еще более опасным противником».

Накануне, 11 января, The Washington Post сообщила, что претендующий на пост госсекретаря Рекс Тиллерсон намерен включить Россию в список приоритетных угроз и обвинить Москву в игнорировании интересов Соединенных Штатов. Во время процедуры утверждения Сенатом США в должности он пообещал не признавать Крым российским и заявил, что в области прав человека Россия не оправдывает надежд. Обе темы всегда были в числе самых болезненных для отечественных политиков.