В финале всероссийского конкурса «Лидеры России» оказалось немало госслужащих, а некоторым, в частности директору департамента инвестиционных проектов Министерства по делам Северного Кавказа Сослану Абисалову, удалось даже занять первое место среди всех участников в своем федеральном округе. Жалоб на нечестное судейство не поступало, стало быть, российские чиновники оказались способны составить интеллектуальную конкуренцию представителям бизнеса и науки. Сослан Абисалов рассказал корреспонденту «Ленты.ру» о секрете своего успеха.

«Лента.ру»: В разных сферах еще с советских времен бытует выражение «работать некому — одни начальники кругом», а мы имеем дело с конкурсом, который призван помочь молодым и талантливым управленцам. Может, нам нужны не «Лидеры», а «Исполнители России»?

Абисалов: Никакого противоречия тут нет. В стране глобальная нехватка управленцев — людей, способных, во-первых, показать, как надо делать, или заменить исполнителя, а во-вторых, организовать все так, чтобы все работало и в их отсутствие.

Когда кругом начальники и работать некому — это и есть неумение организовывать процессы, то есть проявление слабости управленческого звена.

Хорошо. С чем связан управленческий кризис в России и когда он возник?

Стремительное развитие технологий в последние десятилетие, которое не думает прекращаться и сегодня, уничтожило прежние медлительные линейные подходы к управлению персоналом: со всеми этими изолированными кабинетами и общением через заваленные бумагами столы секретарш.

В наше время хороший начальник — это человек, который готов увеличивать зону своей ответственности за счет освоения еще чуждых ему вчера задач. Вот таких людей очень не хватает, а так-то понятно, что кабинеты начальников в стране не пустуют.

А если конкретизировать?

Сегодня цифровая экономика и технология блокчейна — это данность, с которой нужно работать, но людей, способных на это, у нас в России еще очень мало.

В регионах остро ощущается нехватка специалистов, способных руководить сложными проектами. Силами министерства мы пытаемся как-то изменить ситуацию: проводим семинары для местных управленческих команд и так далее. Проблема еще в том, что талантливых людей быстро переманивают из госсектора в бизнес большими зарплатами.

«Лидеры России» — это лекарство?

Глобальную проблему ежегодной «инъекцией» в 300 человек едва ли решишь. Более того, это история скорее не про профессиональные, а про личные лидерские качества и умение себя подать.

Но без крайностей! Меня, помню, предостерегали участники прошлогоднего состязания, что будет тяжело общаться в группах, что все замотивированы на победу и тянут одеяло на себя. Такого в моих командах не было.

Узнал множество хороших ребят. Недавно встречались с теми, кто в Москве. Люди абсолютно из разных сфер. Это, наверное, самое главное, что дает конкурс.

Сотня человек получит менторов, триста — грант, но зато тысячи неординарных людей получат новые знакомства с такими же, как они.

Однако обратить внимание на тех ребят, которые были недооценены ранее, конкурс тоже помогает.

Вы всегда хотели стать чиновником?

В детстве я несколько раз менял свои планы на будущее, но уже с позднего школьного возраста я интересовался сферой госуправления.

По образованию я математик, так что подход к этому делу у меня, характерный для технарей, то есть без жажды власти или привилегий.

Возможно, что по этой причине сразу же после того, как я пришел на госслужбу, в 2007 году, мне доверили работу с инвестициями.

Что изменилось в вашей сфере за 12 лет?

Я смотрю на это со стороны государства. 2008-й и 2009-й — были тучные годы с точки зрения бюджетных возможностей, потом ситуация изменилась, и в Северной Осетии, и в целом на территории всего Северного Кавказа. В 2010-х годах стали реализоваться более крупные проекты, такие как Олимпиада в Сочи, которые затрагивают множество секторов экономики. После 2014 года, как и по всей стране, произошли изменения, связанные с внешнеполитической ситуацией: импортозамещение и так далее.

Если говорить о нашей деятельности сейчас, то мы отвечаем за комплексное социально-экономическое развитие Кавказа. Здесь и туристический кластер, и сельское хозяйство, и промышленность. Заботимся о молодых курортах, таких как Архыз, например.

В чем главная задача вашего ведомства?

Создать условия для того, чтобы бизнесом у нас было заниматься удобно.

И получается? Чем вы конкретно помогаете предпринимателям?

У нас ежегодно на 15-20 процентов вырастает турпоток. Это один из важных показателей для оценки нашей работы. Помощь мы оказываем всестороннюю: финансовую, организационную, интеллектуальную. У министерства имеются свои финансовые ресурсы. Еще мы помогаем привлекать средства из программ отраслевых ведомств и вообще отовсюду, откуда можем.

То есть вы видите какое-то интересное частное начинание и стараетесь использовать все имеющиеся на рынке возможности для его развития?

Да, мы исходим из тех приоритетов, которые определили сами жители Северного Кавказа, учитывая особенности региона. Это в первую очередь сельское хозяйство и туризм. В этих сферах мы поддерживаем бизнес активнее, создаем особые экономические зоны.

А курортами в Чечне вы тоже занимаетесь?

Да, там создаются новые курорты, такие как Ведучи. О нем уже достаточно много говорят в СМИ. Лучше скажу, что сейчас пока мало озвучивается в прессе: у нас большие планы по развитию туризма на Каспийском море.

Какие?

Только что я вернулся из Астрахани, где проходило большое мероприятие по теме организации морского туризма. Тема очень перспективная.

Круизный туризм активно развивается во всем мире, а у нас пока не очень. Был период запустения. Теперь что-то возрождается, но пока есть серьезная преграда в виде устаревшего круизного флота. Думаем над ее устранением.

С туризмом ясно. Отдых на Кавказе в особой рекламе не нуждается. А новый проект в промышленной сфере можете привести в пример?

В Кабардино-Балкарии реализуется большой проект по возрождению разработки вольфрам-молибденового месторождения. Это добыча стратегически важного металла для страны, который во всех твердых сплавах используется, в том числе в оборонной промышленности.

Сейчас проект перешел в активную фазу. С помощью конкурса определился недропользователь.

Как с таким большим и беспокойным хозяйством вы нашли время на участие в конкурсе «Лидеры России»? Почему решили участвовать?

Первый этап был заочный. Я почти уверен, что если бы нужно было сразу куда-то ехать, то я бы на это не пошел. А так садился за задания после работы.

Потом конкурс стал меня затягивать. Когда прошел первый, второй, третий этапы уже тяжело стало остановиться. Потраченные усилия тебя уже по-хорошему держат. К тому же мы участвуем вдвоем с супругой и оба прошли в финал.

Многие рассматривают конкурс как способ построения карьеры. У вас с этим, похоже, проблем нет?

Не мой случай, да. С работой и задачами на ближайшее время все в порядке. Для меня это возможность испытать себя и получить образование с помощью гранта, а еще пообщаться, поучиться у заслуженных людей — наставников. В будущем, возможно, это отразится и на карьере.

Кроме того, я работаю в сфере инвестиций, а это предполагает постоянный поиск, расширение кругозора. Нам нельзя застаиваться в чем-то одном, упираться в одну точку.

А какое образование вы бы хотели получить, пользуясь победой в конкурсе?

Пройти программу, связанную с обучением по ведению современного бизнеса. Госуправлению я уже на работе научился. Пока не загружаю себя мечтами. Сейчас меня ведет спортивный интерес.

Как вы готовитесь к финалу?

За месяц, думаю, ничего существенно сделать с собой не получится. Умнее, по крайней мере, не станешь. Я активно занимаюсь своей обычной работой.

Не боитесь проиграть на глазах у подчиненных, да и всей страны?

Проиграть я не боюсь. Я думаю, что это не оценка моих профессиональных качеств.

Соперники у вас попались серьезные? Как вам удалось занять первое место по федеральному округу?

Большая часть вопросов, которые мне попались в полуфинале, хорошо мне знакома по работе. Единственное, в чем возникла сложность, так это в общении с теми, с кем я попал за один стол.

Почему?

Порой было тяжело доносить мысли, объяснять вещи, которые мне представляются само собой разумеющимися.

Все равно ведь получилось лучше, чем у многих.

Наше министерство ведь не отраслевое, а территориальное, и мне по работе приходится общаться со специалистами из самых разных сфер. Речь идет о больших деньгах. Здесь нельзя себе позволить доверять вслепую и не вникать в детали работы тех или иных предприятий. Отсюда и постоянное расширение кругозора, углубление знаний в самых разных областях.

Нужно и хорошее базовое образование. Детство за книгами провели?

У нас на Кавказе так не получится, чтобы ребенок только за книжками сидел… И футбол, и занятия борьбой были. Чтобы быть умным, книг хватит, но лидеру нужно иметь решительность и стойкость, которые прививаются спортом.

Конкурс «Лидеры России» — это главный проект платформы «Россия — страна возможностей». Целью его создания называют развитие социальных лифтов для активных граждан. Впервые состязание проводилось в прошлом году. В марте нынешнего определился 31 финалист второго сезона, заявку на участие в котором подавали более 227 тысяч человек. В этом году обязательным условием для допуска к финалу стало выполнение социально ориентированного проекта. Поддержку «Лидерам России» оказывает президент Владимир Путин. «Это процесс взросления государственного аппарата, работы с ним, — отметил глава государства на большой пресс-конференции в декабре 2018 года. — Мы сейчас стараемся это делать, видите, проводим различные конкурсы среди молодых, «Лидеры России» у нас проводится конкурс кадровый… Из этой когорты уже, по-моему, человек двенадцать или пятнадцать стали губернаторами, два министра федеральных, пять или шесть заместителей министров».

Врач из города Подольска Московской области Екатерина Загайлова недавно вернулась из Сирии, где два месяца работала в гуманитарной миссии «Врачей без границ» (MSF). Организация посылает своих представителей в горячие точки, где они оказывают помощь жертвам военных конфликтов и стихийных бедствий. «Лента.ру» записала рассказ Екатерины о том, как устроена работа медицинских спасателей, всех ли берут в добровольцы и почему в мусульманских странах миссионеркам приходится покрывать голову.

Моя специальность — анестезиолог-реаниматолог. Я училась в медицинском институте РУДН. Десять лет назад закончила ординатуру. А потом семь лет работала в разных больницах и в Москве, и в Подмосковье. Однажды в интернете увидела объявление о наборе добровольцев и отправила заявку. Я всегда разделяла гуманитарные идеи.

Принимаются в проекты не только врачи. Требуются разные специалисты: логистики, бухгалтеры, координаторы, финансисты. Врач может подать заявку, если он имеет опыт работы не менее двух лет после окончания института. Но насколько я помню, в стаж они засчитывают ординатуру — профессиональное обучение выпускников после института. Я думаю, что востребованы все медицинские специальности. В тройке самых дефицитных: хирурги, анестезиологи, акушеры-гинекологи. Также очень нужны медсестры.

От соискателей, кроме профессиональных навыков, требуется знание английского языка не ниже Intermediate (средний). Чем выше уровень, тем лучше. Еще плюсом будет знание французского, арабского языков.
Я подала заявку в апреле, собеседование было в конце мая. И в сентябре уехала из Москвы в свою первую миссию. У «Врачей без границ» больше сотни проектов в разных странах. Но сотрудники обычно не выбирают куда ехать. Распределение происходит в соответствии с тем, где какие специалисты нужны.

Первая моя миссия — Иордания. Это был проект помощи пострадавшим в результате конфликта в Сирии. Но в общем-то это была мирная точка. Военные самолеты у нас над головами не летали, бомбы не взрывались, то есть все было относительно спокойно. В Иордании я пробыла три месяца, потом вернулась в Россию, откуда уехала на два месяца в Сирию. Наш лагерь базировался на севере страны, в той части, где находится Ракка.

Я работала в отделении реанимации. Кроме меня, там больше не было русскоязычных. Коллегам было абсолютно все равно, откуда я — из России или из Англии. Там у всех со всеми абсолютно дружеские отношения, от национальности или гражданства это не зависит. В Сирии работали люди буквально со всего света: из Канады, Франции, Италии, Китая, Филиппин, Индии. Там даже особо не спрашивают, кто откуда. Все как одна команда. Языковых проблем не возникало. Общались на английском.

В профессиональном плане также особые сложности отсутствовали. Были необычные случаи, с которыми в Москве врач вряд ли столкнется. Например, в Сирии однажды привезли годовалого ребенка с отравлением. Родители сказали, что нашли на одежде скорпиона. Малыша поместили сразу в реанимацию, потом перевели в обычную палату. С непривычки сложно в экзотике сориентироваться. Спасало то, что с нами рядом работали местные врачи и медсестры, они очень помогали.

Гуманитарный проект обычно организован в виде пирамиды. Есть экспаты — это приезжие специалисты. Но у нас много сотрудников и среди местных жителей. Приезжие организуют и курируют работу коллег. Пациентов много. Бывали дни, когда поступало по пять-семь человек тяжелых. Для небольшого города это значительно. Много пострадавших от взрывов. Это люди случайно наступают на мины, оставшиеся от прошлых военных конфликтов. Есть жертвы автомобильных аварий, мотоциклисты.

«Врачи без границ» — единственная организация, которая оказывала в этом городе медицинскую помощь, включая и сложные ее виды — например, хирургические операции. Там есть, конечно, частные больницы, но не все пациенты способны заплатить.

В Москве в непредвиденных ситуациях в случае необходимости всегда можно куда-то позвонить, посоветоваться с коллегами из других больниц, собрать консилиум. Медицинский лагерь в Сирии — это практически военная хирургия. Мы не можем рассчитывать на высокотехнологичные методы исследований. Ставя диагноз, врачи полагаются на свои знания и клинические данные, личные ощущения, интуицию. Могу сказать, что лекарственное обеспечение у нас было на уровне. Минимальное оборудование также имелось: рентген, ультразвук. Анализ крови можно было сделать в лаборатории. Но высокотехнологичное оборудование, естественно, отсутствовало. Компьютерного томографа там тоже негде было взять.

В таких условиях врачам приходится гораздо больше внимания уделять обычному осмотру пациента, наблюдению за ним. Если у меня в реанимации лежали нестабильные пациенты и были какие-то опасения на их счет, то я приезжала в больницу и в нерабочие часы, чтобы увидеть, как развивается ситуация. В плане врачебного опыта такие условия незаменимы. Врачи-экспаты с пациентами общались через помощников — местных волонтеров. К каждому доктору был приставлен персональный переводчик, который почти все время находился с ним.

В Сирии для сотрудников миссии был арендован отдельный дом. В Иордании, кстати, тоже был дом. Но если в Иордании у каждого была отдельная комната, в Сирии жили по двое. Но это никого не смущало. Вообще во всех миссиях разные бытовые условия. Некоторые проекты «Врачей» длятся годами. Например, в Южном Судане даже строят дома для сотрудников.

Местные к нам отлично относились. Сотрудники больницы практически стали нашими друзьями. И на улице врачи-иностранцы вызывали фурор. Дети к нам подбегали, улыбались, здоровались, просили сфотографироваться. Однажды ко мне подошла девочка лет семи-восьми и просто подарила букет цветов. Было очень приятно.

При участии в миссиях у меня не возникало ощущения реальной опасности. Естественно, сотрудники миссий соблюдают определенные меры предосторожности. Поскольку мы ездим в зоны военных конфликтов, природных катаклизмов, приходится жить по правилам. Но в общем и целом это не значит, что мы под пулями работаем. Обычно «Врачи», когда начинают проект в какой-либо стране, проводят переговоры со всеми участниками конфликта. Наша организация поддерживает нейтралитет — то есть мы предлагаем медицинскую помощь всем участникам конфликта, независимо от их политической принадлежности.

Сотрудникам миссий запрещено иметь оружие. У нас даже имеется опознавательный знак — перечеркнутый автомат. Мы его клеим на машины. Кроме того, сотрудникам миссий запрещена камуфляжная одежда.

В плане безопасности все страны разные. В Сомали «Врачи без границ» были вынуждены прекратить свое присутствие. Недавно коллега, работавший в Центральной Африке, рассказывал, что врачи могут ездить в деревни за больными только по определенным дорогам. Нельзя свернуть, даже если знаешь, что вон по той тропинке в два раза короче. Это может быть небезопасно.

Во всех миссиях, даже самых мирных, есть инструкции — как действовать в непредвиденных ситуациях. Есть план эвакуации. Я слышала, что в одной из миссий в Судане в этот план включен даже кот, который уже восемь лет живет с врачами. Если ситуация в стране обостряется, все срываются с мест, кота обязательно нужно взять с собой.

Проекты бывают разные по длительности. В Сирии я провела два месяца. Это короткая миссия, потому что обстановка напряженная. Врачи живут изолированно. Они не могут свободно ходить по городу, куда-то выезжать. Допустим, нельзя взять и в выходной поехать на экскурсию, посмотреть природу. Ты находишься все время в одном месте, психологически это тяжело. Но есть миссии длительностью по полгода, по году, есть по несколько лет. Многое зависит еще от специальности сотрудника. Административные работники, поскольку у них менее эмоциональная деятельность, могут дольше находится на проекте. Работа в миссии оплачивается. Но я бы не сказала, что это большие деньги, ради которых стоит немедленно сорваться. Копейки считать не приходится, но ничего баснословного.

Перед поездками всем участникам миссий дают инструкции. Они немного отличаются для разных стран, но есть базовые требования. Например, набор прививок. Для каждого государства — свой. Без прививочного сертификата тебя просто не допустят к работе. Бывают рекомендации и по поводу внешнего вида. Все зависит от культурных особенностей стран. В Сирии, Афганистане, Пакистане женщинам нужно покрывать голову, например. Это не значит, что мы там носили хиджабы, просто завязывали на голове платок.

Я не знаю, сколько так буду ездить. Пока все нравится, и силы есть. У нас в организации есть коллега, которая 20 лет работает в гуманитарных миссиях. Из Сирии я вернулась в мае. В начале августа собираюсь в следующую командировку. Ориентировочно — в Центральную Африку.

Для тех, кто думает, ехать или не ехать, могу только сказать, что это очень интересная работа. Много встречаешь такого, с чем в принципе и не думал столкнуться. Это расширяет кругозор и повышает профессиональный уровень. Ты взаимодействуешь с разными культурами и можешь побывать в таких уголках мира, куда никогда бы не попал самостоятельно. Огромный плюс, что работа приносит большое моральное удовлетворение. Работаешь с людьми, для которых ты — практически единственная надежда. Ты чувствуешь свою востребованность и нужность. Очень здорово видеть изменения, которые приносишь именно ты.

Более шестисот человек со всей страны поставили 25 апреля палатки в лесах Смоленщины, чтобы 11 дней искать и откапывать из земли останки павших солдат, их жетоны, оружие, мины, каски и другие свидетельства минувшей войны. Все эти люди приехали под деревню Капыревщина Ярцевского района на свои деньги, со своими питанием, палатками и специальным инструментом. Почему эти люди предпочли Вахту памяти отдыху на даче или поездке к морю, выяснял спецкор «Ленты.ру».

— Ровно десять лет назад из центра Таллина убрали «Бронзового солдата», — пока мы едем по шоссе, рассказывает тележурналист 5-го питерского канала Вадим Хуланхов, который и пригласил меня на Вахту. — Мне поручили сделать фильм об этом. В процессе подготовки надо было снять, как работает бригада копателей, ищущих под землей останки солдат. Я увидел, и меня переклинило. Отослал съемочную бригаду домой, а сам уехал с копателями под Ржев и десять дней копал там. Эти люди, погибшие в бою солдаты, спасли нас, наших родителей и детей, нашу страну, наш привычный мир ценой своей жизни, а их кости лежат как попало под землей, часто сжимая проржавевшее оружие в том, что осталось от рук. Это не правильно. С тех пор я каждый год езжу хотя бы на одну, самую большую в России Вахту, под Смоленск или в Карелию. И я ни разу не брал с собой камеру, потому что для меня это не работа — это совсем другое.

Лагерь. Подготовка

Капыревщина, за которую в последние 500 лет дрались: литовцы, поляки, русские и немцы — деревня хотя и большая, но совершенно нищая, с черными покосившимися избами, разбитой дорогой и красивой рекой Вопь. Здесь приходится оставить автомобиль. Однако те, кто приехал сюда на легковушках на все 11 дней, так не рискуют. Они едут по грунтовке до становища лагеря Вахты памяти, а потом джипы затягивают седаны на тросах хотя бы метров на 50 от дороги — на всякий случай.

За нами тем временем приезжает приятель Вадима и коллега по отряду «Эскадрон» Сергей Стрельников на уазике. Километров восемь по грунтовке, налево, еще полтора километра по лесной дороге, пробираясь через такие хляби, ручьи и грязи, где даже серьезный внедорожник проходит только с «разбега». Но копателям труднодоступность территории на руку — тем больше шансов найти артефакты и не тронутые захоронения.

Последние пару километров тут и там, сквозь еще голый березняк, с интервалом порядка 100 метров, отряды ставят лагеря: палатки, навесы, туалеты и специальные шатры, в которых они будут проводить вечера. Делают столы и лавки из привезенных досок, а в качестве навеса натягивают брезент или даже парашют. Пахнет вкусно — на кострах готовятся обеды. Вторник 25 апреля день подготовительный, сегодня еще почти не копают, зато многие отправились на разведку. Скоро они вернутся голодные и озябшие, а тут уже суп и жареное мясо подоспели.

Это нужно чувствовать

— Это только кажется, что в поисках главное — это правильное место и хороший металлоискатель, — рассказывает Сергей Стрельников, пока УАЗ на пониженной передаче взбивает смоленскую грязь перемешанную с талой водой. — Сколько раз такое было, что и металлоискатели самые лучшие, и принты настоящих военных карт на руках, а находили одни железки: гильзы, мины, снаряды, винтовки — ерунду, одним словом. Зато бывает, что кому-нибудь из наших сон приснится, где копать, идем туда, и раз — в тридцати сантиметрах под почвой целый окоп солдатских останков находим. Бывает и такое, что место исканое-переисканое, на нем уже лагерь стоит, потому как ничего под землей нет, кто-то в шутку берет металлоискатель и находит под землей солдата. В прошлый раз, когда два года назад на этом месте копали, именно такой случай был.

Сергей рассказал, что в их отряде есть уникальный человек Владимир. У него глиобластома в последней стадии. Он ставит палатку подальше от остальных, потому что из-за боли по ночам во сне кричит. А по вечерам у костра Владимир разговаривает с невидимыми для остальных собеседниками. Зато если Владимир скажет, что копать надо именно здесь, ни у кого уже не остается сомнений. Один раз Владимир сказал, что солдаты лежат под огромным, с человеческий рост валуном. С ним пытались спорить — может быть, рядом с валуном, — но он настаивал. Вдесятером откатили валун, стали копать и нашли братскую могилу.

Для живых

Москвичу Сергею Стрельникову 34 года. Образование — высшее педагогическое. После института отслужил в армии, а после армии добровольно пошел на Вторую чеченскую. Служил снайпером в спецназе ГРУ. Вернулся в 2007-м с медалью за отвагу и крестом за службу. Сразу пошел работать в школу старшим вожатым, к сегодняшнему дню дорос до должности заместителя директора по военно-патриотической работе. От директора своей школы, точнее Московского объединенного кадетского корпуса героев Севастополя узнал о Вахтах памяти. На первую съездил в 2008 году и с тех пор старается бывать на каждой. В отряде «Эскадрон», которым командует Сергей, на этот раз 15 кадетов из его корпуса.

— Мне это тоже, конечно, важно, — рассуждает Сергей о вахтах и кадетах. — Но в первую очередь мы делаем это для детей. Чтобы они узнавали о нашей истории не из американских фильмов, а увидели своими глазами. Своими руками доставали из земли каски и винтовки, поднимали останки солдат, которые погибли, израсходовав весь имевшийся боезапас (детям до 14 лет участвовать в эксгумации запрещено). Как там говорят: «Это нужно не мертвым, это нужно живым!». Мертвым все-равно, они уже в другом мире. А вот мы должны чтить память наших погибших солдат, и воздать им последние почести.

Выбор не стоит

Лагерь отряда «Эскадрон» на высоком берегу лесного ручья, на опушке березово-ольховой рощицы. В полусотне метров до войны была деревня, разобрав дома которой немцы построили оборонительные укрепления при отступлении в 1943-м. От деревни ничего не осталось — судьба жителей неизвестна.

Всего в «Эскадроне» 52 человека, но на эту Вахту смогли приехать чуть больше тридцати. Через грязи и хляби прямо до лагеря добрались пять внедорожников. Другие автомобили остались недалеко от грунтовки.

Кроме дюжины кадетов, которые продолжали ставить палатки и разводить огонь под большим котлом, здесь собрались: полковник ФСБ, два журналиста (не считая меня), испытатель внедорожников, автослесарь, несколько военных, несколько педагогов, и другие люди, самых различных профессий в возрасте от 22 до 50 лет.

Самому младшему из них, Никите Белянкину, 22 года. Первый раз он попал на Вахту еще в кадетском классе, и с тех пор ездит каждый год. По профессии он повар-технолог, но после срочной службы в армии попросился на работу в спецназ ГРУ. Попал в 24-ю новосибирскую бригаду. Недавно вернулся из Сирии, но о подробностях ему рассказывать нельзя. На вопрос о причинах постоянного присутствия на Вахте он, как и большинство опрошенных, мычит, разводит руками и отрывочно говорит о патриотических чувствах и долге перед павшими. Они вообще терпеть не могут пафоса, эти люди, но не задумываясь приезжают сюда на 11 дней, берут для этого отпуск, тратят деньги на дорогу, спят на холодной еще земле, сутками копают грунт и вычерпывают из ям натекающую воду. Вечером, само собой, взрослым можно немного согреться, но алкоголь и мужская компания для них отнюдь не цель.

— Море я, конечно, люблю, — отвечает на мой вопрос Никита, — но если есть возможность поехать на Вахту, выбор передо мной не стоит — я еду на Вахту.

Здесь была высота

— Здесь, где наш лагерь, в 1941 году стояли немцы, на высоте, — подходит ко мне командир отряда Сергей Стрельников. — А советские солдаты оборонялись в низине, в русле ручья. Позиция у них была крайне невыгодная, но без боя они не отходили, поэтому полегло там много народа. Мы там уже не раз солдат «поднимали», и сейчас немного прочешем.

Методика поисковой работы довольно проста. В группе два человека: один с металлоискателем, второй с поисковым щупом — специальным двухметровым гвоздем с перпендикулярной ручкой сверху. В месте, где сигнал металлоискателя позволяет заподозрить что-либо, помимо гильз и осколков, землю протыкают щупом. Если щуп натыкается на препятствие, в ход идут лопаты, топоры и даже бензопилы. В день заезда искали недолго — нашли две проржавленные каски и такой же ржавый железный ящик от снарядов.

— Может сложиться впечатление, что среди поисковиков одни мужики, — предлагает мне снова прокатиться на пикапе Сергей. — Но руководит всеми нами женщина. Да какая! Здоровых мужиков, командиров отрядов, так строит, что они ее боятся. Но и любят, потому что у нее чувство юмора, и потому что она год за годом все раскопки организует, с властям договаривается, скорую, полицию, пожарных привозит, за дрова и воду отвечает и так далее. Поехали, без знакомства с ней твои впечатления не будут полными.

Матриарх раскопок

Надо сказать, УАЗик-пикап на удивление мягко преодолевает такие колдобины и ямы, на которых головы пассажиров «вахтовки» имели бы реальный шанс оторваться. Еще десять минут лесных дорог, и мы на большом поле, перед штабной палаткой площадью в 20 квадратов.

Руководителю Всесоюзной Вахты памяти на Смоленщине Нине Германовне Куликовских 56 лет. На первый взгляд, в этой улыбчивой невысокой женщине с бронзово-рыжими волосами нет ничего необычного. А вот работа, которую она проделывает год за годом, почти всю свою жизнь, для того, чтобы кости наших погибших солдат были захоронены с почестями, впечатляет.

— Я начала этим заниматься в 1989 году, — рассказывает матриарх военных раскопок Смоленщины. — Работала заместителем директора по воспитательной работе вяземской школы №5, и всегда искала, чем бы интересным увлечь молодежь. А получилось в итоге, что увлекла и себя, и многих взрослых людей.

Нина Куликовских говорит, что артефакты войны лежат в лесах под Вязьмой буквально под ногами — можно пойти по грибы, и споткнуться об танковую гусеницу. С ее молодости вокруг были люди, которые интересовались военной историей и занимались поисками артефактов и погибших солдат. Но они были не организованы. Были и другие, которые вели поиски с меркантильными интересами, но когда находили кости погибшего солдата, хотели их кому-то передать, а было некому.

Лучшее время — весна

Нина Германовна, которая на тот момент не имела никаких специальных навыков, даже туристических, организовала вокруг себя небольшую группу экспертов-поисковиков, которые постепенно стали профессионалами. Она научилась договариваться с властями, договариваться с лабораториями и различными экспертизами, которые помогают опознать найденные останки, научилась находить родственников опознанных и устраивать торжественные захоронения неопознанных солдат. Даже договорилась с немецкой организацией, которая теперь приезжает забирать найденные кости погибших немцев, и тоже принимает участие в раскопках.

На этот раз под ее началом, в восьми километрах от деревни Капыревщина, собрались более 600 человек со всей страны: из Москвы и Питера, Смоленска и Вязьмы, Томска и Владимирской области, Иваново и Кемерово, Ярославля, Челябинска и так далее. Ожидается отряд из Луганска. Все они встали лагерями на расстоянии до километра от штаба. Все они будут искать и копать с 25 апреля по 5 мая. В конце Вахты состоится торжественная передача опознанных останков найденных в прошлую Вахту родственникам погибших и подведение итогов настоящих работ. Всего за 28 лет работы Нины Германовны на этом фронте из земли были подняты 50 тысяч солдат. Примерно каждый десятый опознан и передан родственникам. Остальные с воинскими почестями захоронены в братских мемориалах.

— Нам надо со временем охватить всю Смоленскую область, — делится планами Нина Куликовских. — И мы методично отрабатываем территорию за территорией. Мы работаем с архивом министерства обороны, у нас есть военные историки, которые могут воссоздать события 1941-1943 годов день за днем. Мы могли бы встать сегодня еще в десяти местах, но придет время каждого такого места. А что касается периода проведения главной Вахты памяти — лучшее время для нее весна, потому что еще не встала трава, видно ландшафт местности и нет гнуса. Да и копать сырую талую землю гораздо легче, чем сухую.

Группа разведки

Когда мы с Сергеем вернулись в «Эскадрон», с полей пришла группа разведки, палатки были окончательно расставлены, в котле над костром кипел суп. Мужчины разложили на столе карты и долго сопоставляли результаты первой вылазки с архивными данными. Спорили, добавляли информацию, разрабатывали маршруты, проверяли оборудование. В их глазах и лицах сложно было не разглядеть разгорающийся азарт.

Теперь они будут копать по 10 часов в день, ведрами вычерпывать из раскопок натекающую воду, возвращаться в лагерь без сил, грязные, промокшие, а утром все сначала.

В пять вечера я оставил их замечательное общество. Меня так уговаривали остаться, что я чуть не дал слабину, а мне еще надо было четыре с половиной часа ехать назад и на следующий день писать репортаж. Но уехал я с чувством бесспорного преклонения перед людьми, которые без лишних жестов и слов, тратя собственные ресурсы и отпуска, отдают долг всей страны солдатам, погибшим в боях за нас.

На Москву и Московскую область приходится 16 процентов всего объема мусора в России. Проблема его утилизации стала одной из главных тем общественной жизни страны на рубеже 2018-2019 годов. Выходом из ситуации стал проект утилизации мусора вне пределов столицы, а именно в Архангельской области, где в свою очередь существуют огромные проблемы с несанкционированными свалками. Власти региона с помощью столичного правительства хотят построить экотехнопарк по размещению не только московских, но и региональных отходов. Также будет оказано содействие по ликвидации несанкционированных свалок. Инициатива встретила сопротивление населения. О том, как заинтересованные стороны пытаются найти компромисс, что из этого получается и как стремительно растет в России совершенно новая отрасль промышленности, — в материале «Ленты.ру».

Контекст

Станция Шиес Северной железной дороги на границе Архангельской области и Республики Коми. До притока Северной Двины реки Вычегда 20 километров. 33 километра до поселка Урдома Архангельской области и 23 километра до поселка Мадмас в Республике Коми. По прямой до поселка Яренск 20 километров. Ближе никаких населенных пунктов нет. В самом Шиесе уже десятилетия никто не живет. Кругом только тайга. И хотя решение об устройстве технопарка по размещению отходов из Москвы еще окончательно не принято — сейчас здесь по договору с РЖД ведутся работы по инженерной подготовке территории.
Из временного населения — сезонные вахтовые рабочие и обитатели таинственного вагончика, в котором также по вахтовому методу живут противники технопарка. И о тех, и о других в местом фольклоре закрепилась дурная слава. Впрочем, в этой истории вообще очень много мифотворчества и пока еще маловато здравого смысла. Как следствие — тлеющие конфликты.

Лучше места для пристанища отходам из Москвы найти трудно. Всего сутки — и поезд оказывается в безлюдном месте. Несмотря на бескрайние просторы нашей родины, найти другое такое же удобное место вряд ли будет легко. Здесь как раз совпали необходимое и достаточное условия — и железнодорожный путь не слишком долгий, иначе технопарк никогда не окупится, и отсутствие под боком постоянного населения. Однако многие жители Архангельской области и примкнувшие к ним граждане Республики Коми восприняли инновацию в штыки. Основной посыл эмоциональный — дескать возить мусор из Москвы «аморально». Понять в чем именно эта аморальность состоит — довольно затруднительно.

Положение подогревает довольно уникальная политическая ситуация, сложившая в регионе. В Архангельском областном Собрании депутатов из 47 членов — 22 представителя оппозиционных партий: ЛДПР, КПРФ и «Справедливой России», которые, мягко говоря, не остались в стороне от обсуждаемой проблемы и всей своей массой оказывают ощутимое давление на организаторов технопарка.

Поселок Урдома — и основной бенефициар будущего технопарка, и одновременно центр сопротивления. С одной стороны, будущие 500 рабочих мест для четырехтысячного поселка — окончательное и бесповоротное решение проблемы безработицы. С другой стороны, у жителей Урдомы есть, что называется, один существенный контрагрумент — через поселок проходит не только Северная железная дорога, обеспечивающая рабочими местами жителей. Куда важнее, что здесь есть Труба, а именно крупная компрессорная станция «Газпрома». Поэтому, в отличие от совершенно депрессивных соседей, Урдома выглядит вполне обеспеченным поселком, что видно и по домам, и по многочисленным магазинам и даже кафе. И особенно — по только что построенной новой школе. Таким образом, они вполне могут себе позволить выбирать между еще одной точкой экономической силы и «моральными» аспектами.

Чего не скажешь про жителей соседнего Яренска — центра Ленского района Архангельской области, — которые находятся в значительно менее выгодном экономическом положении. Поэтому многие из них и оказались среди двухсот человек, пришедших на встречу сторонников технопарка с его организаторами.

Блэкаут

Надо сказать, что мероприятие это могло закончиться примерно уже на десятой минуте, так толком и начавшись. Так как без всякого предупреждения в зале Дома культуры пропал свет, и люди были вынуждены выступать при свете осветительных приборов множества журналистов, посетивших мероприятие. Как позже выяснилось, протестанты, будучи не в силах выключить свет в отдельно стоящем здании, отрубили от питания целый район поселка. Ближе к концу мероприятия количество противников достигло критической массы — и стали слышны возгласы: «Позор!», после чего протестующие решились на штурм зала. Но встреча в этот момент как раз подошла к концу.

Ворвавшиеся в зал несколько местных активистов сразу потребовали от присутствующих сознаться — кто из них из Урдомы, а, завидев знакомых, стали стыдить пришедших на собрание. Причем в словах, далеких от нормативной лексики. Среди подвергшихся остракизму оказался и предприниматель из Урдомы Сергей Литвинов. Заметим, он не является убежденным сторонником технопарка — он всего лишь за то, чтобы обсуждать проблемную стройку с властями и столичным бизнесом на равных.

«Жизнь у нас замечательная, если не учитывать то количество социально-экономических проблем, которые накопились на территории Урдомы и Ленского района в целом, — сказал нам в интервью Литвинов перед началом мероприятия. — И главная из них — это проблема несанкционированных свалок в районе. То есть мусор уже валяется под открытым небом, а способов и возможности его утилизировать нет никаких. Народ в определенный момент понял, что так жить нельзя и надо что-то менять. Но, к сожалению, люди у нас не понимают тот момент, что мы хотим, чтобы у нас было как в Швеции или в Финляндии, но не хотим проходить тот эволюционный путь, который надо пройти», — утверждает предприниматель.

Сергей Литвинов как истинный северянин не преминул воспользоваться открывающимися возможностями и организовал с товарищами Фонд развития Ленского района. Эта общественная организация уже добилась того, что с ней будет обсуждаться все, так или иначе связанное со строительством технопарка. «Сейчас у Ленского района появилась возможность использовать этот передовой опыт — применять самые лучшие технологии и сделать район пилотным проектом в Архангельской области, а может быть даже и в России. Этим обстоятельством Ленский район должен воспользоваться и навести порядок у себя на территории», — уверен Сергей Литвинов.

Среди ярых противников технопарка особенно выделялся бывший фермер Андрей Доника. В свои 70 лет он необычайно активен и эмоционален. Человек с редкой в этих местах молдавской фамилией был одним из тех первых фермеров еще ельцинского призыва, которые в современных экономических условиях вынуждены были закрыться. Причина: ближайшие станции Россельхознадзора остались только в Котласе и Сыктывкаре, и его мясному бизнесу пришел конец — слишком далеко стало ездить, чтобы сертифицировать продукцию.

Посетовав на то, что многие его коллеги остались без работы, а новую найти очень трудно, Андрей Доника сказал, что он не против технопарка, и даже отметил, что местный бюджет только выиграет от этого. Но у бывшего предпринимателя такая точка зрения: «Я не против. Но вначале надо мусоросжигательный завод построить, а не мусор привозить». По крайней мере, уже какая-то более рациональная точка зрения, вокруг которой можно было бы говорить дальше. Но, увы, эмоции мешают любому диалогу. Хотя стоит заметить, что и против мусоросжигательных заводов протестуют экологи по всему миру, и на этот счет какой-то определенной точки зрения у всех ученых нет.

Отличия технопарка от свалки

Если послушать противников технопарка здесь в Урдоме, может сложиться мнение, что правительство столицы при пособничестве местных властей просто решили угробить уникальную природу Русского Севера. Конечно, с любым упрощением легче добиваться политических выгод. Серьезный же разговор требует более компетентного подхода. И пока в этом бессмысленном перетягивании каната противники технопарка выглядят голословными. Один из самых впечатляющих лозунгов у них: «Свалка на болоте — геноцид народа».

«Мы провели полномасштабные изыскания на территории, где возможно будет размещен этот экотехнопарк, и не выявили никаких факторов, мешающих осуществлению проекта, в том числе заболоченных мест, — между тем утверждает заместитель гендиректора по экологии «МосводоканалНИИпроект» Георгий Перельштейн. — Болото в этих местах действительно есть, но находится ближе к Урдоме и вне границ возможного технопарка. Поэтому попадание каких-либо вредных отходов с территории технопарка в Вычегду совершенно исключено».

По мнению эколога, будущий технопарк вообще будет практически герметичен, «поскольку мы делаем полномасштабный экран, — то есть многослойное техническое устройство, которое включает в себя дорнит. Затем идет песчаный слой и щебеночно-песчаная засыпка. Затем мы укладываем бентонитовые маты, которые сделаны из прессованной и прошитой глины», — продолжает мысль Перельштейн. — Далее мы кладем геосинтетический материал — полимер толщиной 2 миллиметра, специализированный как раз для таких вещей. Потом мы кладем дренажный слой и дренажную трубу. Дальше мы опять закрываем песком, дорнитом и щебеночно-песчаной смесью. То есть это пирог, полностью исключающий попадание чего-либо в грунтовые воды вообще».

А исполнительный директор компании «Технопарк» Олег Панкратов обращает внимание на то, что весь мусор будет собран в брикеты, которые представляют из себя спрессованные (предварительно измельченные) отходы. Они прессуются на шредере размером от 25 до 30 сантиметров. Фракция спрессовывается при очень большом давлении в 80-100 бар. «Таким образом внутри исключается возможность существования воздушных пор, и тюк получается очень плотный», — утверждает Панкратов. — Это позволяет исключить любые процессы гниения и разложения внутри. Мы понимаем, что даже через 20-30 лет мы вскроем этот тюк, как это делают везде в Европе, и можем в дальнейшем его переработать или подвергнуть термической обработке или любой другому виду технологии, которая к этому времени будет доступна. То есть мы полностью исключаем процессы гниения и разложения отходов».

По сути речь идет о создании новой промышленной отрасли не только в регионе, но и в России. И вот именно на этот момент не хотят обращать внимание противники строительства технопарка. «Мы гарантируем качество очистных сооружений. Мы гарантируем качество противофильтрационных мембран и экранов, — продолжает мысль Олег Панкратов. — Также могу сказать, что по результатам исследований уровень грунтовых вод достаточно низкий — грунтовой воды практически нет. Поэтому с уверенностью могу сказать, что никакого вреда размещение объекта не нанесет. Также будет обеспечен мониторинг воздуха, воды, мониторинг подземных вод — путем установки специальных датчиков и проведения специальных отборов проб. Результаты эти будут общедоступны, и мы будем постоянно знать, что у нас происходит с объектом».

Выгода для местного населения

Противники технопарка, кажется, сознательно игнорируют те выгоды, которые Ленский район Архангельской области приобретет после строительства технопарка. А если быть точнее — еще задолго до его открытия. Тем более что в области намерены реализовать поистине уникальный для России проект, имеющий, в том числе и социальную составляющую.
В частности, с середины декабря 2018 года инвестором организована бесплатная переправа легковых автомобилей для всех жителей Урдомы и Ленского района через Вычегду — договор заключен на весь 2019 год. Кроме того, уже выделено 17 миллионов рублей на приобретение светодиодных светильников в Урдоме, автомобилей скорой медицинской помощи, автобуса для пассажирских перевозок и другие нужды района.

Между тем в рамках межбюджетного трансферта правительство Москвы выделяет Архангельской области порядка шести миллиардов рублей за три года, говорит Олег Панкратов. «Эти средства будут использованы в том числе для программы локализации и реабилитации несанкционированных свалок Архангельской области. Мы в первую очередь говорим о том, что выделенные средства пойдут на то, чтобы организовать здесь раздельный сбор и устранить негативный вред, который уже сейчас нанесен экологии, — утверждает предприниматель. — Деньги также будут потрачены на социально-экономическое развитие Архангельской области, в том числе Ленского района, в котором будут построены школы, отремонтированы дороги и будет произведен комплекс других мероприятий, которые сейчас активное обсуждаются с жителями».

Проектом также предусмотрено строительство очистных канализационных сооружений в Урдоме мощностью 800 кубических метров в сутки. Будет построен участок Фоминская-Слобочиково на дороге Заболотье-Сольвычегодск-Яренск, протяженностью 7,4 километра с мостом. Инвестор купит специализированную технику для коммунальных служб Урдомы, а именно каналопромывочную и вакуумную машины. Также будут приобретены автомобили скорой̆ медицинской̆ помощи. Будет построена начальная школа на 320 мест и куплен автобус для перевозок по маршруту Урдома — Яренск.

К тому же стоит отметить, что относительно стройки ничего пока не решено. И будь протестующие жители чуть порациональнее, они не преминули бы этим воспользоваться. Есть возможности для дальнейшего контроля. «После того как нам будет выделен участок в 300 гектаров, мы проведем полный комплекс инженерно-проектных изысканий и приступим к подготовке проекта оценки воздействия объекта на окружающую среду», — говорит Олег Панкратов. — Затем мы проведем общественные слушания, где услышим мнения всех жителей, и это мнение обязательно будет учтено в проекте. После этого мы перейдем непосредственно к проектированию. В случае получения положительного заключения государственной экологической экспертизы и Главгосэкспертизы России мы сможем получить разрешение и приступить к строительству объекта».

Несколько бесед с жителями Урдомы, проведенные после собрания, заставили по-иному взглянуть на сложившуюся ситуацию. Правда, некоторые не захотели публичности. «У нас мало кто решится вот так высказаться за строительство этого технопарка. Как бы вроде считается, что мы все против. Хотя это далеко не так. Фильмов что ли зарубежных насмотрелись, — сказала на условиях анонимности работница сферы услуг поселка, кстати, в присутствии своих подруг. — Так-то все потихоньку говорят и о плюсах тоже. Хотя если уж совсем честно — пока бабы протестуют, их мужики уже работают в технопарке. И вот вам правда». Думается, что более открытый разговор пошел бы только на пользу всем участникам процесса.