Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Пожар в складском комплексе на Полярной улице (северо-восток Москвы), вспыхнувший в ночь на четверг, 17 августа, стал самым масштабным за последние годы. Огонь охватил 15 тысяч квадратных метров, а запах гари ощущался не только в Северо-Восточном, но и в соседнем Северном округе. Более четырех часов продолжалось тушение силами 63 пожарных расчетов и авиации. «Лента.ру» следила за ликвидацией ЧС.
«В 04:16 мск штаб пожаротушения объявил о ликвидации огня в логистико-складском центре на Полярной улице. Площадь пожара составила 15 тысяч квадратных метров, выгорела большая часть здания (его общая площадь — 21 тысяча квадратных метров). Обрушились кровля и межэтажные перекрытия на, по предварительной оценке, площади в 2,5 тысячи квадратных метров,» — рассказал «Ленте.ру» источник в штабе пожаротушения.
Он уточнил, что проливка завалов и разборка обрушившихся конструкций продолжается, но основные силы сейчас будут отпускать в места постоянной дислокации. «По опыту, работы по проливке и разборке займут несколько суток, думаю, что не меньше недели. Так как горели резина, пластики и товары народного потребления, пожарище может тлеть очень долго, и в любой момент загореться вновь». — пояснил источник.
По его словам, следственная группа и дознаватели МЧС приступят к осмотру места происшествия только утром, а основные следственные действия начнутся после полного разбора завалов, то есть — на следующей неделе.
По предварительным данным, пострадавших нет, и нет оснований считать, что в здании мог находиться кто-то посторонний. Но сумма ущерба будет очень большой — предел огнестойкости бетона превышен в несколько раз, сбросы воды с вертолетов по разрушительности сопоставимы с падением авиабомб, в ходе тушения огня было только из брандспойтов вылито не менее 150 тысяч тонн воды. По этим причинам само здание вряд ли подлежит восстановлению. Сгорело и товарно-материальных ценностей на очень большую сумму — по самым скромным оценкам, ущерб от пожара превысит сумму в двести-триста миллионов рублей.
Первое сообщение о ЧП поступило на пульт 101 около 23:30. К моменту прибытия первого пожарного подразделения площадь пожара составляла около 250 квадратных метров, но огонь стремительно распространялся. Уже в 23:54 пламя охватило около 800 квадратных метров, и в 23:48 был объявлен «пожар номер 2», а в 00:25 — «пожар номер 3». Объявление номера означает автоматическое отправление к месту ЧП дополнительных сил и руководящего состава столичного пожарного гарнизона.
В 00:20 началось обрушение кровли, к 00:41 площадь пожара составила около 4 тысяч квадратных метров, а в 00:57 прибывший на место происшествия и взявший на себя руководство тушением генерал-лейтенант Илья Денисов, начальник столичного главка МЧС, сообщил, что огонь бушует уже на площади в 15 тысяч квадратных метров. В это же время к тушению огня была привлечена авиация — два вертолета Московского авиационного центра начали сбрасывать в очаг по пять тонн воды за заход. К этому моменту с огнем боролись уже свыше 60 пожарных расчетов, дежурили три бригады скорой помощи и три экипажа ДПС. Около 01:30 стало видно, что верхняя часть здания заметно деформировалась, и возникла угроза его полного обрушения. К счастью, этого так и не произошло, но все расчеты брандмейстеров отвели на безопасное расстояние и в укрытия.
«Принятыми мерами пожарно-спасательных подразделений в 02:45 пожар был локализован, в 03:05 ранг пожара был снижен до «1-Бис», а в 04:16 огонь был полностью потушен. Информации о пострадавших не поступило», — заявили «Ленте.ру» в столичном Главке МЧС.
О причинах пожара говорить пока рано, и даже версий никаких пока нет. Они появятся только утром, после того, как сотрудники пожарного надзора поднимут наблюдательное дело и осмотрят место загорания. Но, скорее всего, потребуется специальная экспертиза, которая продлится несколько месяцев — все следы в очаге, скорее всего, сгорели буквально дотла.
«Есть традиционные версии, но они проверяются всегда: нарушение правил пожарной безопасности, короткое замыкание и внос открытого источника огня — так называют поджог. Но сейчас какую-то одну выбрать в качестве приоритетной не получается. Настораживает, конечно, скорость распространения огня по этажам, но только на этом основании делать выводы преждевременно», — рассказал источник «Ленты.ру».
В Северном Медведкове дым от пожара активно распространился по улицам, и даже достиг Дмитровского шоссе в соседнем Северном округе столицы. Автоматическая станция мониторинга атмосферного воздуха «Полярная улица» примерно с часа ночи стала фиксировать превышение содержания в воздухе окиси углерода, но цифры едва достигли отметки в 0,1 промилле, что соответствует выбросам в городе в рабочее время. И в региональном МЧС неоднократно заявляли, что на месте происшествия работает выездная лаборатория, которая анализирует состояние воздуха, и никаких превышений ПДК не зарегистрировала, то есть угрозы людям нет. Но неприятный запах гари чувствуется в радиусе нескольких километров от места пожара.
Еще до ликвидации пожара на Полярную улицу приехали представители всех надзорных ведомств, а в Прокуратуре Москвы корреспонденту Интерфакса официально заявили, что ведомство уже организовало проверку исполнения законодательства о пожарной безопасности.
Скоро исполнится три месяца, как Москва перешла на раздельный сбор отходов, но некоторые жители столицы до сих пор продолжают выбрасывать мусор как придется, безо всякой сортировки. Отделять ценное вторсырье вместо них приходится мусороперерабатывающим заводам. Сотрудник одного из таких предприятий рассказал нам, какие удивительные находки можно сделать в московском мусоре.
Владимир Васильевич Шамонский работает на мусоросортировочном предприятии ЭкоЛайн во Владыкино. Здесь отходы из двух округов столицы тщательно разбирают и сортируют, чтобы отправить на переработку или утилизацию. «Мы все сортируем, в утилизацию идут только неперерабатываемый хлам и остатки еды, а пластик, картон и бумага, тетрапак отделяются, — рассказывает Владимир Шамонский. — Бутылки, например, — это стекло, у меня контейнеры стоят, чтобы коричневое, зеленое и белое стекло собирать отдельно. На конвейерных лентах сотрудники сортируют бумагу к бумаге, пленка черная, пленка белая, металл тоже. Один раз три тонны набрали».
Впереди всех
Сортировочные комплексы работают в России уже несколько лет. Но поскольку весь мусор выбрасывался вместе, то полезное вторсырье (бумага, пластик, стекло, металл) становилось грязным, теряло свои свойства, ведь оно какое-то время лежало вместе с пищевыми отходами. И отобрать для переработки получалось не более 10 процентов отходов. Именно поэтому важно изначально не смешивать чистые сухие отходы с другим мусором.
Власти столицы планировали ввести систему сортировки мусора в 2022 году, но реализовали эту программу досрочно. С 1 января 2020 года практически во всех дворах города появились два контейнера — синий для вторсырья, серый — для всего, что нельзя переработать. Урны для раздельного сбора мусора появились и в госучреждениях, и в местах общественного пользования, и так далее. К 1 января в Москве для сортировки мусора было оборудовано 22 тысячи площадок, на которых установили 60 тысяч контейнеров. Вывоз отходов осуществляется пятью крупными компаниями и городским предприятием «Экотехпром».
Дело в том, что многие мусорные полигоны, куда десятилетиями свозится мусор, оказались заполнены. Новая программа может кардинально эту ситуацию изменить. Именно поэтому с 1 января 2019 года в России вступил в силу закон о раздельном сборе мусора. Он позволит не только улучшить экологическую ситуацию, но и качество жизни. «У мусорной проблемы есть вполне конкретное решение — сортировка и переработка отходов. Логика простая: чем тщательнее мы сортируем мусор, отделяя мокрые, органические отходы от сухих (пластика, стекла, картона), тем больше сырья можно отправить на вторичную переработку и тем меньше мусора поедет на помойку», — сказал в одном из интервью глава Российского экологического общества Рашид Исмаилов.
Отходам дадут вторую жизнь в виде канцелярской и туалетной бумаги, также они превращаются в строительные и изоляционные материалы, полиэтиленовую тару, ящики и многое другое. По мнению экспертов, благодаря раздельному сбору может быть переработано около 50 процентов столичных отходов.
Сумки икон
В процессе сортировки попадаются и неожиданные предметы. Что-то, по всей вероятности, выбрасывают случайно, а что-то вообще непонятно как могло оказаться на мусороперерабатывающем предприятии. «На сортировке случаются разные находки, кому-то везет: даже деньги находят… Бывает, и хорошие вещи выбрасывают. Я слышал, находили у нас тут — кто дрель, кто пылесос. Включают — все нормально работает», — говорит сотрудник завода.
Впрочем, далеко не все неожиданные находки радуют сотрудников предприятия, некоторые заставляют возмущаться или в недоумении разводить руками. Так, в последнее время в мусоре начали находить православные иконы. И не одну — две, а буквально десятки. «Я человек верующий. И вот бежит ко мне один сотрудник, кричит: «Володя, нашли две сумки, а в них иконы из Софрино, с печатями, новые совсем, с мощами внутри. Их там штук 50 было», — рассказывает Владимир Шамонский. — Потом еще работаем — напарник кричит: «Чемодан! Иди скорее». Я открываю — а там опять иконы, штук 30. Я чемодан убрал, у себя положил, а коллег предупредил, говорю: «Ребята, будьте добры, откладывайте и отдавайте мне»». Однажды Владимир нашел живописную икону старой работы — «Божья Матерь Казанская». Она стояла у него на работе, уголок только был отколот, но можно отреставрировать.
По церковным законам
С точки зрения православных христиан, выбрасывать иконы на помойку — большой грех. Если священный образ по каким-то причинам был поврежден и более не годится для использования по назначению, его лучше отнести в ближайший храм. Отправлять же икону в мусоропровод или контейнер совершенно недопустимо. «У нас рядом церковь, там батюшка служит, отец Александр, — рассказывает Владимир Шамонский. — Он посоветовал найденные иконы раздать, если кому надо, а если какая не нужна никому — ему принести. Потому что выкидывать, говорит, большой грех».
По церковным правилам, священные изображения, которые пришли в негодность или не могут уже использоваться для молитвы, утилизируются методом сжигания. В макулатуру их лучше не сдавать, тем более, нельзя выбрасывать в обычный бытовой мусор. Лучше какое-то время их где-то хранить и раз в год сжигать — на даче или на природе, а золу закапывать в землю.
Сейчас многие православные держат Великий пост, а через месяц россиян ждет светлый праздник Пасхи Христовой. Хочется пожелать всем внимательнее относиться к собственным традициям и нормам поведения. И не нужно привычно смешивать в одном контейнере остатки пищи, бумагу, пластик, металл и очень вредные для природы батарейки. Лучше разбирать мусор по сортам и выбрасывать в соответствующие контейнеры: синий — для вторсырья и серый — для окончательной утилизации.
Землю в садоводческом товариществе «Ветеран» в 1981 году выделили не просто фронтовикам — шестью сотками поощрили самых активных участников Советского комитета ветеранов войны. Тех, кто помогал своим однополчанам, заботился о боевых товарищах, оставшихся без поддержки, иногда совсем беспомощных. И вот спустя 36 лет их детям предложили снести родительские дома. Фраза «Ваш дом в пределах минимально допустимых расстояний от газопровода» прозвучала как приговор прежней жизни. «Лента.ру» попыталась разобраться, осталось ли в России еще хоть что-то, что способно устоять перед газовой трубой.
Уже не первый год дочерние компании «Газпрома», выигрывая суды всех инстанций, сносят по всей России дома и домики, попавшие в 200-метровую зону безопасности газопроводов. Мол, построили без должных согласований, теперь сносите за свой счет. И это притом, что большинство таких домиков построено задолго до появления «Газпрома» и его «дочек» и на тот момент никаких проблем с оформлением не возникало.
Ситуация СНТ «Ветеран» похожа на многие другие. Границы в свое время утверждены решением исполкома Мособлсовета, согласованы со всеми инстанциями, в том числе с министерством газовой промышленности. Отличает ее, быть может, лишь то, что устав товарищества подписан лично Алексеем Маресьевым — председателем Советского комитета ветеранов Великой Отечественной войны, тем самым настоящим человеком, о котором написал свою повесть Борис Полевой. Но стоит ли сегодня прикрываться былыми заслугами отцов и дедов. Двадцати владельцам домиков в СНТ «Ветеран» пришли письма, суть которых была предельно ясна: сносите, а то хуже будет.
Дали деду за Победу
Ленинградское шоссе, деревня Коськово между Солнечногорском и Клином. Проезжаю ее насквозь, и вот оно садовое товарищество «Ветеран». Полсотни крохотных домиков на таких же крохотных участках построились в две шеренги, аккурат вписавшись в просеку ЛЭП шириной 40 метров. Мало того, поперек поселение разрубает надвое еще одна просека — там где-то под землей в 1963 году был проложен газопровод Конаково.
Шесть соток и домики не более чем пять на пять метров — подарок Родины ветеранам и их семьям, чтобы дышали свежим воздухом и выращивали огурцы в помощь продовольственной программе под тихое потрескивание высоковольтных проводов. Но ни теснота участков, ни крохотные дома не помешали людям полюбить свои дачи, построиться, вырыть колодцы, привезти чернозем и возделать землю. Вырастить детей, растить внуков.
К моему приезду в середине поселения, как раз на просеке газопровода, собрались человек 15 в возрасте от 20 до 79 лет. Говорить начали разом.
— Эти домики — вся наша жизнь! Мы их строили, мы здесь выросли, здесь растут наши дети!
— Как же так можно, ведь наше поселение — единственная память о наших родителях, которые горели в танках и самолетах, которые завоевали победу… Это что, такая благодарность?
— Знаете, зачем они заставляют нас снести наши дома? Они о нашем здоровье заботятся. Чтобы, если вдруг взрыв, никого не покалечило. А то, что наши женщины с октября на валокордине, это хорошо для здоровья?! Отобрать у человека половину его жизни — не покалечить?
Предлагаем снести добровольно
Проходим от газовой просеки вглубь поселка. Дорога узкая, условно мощеная — своими силами привозили сюда щебень, асфальтовую крошку, песок. Зато газоны у всех практически выставочные. Тут и там клумбы с цветами. Домики разные — новые и старые. Но те, что остались с начала 80-х (более половины), буквально часть истории. Или щитовые, или из кирпича. На одного собственника участка в те времена разрешалось приобрести одну тысячу штук красного кирпича и пять тысяч штук белого. Если повезет, то в условиях дефицита за несколько лет упорных поисков кирпич можно было, как тогда говорили, достать. И вот они домики из этого кирпича: тысяча красного в цоколе-фундаменте, пять тысяч белого в стенах. Плюс сделанная из досок тарных ящиков мансарда (условно незаконная по тем временам).
Вокруг меня в беседке на одном из участков собирается садовое товарищество «Ветеран»: врачи, юристы, бухгалтеры, инженеры, менеджеры — дети ветеранов, тот самый средний класс, который в нашей стране не совсем понятно, есть или нет. На столе раскладывают документы: акты на право пользования землей, план землепользования, всевозможные решения, уставы и свидетельства. Показывают в документах, что все санитарные нормы — отрыва от источника воды и газопровода — соблюдены и зафиксированы на планах и в актах. Также показывают мне письмо от ООО «Газпром трансгаз Москва», «дочки» ПАО «Газпром», которое получили 20 собственников СНТ «Ветеран».
«Филиал «Газпром трансгаз Москва» доводит до вашего сведения, что земельный участок, владельцем которого вы являетесь, находится в минимальных расстояниях от оси магистрального газопровода-отвода КГМО-Конаково». Далее — продолжительное перечисление статей и законов и вывод: «На основании вышеизложенного предлагаем вам в добровольном порядке устранить нарушения путем демонтажа или сноса строений/сооружений на данном участке. В противном случае Общество оставляет за собой право обратиться в суд с иском о сносе строений, расположенных на вашем земельном участке с нарушением законодательства, с отнесением на вас возможных судебных издержек».
Трубой накрыло
Что касается отношения к проблеме российских судов, никаких надежд на принятие ими стороны домовладельцев не остается. Суды встают на сторону газовиков, даже не вникая в суть вопроса. В сети есть уникальный по своей скрупулезности разбор ситуации, сделанный адвокатом Коллегии адвокатов Тамбовской области Владиславом Климушкиным. Это многостраничная статья, сложная как гроссмейстерская шахматная партия, в которой шаг за шагом автор доказывает, что в законодательстве России не существует никакого правового основания для сноса зданий, попавших в минимально допустимые расстояния от газопроводов, за счет собственников и без компенсации. Если осилите этот материал, обратите внимание на комментарии других адвокатов после статьи. Все как один восхищаются работой коллеги, берут его текст в закладки, но многие замечают, что заставить суды прислушаться к этим доводам все равно невозможно.
Но вернемся на глиноземы «Ветерана». Когда в 1981 году земля, в общей сложности 2,1 гектара, выделялась садоводческому товариществу, минимально допустимым расстоянием до оси газопровода было утверждено 80 метров. Теперь газовики передумали и называют 200 метров вместо 80. Все здания и другие постройки (20 хозяйств), находящиеся внутри дополнительных метров, подлежат сносу за счет владельцев.
— Я, кстати, посчитала, — говорит женщина лет шестидесяти пяти. — Снести и утилизировать мой дом будет стоить полмиллиона рублей. Даже, допустим, до этого дойдет — я что, на пенсию должна это сделать? Или квартиру в Москве продать?
— Газовики требует от нас снести дома, колодцы, пристройки, — говорит юрист, собственник четвертого дома от «трубы» Александр Артемов. — Их главный аргумент — наша безопасность. Но землю у нас не отбирают, возделывать ее разрешено и впредь. Что получается? Они гораздо больше волнуются о безопасности строений, чем о безопасности людей?! На первый взгляд, абсурд, верно? На самом деле, труба наша положена в 1963 году и с тех пор никак не обслуживалась. Эксплуатационный срок у нее — 40 лет со всеми ремонтами, то есть до 2003 года. Опять же, посмотрите на просеку, сколько там упавшего леса — если что, даже техника не пройдет. В силу изношенности оборудования вполне возможна какая-то авария. Мы тут между собой подозреваем, что, случись такая авария, дело будет в размере компенсаций. Если пострадает дом, компенсация может составить гораздо большую сумму, чем если пострадает человек…
— То есть вы понимаете, газпромовским проще выкинуть нас с земли наших отцов и дедов, — собравшиеся снова заговорили вместе, — чем заменить трубу на новую или, допустим, участок трубы возле нашего товарищества закрыть металлической гильзой.
— Как вообще можно требовать снести дома, закрепленные законом в 1981 году на основании закона от 1999 года? Я иногда не верю, что это на самом деле происходит.
Своя вахта памяти
— Не у нас, у моего деда отнимают, — говорит 48 летний Дмитрий Гордеев, — Дмитрия Богомолова, который прошел всю войну, получил несколько ранений, горел в танке и остался без пальцев ног, а после войны, будучи инвалидом, активно работал в Советском комитете ветеранов. Ведь это ему страна дала шесть соток в бессрочное пользование. Это он буквально по дощечке пять лет собирал материал для постройки дома, чтобы оставить что-то после себя детям и внукам.
Как рассказали мне жители «Ветерана», никого из основателей дачного поселка в живых уже не осталось. На момент выделения земли им было по 65-80 лет. Все прошли войну, вернулись с ранениями, орденами и медалями, а потом участвовали в восстановлении страны. А затем строили маленькие домики на своем, наконец-то, клочке земли. Теперь каждый год на 9 Мая здесь проходит местная «Вахта памяти» — жители поселка «Ветеран» собираются вместе, показывают друг другу фотографии отцов и дедов, сканы наградных листов, рассказывают их истории, поют военные песни.
— У нас даже один ребенок войны остался, — подводят ко мне бабу Надю.
— Я родилась на Украине в селе Диканьки, — рассказывает Надежда Хмара 1939 года рождения. — Войну я не очень помню, а вот как мы дом здесь строили, помню хорошо. Отцу моего мужа, ветерану, дали участок. Помню, мы и радовались, и боялись, что стройку не осилим. Потом я ходила проектную документацию утверждать. Дом должен был быть не больше, чем пять на пять в плане, а веранда не больше, чем два на пять. Свекор как инвалид войны встал в очередь на кирпич. Но купить так и не удалось. Зато через знакомых купили щитовой домик. Поставили. Помню, еще нам его никак не хотели утверждать, потому что окна на веранде были больше нормативных…
— Да, мы все в этой стройке участвовали, — добавляют окружающие. — Кому-то 12 лет было, кому-то 40. Домик щитовой, кстати, 2420 советских рублей стоил. При зарплате инженера с 10-летним стажем в 180 рублей.
Если река течет — это кому-то надо
— Вот смотрите, в 2001 году вышло постановление правительства РФ, в соответствии с которым нашему садоводческому товариществу выделили дополнительные земли, — продолжает открывать все новые документы Анна Гордеева, выполняющая сегодня роль секретаря. — Мы их выкупали. За 72 тысячи каждое хозяйство. К своим шести соткам нам разрешили докупить еще шесть соток в сторону леса. То есть администрация Клинского района разрешила выкупить дополнительную землю и провела официальное оформление. Ни о каких минимально допустимых расстояниях от газопровода речи не было. Никаких упредительных документов нам не предъявляли. Почему же теперь эта администрация, к которой мы обращались в последние несколько месяцев и письменно, и устно, просто отказывается с нами общаться? Категорически не выходит на связь, я бы сказала.
— Да-да, никто не хочет нам объяснить, в чем мы виноваты, — снова возмущаются участники собрания.
— Мы ходили к Сергею Миронову из «Справедливой России», он сказал, что знает об этой проблеме, но помочь ничем не может, потому что надо менять законодательную базу. На каком языке он говорил?
— Да хотя бы объяснили нам, в чем опасность? Этот газопровод под автомобильными и железными дорогами проходит. Почему там не опасно, а здесь опасно? В конце концов, мы готовы подписать документы, что опасность осознаем, остаемся в своих домах на свой страх и риск….
Мы разговаривали, смотрели на домики и участки, ходили на просеку, под которой где-то внизу, лежал злополучный газопровод Конаково. Потом люди из товарищества «Ветеран» вместе проводили меня до машины, благодарили, что приехал. Хотелось пожелать удачи, но изученные ранее документы не давали никаких надежд на удачное завершение этой истории — дома наверняка снесут.
Вот выдержка из поста одного адвоката: «Пришлось участвовать в деле данной категории, нарушений со стороны прокурора было не счесть, а весь процесс «в одни ворота», как говорится. Но самое парадоксальное: участки никто не истребует, права не прекращает и пользование не ограничивает. То есть маразм до смешного, не воспрещается сидеть, стоять, лежать, пахать, но не строить! На закономерный вопрос, что опаснее при возникновении аварийных ситуаций на газопроводе, находиться на открытом участке либо за каменным забором в здании, так никто и не ответил».
Очевидно, что судьи, чиновники, местные и федеральные депутаты и иже с ними просто бояться создавать прецеденты и связываться с газовым монополистом. Не по Сеньке, как говорится, шапка. «Газпром» же национальное достояние, а мы кто? Простые люди…
Не только почитать, но и посмотреть — в нашем YouTube
подписаться
00:04, 14 июля 2019
«До такого унижения я опуститься не могу»
Фото: Nigel Roddis / Reuters
В ближайшие десятилетия населению Земли придется серьезно пересмотреть свои подходы к питанию: резко сократить потребление сахара, молока и мяса в пользу пищи растительного происхождения. Этого требуют не только врачи и диетологи, но уже экологи и экономисты. Они утверждают, что иначе прокормить людей и сохранить их здоровье будет невозможно. В России за здоровое питание уже взялись на государственном уровне — это одна из целей национального проекта «Демография». Плохая новость в том, что от привычного образа жизни россиянам рано или поздно придется отказаться, а из-за многих лет голода и постоянного страха быть обманутым сделать это будет непросто. Подробности — в материале «Ленты.ру».
Растительная перспектива
На июньской конференции в шведском Стокгольме, которую собрали по итогам масштабного исследовательского проекта EAT Lancet, обсуждались конкретные шаги по переходу на растительную пищу, которые должны предпринять правительства стран и крупные международные компании.
«Я смотрела все выступления, и что мне лично было обидно, что Россия, самая большая страна по территории, никак не участвует в подобных инициативах, а наоборот, призывает наращивать потребления мяса, молока и других животных продуктов», — рассказала «Ленте.ру» Зинаида Медведева из Национального исследовательского центра «Здоровое питание».
Многие могут на это ответить, что Россия — страна северная. Тем и определяется традиционный для нее рацион. Однако именно с экспериментов в государствах Северной Европы и началось движение по внедрению здорового растительного питания, которое теперь существует под эгидой Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ).
В шестидесятых годах прошлого века Финляндия была одним из лидеров по уровню смертности от сердечно-сосудистых заболеваний в Европе и мире. В начале 1970-х там задумали эту проблему решить кардинально, разработав проект под названием «Северная Карелия». Именно в этом районе, граничащем с российской Карелией, он и начался.
«Там жили сильные и суровые мужчины-лесорубы, которые съедали фантастическое количество сливочного масла (12 килограммов в год), мяса и активно употребляли алкоголь, — отметила Медведева. — Уже к 40 годам у них возникали серьезные проблемы с сердцем, и впоследствии они довольно рано умирали».
Финны собрали врачей, социологов, представителей сельских общин и начали работать с населением, убеждая людей завязывать с вредными привычками и переходить на правильное питание. Последнее предусматривало сокращение потребления животных жиров и сливочного масла в частности.
Всего за 20 лет (с 1973-го по 1995-й) смертность от сердечно-сосудистых заболеваний в Финляндии снизилась в восемь раз. Ровно на столько же сократилось и потребление сливочного масла.
«Мы ездили в их научный центр питания, разговаривали с главой проекта профессором Пекка Пуска (он, кстати, потом ушел работать в ВОЗ, так там захотели повторить его успех в других странах), — вспоминает собеседница «Ленты.ру». — И вот мы спросили: что же вы делаете с вашим прекрасным сливочным маслом, которое у нас считают едва ли не эталонным? Они ответили: в Россию продаем».
Потребление отечественных продуктов для финнов, по ее словам, часть национальной идеи, и в этом россияне на них похожи. Только теперь акцент там делается на выращивании рапса, так как рапсовое масло наиболее приближено к оливковому (как некоторые считают — самому полезному).
«Учили хозяек пользоваться маргарином на основе рапсового масла. Прямо собирались на кухнях и делали традиционные блюда по новым рецептам», — объясняет Медведева.
Дополнительным стимулом стала экономия. Стоило растительное масло заметно дешевле сливочного.
Сэкономить удалось и государству. Этот эффект позднее применительно к Англии описал в своей статье профессор Ливн Аннеман. По его расчетам, при переходе 10 процентов жителей Великобритании на растительную диету казна Ее Величества сохранит пять миллиардов фунтов стерлингов, которые были бы потрачены на здравоохранение.
Есть те, кто воспринимает это как призыв к принудительному вегетарианству, но эксперты отмечают, что речь идет лишь о «преимущественно растительной» диете, и место для мяса, рыбы и молочной продукции в ней остается.
Деревенское против инновационного
В России здоровое питание неразрывно связано с наращиванием потребления молока. Однако в благополучных западных странах наблюдается обратная тенденция.
К примеру, жители США теперь едят на 40 процентов меньше молочки, чем сорок лет назад. И это не связано с бедностью. Под данным издания Food and Health Survey за 2019 год, семь из десяти американцев стараются есть больше растительной пищи, так как считают ее более полезной.
Все большую популярность на западе получают составные продукты. Молочные продукты с растительными жирами продвигаются производителями там как нечто инновационное, полезное, вкусное и более экологичное. Последнее утверждение подкрепляется исследованиями о том, что производство продуктов животного происхождения требует значительно больше природных ресурсов.
«А в России те же самые компании в рекламных материалах делают упор на традиционность своей продукции, ее естественность, близость к природе, — говорит Зинаида Медведева. — Это подкрепляет заблуждение наших соотечественников о том, что молочная продукция полной жирности полезнее, а ее приобретение для своих близких — знак особой заботы о них».
Полезность жирного молока без растительных добавок активно подчеркивается и в государственных программах, проводимых под эгидой Минсельхоза: «Три молочных продукта в день» и «Школьное молоко».
«Выбор продуктов для себя и своих детей — это вопрос безопасности. И этот выбор по умолчанию делается в пользу традиции, то есть в пользу опыта, накопленного самим человеком, его родителями и многими поколениями соплеменников. Но сейчас мы — россияне — часто идем наперекор традициям, и на то есть причины», — объясняет психолог Виктор Воротынцев.
Если брать классический деревенский «русский стол», отмечает он, то это хлеб из муки грубого помола, каша, репа, лесные ягоды, грибы, орехи, мед, рыба и так далее. В основном — вполне полезная еда. Однако особенности рациона были обусловлены отнюдь не борьбой за здоровое питание, а годовым циклом созревания и заготовки продуктов, отсутствием морозильников и современных способов консервации, да и бедностью русской деревни.
К тому же едва ли не половину года люди проводили в многодневных и однодневных религиозных постах, целью которых было усмирение плоти, а не оздоровление.
«Таким образом, распространенное сегодня мнение, что главное — есть молоко и мясо — это обращение не к традиции, а скорее желание отъесться за многолетнее полуголодное существование, когда пищевые ограничения накладывались на людей помимо их воли», — отмечает Воротынцев.
Он полагает, что покупка сливок и шашлыка вместо более дешевого спреда и соевого мяса людьми, живущими на мизерную зарплату в регионах, — это своеобразный протест против нищеты. «Как это я буду кормить своих детей маргарином? Нет, до такого унижения я опуститься не могу — вот что думают россиянки», — добавляет он.
А разговоры о пользе для здоровья такие люди воспринимают как издевку. Мол, вы нам еще про лечебную голодовку расскажите.
Выгода пользы
Важной причиной негативного отношения россиян к составным продуктам стало то, что в 90-х они распространялись недобросовестными производителями, утаивавшими информацию о составе на этикетках ради наживы.
Людей просто обманывали, продавая им вместо отборных сливок подкрашенное пальмовое масло. Быстро на эту проблему государство ответить не сумело. Только недавно в регламент Таможенного союза «О безопасности молока и молочной продукции» внесено требование об обязательном указании на пакете «молокосодержащий продукт с заменителем молочного жира, произведенный по технологии…» и так далее.
Эта мера действительно может повлиять на потребительские привычки россиян. Исследование, проведенное Национальным исследовательским центром «Здоровое питание», показало, что 53 процента тех, кто сегодня покупает составные продукты в супермаркетах под видом обычных, откажется от них после переименования.
Впрочем, врач-диетолог, доктор медицинских наук Алексей Ковальков полагает, что нынешняя международная кампания в поддержку перехода людей на преимущественно растительную диету или вегетарианство — это новая попытка массового надувательства.
По его мнению, уже не путем сокрытия информации о составе продуктов, а через проведение научных исследований заказного характера производители навязывают потребителям то, что выгодно им самим.
«В мире ощущается дефицит белков. Производить свинину, к примеру, значительно дороже и сложнее, чем хлеб, булки и другие высокоуглеводные продукты. Теперь выгоду объясняют пользой, но мы должны понимать, что наши предки миллион лет питались преимущественно мясом и именно это сделало человека человеком», — говорит Ковальков.
Впрочем, рынок составных и растительных заменителей классических молочных и мясных продуктов сформировали небольшие компании и стартапы, которым навряд ли бы хватило средств на проплаченные авторитетные исследования. Пищевые гиганты, у которых такие возможности были, оказались не готовы к переменам и пошли путем поглощения инновационных стартапов.
Так, Nestle в прошлом году приобрела американскую фирму Sweet Earth Foods, производившую бургеры из растительного белка. Французская компания Danone приобрела инновационную компанию Alpro, выпускающую широкую линейку растительных аналогов коровьего молока, десертов и йогуртов. Переборовшие консервативное почитание сливочного масла финны из компании Valio вывели на международный рынок напиток на основе овса под брендом Oddlygood.
Возможно, для крупных и авторитетных молочных компаний, наверняка имеющих свое лобби в национальных правительствах, поглощение инновационных продуктовых фирм — не прихоть, а борьба за выживание. Так произошло с американской Dean Foods, которая, испытывая серьезные финансовые затруднения из-за падения спроса на молоко, попыталась найти выход путем покупки 70 процентов акций фирмы Good Karma Foods, выпускающей напитки на основе льняного семени.
На российском рынке в 2018 году появился бренд Nemoloko от волгоградской компании «Сады Придонья». Его можно встретить почти в любом магазине, однако воспринимается он потребителями часто по-старому — как продукт для тех людей, которые не могут пить обычное молоко, либо как замена молока в пост.
Однако отечественным производителям молока покупать «растительные» стартапы и бороться за выживание пока нет никакой нужды. Но ситуация может измениться в будущем. Согласно планам национальных проектов, смертность от сердечно-сосудистых заболеваний, инфарктов и инсультов к 2024 году должна снизиться почти на четверть. Вариантов, как этого достичь без изменения диеты, в мире пока не нашли.
Впрочем, очень многое будет зависеть от стоимости растительных аналогов мясных и молочных продуктов. Самые качественные из них вряд ли по карману большинству россиян.
24 ноября на сайте общества «Мемориал» появилась база с данными 40 тысяч сотрудников НКВД. Незадолго до этого томич Денис Карагодин опубликовал свое расследование относительно людей, причастных к расстрелу его прадеда Степана во времена Большого террора. Одним из них оказался Николай Зырьянов, сотрудник Томского горотдела НКВД. Внучка Зырьянова Юлия написала Денису письмо, в котором покаялась за поступки деда. Реакция на эти публикации оказалась неоднозначной. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков признал эту тему «чувствительной», а потомки чекистов написали открытое письмо Владимиру Путину с просьбой закрыть доступ к базе, опасаясь мести. «Лента.ру» попросила людей, родственники которых работали в НКВД, рассказать о том, как они относятся к публичному обсуждению роли своих предков в событиях 80-летней давности.
«Вот попробуй разберись!»
Юрий Васильев, живет и работает в Латвии. Дед Яков Васильев служил во время войны в войсках НКВД, впоследствии работал в милиции в Риге.
Это копание в прошлом, как копание в грязном белье, чистое-то вам искать точно неинтересно! И сейчас для меня в этом тоже нет никакой необходимости. Дедушка жил хорошо, воспитал двух детей, сам умер в 1981 году, мне было всего семь лет.
На мой взгляд, дискуссия о людях, работавших в НКВД, не нужна. Кто старое помянет, тому глаз вон. Много сейчас у вас в России сил, которые хотят раскачать страну вот такими и другими ненужными делами. Если уж кому-то и хочется из пострадавших искать правду, пусть сам и ищет, подает в суды. Но виноватых не найти, да их и не было, виновата система. Да и не то чтобы виновата, по-другому было и нельзя, чтобы сохранить страну.
Алексей Иванов (имя и фамилия изменены). Один из дедов служил в войсках НКВД.
Я поддерживаю распространение любой информации об истории России, в том числе полное открытие архивов ХХ века. Может, имеет смысл не открывать архивы 80-летней давности, чтобы дать возможность спокойно умереть людям, которые в них упоминаются, но по истечении этого срока все архивы нужно открывать и публиковать, каждый год.
В ХХ веке в России были совершены преступления против русского народа и человечества. Некоторые не хотят, чтобы народ узнал правду, но это в интересах народа. Народ имеет право знать свою историю, и скрывать эту информацию — преступление против него.
Что касается родственников преступников — они не несут ответственности за своих предков. Каждый должен быть судим только за свои дела.
В русском языке слово «покаяние» (от имени библейского Каина) — это неточный перевод греческого христианского и античного термина «матанайя», что буквально значит «изменение ума» или условно может быть передано словом «передумывание».
Вот в первоначальном смысле слова «изменить ум» всем нам, жителям России, необходимо определить свое отношение к событиям истории. И, видя добрые дела предков, точно также видеть их злые дела. Назвать преступления преступлениями, осудить, а не оправдать их, и сказать, что мы не согласны с этими поступками. Как сделал немецкий народ после 1945 года, кстати.
Что касается извинений потомков палачей перед потомками жертв, то, думаю, это чрезвычайно положительное и христианское явление. Только нужно лучше определить тонкие различия между покаянием в смысле изменения ума и покаянием, когда ты как будто извиняешься за грехи другого человека, как за свои. Наверно лучше сказать «приношу соболезнования» или что-то в этом роде. Это тоже тонкий этически-философский вопрос.
Татьяна Желток, живет в Польше. Двоюродный дед — полковник НКВД Александр Рабцевич, его младший брат Михаил Рабцевич — полковник (впоследствии генерал) КГБ.
От общественного обсуждения от нарастающей силы его неадекватности у людей уже кружится голова. Жить и помнить — это очень важно, но я не вижу правильной здоровой возможности для публичной дискуссии. Энергетический кошмар, который производят подобные дебаты, во многом опасен.
Считаю, что выяснение виноватых ни к чему не приведет. Все не так просто. Война — это не красные и белые, а гораздо сложнее. Люди в своих семьях разобраться не могут.
Надо жить сегодня! Жить и помнить о прошлом, но не жить прошлым. Я не человек прошлого, и это копание не вылечит людей (а, судя по тому, что происходит, лечиться от обид и озлобленности нужно большинству). Здесь в Польше уже шесть лет ищут виноватых в катастрофе самолета Качиньского под Смоленском. А вы думаете, можно найти виноватых в ужасных событиях истории, о которых мы с вами так мало знаем.
Мои родственники работали в НКВД и КГБ по другой части — внешняя разведка и дипломатические отношения. Даже не знала бы, что вам сказать, если бы мои родственники имели отношение к этому кошмару! Наверное, у меня не могло быть таких родственников.
А сколько людей, которые в этих органах не работали, виноваты в участи репрессированных? Кто-то просто доносил, и их тоже ужасно много. Вот попробуй разберись! Страшные, не передаваемые никакими словами вехи истории. Ужас.
«Человек отвечает только сам за себя»
Серафим Ореханов. Прапрадед работал начальником следственной части московского отдела НКВД в 1935-1939 годах. Ореханов обнаружил его в списках «Мемориала».
«Лента.ру»: Вы уверены, что человек, которого вы нашли в базе «Мемориала» — действительно ваш прапрадед?
Серафим Ореханов: Уверен, потому что я знал, что он существует, знал его имя и отчество, знал, что он работал в НКВД. Я не знал только его должности и звания — теперь знаю.
Что вы раньше знали о своем деде? Что родители рассказывали о нем?
Я довольно хорошо знаю историю своей семьи, и хотя это было четыре поколения назад, я знаю дом на Лубянке, где он жил, знаю, что он был тяжелого вспыльчивого нрава — неудивительно — и даже знаю место на Новодевичьем кладбище, где он похоронен. Дома мы это особенно не обсуждали, но уже во взрослом возрасте мой отец стал больше рассказывать о своей семье. Ее история так же интересна и так же трагична, как история любой другой семьи, которой довелось жить в ХХ веке в России. Вряд ли кому-то, кроме нас, нужны детали этой истории.
Ваше отношение к прапрадеду изменилось?
У меня не было к нему никакого особенного отношения: даже его фотографий не сохранилось. Я уверен, что все сотрудники НКВД — точно такие же жертвы этой системы, как и те, кого они отправляли в лагеря или расстреливали. Многие из них закончили жизнь в тех же рвах, что и их жертвы, а те, кто этого избежал, в лучшем случае спились. Я видел интервью с одним из палачей, расстреливавших людей на подмосковном Бутовском полигоне. Уже в девяностые он, будучи глубоким стариком, жалуется, что «недодавили гадину» и что репрессии были недостаточными. Разве это не несчастный человек?
Когда «Мемориал» опубликовал списки — какова была ваша реакция, что вы почувствовали? Почему решили зайти на сайт и поискать своего родственника?
Про готовящуюся публикацию слышал давно, все хотел заехать в офис «Мемориала» и попросить взглянуть на их данные, но так и не собрался. В любом случае, это не стало для меня неожиданностью: я зашел в базу, зная, что найду своего прапрадеда. Думаю, публикация этих списков — отличный повод для начала разговора о Большом терроре, о Сталине и о русском ХХ веке вообще. Не в дискурсе отношений власти и народа, а в дискурсе семейных историй, что, как мне кажется, является гораздо более подходящей базой для формирования здорового чувства истории вместо бесконечных споров о «сильной руке», «цене победы» и прочих абстракциях.
Задумывались ли вы раньше о необходимости общественного обсуждения этой страницы нашей истории и стоит ли начинать его сейчас?
Конечно стоит. Я вырос в кругу, в котором отношение к сталинизму, да и всему советскому, было вполне однозначным: это была катастрофа, худшее, что могло произойти с Россией, ужаснейший период нашей истории, огромный шаг назад. И у меня, в общем, не было причин не разделять эти взгляды.
С другой стороны, советский эксперимент начала 1920-х был самой великой из утопий и, возможно, величайший момент в истории русской культуры. Это все много раз проговорено, но очень хотелось бы, чтобы обсуждение советского наследия — и Большого террора как центральной его части — было более конкретным. Чтобы обсуждались судьбы людей, а не идеи.
Это упрек в адрес кого?
Понятно, что это относится в первую очередь к условно патриотическому лагерю, который склонен пренебрегать деталями, но и условные либералы часто грешат тем же. Например, периодически звучит предложение снести Мавзолей. Ребят, ну вообще-то это Щусев, взять и снести произведение искусства, нравится оно нам или нет, в антибольшевистских целях — это и есть большевизм.
И еще кажется важным, чтобы обсуждение советского было отделено от Великой Отечественной войны: в конце концов, война не то чтобы радикально изменила природу сталинского режима. Делая разговор о ВОВ центральной частью спора о советском, мы просто пытаемся уйти от обсуждения гораздо более сложных, но и гораздо больше нас всех касающихся вещей.
Должно ли государство проводить политику, осуждающую людей (не только руководителей), принимавших участие в репрессиях?
Мне кажется, что у нас история и так слишком сильно монополизирована государством. Думаю, никакой особенной политики здесь не нужно, а нужны такие вещи, как история Дениса Карагодина, или акция «Последний адрес», или публикации личных свидетельств людей, которые это все пережили, в проекте «Прожито». Когда история находится в ведении государства, она неизбежно становится, во-первых, историей власти, а во-вторых, абстракцией, о которой можно спорить до хрипоты, но которая очень мало связана с нашей жизнью.
Необходимо ли публичное покаяние со стороны потомков работников НКВД, или дискуссия должна проводиться обезличенно?
Нет, конечно. Я не верю в коллективную ответственность. Ее место — в Ветхом Завете. Никто не должен отвечать за чужие грехи — ни в метафизическом смысле, ни в юридическом. Я об этом написал у себя в Facebook, и Наташа Дашевская из «Мемориала» сделала в комментариях важное уточнение, с которым я полностью согласен: это решение каждый должен принимать самостоятельно, оно не может быть навязанным ни обществом, ни государством.
Я ни в коем случае не осуждаю Зырьянову, но мне не близка идея коллективного покаяния людей, виновных только в кровном родстве с сотрудниками НКВД. Я много в чем виноват перед другими людьми и, наверно, перед Россией в целом, но совершенно точно не виноват в том, что делал или чего не делал мой прапрадед. Думать иначе — все равно что винить современных евреев в том, что их далекие предки распяли Христа. Человек отвечает только сам за себя.
Кто в ответе?
Ирина Щербакова, историк, руководитель образовательных программ общества «Мемориал».
Какой практический смысл несет публикация списков жертв, списков расстрелянных? Или публикация всех документов прошлого? Кажется, что никакого, но почему-то люди интересуются своей историей со времен Геродота. Принцип «Мемориала» — мы занимаемся одной частью прошлого, но выступаем за то, чтобы публиковалось все, представляющее интерес для историков и других специалистов.
Репрессии — очень важная часть нашего прошлого. Почему она должна быть скрыта, когда прошло столько лет? В нашей публикации нет никаких закрытых материалов, это база, которая отвечает на целый ряд исторических вопросов.
Те люди, которые так или иначе оправдывают репрессии, говорят, что начнется гражданская война, что миллионы были в этом замешаны… Но этот список показывает, что на самом деле не миллионы. Достаточно нескольких десятков тысяч для того, чтобы организовать такую репрессивную систему. Если в нашей базе, которую «Мемориал» создает больше 25 лет, есть уже 3 миллиона из 12 миллионов репрессированных, то почему же не опубликовать другую, в которой всего 40 тысяч? Всякая тайна, всякая «черная комната» ведут к спекуляциям, к возникновению мифологии.
Обсуждение этой проблемы должно вестись в формате дискуссии. А то, что происходит у нас сейчас, — свидетельство глубокого неблагополучия. Публикация списков вызвала настоящую истерику у сталинистской части общества, в которой сидит очень глубокий страх. Эта истерика, как и крики о том, что все это приведет к гражданской войне, очень смешны. Гражданская война не началась, когда сотни тысяч выходили из ГУЛАГа, а потом встречались с людьми, которые их мучили. Почему это должно произойти сейчас, когда речь вообще идет о правнуках?
Те, кто об этом кричат, во-первых, в глубине души не хотят признать эти репрессии, что бы они ни говорили. Во-вторых, они на самом-то деле знают, что репрессии были массовыми. Они боятся, что рухнут мифы, что обнаружится ложь. Возможно, за этим стоит реальный страх — если можно говорить правду о том, что было 75 лет назад, то, может быть, надо подумать и о том, что их внуки смогут узнать через какое-то время?
Формально потомки сотрудников НКВД не несут никакой ответственности за поступки своих родственников, и не должны ее нести. Принуждать никого нельзя. Кто-то хочет сказать: да, мне больно, что в истории моей семьи были такие люди. Кто-то просто промолчит и все. Но у потомков жертв должно быть право обвинить. Не потомков палачей, но самих палачей, даже если их нет в живых.