Бороться с «зеленым змием» у россиян получается с трудом. Даже там, где это вопрос жизни и смерти — в поселениях коренных жителей Якутии, — желание населения ввести сухой закон порой разбивается о права виноторговцев. Так, Верховный суд республики признал незаконным запрет на продажу спиртного, за который проголосовали жители села Жиганска. В Якутии более 160 непьющих поселений. Заставят ли везде вернуть алкогольные ларьки — неизвестно. Есть и Чечня, где спиртное никто ни покупать, ни продавать «не хочет». В окрестностях же столицы трезвых поселений не отыщешь, однако есть общества или братства, члены которых пока хотят лишь одного: чтобы непьющих перестали считать ненормальными. Корреспондент «Ленты.ру» побывал в одном из таких обществ.

Шариковая ручка выводит на листке бумаги контур бутылки, а потом колокольню с крестом. Автор нехитрого рисунка сидит за столом. На висках у мужчины проблескивает седина, но он похож на старательного школьника. Пару минут назад ему и еще десятку пришедших дали задание нарисовать все, что они запомнили на вчерашней лекции.

Занятие проходит в небольшом зале приходского дома храма Архангела Михаила в Талдоме. Лектор Владимир Фахреев — человек харизматичный, похож на криминального авторитета из кино.

Владимир ездит по России с лекциями о трезвости по методу Геннадия Шичко. В талдомской общине Фахреев гостит с десятидневным курсом. Отыскать видео его выступлений в интернете несложно. Задача Владимира — объяснить, что главная проблема алкоголизма не в физической или психологической зависимости, которых по сути и не существует, а в самообмане и запрограммированности из-за неправильного воспитания и систематического воздействия скрытой рекламы.

«Говорить нужно не о вреде, а о глупости этого занятия», — уверен он.

Чувства, испытываемые любителями спиртного, табака и наркотиков (четкой границы между ними он не проводит) к зелью, отмечает Владимир, сродни религиозным. «Речь идет о вере!» — говорит он, округляя глаза.

Талдомское братство трезвости было организовано в 2010 году. Его лидер — настоятель храма Архангела Михаила, протоиерей Илия Шугаев. На протяжении всего занятия он демонстрирует свою осведомленность в том, о чем говорит приглашенный лектор.

Этот батюшка известен далеко за пределами Талдома: член Всероссийского православного братства «Трезвение» имени Иоанна Предтечи, кандидат богословия, эксперт Координационного центра по противодействию алкоголизму и утверждению трезвости Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению и автор множества книг и учебника «Уроки трезвости» для воскресных школ.

«Границы в нашем братстве достаточно размыты. Есть некое ядро — 15 человек. Вокруг него море сочувствующих», — рассказывает он. В паблике во «ВКонтакте» 49 пользователей: ядро братства — это не пожизненные трезвенники, а те, кто регулярно участвует во встречах и мероприятиях.

«Но в принципе почти все они с обетом трезвости. Многие с пожизненным. Некоторые, включая меня, каждый год дают такой обет», — уточняет батюшка.

Ему не нравится говорить о борьбе с алкоголизмом. Он тут же поправляет собеседника: заниматься надо утверждением трезвости. «Это два принципиально разных подхода», — дважды повторяет Шугаев.

Отца Илию интересуют в первую очередь проблемы семейной жизни прихожан, а не алкоголизм. Но так уж вышло, что эти темы часто перекликаются.

Сперва он говорил с детьми в воскресной школе про дурные зависимости в физическом и духовном плане, и со временем набрался материал на книгу «Свобода и зависимость». Затем его втянули в общий поток «утвердителей трезвости».

Год, прожитый без бутылки, дает право носить значок красного цвета, три года — зеленого, семь — синего, а более 15 — белого. Эти награды отличают членов упомянутого выше Всероссийского общества «Трезвение». В Талдоме такие тоже есть.

Давшим обет бывает трудно в обществе, где выпить могут не только предложить, но и заставить. «Знакомому так родственники в рот залить решили. Схватили — и… У тебя, говорят, любви нет к ближним», — говорит один из них.

«За год до этого к нам в приход пришли анонимные алкоголики. Попросили разрешения собираться у нас при храме, — вспоминает батюшка. — Меня это мучило: вот они собираются, такие молодцы, а со взрослыми нашими прихожанами работа не ведется. Вот и создали братство».

В Талдомском районе действуют три группы анонимных алкоголиков. «Кто из них стал трезво жить — старается по месту жительству новую группу создать. Это саморазмножающаяся программа, и это очень хорошо», — говорит Шугаев.

Священник не считает нужным менять столь эффективно действующую организацию на нечто православное. Его общество трезвости не замещает, а дополняет работу анонимных алкоголиков.

Дни, когда Владимир Фахреев читал свои лекции, совпали с прибытием в Дубну, а потом и в Талдом особо почитаемой иконы Пресвятой Богородицы «Неупиваемая чаша». Околоправославный народный фольклор наделяет ее прямо-таки магической силой в борьбе с пьянством, и духовенство, за редким исключением, не особенно борется с таким отношением.

«А как же, конечно знаю! Неупиваемая чаша! Кто же ее не знает? Это серьезно, — делится соображениями подвыпивший житель Талдомского района возле одного из магазинов. — Только смотри вот: неупиваемая и непьющий — чуешь разницу? Тут тонкости свои»

Он представляется Валерием Александровичем.

«Да, я пьян, но это все из-за работы, — продолжает он. — Я вообще пенсионер и работать не обязан. Пенсию мою жена забирает. И денег у меня не было, пока работать не устроился. А устроил меня приятель, потому что ему выпить не с кем. Вот как. Он вторую ставку сторожа мне выбил. Так что не было бы зарплаты — я бы и не пил. Как прежде»

Про общество трезвости отца Илии Валерий Александрович слышал, но не особенно верит в эту затею. «А как он проверяет, кто пил, а кто нет? — хмурится пенсионер. — Дыхнуть, что ли, просит? Я-то жене вру, что не пью. А они кому? Богу?»

Однако трезвость напоказ, по словам отца Илии, никаких бонусов в глазах общественности не приносит. Напротив, такому человеку придется столкнуться с недоверием и осуждением, даже если он не будет ни к чему призывать.

«Наше общество в большинстве своем пока еще не готово к проповеди трезвости в широком масштабе, — признает он. — Само слово «трезвость» вызывает лишь напряжение. Трезвость — это маргинальная ценность у нас. Люди считают, что трезвость нужна, конечно, дяде Пете-алкоголику, но не им самим».

Зачастую работа приходских братств трезвости не находит поддержки и в церковной среде. Многие боятся, что это какое-то сектантское движение.

«В этом и заключается наша главная задача на сегодняшний день: показать, что непьющие люди — не сумасшедшие. Для нас трезвость — явление не догматическое, а педагогическое… Если корабль наклонился в одну сторону и может перевернуться, нужно, чтобы кто-то встал на другую сторону», — заключил отец Илия.

Непьющие патриоты любят вспоминать опыт обществ трезвости второй половины XIX — начала XX столетия. Инициатива шла снизу, и в том была особая ценность.

Церковь официально подключилась к борьбе с алкоголем 1889 году, уже после того, как это начинание поддержал глава государства.

В 1885 году был издан царский указ, согласно которому администрация каждого населенного пункта обязывалась закрыть все питейные заведения, если больше половины местного населения вступит в общество трезвости.

В начале XX века велась целенаправленная работа с учениками гимназий и студентами. Владимир Фахреев привез с собой в Талдом «Учебникъ трезвости» профессора Александра Мендельсона 1913 года издания. В книге нет занудных нравоучений и сложносочиненных предложений, все излагается довольно просто и емко.

Начинается труд с информации о разнообразных питательных веществах и их влиянии на организм. Есть любопытное сравнение пива с молоком, расчеты потерь от алкоголизма в сельском хозяйстве и многое другое.

Психиатр-нарколог из Санкт-Петербурга, доктор медицинских наук, священник Григорий Григорьев, исследователь вопроса трезвости, считает, что так постепенно жителей Российской империи готовили к принятию сухого закона в 1914 году.

Запрет (официальный) продержался до 1925 года: война с немцами, две революции, красный террор и гражданская война — все делалось на трезвую голову.

Примечательно, что легализация спиртного к резкому скачку ее потребления не привела. К 1940 году, отмечает Григорьев, на душу населения в год приходился один литр чистого спирта (к концу 2016-го — в десять раз больше).

Сегодня православные общества трезвости, наряду со многими другими, в России активно возрождаются, но они пока немногочисленны и не столь влиятельны, как в дореволюционные времена.

«Общее число православных братств трезвости в современной России подсчитать трудно. Их около 400. А вообще церковных проектов, помогающих алкоголикам, более 560», — рассказывает руководитель упомянутого выше синодального координационного центра Валерий Доронкин.

Кто-то просто приходит и молится, кто-то готовится принять обет трезвости, кто-то его уже держит и периодически продлевает.

«Ежегодно перестать пить на время или на всю жизнь с помощью церковного обета решается всего около трех тысяч россиян. А в обществах состоит больше семи тысяч. Они очень разные по численности. Это данные за 2017 год», — уточняет Доронкин.

Еще действует 74 церковных стационара — для тех, кому, кроме увещеваний и молитв, нужно полежать под капельницей.

В числе тех, кто дал пожизненный обет трезвости, в Талдомском обществе, есть школьный учитель биологии, лидер молодежного движения Николай. Когда он узнал о братстве, принял в штыки распространяемые им идеи: раскритиковал подаваемую в качестве научной аргументацию.

Однако со временем, женившись и занимаясь с детьми, сам стал вести и пропагандировать трезвый образ жизни. Главным открытием для него стало то, что он ничего не потерял: «праздники остались такими же веселыми, но утром всегда светлая голова».

Среди тех, кто ходит на лекции о трезвости Владимира Фахреева, много женщин. У большинства — пьющие мужья, и им надоело играть в семье роль неуемной пилы.

«Решила, что сама просто не буду выпивать. Никогда. Ни на Новый год, ни на поминках, а супруг, дети — пусть делают, как считают нужным. Это ведь по-христиански, зачем давить на человека, — говорит одна. — Через пару месяцев смотрю — а муж дома стал безалкогольное пиво пить. Сам так решил. Ну вот так. И слава Богу».

Рассказывают в Талдоме и об Алексее — враче подмосковной наркологической службы. Он сам страдал алкоголизмом и боролся с ним медикаментозно, а потом устал от этого и пришел в общество трезвости при храме в соседней Дубне. Дал обет трезвости и вот уже четыре года не пьет.

«Я сто раз бросал, и толку не было, — рассказывает еще один член братства непьющих. — Клялся матери, а потом она обливалась горькими слезами. Какой-то порочный круг. А тут мне объяснили, что обет трезвости — это другое. Ведь клясться христианам запрещено, вы в курсе? Обет — это когда ты признаешь себя немощным и просишь у Бога помощи. Понятно? Ну это как… встречное движение. Я могу только шажок сделать — и большего на себя не беру»

Обет трезвости в православной традиции дается после особого молебна, перед святынями — крестом, Библией, мощами святых.

На встречах членов общества говорят не только об алкоголе. Главный их смысл, по словам отца Илии Шугаева, — в создании досуга для людей, принявших или готовящихся принять столь непопулярное и неприятное для многих решение: зимой это — уютные чаепития с баранками, а летом — безалкогольные туристические слеты.

* * *

Лекция Владимира Фахреева в приходском доме завершается поздно вечером. К этому времени заваленный снегом центр Талдома с его величавыми резными избами уснул до утра. На улице ни души. Лишь пожилые мужчина и женщина стоят на обочине, вглядываясь с редкие проезжающие мимо машины.

Выяснилось, что их должен был подобрать сын, но что-то задержался. Узнав, что решивший подвезти их водитель приезжал в город, чтобы посетить общество трезвости, мужчина решил поделиться своими мыслями на этот счет.

— Апостол Павел говорил, что лучше не пить вина, не есть мяса и вообще ничего не делать…

— А тебе лишь бы ничего не делать, — прервала его женщина.

— Да подожди ты, я цитирую! В общем, не надо ближних соблазнять, если они на алкоголь слабенькие.

— Так и сказал апостол? Слабенькие? Это про тебя.

Россиянку Елену Боголюбову задержали по подозрению в контрабанде сильнодействующих веществ после того, как она купила за границей через посредника противосудорожный препарат «Фризиум» для своего сына, страдающего от редкого неизлечимого заболевания. Этот препарат не зарегистрирован в России, но другие, доступные в нашей стране, десятилетнему пациенту не помогают. Теперь, по российскому законодательству, многодетной матери грозит до семи лет лишения свободы. «Лента.ру» поговорила с Еленой о том, что случилось, и узнала, на что еще приходится идти российским матерям ради своих больных детей.

«Лента.ру»: Уголовное дело против вас возбуждено? Предъявлено официальное обвинение в распространении наркотиков?

Елена Боголюбова: Во вторник, 16 июля, говорили, что идет расследование в рамках уголовного дела. А какого — я не знаю, не в курсе. Сейчас мне сказали: ждите, вам позвонят и проинформируют.

У меня, если честно, до сих пор состояние шока. Вчера на почте, когда я пришла за посылкой и ко мне подошли, я даже не сразу поняла, что этим людям надо, о чем они говорят.

Как они к вам подошли, что сказали?

Тут уже даже неважно — как. Важен сам факт случившегося. И важно, что в итоге нужного препарата у меня нет. То есть у меня больной ребенок, нужно решать проблему — у него судороги, которые сейчас ничем не купируются. И приступы учащаются. Кроме судорог это еще и сбой дыхания. На это страшно смотреть! Ребенку выкручивает руки, ноги, он кричит, ему больно… И самое страшное, что эти приступы разрушают мозг. Каждый такой случай — это ухудшение.

У нас в России самый любимый вопрос — кто виноват, а что делать — никто не говорит. Как помочь сыну — я не знаю. И сейчас мне обрывают телефоны матери других детей, у которых аналогичная ситуация. Им тоже требуется незарегистрированное лекарство. То есть мой случай — не единственный. Любая мать хочет, чтобы ее ребенок, какой бы он ни был, жил. Пусть это будет год, пусть десять лет, но они должны жить максимально комфортно.

Почему вы заказали это лекарство по почте? Утверждается, что сегодня проблем нет — любой препарат, даже не легализованный в России, доступен. Стоит только написать официальную заявку.

Мне просто сказали: вот этот препарат, возможно, вам подойдет, но в России он не продается. Вы знаете, я даже раньше не задумывалась — сертифицированное лекарство или нет, входит ли оно в какие-то списки и что это за списки.

Мы применяли все препараты, которые есть в России. Подбор препарата — это колоссальный труд специалистов. Нужное лекарство подбирается не один день, это месяцы, даже годы. То, что раньше помогало, перестает действовать. У нас либо не было эффекта, либо имеющиеся в России препараты вызывали побочный эффект — желудочное кровотечение. Когда доктор выписал нам это лекарство, появилась надежда, что Мише это поможет. Поскольку мне сказали, что в России в аптеках [этот препарат] не продается, я начала искать альтернативные способы. И разве легальная посылка — это контрабанда?

Правильно ли я понимаю, что следственные действия против вас продолжаются уже два дня?

Вчера я давала объяснения несколько часов. К нам домой выезжали сотрудники правоохранительных органов. Я первым делом обратилась в хоспис «Дом с маяком». Приехали юрист, врач. Я очень благодарна, что они все это время со мной. А сегодня я просто отвозила оригиналы документов, на которые вчера ссылалась, поясняла, на каком основании я вдруг решила выписать сыну это лекарство — что оно необходимо ребенку по жизненным показаниям, что это не моя прихоть.

Какая именно правоохранительная структура занимается этим? Сегодня представитель московской полиции заявила, что их сотрудники к этому не имеют отношения.

К сожалению, фамилии назвать не могу по памяти, а документов под рукой нет. Но мне сказали, что на допросе были представитель таможни и представитель полиции. А насколько это соответствует действительности — я тут теряюсь. (Позже в среду, 17 июля, стало известно, что это были сотрудники Федеральной таможенной службы; там прокомментировали задержание Боголюбовой и заявили, что действовали в рамках закона — прим. «Ленты.ру»).

По большому счету у меня нет претензий к сотрудникам правоохранительных органов. Я понимаю, у них такая работа. И понимаю, что нам, родителям больных детей, надо как-то защищаться. Но я не знаю как. Я не юрист. Я мать больного ребенка. Хочется просто жить, а не воевать за препараты, в которых ребенок нуждается. Получается, что такие родители сегодня попали в категорию преступников. А мы просто хотим, чтобы наши дети жили.

Понятно, что с лекарствами проблема. А чем вам с больным ребенком помогает государство?

В рамках программы реабилитации что-то нам выделяется. Врачи стараются делать то, что в их силах. Но, к сожалению, от них не все зависит. Нас очень поддерживает хоспис «Дом с маяком». И не только с оборудованием помогает, но и морально. Мне есть с чем сравнить. В 2013 году умерла от судорог, вызванных генетическим синдромом Баттена, моя дочь Ева. Накануне новогодних праздников ее выписали из больницы. Агония длилась две недели. Это страшно — смотреть, как мучается ребенок, и не знать, что делать. В то время хоспис еще только-только становился на ноги, и помочь было некому. После смерти Евы аналогичный диагноз поставили Мише. Сейчас ему десять лет. Ева умерла, когда ей было девять.

То есть у сына болезнь нашли не сразу, не в роддоме?

Этот синдром проявляется не сразу. Мише поставили диагноз в 3,5 года. До этого он нормально развивался, ходил, говорил. То есть обычный ребенок. А потом вдруг начинает то одно болеть, то другое. И ты бегаешь по врачам и не можешь понять, что происходит. Постепенно ребенок теряет все навыки. И лечения от этого нет. Ты только можешь снять какие-то симптомы — например, эпилептические судороги.

Сейчас Миша не ходит, не говорит, не держит голову, не может двигать руками и ногами. Он сам не ест, кормим через гастростому — специальную трубку в животе. У него трудности с дыханием. Мы его санируем — то есть прочищаем дыхательные пути. На всякий случай у нас дома два кислородных аппарата.

В прошлом году почти аналогичная история произошла с москвичкой Екатериной Конновой, которую пытались наказать за покупку противосудорожного диазепама. Для вас ее опыт не стал предостережением?

К сожалению, я об этом случае не знала. Мне некогда следить за новостями, мне нужно ухаживать за ребенком. Моя главная задача — облегчить его состояние, сделать его жизнь комфортной, сделать так, чтобы он не мучился. И кроме Миши у меня еще трое детей.

«Если меня посадят, хотя бы высплюсь»

Сейчас в детский хоспис «Дом с маяком», под опекой которого находится Миша Боголюбов, приходят сообщения от других семей, тоже нуждающихся в «запрещенных» в России лекарствах. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заявил, что Кремль обратится к Минздраву, чтобы «активизировать» решение лекарственной проблемы. Однако родители напоминают, что аналогичный случай был год назад, и такие рекомендации не сработали. Москвичка Светлана Зайцева, мама пятилетнего мальчика с ДЦП, эпилепсией и глухотой рассказала «Ленте.ру», как из родителей детей-инвалидов делают преступников.

Светлана Зайцева: Семен, мой восьмой, младший ребенок, родился без сердцебиения. В реанимации, на грани жизни и смерти, он провел неделю, потом полторы недели — на аппарате искусственного дыхания. Нам рекомендовали оставить его в роддоме. Говорили: вы не справитесь, зачем он вам? У вас же и так много детей. Что и как делать с такими детьми, никто, естественно, не рассказывал. Когда мы Семена забрали из больницы, врачи объяснили, что надо просто подождать, когда он умрет.

Но мы своих не бросаем. Начали бороться за сына. Всем миром собирали деньги на лечение. Врачи рекомендовали нам по поводу эпилепсии и сопутствующих патологий проконсультироваться в западных клиниках. Мы отправились в клинику в Берлин. Побирались по друзьям и по интернету. Кошмар лично для меня, но для деточки чего не сделаешь.

В Берлине профессор Панцер, доктор клиники DRK, выписал нам свечи «Диазепам» на случай судорог. В России есть аналог — «Реланиум». Но препарат в уколах. Ребенку с эпилепсией такая форма часто не подходит. В Германии мы купили годовой запас всех выписанных Семену препаратов. В итоге западные дженерики дали такой хороший результат, что «Диазепам» нам стал нужен крайне редко — где-то раз в месяц, не чаще.

Затем эпилептолог из Москвы рекомендовал нам противоэпилептический препарат «Осполот». Сейчас это лекарство мы заказываем через рекомендованного посредника. Одна упаковка «Осполота» (50 таблеток) обходится нам в 11 тысяч рублей, упаковки хватает на 25 дней.

Этот препарат тоже не зарегистрирован в России и входит в списки запрещенных. По идее, мне тоже грозит статья Уголовного кодекса за сбыт наркотиков. Страшно ли мне попасть в тюрьму? Когда ребенок бьется в судорогах, синеет, у него сводит все тело, даже зрачки глаз затягивает вбок — вот это страшно! У меня восемь детей. Иногда с горечью думаю, что если меня посадят, я хотя бы высплюсь.

Но Семен на фоне приема этого лекарства начал делать первые шаги. Без «Осполота» — судороги, до двух сильных приступов в сутки. До этого его развитие обрывалось судорогами, после приступа он мог забыть все, чему с таким трудом научился. В этом году мы смогли отвезти его на море.

Когда арестовали Екатерину Коннову, маму маленького Арсения, я вместе с другими такими же «криминальными дилерскими мамами» отправляла заявку через интернет о том, что мы нуждаемся в незарегистрированных в России лекарствах. Было 600 человек с такими детьми! Через некоторое время в прессе выступила министр российского здравоохранении Вероника Скворцова с заявлением, что в стране никто не нуждается в несертифицированных препаратах, только семеро детей в регионах.

Получается, что жизнь моего ребенка просто умножили на ноль. Должна ли я быть законопослушной в государстве, которое готово жертвовать жизнью детей, подвергать их мучениям от боли? Мне кажется, что перед Богом права я, а не закон. Я буду бороться за здоровье своего сына, чего бы мне это ни стоило.

Лично я пыталась следовать рекомендациям Минздрава и официально получить нужное мне лекарство. Но сертифицированные в России аналоги «Осполота» — это индийские дженерики очень низкого качества, они не работают. А то, что в российских списках не значится, врачи отказываются выписывать, потому что боятся. Я не боюсь называть свое имя. Моя совесть чиста, я не хочу прятаться. В конце концов, я верю в торжество здравого смысла. Я родила для России восьмерых детей — и вдруг я оказываюсь в одном ряду с драгдилерами! С какой стати?

«Она открыто заказала товар, а не провозила тайно»

По просьбе «Ленты.ру» Полина Габай, директор компании «Факультет медицинского права», прокомментировала юридическую подоплеку истории Елены Боголюбовой.

Полина Габай: По неофициальной информации из СМИ, Елене Боголюбовой могут вменить статью 229.1 УК РФ (контрабанда наркотических средств или аналогов). Но сама эта статья удивительна, ведь контрабанда — это незаконное перемещение предмета через границу, но вот только понятие незаконности в данном случае не так просто. В постановлении пленума Верховного суда РФ от 27.04.2017 №12 «О судебной практике по делам о контрабанде» разъясняется, что под незаконным перемещением товаров или иных предметов через таможенную границу следует понимать перемещение товаров или иных предметов вне установленных мест или в неустановленное время работы таможенных органов в этих местах, либо с сокрытием от таможенного контроля, либо с недостоверным декларированием или недекларированием товаров, либо с использованием документов, содержащих недостоверные сведения о товарах или иных предметах, и (или) с использованием поддельных либо относящихся к другим товарам или иным предметам средств идентификации.

Незаконное перемещение товаров или иных предметов через таможенную границу при контрабанде может совершаться посредством сокрытия от таможенного контроля товаров или иных предметов, то есть путем совершения любых действий, направленных на то, чтобы затруднить обнаружение таких товаров (предметов) либо утаить их подлинные свойства или количество, в том числе придание одним товарам (предметам) вида других, использование тайников, специально изготовленных или приспособленных для контрабанды в предметах багажа, одежды или оборудованных на транспортных средствах, используемых для перемещения товаров или иных предметов через таможенную границу.

Из подобных разъяснений следует, что для того, чтобы совершить незаконное перемещение, исполнитель контрабанды Елена Боголюбова должна была совершить действия, направленные на сокрытие истинного предназначения заказанного лекарства. Но ведь она открыто заказала товар, а не провозила его тайно через границу. К тому же цели сбыта препарата у нее не было.

В конце августа 2019 года два ЛГБТ-активиста из Санкт-Петербурга получили письма от гомофобного движения «Пила». Его члены взяли на себя ответственность за смерть активистки Елены Григорьевой и призвали получателей писем расправляться с ЛГБТ-людьми. Таким образом, считают представители российского ЛГБТ-сообщества, в стране продолжает накаляться атмосфера нетерпимости, которая поддерживается на политическом уровне и в массовой культуре. «Лента.ру» записала монологи людей с разной сексуальной и гендерной идентичностью из России, Украины и Белоруссии о том, как им приходится скрываться, как удается находить общий язык с близкими и насколько ЛГБТ-персонажи российского кино и телевидения на самом деле похожи на них.

Внимание: данная статья, как и все материалы на сайте «Ленты.ру», относится к возрастной категории «18+» и не предназначена для детей.

«Никто тебя не защитит»

Мария, 20 лет, Москва, студентка, лесбиянка

Возникновение угроз со стороны организаций типа «Пилы» для меня является симптомом агрессии, природу которой я как не могла понять раньше, так и не могу до сих пор. Первой моей эмоцией был реальный страх — страх за любимого человека и подруг. Теперь — постоянная озлобленность и напряжение. Никогда не чувствуешь себя спокойно на улице. Назло ходишь, назло держишь девушку за руку, назло живешь.

Самое мерзкое — никто тебя не защитит. И от того, что «Пила» на самом деле никого не убивает, а только занимается запугиванием и шантажом, менее страшно не становится, потому что кто-то же все равно убивает. Не единая организация, а наше общество.

Меня не особо радует появление в сериалах и медиапродуктах ЛГБТ-персонажей. Обычно это делается не ради торжества справедливости, а ради включения меньшинств в поле потребления. Но могу сказать, что больше всего на мою сексуальность влияла не репрезентация лесбийства, а общая сексуализированность культуры, сексуализация женского тела и его постоянное мелькание. Я начала осознавать свое влечение среди этих образов, созданных мужчинами для мужчин. Но именно эта маскулинная оптика и мешает грамотно подавать лесбиянок как персонажей — почти всегда мелькает либо сексуализация женщин со стороны мужчин, либо полная неосведомленность о лесбийской культуре. Особенно это касается постельных сцен. Я не знаю ни одной, где секс был бы похож на реальный, а не на вымышленную картинку.

Мне повезло, что, живя в Москве, я умудрилась построить свою жизнь так, что почти в каждой из ее сфер я не встречаю гомофобии. Однако было несколько неприятных случаев в общественных местах. Например, в родном городе мне отказали в помощи во время ожидания скорой помощи в супермаркете, а в некоторых местах очень по-хамски себя ведет персонал, когда я прихожу туда с девушкой. Мы обе привыкли. Поэтому ничто не помогает преодолеть такие ситуации, кроме элементарного их избегания. Когда я жила не в Москве, а в небольшом городе, спустя месяц жизни я привыкла перемещаться преимущественно на такси и не выходить из дома после восьми вечера.

Я почти никогда не пыталась замаскировать свою ориентацию перед новыми формальными и неформальными коллективами и говорила о ней как о данности. Так было не всегда — лет с одиннадцати и до семнадцати я рассматривала свое влечение к женщинам как эксперимент и сознательно подавляла эти мысли, не считая себя лесбиянкой.

Сложнее с семьей — никто до сих пор не знает о моей ориентации, по крайней мере я никогда не говорила о ней вслух. Это очень сильно давит в психологическом плане. Мне все время хочется извиниться за себя, приходится следить за каждым своим словом, всегда наполовину врать даже в разговорах по телефону.

«Я не хотела становиться этим фриком»

Анастасия, 23 года, Санкт-Петербург, преподавательница древних языков, бисексуальная транс-женщина

Трансгендерные женщины — достаточно невидимая группа, особенно в России. Большинство после перехода уходит в стелс, то есть скрывает свою трансгендерность, и представление о том, кто мы такие, как вообще выглядим и чем живем, у людей формируется исключительно на основании редкой и абсолютно ужасной репрезентации в культуре и медиа. Трансгендерных женщин изображают как что-то среднее между мужиками-фетишистами и драг-квин, как нечто экзотическое, комичное и одновременно довольно отталкивающее, если не отвратительное.

Негативный, отталкивающий и высмеиваемый образ транс-женщины, с которым я столкнулась в детстве, очень сильно испортил мне жизнь, заставил ненавидеть себя и оттягивать переход — я не хотела становиться этим фриком. Уже позднее, в интернете знакомство с тем, как реально выглядят и живут транс-женщины, постепенно помогло мне преодолеть внутреннюю трансфобию, но не окончательно, с остатками я борюсь до сих пор.

Трансгендерность проще не афишировать, и хорошо, когда есть такая возможность. Но я состою в отношениях с девушкой — и это совсем другое дело. Отношения часто приходится скрывать, и это тяжело. Мы не можем без страха идти по улице за руку или целоваться, не можем рассказывать друг о друге всем подряд, не опасаясь неадекватной реакции.

Однажды мы хотели взять кота, а женщина, у которой мы его брали, решила приехать к нам, чтобы посмотреть, как мы живем. Нам в очередной раз пришлось делать вид, что мы подруги, что живем и спим в разных комнатах, пришлось собрать диван, выдумывать какие-то оправдания — а что, мол, случится с котом, если одна из нас выйдет замуж. Это постоянное чувство тревоги и унизительная скрытность — как будто мы делаем что-то плохое, когда любим друг друга.

Сейчас репрезентации [в медиа] больше, она становится более реалистичной. Раньше со словосочетанием «трансгендерная женщина» у людей мог ассоциироваться, прости господи, Буффало Билл из «Молчания ягнят» (совсем не транс-женщина, но кому какое дело).

Но теперь есть немало хороших фильмов, где транс-люди показаны живыми, интересными, разными — взять вот хотя бы относительно недавнюю «Девочку» Лукаса Донта. По крайней мере, люди узнают о нашем существовании — это плюс! Важно, что трансгендерных персонажей начинают играть трансгендерные актеры, потому что типичная ситуация, когда транс-женщину играет цис-мужчина, усугубляет представление о нас как о каких-то странных мужиках в платьях.

Хотелось бы видеть больше примеров, когда трансгендерность или негетеросексуальность показана не как что-то трагичное или в принципе центральное для сюжета — а как простой элемент жизни персонажа, не являющийся его главной или тем более единственной чертой. Нужно больше говорить о том, что мы не исчерпываемся своей ориентацией или гендерной идентичностью.

Но у любого действия всегда есть противодействие. Чем больше публичности, тем активнее гомо- и трансфобы: раньше кто-то из них мог вообще не задумываться о том, что мы существуем, а теперь от этого факта не спрятаться, приходится реагировать. Но это естественное следствие борьбы за права, с этим приходится иметь дело.

Мне, правда, кажется, в какой-то степени высказывания некоторых политиков даже играют на руку ЛГБТ-сообществу. Раз Милонов ненавидит геев, то люди могут задуматься от противного: может, эти геи нормальные? Это, конечно шутка, но… Что касается закона о гей-пропаганде — то это, конечно, чистая дискриминация и без того угнетенной группы, и он в целом очень усложнил жизнь ЛГБТ-людей в России.

Я встречалась с проблемами, пока не поменяла документы: любая необходимость показать паспорт, проездной, читательский билет, что угодно могла привести к конфликту, разборкам, требовала как-то доказывать, что я — это я, и документы мои. Плюс в самом начале трансгендерного перехода, когда я еще выглядела достаточно неопределенно, я сталкивалась с неприятным отношением в бытовых ситуациях — взгляды, комментарии — но эту часть я довольно быстро миновала. Уже довольно давно ни у кого, с кем я сталкиваюсь в жизни, кажется, не возникало сомнений, что я женщина. Так что теперь единственное место, где у меня гарантированно могут возникнуть проблемы из-за моей трансгендерности, — это кабинет врача.

«Родителей я не могу сделать полноценной частью своей жизни»

Камран, 22 года, Москва (родом из Азербайджана), социолог, бисексуал

Судя по истории с отобранием детей у трансгендера Френсиса Эрнст-Штергерта (известного в России как Юлия Савиновских) и попыток изъять детей у гей-пары из Москвы, складывается впечатление, что для властей защита детей — это их же закапывание. Важнее отобрать их у вполне здоровой и заботливой семьи, если эта семья кажется ей неправильной, чем защитить от насилия, как это происходило с теми же сестрами Хачатурян, которых отец насиловал. Это происходит и с тысячами ЛГБТ-подростков, над которыми издеваются и которые кончают жизнь самоубийством из-за отсутствия принятия со стороны окружающих.

Закон о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений, с одной стороны, по сути, разрешил насилие по отношению к ЛГБТ и распустил руки гомофобным организациям, как в случае с «Пилой», а с другой, еще больше убедил представителей ЛГБТ в необходимости бороться за свои права.

Жить скрытно — не очень приятно. Будто бы отказываешься от части себя и играешь роль, всем врешь. Возможность сказать кому-то и быть принятым обычно приносит облегчение и сближает — ты как будто впускаешь человека в те части жизни, которые раньше были закрыты. Наша романтическая жизнь — это все же огромная часть повседневности. И очень жаль, что многих, особенно родителей, я не могу сделать полноценной частью своей жизни.

Российские медиа обычно рисуют образ негетеросексуального мужчины как человека смешного, «женственного», слабого. В то же время, образы ЛГБТ-людей из западных медиа рассказывают более человечные истории о нас, помогают нас понять и научиться нам сочувствовать, так что я иногда показываю какие-то фильмы своим друзьям, чтобы нам было легче найти общий язык или чтобы проверить реакцию перед каминг-аутом. Важно транслировать, что мы тоже можем любить, мы не опасны, мы как все, и у нас есть проблемы, связанные с гомофобией — например, быть избитым или оказаться в плену стереотипов.

В 90-е было лучше: было больше свободы и диалога, по ТВ спокойно показывали Шуру, группу «Тату», Бориса Моисеева, Верку Сердючку — и ничего, никто не умер, страна от этого не вымерла. Наоборот, всем очень нравилось.

«Приходится переписывать имена своих парней в женские»

Владимир, 32 года, Москва, сомелье, транс-мужчина, гей

Мы все еще остались на уровне желтых газет: если гей, или трансгендер, или лесбиянка, — «ты просто с мужиками/девушками не пробовал(а)», или «у тебя плохое детство, пьющие родители», или «ты же сократишь себе жизнь», или каждый добавит свое. Сколько таких оскорблений и намерений влезть в чужую постель и душу пришлось выслушивать постоянно! Хотя больше в постель: все почему-то очень интересуются, что вы там делаете, в постели.

Закон о запрете гей-пропаганды так и вовсе развязал людям руки в отношении ЛГБТ — творите что хотите, бейте непохожих. Это сильно помогло некоторым устраивать самосуд, отсюда и жестокие убийства за ориентацию.

Мне постоянно приходится переписывать имена своих парней в женские, намекать на то, что сегодня у меня свидание с подругой, хотя потом ни одной фотографии в инстаграме или фейсбуке, но люди сами перестают задавать эти вопросы, когда тебе уже 32. Перед тем, как я совершил переход, многие не решались спросить: «Тебе уже под тридцатник, где дети, муж?» Я очень открытый человек, и я бы хотел в этом отношении больше возможностей, но этого не выйдет.

Как-то я открылся коллеге по работе, и потом мы долго с ней смеялись, что, если выйти в общий кабинет и признаться, что я трансгендер и гей, многие даже не попробуют понять, а самые впечатлительные люди старой закалки вообще выйдут в окно. Иногда меня опознают по цвету волос (я их крашу) как гея, и я могу потерять потенциальных заказчиков. Иногда я вижу снисходительность при прохождении таможни, например. Но это еще и потому, что гормоны сильно тормозят возраст — в свои 32 я все равно выгляжу как 20-летний парень. Это мой любимый вопрос после новых знакомств: угадай мой возраст — многие прокалываются на этом вопросе.

Именно благодаря нормальной репрезентации транс-людей в культуре я узнал о том, что можно совершить переход и при этом вовсе не быть пародией на мужчину, как нас запугивают в масс-медиа. Естественно, если читать всякую желтую прессу, то оно и будет выглядеть только так: «гормоны сокращают жизнь», «будете выглядеть, как переодетый парень/девушка», «все меняющие пол — извращенцы». И тому подобная ересь. Но много историй о том, как люди уезжали из России и совершали переход уже в Европе. Нет запугиваний в духе «у тебя ничего не получится», «ты неудачник».

На улицах Мюнхена в рождественские праздники мы встретили много плакатов, посвященных трансгендерам и геям. Они висели прямо на автобусных остановках и зачастую даже в неблагополучных районах, никто их не срывал. Если бы я жил там, то я бы мог не скрывать ни того, что я трансгендер, ни того, что я гей. Мне очень хочется верить в другую Москву, в которой я выйду на улицу и смело заявлю, что я открытый гей и трансгендер, и в меня не полетят камни. Пока же наше сознание остается где-то на уровне советского уголовного наказания за гомосексуальные отношения и ненависти некоторых религий к мужеложеству.

«Реальные люди — повод для издевательств»

Илья, 23 года, Днепр (Украина), переводчик, небинарный бисексуал

Живя в провинции, тяжело найти людей, похожих на тебя, и то, как нас показывают в медиа и культуре, становится отдушиной, напоминает, что ты не один.

Я вырос в то время, когда по российскому телевидению тема ЛГБТ поднималась очень выборочно и не везде. Максимум из детства — группа «Тату», пошлые шутки про Сергея Зверева или манерный модельер Милко из «Не родись красивой». Как-то в детстве родители, по ошибке приняв за детский мультик, взяли напрокат кассету с мультсериалом для взрослых «Утка-Гей».

Мне было лет семь, и я испытывал смущение от непривычки видеть открытых и жизнерадостных геев по телевизору, но это было весело и забавно. Потом уже появился интернет.

Свою ориентацию я осознал еще в младших классах, и знакомство с иностранными кинофильмами и японской мангой, в которых были ЛГБТ-персонажи, помогло мне разбираться в самом себе. Я понимал, что то, что я ощущаю, нормально, и то, что я не один такой. С гендерной идентичностью было сложнее: небинарность и в наше время остается многим «непонятным зверем», поэтому основным фактором тут было общение с людьми.

К сожалению, в российском медиапространстве положительных образов пока мало: в телесериалах и фильмах парень-гей, в первую очередь, — собирательный образ не самых приятных стереотипов, а квир-людей можно увидеть только в комедиях. При этом часто обыгрывается, как цисгендерные гетеросексуальные люди их избегают, боятся, постоянно присутствуют какие-то намеки на изнасилования и харассмент.

Например, на канале 2х2 идет российский мультсериал «Подозрительная Сова». Один выпуск был посвящен эпизодическому персонажу-гею. На протяжении всей серии главный герой отпускал в его адрес очень вульгарные и неприятные шутки, и я с напряжением ожидал, что дальше сюжет пойдет по стандартному сценарию мультсериалов для взрослых, где главный герой осознает свои ошибки и признает, что «ЛГБТ-люди — такие же, как мы». Такие серии есть и в «Симпсонах», где Барт дружил с мужчиной-геем, и в «Американском папаше», где главный герой не давал соседям-геям удочерить ребенка, и в «Гриффинах», где один из второстепенных персонажей узнает, что его отец — гей.

Но к концу серии герой «Подозрительной Совы» никакого урока не извлек, и серия закончилась на том, на чем и началась. Создатели мультсериала не видят ничего некрасивого в таких стереотипах, и реальные люди и их опыт для них — повод для издевательств и шуток. И так во многих российских сериалах. Помню и эпизод «СашиТани», где главный герой очень боялся, что его сын вырастет геем, потому что тот начал пользоваться помадой. Никакой морали типа «мы его будем любить вне зависимости от ориентации» не было. В конце оказалось, что помаду он наносил потому, что хочет быть клоуном, а не потому, что ребенок может играть с косметикой вне зависимости от пола.

«Я как будто сняла с себя невидимый щит»

Ольга, Минск (Белоруссия), 24 года, переводчица, бисексуалка

В России и вообще странах СНГ ориентацию, отличную от «стандарта», в кино и литературе освещают как нечто смешное и нелепое, так, чтобы это выглядело негативно. Даже если не ассоциировать себя с такими персонажами, в голове складывается не самый приятный образ. Если всегда называть что-то плохим или смешным, оно и начнет считаться таким. Но я уверена, что ни один из гомофобов даже не подозревает, сколько людей с ориентацией, отличной от его собственной, он встречает каждый день.

До 18 лет я всегда жила в маленьких городах, и именно медиа помогли мне окончательно понять, кто я и почему это со мной происходит. У людей вокруг просто не было информации о том, что существует другая ориентация, кроме гетеросексуальной, или какие-то другие гендеры, кроме тех, что тебе приписывают в роддоме. Единственное, что я понимала, — что мои склонности отличаются от остальных людей, и что большинство такое бы не одобрило. Когда я впервые увидела в какой-то зарубежной передаче бисексуалку, я была поражена: то есть, так тоже можно было?! Все это время? И я не сумасшедшая, я в порядке, даже если хочу встречаться то с парнями, то с девушками? Супер!

Я никогда не афишировала свою ориентацию, потому что к моим открытым ЛГБТ-знакомым обычно было очень негативное отношение, оно ощущалось даже без оскорблений. Просто дают понять: ты не такой. Поэтому стараюсь общаться только с теми людьми, которые могут понять или поддержать меня, и у меня сильно ограничен круг друзей. Но все равно приходится молчать больше, чем другим, и следить за тем, что говоришь. Когда я впервые призналась другому человеку в своей ориентации и он это принял, я как будто сняла с себя какой-то невидимый щит. Это приятное, спокойное ощущение.

Меня беспокоит, что происходит с ЛГБТ-людьми в России: взять хотя бы случай, когда у женщины отобрали приемных детей только из-за подозрения, что она хочет совершить трансгендерный переход, или историю с приемными детьми у гей-пары из Москвы. В основе этого, очевидно, политические мотивы, которые ничем не отличаются от расизма или ксенофобии, но маскируются под якобы моральные ценности, и от такого просто мерзко.

«Какая разница, какого пола родитель, если он любит и заботится»

Дарья, 22 года, Тюмень, студентка-медработница, бисексуалка

Сейчас у меня нет детей, и мне проще скрывать свою ориентацию. Но что будет, если я захочу растить своих детей с женщиной, которую я люблю?..

Из множества медийных лиц-бисексуалов в России я знаю только про певиц Еву Польну, Юлию Волкову, белорусскую писательницу Светлану Алексиевич и, пожалуй, все. Все боятся совершить камин-аут из-за того, что люди могут отвернуться от них, поэтому так мало тех, кто «выходит из шкафа».

На Западе звезды разной величины открыто говорят о своей ориентации, не боясь потерять доверие публики. В фильмах и сериалах США все чаще стали мелькать персонажи-бисексуалы, в то время как в российских сериалах тема ориентации, как правило, не обсуждается.

Ситуацию с изъятием детей у ЛГБТ-людей социальными службами я считаю отвратительной и безумно несправедливой. По моему мнению, такие сотрудники сами разрушают пресловутые семейные ценности, не давая детям вырасти в семье с любящими их родителями. Какая разница, какого пола твой родитель, если он тебя любит и заботится о тебе? Не вижу и понять не могу. И они, и люди, придумавшие список «Пилы», не хотят замечать ЛГБТ-сообщество. Они считают, что если запугать всех активистов, то ЛГБТ-люди как бы перестанут существовать, и о них тогда перестанут упоминать и как-либо защищать их права. Но это не так. Мы все равно никуда не денемся.

«Добиться увольнения человека из-за ориентации считают нормой»

Кирилл, Уфа, 22 года, переводчик, рерайтер, транс-мужчина

Когда я только начинал осознавать себя как трансгендера, увидеть кого-то, кто похож на меня, было жизненно необходимым. До сих пор помню то, какое облегчение почувствовал, когда увидел блог неформального, гомосексуального транс-парня.

Долгое время я был в отрицании, потому что те изображения трансгендерных мужчин, которые показывали их с позитивной точки зрения, делали акцент на их маскулинности, часто гетеросексуальности и общей «нормальности». Меня сложно назвать феминным сейчас, но я был очень далек от маскулинного образа тогда.

Большинство людей не встречали или не знают, что встречали в своей жизни представителей ЛГБТ. Закон «о запрете гомопропаганды», по сути, закрепил на официальном уровне мнение о том, что ЛГБТ-контент — это нечто, способное «заражать» других, и о том, что негетеросексуальная ориентация или трансгендернось — это что-то нежелательное.

Гомофобно настроенные люди в России считают нормальными попытки добиться увольнения человека из-за его сексуальной ориентации или гендера, и многие считают, что этого требует закон. Мне пришлось избегать работы, где я должен был видеть работодателей и клиентов вживую. Но я живу со своим партнером, мы путешествуем вместе, и скрывать подобное просто невозможно, так же как невозможно скрыть тот факт, что делаешь трансгендерный переход. К счастью, меня принимает моя мать и самое близкое окружение, потому необходимости скрывать это от них не было.

«Геи, которые борются за свои права, позиционируются чуть ли не экстремистами»

Леонид, Казань (родом из Узбекистана), 29 лет, маркетолог, гей

Я изучаю западный опыт рекламы, и сейчас крупные бренды уже не могут быть нетолерантными. Они обязательно учитывают замечания, выдвигаемые ЛГБТ-сообществом, ведь их задача наладить коммуникацию с потребителями, которые готовы отдавать деньги только в том случае, если бренд отражает их ценности. Это своего рода индикатор настроения общества.

В России общество во многом консервативное, и бренды продвигают «традиционные ценности», якобы основанные на православном представлении о семье. Крупным компаниям сейчас экономически невыгодно быть свободными во взглядах, и они говорят с обществом исключительно на его языке.

Но делать видимыми представителей ЛГБТК в массовой культуре нужно — от этого зависит формирование нормы в обществе, снижается напряженность. При этом, на мой взгляд, важно не завышать частоту, вынося это, как главную повестку, и не показывать гей-сообщества как маргинальные, а транслировать идею, что жизнь людей с гомосексуальной ориентацией в целом мало отличается от жизни гетеросексуальных людей.

Думаю, что новое поколение видит, что происходит на Западе, и сейчас уже иметь друга гея для подростков совершенно нормально. Взрослое же поколение исключено из того информационного поля, где можно видеть геев нормальными людьми, поэтому они живут с мыслью о том, что закон о запрете пропаганды гомосексуальности правильный, потому что детей нужно оберегать от «западного влияния». К сожалению, так вышло в России, что принятие гомосексуальности считается частью «западных ценностей», которые нашей властью позиционируются как вражеские и опасные с моральной точки зрения. Поэтому геи, которые борются за свои права, позиционируются чуть ли не экстремистами.

У меня по поводу моего будущего есть тревога. Сейчас геи постоянно борются за свои права, но хотелось бы заниматься не этим. Хотелось бы наблюдать положительные гей-истории, видеть геев-стариков, видеть, как геи встречаются, влюбляются и живут вместе всю жизнь.