Провоцировать подростков на создание экстремистского сообщества нельзя, но если вы силовик под прикрытием, то можно. Выпускать из СИЗО подозреваемых иногда можно, но когда это 18-летняя больная девушка — то нельзя. Это максимально краткое описание нашумевшего дела «Нового величия» — движения, которое десятку молодых людей предложил создать предполагаемый сотрудник силовых структур под прикрытием Руслан Д.. Среди них — 18-летняя Анна Павликова и 19-летняя Мария Дубовик. Их вина еще не доказана, но они уже пять месяцев находятся за решеткой. Когда суд отказался изменить Анне меру пресечения на домашний арест и оставил ее в СИЗО, люди вышли на улицы. Их отговаривали московские власти, пользователи Facebook и даже и.о. прокурора округа, но «Марш матерей» все-таки состоялся. И на него пришло несколько сотен людей. «Лента.ру» побывала на нем.

«Не понимаю, как на это спокойно смотреть»

Громкая история о горстке людей, которые чуть ли не в «Макдоналдсе» вдруг решили создать экстремистское сообщество, чтобы свергнуть власть, набирала обороты довольно медленно. Потом в какой-то момент журналистка Анна Наринская задалась вопросом в Facebook: может быть, нужна еще отдельная петиция, матерей? Эта мысль в итоге привела людей на Тверской бульвар.

За час до начала о предстоящей акции в Новопушкинском сквере говорили лишь присутствие съемочных групп и ОМОНа с Росгвардией. Необычно много было именно сотрудниц правоохранительных органов. Впрочем, ведь мужчинам-полицейским нельзя проводить досмотр женщин.

Среди организаторов марша — сама Наринская, актриса Яна Троянова, телеведущая Татьяна Лазарева и их подруги. Все они матери, потому и «Марш матерей». Женщин действительно визуально было больше мужчин, взрослых — больше, чем молодых людей.

За 10-15 минут до начала марша на центр Москвы пролился сильнейший ливень, ветер сломал немало зонтов. Но отменять никто ничего, конечно, не собирался.

«Я не понимаю, как люди, у которых есть дети, могут спокойно на это смотреть? — объяснила «Ленте.ру» Наринская. — Провокационные методы работы с молодыми людьми — это недопустимо».

«Лента.ру»: Как лично вы видите всю эту ситуацию?

Анна Наринская: Моим детям примерно столько же, сколько и фигурантам дела «Нового величия». Дочери — 23, а сыну — 17. И для меня эта история очень близкая. Я ее так и воспринимаю. Я прекрасно представляю, как к моим детям или к их друзьям в доверие втирается какой-то человек, который начинает им рассказывать про борьбу за справедливость, цитировать сцены из «Игры престолов», цитировать их любимых рэперов… Это ведь очень легко.

Мы все прекрасно понимаем, что подростки, а 18-летний человек — это абсолютный подросток, на самом деле очень легко манипулируемые люди. Из-за их восторженности, романтичности и тяги к приключениям. При этом мы живем в России, дико литературоцентричной стране. Это описано в каждой книге классической литературы из школьной программы, как юные люди бросаются на поиски приключений.

То, что этим их качеством злоупотребляют, чтобы состряпать какие-либо дела, меня повергает как мать и как гражданку в абсолютный ужас. Как при такой опасности вообще молодежь может здесь жить, если тебя все время будут проверять на вшивость?

Главный, насколько я понимаю, аргумент против них — это то, что они ездили на какой-то полигон и бросались бутылками с бензином. Я уже, можно сказать, старый человек, мне 50. Но в своем советском детстве я заселилась в новостройку, и весь наш двор на Дмитровском шоссе швырялся бутылками с бензином. Это было излюбленное развлечение мальчишек. Я не говорю, что так нужно делать. Мне это не нравится, и это очень опасно. Но они [фигуранты дела] ни в кого не попали! Более того, это он [сотрудник под прикрытием] их туда увлек.

Я совершенно не вижу, чтобы эта ситуация была уникальной и затрагивала только Машу и Аню и тех, кто с ними сидит. Я считаю, что это ситуация, которая распространяется на любого человека в нашей стране.

Вы писали про волну хейта, под которую попали после объявления «Марша». Чего больше — слов поддержки или негатива?

Слов поддержки все-таки больше. Но и что касается негатива, это ведь необъективная вещь. Все мы знаем, что социальные сети — это некий пузырь, в котором ты находишься, и я тоже вижу свой пузырь, назовем его — либеральных настроений. Это не значит, что я не получаю хейта от либеральных товарищей, которые мне говорят, что «ты еще иди и на колени встань, и моли их помиловать».

Их раздражает сглаженность нашей идеи, идея с игрушками, и вообще, что мы настаиваем на том, что это не общеполитическая акция, которая осуждает режим. Что бы я не думала о состоянии России, сегодня в этой акции я никак это не выражаю. Я и мои подруги выражаем только обеспокоенность конкретно этим судебным делом и ситуацией, в которой оказываются наши дети.

За это я тоже подвергаюсь разнообразным недовольству людей. А то, что другие пишут, что я продалась за печеньки Госдепу, это как раз меня совсем не удивляет.

Для вас важны личные качества этих девочек? Если бы на их месте оказались, скажем, какие-нибудь наглые подростки?

Вы намекаете на то, что на фотографиях она такая миленькая, с единорогом? И если бы она была менее миленькая, я была бы менее тронута? Нет, это не так.

Есть еще такое пугающее мнение: а что, мол, надо было ждать, пока они научатся бросаться коктейлями Молотова?

Мыслепреступление можно увидеть и в словах человека, который так пишет. И его тоже можно посадить. Мало ли что он через год удумает? Неужели правда люди это пишут? Все-таки количество идиотов вокруг поражает. Они просто глупые. Так и передайте.

«Это такая тупая системная разводка»

Дождь немного стих, и на площади собралось несколько сотен людей. МВД говорило о 200 участниках, но к концу акции их было явно на порядок больше.

Телеведущая Татьяна Лазарева объяснила журналистам, что боится того, что подобные «Новому величию» дела станут рутинной для органов внутренних дел.

— Мы, конечно, ожидаем, что их завтра переведут под домашний арест. Но мы же с вами уже много чего ожидали последние несколько лет. Так что можем только надеяться на лучшее, — говорит она.
 — Разливать бензин в бутылки — это нормально?! — кричит вдруг мужчина. Это хорошо известная организация SERB, их здесь трое-четверо, все в кепках с рукописными логотипами.
— Я не очень понимаю, почему я должна отвечать на этот вопрос, — говорит Лазарева. Ее втягивают в диалог.
— Не хотите — не отвечайте. Значит вы поддерживаете разливание бензина по бутылкам, да? И создание организаций.
— Друзья, поздравляю, у нас первый провокатор! — реагирует телеведущая. Она жестом показывает ему, что говорить с активистом не хочет.

— Что это за мимика? Вы балерина, наверно? А кто? Актриса?
— Это ж «серб», что с них взять? — успокаивают в толпе.

Некоторые женщины действительно начинают заводиться. Лазарева еще раз объясняет, что не хочет говорить с мужчиной в кепке с надписью СЕРБ.

— А как вы разбираетесь, с кем вы хотите разговаривать, а с кем нет?
— У меня есть душа и сердце, молодой человек», — парирует телеведущая.

Перепалка продолжается еще некоторое время, а потом опять усиливается дождь. «Сербы» без зонтов, и им, конечно, помочь никто особенно не спешит, хотя между собой участники делятся местом под зонтом весьма охотно. В итоге мужчины-активисты все же пробираются под зонт к молодой девушке. Позже, когда марш начнется, о них все забудут.

Актриса Яна Троянова: Мы, взрослые люди, матери и отцы, должны оказаться рядом с ними. Сейчас не про эмоции. Сейчас нужно включать голову, потому что это дети нашей страны и сегодня они в опасности. Ни нюни распускать, ни эмоционировать я сейчас не считаю нужным.

Я в жизни многое прошла, я хоронила сына и не позволяю тратить силы на эмоции. Нам нужно быть рядом, нам нужно девочкам помочь. Понятно, что «Марш матерей», возможно, ничего не решит, но важно присутствие. Важно, чтобы девочки, и вообще молодежь, понимали, что, если что — мы не останемся в стороне.

«Лента.ру»: Как думаете, дети сейчас под ударом, потому что взрослые бездействуют?

И это имеет место. Я лично видела на митингах все эти ситуации с задержанием молодежи, и ни один взрослый, ни я, ни при мне, не вступился за них. Они сами по себе были вынуждены выкручиваться или уже — заломанные руки, удары по ним и сопровождение в машины.

Еще вчера весь интернет смеялся, что на митинги выходят одни школьники, за Навального и так далее. А сейчас эти дети в СИЗО, и как-то стало не до смеха.

Дети выходят не только за Навального. Они верят себе, когда выходят на улицы. Я это видела на митинге за Telegram. Это ведь их страна. Они имеют право выходить и говорить. Никогда никакой агрессии я не видела от молодых людей. А вот со стороны силовиков я всегда ее видела.

А еще некоторые говорят — какие же они дети в 17-18 лет?

Я себя в 17-18 лет считала взрослым человеком, а сегодня мне 45, и я понимаю, что во мне ребенка больше, чем взрослого. Что касается девочек, то понятно, что девочки совсем сопливые и что их тупо спровоцировали. Это такая тупая системная разводка, и они в лапы системы попали. Это рулетка, которая действовала еще в старой системе, и теперь она возобновилась. Выбор пал на них. Это делается для устрашения большей части молодежи, которая пытается говорить и что-то о себе заявлять вообще.

Обычно про подобные дела говорят, что они либо «палочные», чтобы отчитаться, либо показательные. Это все-таки показательное?

Это и то, и то. И отчитаться, потому что всегда в системе был ценен отчет: столько-то расстреляно, столько-то дел раскрыто, столько-то изменников Родине схвачено.

На организаторов льется много негатива, кто-то говорит, вы только навредите.

У нас, видите-ли, ничего в стране сейчас нельзя. Нужно только сидеть и ждать, чего там решат наши органы.

Вы сейчас где-то снимаетесь? Не боитесь, что позвонят и работодатель будет вынужден…

Мне этот вопрос от всех журналистов, честно говоря, поднадоел. Ведь я иду. И какое кому дело, что я там чувствую? Что бы там потом ни было, это будет потом.

«Стукачество и подставы появляются, когда приближается 37-й год»

«Марш матерей» начинается. Люди довольно спокойно беседуют на неспокойные темы. «Вот сейчас должностные лица в СК говорят, что это профилактическая статья, значит, и посадка девочек — профилактическая? Профилактическая посадка? И внедрение, провокация — тоже профилактические?»

«Следователь присоединился к просьбе отпустить их под домашний арест. А если все попросят больше не генерировать экстремизм, не сажать людей за несогласие — подействует? Очень много вопросов».

На пересечении Тверского бульвара с Большой Никитской «Марш матерей» ждет сюрприз: несмотря на то, что акция не согласована, сотрудники ГИБДД до последнего держат светофор для пешеходов зеленым, чтобы не разделять колонну. На Переходе от Новопушкинского сквера к бульвару такой возможности участникам не предоставили.

В разговорах с прессой часто вспоминают 37-й год.

Ольга: «Меня привела сюда несправедливость по отношению к девочкам и к молодым людям, которые попали таким мерзким образом. Сейчас в России много таких дел. Это и то, что творится в Барнауле, столице экстремизма. Молчать нельзя, нужно выходить, говорить. Стукачество и подставы появляются, когда приближается 37-й год. Я считаю, что девочки не виноваты вообще, потому что это поколение выросло очень свободолюбивым, открытым и доверчивым. У меня самой дети этого возраста».

Екатерина: «Мне очень их жалко. Я очень боюсь российской тюрьмы. Я по новостям и по рассказам очевидцев, опубликованным в открытом доступе, представляю то, что там творится. И этого представления мне достаточно, чтобы очень сильно ее бояться. И тем более применительно к детям. Я думаю о девочках и с одинаковым ужасом представляю, что это я сижу в тюрьме. Причем сижу ни за что. Когда я узнала подробности дела «Нового величия», я подумала, что я не хочу, чтобы моя страна была такой».

Марш доходит до площади Арбатские Ворота. Конечная цель — здание Верховного суда. На перекрестке участников опять пропускают, сотрудники ГИБДД блокируют движение автомобилей.

«О! Давно я не встречал гадюки и что-то не скучал в разлуке», — цитирует одна из женщин детского писателя Бориса Заходера.

Мужчин, кстати, немало, в том числе известных. В Новопушкинском сквере был архитектурный критик и журналист Григорий Ревзин, весь марш с участниками прошел журналист Дмитрий Быков, без зонта и в насквозь мокрой футболке «Отец тоже мать».

Мужчины тоже припоминают репрессии.

Дмитрий (не Быков, его тезка): «Беспредел и лицемерие все усиливаются и усиливаются. Я банально скажу, что это методы конца 30-х годов. Этот абсурд отвратителен и мерзок. У меня дочь, ей 16 лет. Я только за, если она будет участвовать в митингах. Страшно, конечно, немножко. Но пока до крайней степени у нас не дошло — можно».

Александр: «Последние годы молодежь проснулась, она не хочет жить под этим давлением и стала выходить на акции, создавать неформальные организации. Это очень озаботило власть, и она стала фабриковать подобные процессы с помощью провокаторов, совершенно беззаконными путями. Я пришел, потому что я протестую против таких действий, я хочу либерализации всех сфер.

Я прошу и требую освобождения девочек из так называемого «Нового величия». У меня двое детей, они сейчас здесь со мной. Они ходят на митинги уже лет 10. Я хочу, чтобы они были граждански активные, неравнодушные, чтобы их волновало то, что происходит в стране, и не были просто наблюдателями.

Я давно участвую в оппозиционном движении, и лет восемь назад не было такого количества молодежи. Мы были этим серьезно озабочены, что на улицах люди 40, 50, 60 лет. Было обидно, когда мы выходили все седые, с бородами. Буквально за последние несколько лет все изменилось».

«Детям не место в камере»

Наконец, «Марш матерей» подходит к Верховному суду. В нем горят окна, но любопытства никто не проявляет и не выглядывает на улицу. Организаторы усаживают игрушки — пони (любимого персонажа Ани, которая сидит в СИЗО), коней, множество медведей — к двери суда и призывают всех сделать то же самое, после чего завершить акцию. «Если бы не дождь, то вы бы увидели, как я плачу, — обращается Анна Наринская. — Потому что это ужасно трогательно, что вы все пришли».

На этом акция завершилась, но никто не собирается уходить. Люди начинают скандировать, сначала просто «Свободу!», потом «Детям не место в камере!». Узкая односторонняя улица перед судом заблокирована, гудят машины, которым не дают проехать. Через громкоговорители полицейские призывают митингующих покинуть проезжую часть. Становится тревожно. Лозунги сменяются на «Позор!», «Свободу политзаключенным!» и «Отменить два-восемь-два!». Кто-то в толпе выкрикивает, что забыли о детях. О детях вспоминают. Женский голос через громкоговоритель умоляет расходиться, а автомобиль ГИБДД буквально пробивает ручеек для машин. Появляется ОМОН. Он цепочкой прикрывает проезжую часть. Скандирование продолжается более получаса, более получаса полиция призывает уходить.

Наконец понемногу участники расходятся. Никто не задержан. Как гласит слоган мультфильма My Little Pony, «Дружба — это чудо».

На четверг, 16 августа, назначено рассмотрение ходатайства о смягчении меры пресечения, чего попросили и следователи. Если ничего не изменится, Аня и Маша пробудут в СИЗО до 13 сентября.

P. S.: Какое же приятное чувство — писать про акции, в которых нет задержанных.

Декриминализация побоев в России в разы ухудшила ситуацию с домашним насилием. Только по официальным данным, каждая пятая женщина в России подверглась насилию со стороны партнера (40 процентов всех тяжких насильственных преступлений совершаются в семье). Но, если до 2017 года статистика МВД демонстрировала стабильный рост числа преступлений в семье, то после принятия закона их количество упало в два раза: такие дела перестали регистрировать. Это привело к тому, что агрессоры стали ощущать себя безнаказанными: теперь домашних тиранов наказывают максимум административными штрафами, и часто эти деньги приходится выплачивать из семейного бюджета. Заявления в полицию остаются без ответа — женщины решаются на самооборону, которая часто приводит к еще более печальным последствиям: обвинениям в умышленном убийстве.

Руководительница объединения адвокатов «Содействие» Елена Соловьева (Владивосток), добившаяся весной этого года беспрецедентного в России оправдательного приговора для жительницы Приморья Галины Каторовой, которая нанесла убивавшему ее мужу смертельный удар ножом, специализируется на подобных делах. В рамках проекта «Центра защиты пострадавших от домашнего насилия» при Консорциуме женских неправительственных объединений она рассказала о том, почему потерпевшие превращаются в подсудимых, является ли самооборона социально приемлемым действием, и как Следственный комитет мешает собирать доказательства необходимости самозащиты. «Лента.ру» записала ее выступление.

«Женщины должны быть терпеливыми»

Если раньше мы защищали права потерпевших по делам о домашнем насилии, сейчас очень часто приходится защищать женщин, которые выступают уже в роли обвиняемых. Хотя они должны выступать потерпевшими, потому что с позиции проблематики домашнего насилия, они и есть так называемые жертвы. Это дело Натальи Туниковой, которая, защищаясь, вынуждена была убить своего мужа. Это дело Галины Каторовой, которое вела как раз я. Она также, спасаясь от преследования, от угрозы своей жизни, вынуждена была применить нож. Ее муж в результате погиб. Это и дело сестер Хачатурян, о котором вы тоже знаете. Возникает вопрос: кто следующий? И почему такой вопрос у нас звучит?

В нашем государстве отсутствуют специальные инструменты защиты потерпевших, и женщинам просто ничего не остается, кроме как оборонять самих себя. Право на жизнь, инстинкт выживания вынуждает их хвататься за оружие. Галина Каторова, моя подзащитная, когда я с ней начинала работать, не очень верила в то, что у нас получится. Она говорила: «Вы знаете, Елена, сколько у нас таких дел! Я сижу, а у меня в камере такие приговоры выносят! Все идут по обвинению в умышленном убийстве. Никто не хочет слышать про оборону, какое-то домашнее насилие».

Все эти причины, если их объединить, говорят о том, что, к сожалению, корень у этого зла единственный: и государство, в лице его органов, и общество проблему домашнего насилия признавать просто не хотят.

Давайте разберемся на примере Галины. Галина — жительница города Владивостока, которая сначала состояла в гражданском браке. Первое посягательство случилось в ночь перед свадьбой. Ее муж, точнее будущий муж, нанес ей побои. Свадьбу пришлось отменить, но впоследствии они помирились и стали проживать в браке.

Семь лет муж Галину избивал, и за этот период она неоднократно пыталась найти какую-то управу через органы полиции. Она подавала заявления, но ни одно из них не было даже зарегистрировано. Не говоря уже о том, проводились ли какие-то реальные расследования. Это, конечно, осложнило задачу доказывания, что домашнее насилие действительно было и было системным.

Далее это насилие стало усиливаться, и в итоге оно привело к тому, что муж начал Галину душить в ходе очередного его приступа раздражения. Галине пришлось обороняться.

Жертва становится обвиняемой — при бездействии органов полиции, отсутствии специального закона, который давал бы возможность обеспечивать охранными ордерами наших подопечных, и при отсутствии убежища. Галине, проживающей в городе Находке, просто некуда было пойти. Они снимали квартиру, за квартиру платил муж. Потом ей ставилось в вину, почему она, проживая столько лет, ничего не предпринимала; почему она конкретно в тот день ничего не сделала?

Возникает вопрос: куда было Галине бежать, когда у нас существуют стереотипы, что женщины [должны быть] терпеливыми и не выносить сор из избы? [Должны] прощать, брать ответственность на себя. Галина находилась под гнетом таких стереотипов: терпела, прощала. [К тому же], ей некуда было идти: она финансово зависела от мужа, потому что была в декрете.

Помимо всех социальных причин (отсутствие понимания, отсутствие поддержки, отсутствие институтов), существуют еще и ошибки правоприменения. Когда женщины действительно вынуждены обороняться, стереотипы начинают очень сильно преследовать наших правоприменителей. Я имею в виду судей, Следственный комитет, органы полиции. Часто простые граждане, простые обыватели говорят так: «Зачем замуж выходила? Почему не развелась?» В судах мы сталкиваемся с такой же позицией. Почему терпела? Почему бездействовала? Почему не убежала?

«Самооборона — социально неприемлемый способ»

Если мы говорим о деле Каторовой, то ей конкретно ставилось в вину, что она не покинула помещение. И это выражается в том, что во всех приговорах звучит одна и та же фраза: «Обвиняемая должна была действовать социально приемлемым способом». То есть оборонять себя у нас, к сожалению, не расценивается как социально приемлемый способ. Социально приемлемый способ с позиции наших судов — выбежать за дверь, спрятаться у соседей. Но взять в руки некое орудие и отразить нападение — это социально неприемлемый способ. Эти заблуждения возникают у юристов — о чем же мы можем говорить, когда разговариваем об обществе.

Совсем недавно мне звонила женщина, говорила о том, что возбудили уголовное дело на бывшего мужа ее сестры. Она спрашивала, что делать, когда предстоит очная ставка. Сестра уже не живет дома и боится, что после этой встречи ее догонит бывший супруг и что-то с ней сотворит. Cпрашивала, можно ли использовать баллончик, куда ей укрыться, спрятаться. В конце разговора она сказала: «Боже мой, это закончится только когда либо он ее убьет, либо она его убьет». Второй вариант — это именно то, с чем столкнулась Галина Каторова. И не только она.

В Международной юридической школе по защите прав женщин мы изучали такое понятие, как цикл насилия. Почему мы здесь об этом говорим? Потому что дела о домашнем насилии становятся делами по обвинению пострадавших.

У цикла насилия имеются повторяющиеся этапы: это когда нарастает напряжение, выливается в насильственный инцидент, потом идет стадия примирения, стадия «медового месяца» — и все опять по кругу повторяется.

Но помимо того, что есть этот цикл насилия, сама динамика домашнего насилия идет вверх. Есть такое понятие как эскалация домашнего насилия: насилие происходит все чаще и чаще. Стадия насильственного инцидента имеет более тяжелые последствия, стадия примирения и «медового месяца», напротив, сокращаются. В итоге получается такая динамика.

Все начинается с насильственного инцидента, может быть, не влекущего серьезные последствия: пощечина, телесные повреждения, которые не причинили вред здоровью. Но последствия насильственного инцидента могут вести и к более серьезным последствиям — телесным повреждениям, которые могут повлечь вред здоровью различной степени тяжести.

Необходимость защищать свою жизнь, которая выливается в необходимую оборону, возникает тогда, когда эскалация насилия достигает высшей точки, а насильственный инцидент носит настолько выраженно опасный характер для пострадавшей, что действия агрессора однозначно выражают угрозу жизни. Женщина защищает свою жизнь, свою личность от посягательства.

Приведу пример Галины. Первые побои у нее были, когда муж дал ей пощечину, публично оскорбил. Далее у нее уже были побои, которые сопровождались телесными повреждениями, и она делала экспертизы, фиксировала все эти последствия. У нее даже был эпилептический приступ на фоне травмы, которую нанес ей муж. И 15 февраля 2016 года, когда все произошло, эта ситуация в ее глазах выглядела объективно [опасной] и была подтверждена доказательствами: в тот день ее муж вернулся с работы, сел распивать спиртные напитки, потом зашел в гости сосед. Мужу кто-то позвонил, Галина спросила — кто звонит, а муж, будучи уже в крепком подпитии, сказал, мол, не твое дело и нецензурно назвал, оскорбил. Ее это задело, она сделала ему замечание: «Если я — такая, то мой муж — вот такой». То есть она переадресовала ему это слово. И в результате он рассвирепел, вскочил, схватил ее за волосы, начал трепать. Он повалил ее на пол, начал пинать ногами. Сосед, который находился в квартире, стал отталкивать его. Муж схватил ее за шею, начал душить руками. Сосед их растащил, сказал больше не бить и хотел уйти домой.

Галина настолько боялась оставаться с мужем одна (это как раз демонстрирует, что для нее точка достигла критического пика), что она умоляла соседа, чтобы он не оставлял ее с мужем. Муж сказал соседу не лезть: «Это мои отношения, это моя жена». Галина же, напротив, просила не уходить. Сосед вышел на балкон. Галина осталась фактически вдвоем с мужем. Проходя мимо нее, он опять ей сказал, мол, что ты тут ноешь, толкнул ее. Она ему ответила, а он опять схватил ее за горло и начал душить. У нее на шее висел крестик на шнурочке, он потянул за веревочку. Галина начала хрипеть. Это уже услышал сосед и, когда он забегал в квартиру, то увидел, что Галина наносит удары ножом, который до этого лежал на столе.

Эта ситуация носила реальную угрозу для жизни Галины. Соответственно, она была вынуждена защищаться. В результате, казалось бы, очевидной ситуации, когда я вступила в дело, Галина обвинялась в умышленном совершении убийства — это статья 105 УК.

«Обстановка насилия носит привычный характер»

Почему получилось так? Ситуация однозначно указывала на то, что здесь как минимум надо было рассматривать превышение необходимой обороны. Так почему же?

Это идет из тех же самых стереотипов, а также особенностей нашего судопроизводства по уголовным делам: в деле Галины 11 ножевых ранений, которые, по версии обвинения, указывают на то, что она действовала осознанно, с умыслом, желая причинить смерть: «Она нанесла удары в жизненно важные органы (сердце), следовательно, она желала смерти и хотела наступления опасных последствий лишения жизни».

В этом деле абсолютно с самого начала ни Следственный комитет, ни прокуратура не хотели придавать внимание домашнему насилию — случайно или намеренно, но мне говорили, что оно не имеет никакого юридического значения в этом деле. Хотя, согласно Уголовному-процессуальному кодексу, следствие обязано устанавливать причины и условия, способствующие совершению преступления. Тем не менее все заявленные ходатайства, просьбы опросить родственников и соседей отклонялись. Ее психологическое состояние никто не хотел изучать, только психиатрическое: вменяема она или нет.
Когда все же психологическая экспертиза была проведена и были рассмотрены материалы о систематическом домашнем насилии, экспертиза пришла к поразительному выводу: «Обстановка домашнего насилия носила для испытуемой привычный характер». Вы понимаете, что это значит? Значит, что, постоянно проживая в ситуации домашнего насилия, она уже [якобы] не подвергалась никакой психотравме!

Суд первой инстанции продолжил эту историю совершения ошибок и использования стереотипов и указал в решении, что, поскольку между побоями имелись перерывы, Каторова могла покинуть помещение, могла позвать на помощь, то есть действовать социально приемлемым способом.

Игнорировались особенности ее личности как жертвы домашнего насилия. А такие особенности действительно есть, их необходимо принимать во внимание. Пострадавшие всегда, как это говорят эксперты, обладают определенной суженностью сознания. Если для человека, который не находится в состоянии психотравмы, есть какие-то выборы, сценарии, то пострадавший демонизирует личность агрессора. Тот предстает могущественной персоной, от которой не спрячешься и не уйдешь. Разве что от отчаяния остается взять нож и наносить им удары. Для них нет выбора сценария, как для других людей.
Суд первой инстанции реальную угрозу для жизни, то есть факт удушения, расценил всего лишь как смягчающие обстоятельства. Он не придал ему правового значения.

В итоге была проведена работа над ошибками. Суд апелляционной инстанции установил, что Галина не обязана была предпринимать действия, чтобы избежать насилия в отношении самой себя. Оценив угрозу ее жизни как реальную — отражая нападение, она действовала социально приемлемым способом. И в апелляционной инстанции был поставлен оправдательный приговор.

«Закономерный, но редкий приговор»

Необходимая оборона — это и есть социально приемлемый и правомерный способ поведения. Но тем не менее, проанализировав массу приговоров за 2018 год, я наблюдаю, что Галина Каторова — это исключительный случай. Более я не нашла оправдательных приговоров, которые проистекали бы из ситуации домашнего насилия. Я нашла массу приговоров обвинительных по превышению необходимой обороны. В этих делах были абсолютно такие же ошибки, которые допустил у нас суд первой инстанции. Например, раз удар наносился в грудную клетку, то «имело место намерение нанести ранение в жизненно важные органы». При этом здесь совершенно не дается оценка тому, что предшествовало этому нападению, этим инкриминируемым действиям.

Очень часто пишут, что в семье действительно имелось домашнее насилие, но в момент инкриминируемых действий оно не носило такой опасный характер. Дал по голове табуреткой — «нельзя расценивать соразмерность». А то, что удару табуреткой предшествовали угрозы ножом, и сам нож брался в руки — это не принимают во внимание.

Я не скажу, что нам повезло с Галиной, потому что считаю, что это абсолютно правильный приговор. Это не везение, а закономерный приговор. Но, к сожалению, он — редкость. Насилие в отношении самой Каторовой даже не было выделено в отдельное производство. Мне пришлось подавать заявление о возбуждении уголовного дела, прекрасно понимая, что мне будет отказано в связи со смертью ее мужа. Но я все равно это сделала, чтобы в совокупности иметь доказательства, чтобы была дана оценка ситуации с точки зрения домашнего насилия и посягательства на ее жизнь.

Когда я читала все эти приговоры, где в вину вменялось, что у женщины был нож, а у мужчины были кулаки, у меня возник вопрос, как может женщина противостоять мужчине, как правило, физически более крепкому, не используя серьезного оружия? Мужчина с кулаками и женщина с ножом — для меня это эквивалент, потому что женские кулаки никак не могут противостоять мужским.

Необходимая оборона впервые была закреплена в Европейской конвенции о правах человека в статье, которая регламентирует право на жизнь. Право на жизнь и необходимая оборона объединены, потому что самооборона — это справедливый баланс. Есть твое право на жизнь, есть право на жизнь другого человека, но есть баланс интересов. Лишение жизни не рассматривается нарушением статьи, когда оно является результатом необходимого применения силы.

Уголовный кодекс России, который закрепил статью 37 (о необходимой обороне) был принят в 1997 году, а вот пленум, которым регламентировались условия применения этой статьи, был уже значительно позже, в 2012 году — я объясняю этим то, почему она не принималась активно.

Было очень много проблем с трактованием статьи. Если имелось насилие, опасное для жизни или имелась угроза применения насилия, опасного для жизни, то в этом случае оборона правомерна. Если насилие не опасно для жизни, включается критерий соразмерности.

Галина Каторова говорила, что она ни разу не сомневалась, что муж ее может придушить, потому что она своего мужа видела в таких ситуациях, когда он применял насилие к другим людям. Он был судим неоднократно, а в ее присутствии проломил человеку голову, после чего был осужден за угрозу убийства.

«Я тебя сейчас прирежу, мне ничего не будет»

Сейчас я веду другое дело. Моя подзащитная проживала совместно с отцом. Он был уже пенсионного возраста, но крепкий, физически активный. Он бил мать моей подзащитной на ее глазах на протяжении всего ее детства. Бил и саму женщину, бил молотком по голове до такой степени, что пришлось зашивать. Получилось так, что, когда муж уехал в командировку, она осталась одна с отцом. Из-за ссоры (ему не понравилось, как она его покормила) он разбил ей нос. Было много крови, она вызвала полицию. Ей сказали, что вызов принят, но никто к ней не приехал.

Он повторно начал наносить побои. Она пошла на кухню, взяла нож и показала его отцу со словами: «Только попробуй меня тронь — я тебя порежу». У нее не было мысли порезать его, она взяла нож только для устрашения. Когда он начал лезть к ней с побоями в третий раз, она взяла этот нож, лежавший на подоконнике. Он начал вырывать у нее нож, саму притиснул к подоконнику (от края подоконника у нее остались гематомы), угрожая: «Я тебя сейчас прирежу, мне ничего не будет из-за возраста». Она говорит, что была уверена, что он так и сделает: вырвет нож и прирежет. Тогда она ударила отца ножом, попала в бедренную артерию. Он истек кровью и умер.

Как и Галина, она полагала, что на нее потенциально будет совершено нападение. Силы были на стороне отца, а полиция накануне не пришла на помощь.

Условия правомерной и необходимой обороны делятся на три группы. Первая — условия, относимые к посягательству. Посягательство должно быть в наличии, и оно имеет значение для оценки с момента угрозы (причем статья 37 рассматривает саму угрозу как основание для применения самообороны) и до окончания посягательства. Если посягательство окончено, то статья 37 не имеет силу.

Второе условие — посягательство должно быть общественно опасным. Когда я рассматривала судебную практику, был пример, когда сожитель женщину избил, оскорбил ее, взял нож, потом убрал нож, но продолжал угрожать убийством. Женщина применила нож, потому что была уверена, что он от угроз перейдет к действию. Приговорили ее по 105 статье УК, так как суд посчитал, что посягательство было окончено. А угрозы, которые следовали, он посчитал недостаточными. Вторая группа условий — относимые к защите — наличие охраняемых законом интересов: право на жизнь, право на физическую неприкосновенность. Это наличие умысла на отражение посягательств.

Сейчас мы с моей второй подзащитной (назовем ее условно Анной) получили обвинительное заключение, где постоянно звучит формулировка «действие умышленно», «осознавая». Она говорит: «Не желала я его смерти. Я желала только одного — чтобы он меня не убил». То есть ее умысел был направлен на отражение посягательства. То же самое мне говорила Галина Каторова: «Я просто хотела, чтобы он меня не убил».

Третье условие — относимые к последствиям. Если насилие опасно для жизни или имеется угроза такого насилия, то действия обороняющегося всегда соразмерны. У Галины Каторовой на шее были повреждения, которые указывали на то, что ее душили. У нее имелись характерной формы продолговатые гематомы, борозда от веревки, которую натягивали ей на шею, поэтому здесь мы можем говорить об опасности для жизни.

Пленум дает понимание, когда насилие расценивается как опасное для жизни: оно исходит из способа посягательства — применение оружия или предметов, использованных в качестве оружия, удушение, поджог. Приведу пример, когда в качестве оружия посягательства использовался кухонный тесак, топорик: обороняющийся схватил нож, который лежал на столе, и объяснил это тем, что для него тесак в руке нападающего выглядел так, что им можно убить. В этом случае мы настаивали на том, что из способа посягательства можно было осознавать реальную угрозу для жизни.
Еще один из примеров, который приводится в пленуме, — высказывания о намерении немедленно причинить обороняющемуся или другому лицу смерть или вред здоровью. Но по собственной практике скажу, что просто высказывания, не подкрепляемые никакими действиями, суды у нас не хотят принимать. Когда мы доказываем, что жертва действовала, исходя из ситуации уже длящегося насилия, мы должны приводить примеры, что угрозы, хоть и не подкрепленные действиями, основывались на конкретных поступках.

Например, я сейчас веду дело по домашнему насилию. Обратились родственники пожилой женщины, у которой бывший зять продолжает проживать с дочерью. Он постоянно избивает женщину. Они говорят, что звонят каждое утро и получают словно сводку новостей с фронта, постоянно думают, услышат ли они голос Светланы Ивановны или нет — жива она или нет. Он неоднократно ее душил и спрашивал у дочери этой бабушки: поживет она еще или нет, нужна она или нет? Это [якобы] нотка черного юмора, но, если он действительно ее душил, и она попадала в отделение с травмами, лежала в нейрохирургии, такая шутка должна восприниматься как реальная угроза.

Есть нюансы, о которых систематически забывает правосудие. Не знаю, забывает ли намеренно, потому что вся наша система правосудия следует обвинительному уклону, либо забывает, потому что подвержена стереотипам. Первый: состояние необходимой обороны может быть вызвано и общественно опасным посягательством, носящим длящийся или продолжаемый характер. Когда я смотрела пресс-конференцию по делу Хачатурян, то я сама заблуждалась и думала, как мой коллега будет доказывать, что в деле сестер Хачатурян была необходима самооборона. В сознании у меня был стереотип: есть только нападение в коротком периоде времени, как и есть отражение этого нападения в таком же коротком периоде. Но нет. Длительное домашнее насилие может вылиться в самооборону, как у сестер Хачатурян. Оказывается, это тоже подпадает под статью 37 и ведет к прекращению дела в связи с отсутствием состава преступления.

Второе: оборона последовала непосредственно за актом хотя и оконченного посягательства, но, исходя из обстоятельств для оборонявшегося лица, не был ясен момент его окончания. В качестве примера напомню новосибирское дело, про которое я говорила (сначала взял нож, потом убрал нож, но продолжал угрожать убийством, и женщина применила нож, потому что была уверена, что он от угроз перейдет к действию). Для нее не был ясен момент окончания посягательства.

В такие моменты все говорят: почему они не уходят? Почему Галина Каторова не убежала? Для ответа нужно понимать психологию жертв. Галина сказала: «Только попробовала бы я дернуться к двери, тогда он бы меня однозначно прибил».

Третье: общественно опасное посягательство не прекращалось, а с очевидностью для оборонявшегося лишь приостанавливалось посягавшим лицом с целью создания наиболее благоприятной обстановки для продолжения посягательства или по иным причинам. Это как раз случай Галины. Насилие по отношению к ней не прекратилось, оно было только приостановлено, чтобы свидетель покинул помещение. Максим Каторов пытался выставить соседа, чтобы создать благоприятную обстановку для продолжения посягательства. И Галина это знала, именно поэтому она просила соседа не уходить. Этот аргумент я использовала, и краевой суд его услышал.

Фрустрация, состояние шока, безусловно, влияет на восприятие реальности угрозы. Все психологические состояния [мы] должны учитывать и подтягивать под наши правовые понятия. Если мы говорим, что есть такое правовое понятие, как реальность угрозы, и нужно оценивать, насколько жертва воспринимала эту угрозу реальной, значит, мы должны все эти психологические состояния использовать, вытаскивать их из экспертизы, опросов специалистов в области домашнего насилия.

Когда я получила ужасающее меня заключение судебно-психологической экспертизы, где было установлено, что обстановка домашнего насилия носила для Галины привычный характер и не являлась стрессовой, я поступила следующим образом — по совету [адвокатессы] Мари Давтян — пригласила психолога. Она была допрошена в качестве специалиста и рассказала всю теорию про цикл насилия. Помню, как ее прерывала судья со словами: «Зачем вы мне это рассказываете? Мне не нужны теоретические аспекты, нужны данные конкретно по делу Галины Каторовой». В итоге она убедила судью, от которой в конце последовало: «Вы мне проще скажите: довел он ее? Довел?» Действительно, там была психотравмирующая ситуация, и он ее довел до того, что она вынуждена была защищать себя таким образом.

«Нам противостоит Следственный комитет»

Поскольку мы работаем со случаями, когда не регистрировались заявления в полицию, и доказать систематическое насилие сложно, мы в первую очередь опираемся на свидетелей. Но случается так, что сначала все рассказывают о домашнем насилии, а когда доходит до просьбы рассказать об этом в суде, свидетели являться не хотят. А если и являются, то начинают плавно уходить от конкретных ответов об обстоятельствах, о которых они могут поведать.

Согласно закону по адвокатуре и адвокатской деятельности, у нас есть право собирать доказательства и приводить опросы свидетелей. По делу Галины Каторовой я обошла весь подъезд, и, когда люди готовы были делиться, я сидела и проводила опросы. Они были подписаны. Но как только я ходатайствовала об их вызове в суд, и они пришли туда, у меня свидетели поплыли: «Такое, может, и было, но я ничего конкретного не видел». Только когда я доставала записи, свидетели начинали подтверждать, что они до этого говорили на кухне. Обязательно стоит заблаговременно составлять эти протоколы.

Самое главное: у нас бездействуют органы фиксации телесных повреждений. Галина Каторова была освидетельствована, но судебно-медицинская экспертиза была назначена только после моего ходатайства. Причем были назначены две экспертизы: о наличии у нее телесных повреждений и их степени, а также могли ли быть подобные повреждения при обстоятельствах, описанных ею. По делу Анны (у нее был разбит нос: кровь была на халате, на полотенце) Следственный комитет назначил экспертизу вещественных доказательств только тех вещей, которые принадлежали отцу Анны, а экспертизу ее вещей назначать не стали. Вот так нам противостоит Следственный комитет. Они прекрасно понимают на старте, что у нас позиция будет по самообороне и начинают вставлять палки в колеса в самом начале следствия.

Следственный комитет не любит проводить психологические экспертизы, потому что это долго. Они также не считают, что какие-то юридически важные обстоятельства будут добыты. Выход один: со своей стороны настаивать на проведении таких экспертиз. Нужны объективные эксперты. В случае с Анной получилось так, что следователь сначала отказала, потом назначила психологическую экспертизу, но на другой предмет: могло ли алкогольное опьянение повлиять на выбор способа поведения. Сделали это, чтобы навесить Анне отягчающее обстоятельство совершения преступления в состоянии алкогольного опьянения. Причем эксперт-психолог, который не является экспертом-наркологом, установил, что она страдает алкоголизмом, ссылаясь на то, что этим страдает ее отец! Сейчас на предварительном судебном заседании буду исключать это, как недопустимое доказательство.

Фактически получается, что орган предварительного расследования является органом доказательств на конкретную статью. Допустим, нужно на статью 105 УК «накопать» доказательств, он и будет работать конкретно в этом разрезе, поэтому приходится быть активным, настойчивым, писать жалобы. Все мои жалобы направляют на дополнительное следствие, но совершенно не с теми доказательствами, которые хотела бы я. Они хотят найти обличающие обстоятельства, но мы в любом случае должны рассчитывать на позитивный результат. А как еще в нашей ситуации работать?

Я могу сказать только одно: для меня как для человека, который в первую очередь определил себя на путь защиты потерпевших, заниматься защитой женщин как обвиняемых — правда, очень горько. Но особенно горько мне было, когда я просматривала все статьи, набирая 108 [УК], 114[УК], и видела, что везде рядом с женскими фамилиями стояли ситуации бытового насилия.

Правозащитный проект «Зона права» запустил федеральную горячую линию для жертв домашнего насилия, которые столкнулись с бездействием силовиков и чиновников. Линия проработает с 24 октября по 2 ноября. Правозащитники будут принимать сообщения о халатности полиции, а также органов опеки и попечительства. Полученную в ходе горячей линии информацию организация направит в СК и Генпрокуратуру.

Активисты движения SERB, отметившиеся охотой на Алексея Навального и атакой на выставку фотографий Стерджеса, в сентябре снова попали в поле зрения СМИ. На этот раз активистов привлекла памятная табличка на доме Бориса Немцова в центре столицы. Цель и миссия этой организации, возглавляемой выходцами с Украины, несмотря на резонансные акции, остаются непонятными. А их перформансы, цель которых — унизить очередного оппонента путем обливания чем-нибудь пачкающим или зловонным, больше напоминают выходки малолетних хулиганов или гопников. «Лента.ру» взялась проследить боевой путь SERBа, прояснить цели движения и понять, что происходит в головах его лидеров — Гоши Тарасевича и Александра Петрунько.

За русский дух

SERB (South East Radical Block) называет себя «русским освободительным движением», борющимся за «русский мир», за культуру и «дух русского народа». Именует себя организацией именно «радикального» толка. Это вроде бы говорит об ультраправых взглядах, но к националистам они себя не относят.

«Мы под словом «русский» подразумеваем тех, кто за Россию, за интересы страны, — рассказал «Ленте.ру» Игорь Бекетов (Гоша Тарасевич — это прозвище). — Вы видите проблему в нашем названии, но нас оно не волнует. Мы заняты действием, и когда либерасты видят, что SERB идет, они уже понимают, что их провокация провалится».

Судя по содержимому пабликов движения, его члены испытывают пламенную любовь к советской символике и вообще к СССР. «Мы не левые и не правые. Мы просто не хотим революции, потрясений и распада страны. Это самое главное. Когда надобность пропадет, мы разойдемся», — говорит лидер SERB. Однако в беседе он обмолвился, что среди членов SERB много выходцев из «Левого фронта» Удальцова и ему самому в движении симпатизируют.

Сподвижник Бекетова, Александр Петрунько, при разговоре на общие темы многословен, но не более понятен: «Наши [русские] ценности — это кнут и пряник. Такая огромнейшая страна не может управляться разными людьми, потому что у нее должен быть единый хозяин. По мне, президент должен руководить страной пожизненно, чтобы он мог вести корабль, как положено. А меняя постоянно командира, мы никуда не доплывем».

К монархистам, однако, Петрунько себя не относит, и куда же положено плыть кораблю, не говорит. Примером, достойным для подражания, называет Византию. Еще он считает, что природные ресурсы государства не должны принадлежать нескольким людям, а фильм про Николая II можно снимать, как иконописцы пишут иконы — по благословению священника или хотя бы по разрешению ныне здравствующих членов императорской фамилии.

Бекетов о своем мировоззрении предпочитает не распространяться. На своей страничке во «ВКонтакте» он называет себя «православным коммунистом».

Эй, иди сюда, слышь?!

Хотя Бекетов в недавнем прошлом актер, особым креативом его акции не отличаются. Ничего интересней, чем облить оппонентов чем-то вонючим или пачкающим, так и не придумал. К примеру, в феврале этого года у SERB сорвалась акция, которая должна была стать самой масштабной в истории движения. «Было шествие на площади Сахарова, памяти Бориса Немцова, — вспоминает Бекетов. — Мы тогда разместились на крыше здания и хотели с нее облить либерастов вонючей жидкостью из шлангов. Но нас оттуда сняли ФСБ, о чем мы очень жалели».

Ребят нисколько не смутило, что они собирались зимой, в мороз поливать людей водой.

«Только тех, кто оскорблял», — успокаивает Бекетов.

«Да. Голову первой колонны, — добавляет Петрунько. — Там была вся нечисть».

Покинув Украину, где борьба за «русский мир» у ребят как-то не задалась, оба осели в России. Оказывается, тут врагов тоже можно найти. Тем более что, в отличие от Киева или Львова, в Москве этим врагам можно смело давать отпор, не опасаясь получить пулю в лоб. Активисты SERB считают нормальным подойти к любому человеку на улице и потребовать «пояснить» за какой-нибудь атрибут одежды (с украинской символикой). В России такие перфомансы, надо признать, тоже случались и случаются. Но их устраивают гопники из спальных районов, а не члены «освободительных движений».

«Чаще всего приходится все-таки [эту символику] срывать, — говорит Бекетов. — Подходим к человеку: «А чего у тебя украинский флаг?» Он может просто сказать: «Я поддерживаю». Но чаще люди начинают ругаться, вести себя провокационно».

Как и подобает гопникам, в противники сербовцы выбирают представителей небольшой и неопасной группы столичной интеллигенции, сочувствующей украинскому Евромайдану. До избиений дело пока не дошло, но публично унизить человека и осмеять, облив как-нибудь гадостью, — всегда пожалуйста.

Из-за этих откровенно хулиганских замашек активисты SERB даже разошлись с близким по духу движением НОД («Народно-освободительное движение») Евгения Федорова. В сентябре 2014 года нодовцы не пошли с сербовцами забрасывать яйцами участников «Марша за мир», а в октябре 2015-го Федоров лично обрушился с критикой на SERB из-за инцидента с 75-летним пенсионером Ионовым, которого Бекетов со товарищи облили смесью зеленой краски и йогурта.

А еще, как и обыкновенная гопота, активисты SERB не торопятся брать ответственность за те выходки, которые повлекли серьезные последствия.

«Навальный — наш клиент», — с гордостью произносит главный «бомбист» SERB Александр Петрунько. Он признается, что вместе с другими активистами устраивает нападения на оппозиционера и видит в их регулярности большой смысл: «Так оказывается влияние на психику Навального, состояние его здоровья и политической деятельности».

К слову, последняя акция в аэропорту, где на Алексея Навального навесили сосиски, — тоже дело рук SERB.

И только апрельскую акцию, когда оппозиционер получил химический ожог глаза и встал вопрос о возбуждении уголовного дела, в SERB назвали провокацией Навального и его самопиаром.

Петрунько, которого свидетели однозначно идентифицировали на видео, заявил, что в этот день находился в Крыму.

Вместе с Бекетовым они дали объяснения в полиции и больше их не беспокоили. У многих, не только у сторонников Навального, такой поворот с приостановкой расследования в отношении «неизвестных» с зеленкой вызывает раздражение. Но не у лидера SERB. Бекетов вообще считает, что никакого вреда здоровью не было, так как, по его мнению, оппозиционер мог бы выложить в сеть соответствующие медсправки. Но почему-то не сделал этого.

«Помощники» Путина

Возможно, устав от имиджа уличных хулиганов Бекетов решил немного подкорректировать амплуа. Теперь SERB — добровольные помощники органов власти и борются с мемориальной табличкой Борису Немцову в Климентовском переулке. На смену банкам с нечистотами (лечебного раствора сероводорода из Крыма) пришли гвоздодеры, которыми борцы за «русский мир» сорвали незаконно установленную табличку.

«Те, кто ее установил, скромно умалчивают, что конкретно в том доме, на фасаде которого она появилась (Климентовский переулок, 9/1) Немцов не жил, — говорит Бекетов. — Он обитал в соседнем (Малая Ордынка, 3). Более того, мы все-таки проникли в этот дом и на камеру спрашивали жильцов, ставили ли они подпись. Там таких треть всего. Вот это и есть либерасты, когда меньшинство диктует свою волю большинству. Поставьте табличку на его доме. Согласуйте и все, какие вопросы».

Непонятно, правда, на каком основании Бекетов присвоил себе функцию органов власти, которые и должны были решить судьбу мемориальной таблички. По сути, то, что он устроил, — это самоуправство и уничтожение частной собственности. Но добровольного помощника никто не пожурил ни в полиции, куда он принес памятный знак, ни в мэрии. К слову, по поводу таблички в Климентовском переулке никаких решений — ни «за», ни против — городские органы власти не принимали.

Для сравнения, этим летом в Москве установили памятник царю Ивану Грозному, не прижившийся в Александрове. Так вот, комиссия Мосгордумы по монументальному искусству потребовала его демонтировать, поскольку подобные инициативы должны проходить обсуждение, а затем утверждаться столичными законодателями. Памятник стоял незаконно, но никто не ринулся тут же «свергать царя», хотя противников новой волны его прославления много. Так просто не принято поступать.

А еще помощники нашли способ давить на полицейских во время митингов и пикетов оппозиции, вынуждая принимать жесткие меры в отношении протестующих.

Началось все с того, что Бекетов высмотрел в Уголовном кодексе России вроде бы подходящую статью за номером 319 «Публичное оскорбление представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением» и попытался подвести под это действия пикетчиков, которые в резкой форме критикуют президента.

«Путин — это наш капитан, который ведет корабль. И эту лодку пытаются расшатать. А мы заставляем ее плыть быстрее, подталкиваем ее», — излагает свою мотивацию Александр Петрунько.

«Куда мы только ни писали письма, и я уже лично пошел на прием в министерство внутренних дел, — вспоминает лидер SERB. — Получил ответ правового департамента, который гласит, что это нарушение. А еще там отметили, что непринятие мер против публичного оскорбления власти влечет наложение штрафа на должностных лиц. То есть сотрудник полиции, который видит, что президента оскорбляют, и ничего не делает, нарушает закон. Когда они видят эту бумагу, то пресекают. Правда, просят себе копию этого документа».

Впрочем, никакой юридической силы письмо из МВД не имеет, и сам Бекетов признался, что по их наводке не было возбуждено ни одного уголовного дела. А в прокуратуре на его запрос фактически и не ответили толком.

И это вполне понятно. Довести такое дело до суда весьма затруднительно, если только дело не в оскорблении конкретного сотрудника полиции во время митинга. «В данной статье речь идет именно об оскорблении, в то время как на митинге люди выражают гражданскую позицию пусть и в оскорбительной форме, — рассказала «Ленте.ру» адвокат Анастасия Баранова из коллегии адвокатов «Оплот». — Причем оскорбление должно происходить при исполнении обязанностей представителем власти. И, разумеется, во время митинга ни президент, ни члены правительства не находятся при исполнении своих обязанностей непосредственно по отношению к участникам митинга».

Актер и разведчик

SERB возник на Украине, но его лидеры — Бекетов и Петрунько — имеют двойное гражданство: России и Украины. Сколько всего у организации активных членов, неизвестно. Но все они называют себя волонтерами, ни от кого за свою активность денег не получающими.

Александр Петрунько, который старательно строит из себя кадрового разведчика, не дает внятного ответа о том, чем он зарабатывает на жизнь. Вроде бы он — помощник сразу у нескольких депутатов разного уровня, занимается бумажной волокитой и организационной работой.

Игорь Бекетов — профессиональный актер, окончивший в 1998 году Днепропетровское театральное училище, прошедший школу ВГИКа. За его плечами работа в 18 проектах — в основном эпизодические роли и роли второго плана в сериалах.

С момента своего появления в Днепропетровске весной 2014 года и до бегства в Россию летом того же года активисты SERB, по словам все того же Бекетова, ни в кого «фекалиями» не бросались, а рисовали на стенах домов «антибандеровские лозунги».

Самую массовую акцию на Украине активисты провели 9 мая 2014 года. «Мы, не взирая ни на что, организовали выход на митинг с самой большой георгиевской лентой на Украине — около 40 метров длинной, — рассказывал Бекетов в интервью «Колоколу России». — У всех наших противников был шок, но они не смогли ничего сделать — 9 мая на центральной площади Днепропетровска было очень много народа».

В тот памятный для Тарасевича-Бекетова день шествие активистов SERB получило главное для артиста вознаграждение — аплодисменты горожан. Это действительно было яркое и смелое выступление. Неизвестно, чем бы оно закончилось, если бы в какой-то момент демонстрантов и активистов «Правого сектора» не разделила полицейская цепь.

Печально, что в России этот акционизм переродился в банальное хулиганство. Но, как отмечают сами активисты SERB, останавливаться на достигнутом они не намерены и продолжат изобретать все новые и новые методы воздействия на публику.

В пятницу, 21 июля, президент России три часа отвечал на вопросы школьников, собравшихся в образовательном центре «Сириус». И большинство этих вопросов было не о политике или экономике и даже не об образовании. Дети и подростки, попавшие в сочинский центр благодаря собственным талантам, интересовались просто жизнью: впечатлениями, потрясениями, мечтами. И Владимиру Путину было очень комфортно рассказывать о себе в таком формате. «Большое удовольствие — послушать, чем они живут», — заметил он после телеэфира. Хотя больше говорил, чем слушал.

«Они особенные, но все-таки дети», — предупредила перед началом встречи телеведущая НТВ Ирада Зейналова. Воспитанников «Сириуса» тоже настраивали на нужную волну. Ведущие развлекали их разговорами, включениями в прямой эфир новостей и в целом старались создать комфортную, расслабленную атмосферу. Поэтому и вышедший к ним президент предпочел все-таки снять пиджак — соблюдать деловой протокол тут было незачем.

Первым делом Путин поведал, что идея создания центра принадлежит лично ему, и название тоже придумал он — чтобы талантливые дети зажглись, как самая яркая звезда: «Удачно, да?» Хотя его пытались убедить, что не получится совместить спортсменов и ботаников, «потому что хоккеисты, они здоровые такие парни, начнут с того, что набьют морду этим математикам в очках с велосипедиками». Но Путина не убедили, и в итоге одну из самых лучших гостиниц в Имеретинской долине отдали детям. Теперь с ними предстоял долгий, но вполне легкий разговор.

Про планы на будущее

Первый вопрос, ожидаемо, был про интернет. Тем более что каждый подросток теребил в руках смарфон и не забывал обновлять страницы в соцсетях. Потому и поинтересовались, листает ли президент после тяжелого рабочего дня ленту «Инстаграма». Выяснилось, что Путина поздними вечерами от усталости больше волнует не интернет, а то, как «побыстрее до койки добраться». Он не имеет отношения ни к одному из акканутов с ником «Владимир Путин». Но и за псевдонимами не стал бы прятаться — не видит смысла. «Я начинал свою работу в органах внешней разведки и пользовался тогда в силу необходимости псевдонимами, а сейчас это для меня нелепо», — рассудил он.

Продолжили подростки «чисто человеческим» интересом: а не хотел бы президент хоть на один день «снять тяжкий груз с плеч». Но ни об усталости, ни о тяжком грузе Путин говорить не стал. Наоборот, заверил молодое поколение, что даже при его графике есть место творчеству, музыке и спорту. Весь секрет в грамотном распределении времени.

Но дети гнули свою линию — может, все-таки он устал от поста президента, может, он уже решил, чем займется на пенсии. Путин напомнил, что еще не решил, примет ли участие в президентских выборах в марте 2018 года. Но когда-нибудь придется покинуть пост, ведь «есть предусмотренные конституцией сроки исполнения президентом своих обязанностей». При этом основной закон страны, как его ни уговаривали, Путин не менял и менять под себя не собирается.

А что до «следующего шага», то выбор широкий. «Это не значит, что я буду должен сесть и заниматься только мемуарами. Ведь можно той же политической деятельностью заниматься вне рамок президентских обязанностей», — заявил Путин. Его, например, привлекает деятельность в общественных организациях и в сфере экологии. «Я найду, чем заняться», — заверил он.

Про уроки двора и спорта

Десятилетний фигурист из Москвы спросил о самом ярком воспоминании детства. «Я уже большой мальчик, запамятовал», — с иронией начал президент и продолжил рассказом о том, как рос на улице в самом центре Санкт-Петербурга. Путин вспомнил, как однажды «повел себя с кем-то некорректно». И получил резкий отпор, зато научился уважать других людей. А вот когда будущий президент занялся спортом, яркие впечатления пришли вместе со схватками.

Другая юная участница «Недетского разговора» поинтересовалась, какое событие оказало наибольшее влияние на будущего президента. И поставила главу государства в тупик. Он довольно долго не мог подобрать слов, делал паузы и наконец решил ответить по-взрослому: «Это развал Советского Союза».

Озадачил Путина и вопрос о самом счастливом и необычном моменте в жизни. Снова повисла небольшая пауза, и президент сказал: «Такие моменты связаны с какими-то достижениями, победами, преодолением себя. Они запоминаются. И важны даже маленькие, потому что формируют человека».

Про мечты и ценности

Поговорил Путин и о вечном. Признался, что основные ценности в его жизни — сама жизнь, любовь и свобода. Он хотел бы разгадать тайну возникновения Вселенной. «Все-таки понять, что лежит в основе формирования Солнечной системы: это Большой взрыв или какие-то другие явления?» — уточнил Путин. Черные дыры и изначальная материя — вот что занимает мысли российского президента. Если касаться истории человечества, то ему интересно посмотреть, как «от одного уклада оно переходило к другому».

Но больше всего Путин говорил об истории России. Ему хотелось понять, как раньше страна выкарабкивалась из самых критических ситуаций. «Во-первых, как она туда попадала, в эти смутные времена, и каковы были внутренние силы, которые вытаскивали страну», — пояснил Путин. Как зарождалось народное движение в Новгороде, как происходила консолидация народов и этносов на огромной территории России, как одни этносы исчезали и появлялись другие, как они взаимодействовали между собой — перечислял он свои интересы. «У нас очень много того, над чем можно было бы подумать, чем можно было бы позаниматься», — заключил президент.

Про родителей

Отношения с родителями «в разное время складывались по-разному», но Путин всегда старался делать свой выбор в жизни самостоятельно. «Во-первых, надо исходить из того, что родители нас любят очень, и мы не сразу это понимаем, — рассудил он. — Мы не сразу понимаем роль мамы. Вот вы же взрослые, мы очень многое забываем. А мама никогда не забывает! Как она нас растила, кормила, ухаживала, как она нас оберегала. Все, что родители пытаются нам предложить, посоветовать, они делают это от души, от всего сердца, потому что желают нам добра».

Но это не означает, что у человека не может быть собственного мнения, совсем наоборот. «И люди грамотные, опытные понимают, что навязывать ничего человеку нельзя. И вам хочу сказать, у вас жизнь вся впереди, вы тоже будете родителями… Вы как будущие родители не будете иметь права на чужую жизнь, в том числе на жизнь ваших детей», — отметил Путин.

Про характер

«Агрессия, она заложена в нас с доисторических времен, с того полуживотного состояния, в котором находились наши предки», — напомнил президент. Но ценность развитого, образованного человека как раз в умении обуздать эмоции.

«У меня постоянно возникают такие стрессовые ситуации, мне многое не нравится, но я научился себя сдерживать», — рассказал Путин. И сообщил одному из собеседников, что считает проявление агрессии слабостью. «Если же у меня иногда срыв какой-то получается, что чрезвычайно редко бывает, я, честно говоря, на себя очень сержусь», — признался Путин.

Еще он категорически не согласен с утверждением о том, что цель оправдывает средства. «Потому что, если вы для достижения своей цели используете какие-то омерзительные способы, то вы тем самым разрушаете саму цель, ради которой вы живете», — объяснил Путин.

И немного о взрослом

Звучали, конечно, и совсем недетские вопросы. Например, о мировой валюте, шансы на существование которой Путин оценил невысоко. «Есть биткоины, другие всякие валюты, наше отношение сегодня к этому очень настороженное, потому что почти ничего не отрегулировано в этой сфере», — сказал он.

А вот нефть и газ — ценность куда более стабильная и не скоро иссякнет. «Это касается всего углеводородного сырья: и нефти, и газа, и угля», — ответил Путин на вопрос о том, каким он видит энергетическое будущее страны, когда в ней закончатся природные ресурсы.

Ненадолго речь зашла и про «некоторых оппозиционных личностей». Путин напомнил об относительно недавней либерализации партийного законодательства, позволившей зарегистрировать несколько десятков политических партий. Ценность этих партий в том, что они генерируют идеи и критикуют власть, признает президент. Но спекулировать на проблемах — в частности, на коррупции, не стоит, предупредил он. Нужно предлагать конкретные решения.

По касательной была упомянута и Украина. Президент России напомнил, что на волне борьбы с коррупцией в соседней стране пришли к власти новые люди, но проблема воровства только усугубилась.

Проговорив почти три часа, президент, очевидно, остался доволен молодежью. Похвалил их за ум и талант и пожелал успехов. А после, на заседании попечительского совета «Сириуса» признался: «Большое удовольствие было с ними общаться, послушать, чем они живут, чем дышат, как строятся их представления о своем собственном будущем, о будущем тех направлений, которыми они занимаются».