В России предложили возродить вытрезвители, которые были ликвидированы в 2011 году во время реформы МВД. Законопроект уже внесли в Госдуму. «Лента.ру» поговорила с людьми, которые попадали в «трезвяки» или работали в них. Они рассказали, как у пациентов забирали деньги, как их поливали водой в холодных камерах и как пытались лечить пьяниц «рвотным рефлексом».

«Водка! Рвота! Водка! Рвота!»

Петр Каменченко, кандидат медицинских наук, психиатр

До определенных пор наркология существовала не отдельно, а в системе наркологических больниц, и так получилось, что в самом начале своей трудовой деятельности, в 1982 году, я как молодой специалист был отправлен затыкать дыру в наркологическое отделение. Я работал исполняющим обязанности заведующего отделением, в котором было примерно сто коек. То есть это сто матерых мужиков, прошедших огонь и воду, бичей и алкоголиков, а парнишка, только что закончивший институт, ими руководил.

Все это было очень занятно. Например, вспоминаю условно-рефлекторную терапию, когда алкоголиков лечили рвотным рефлексом. Сидят, значит, перед ведрами десять мужиков, которых заранее накормили кашей и дали специальный препарат, вызывающий рвоту при употреблении алкоголя. А перед ними скачу я с бутылкой водки, стучу по ней ключом и кричу: «Водка! Рвота! Водка! Рвота!»

Первый, самый слабый, не выдерживает, у него начинаются потуги, он блюет в ведро. Тому, кто сидит рядом, все это попадает на башмаки и штаны, его тоже начинает выворачивать. И вот десять мужиков блюют в ведра, а я продолжаю скакать с воплями «Водка! Рвота!». Тогда существовала система лечения алкоголиков в ЛТП (лечебно-трудовые профилактории). По сути это было жесточайшее нарушение прав человека, потому что алкоголиков туда отправляли как в тюрьму. Они там должны были работать, и их параллельно лечили такими способами.

Кроме этого, существовали вытрезвители. Их система была распространена по Москве. Один из них был на заводе имени Карпова. Поскольку молодых специалистов использовали в хвост и в гриву, нас периодически заставляли дежурить в этом вытрезвителе в качестве врачей. Ты приходишь туда и целый день и часть ночи сидишь. Привозят пьяненьких мужиков, и если вдруг с ними что-то будет не так, нужно оказать медицинскую помощь.

Не могу сказать, что мне реально приходилось ее оказывать, но опыт был выдающийся, и часть этого опыта я потом использовал всю оставшуюся жизнь. Например, местные менты, которые работали в вытрезвителе, объяснили, как правильно снимать с человека штаны. Когда алкоголик поступал в заведение, штаны с него стягивали, оставляя в майке, трусах и носках. И в таком виде он сидел в этой холодной камере, где его еще и водой иногда поливали. Поскольку сами они раздеваться не хотели, их раздевали силой.

Происходило это таким образом: сажали человека на деревянную скамейку, потом брали, предварительно сняв ботинки, за основания штанин — и дергали. В результате он взлетал ногами вверх, а штаны оставались в руках у сотрудника. После этого он уже сопротивляться не мог, поскольку без штанов сопротивляться сложно. Так вот, чем этот опыт был выдающийся? Да тем, что потом я его не один раз использовал в общении с девушками.

В основном контингент был достаточно обычный — люди, которые попадали в вытрезвитель не первый раз, знали, что здесь лучше не дергаться. Тех, кто пытался спорить и сопротивляться, менты лупили дубинками по местам, где синяки не особо заметны. Но существовал и некоторый гуманизм. Если приводили какого-нибудь случайного пьяненького человека, который шел в гости, не рассчитал, напился и упал, то он мог дозвониться до любимой жены, которая за ним приезжала и за достаточно небольшую сумму на лапу ментам могла его забрать. Иногда даже бесплатно, если милиционеры попадались более-менее приличные.

Попадать в вытрезвитель несколько раз было опасно. Я уже говорил об ЛТП — это было что-то вроде тюрьмы, но туда человека отправляли не за какие-то криминальные проступки, а за пьянство и приводы в милицию, в том числе в вытрезвитель. Потом писали письмо на работу, прорабатывали на всяких парткомах-правкомах, лишали премий… В общем, дело было довольно неприятное. Для человека, который был социально адаптирован, попадание в вытрезвитель означало довольно много проблем.

Вытрезвители в том виде, в котором они существовали, были классическим порождением социалистической системы, старающейся максимально контролировать граждан. И вытрезвители были одним из таких способов. Хотя, конечно, надо сказать, что в Советском Союзе пили намного больше, чем теперь. Количество пьяных, валявшихся на улице, и употребляемого алкоголя совершенно несравнимы. Я, например, помню по собственному опыту, что любая вечеринка у студентов заканчивалась тотальной пьянкой, после чего половина людей не могли даже пошевелиться. Сейчас же все это происходит более умеренно.

В определенной степени вытрезвители в советское время выполняли свою официальную задачу. Еще раз отмечу, что тогда пили больше и более крепкие напитки, да и качество алкоголя было низким. Люди валялись под заборами, на детских площадках, под скамейками… Если это была зима, такой гражданин мог легко умереть от переохлаждения. Лучше, конечно, было их собирать и отвозить куда-то, где они могли проспаться в тепле и относительной безопасности.

Понятное дело, злоупотребления существовали всегда. Был рэкет, когда милиция могла забрать просто немного выпившего человека, но вполне приличного вида, для того чтобы потом стрясти с него деньги (ведь, как я уже говорил, это была достаточно неприятная штука). Идет, скажем, он, а общественных туалетов тогда было мало. Встал под забор — и тут же его винтят. Ага, выпил, пахнет — все, в вытрезвитель.

Я как раз и проводил освидетельствование попавших туда. Были «координационные пробы» — надо было с закрытыми глазами достать до кончика носа, ровно пройти по линеечке, ставя пятку к носку, вытянув вперед руки (думаю, если бы сейчас заставить так пройти вполне трезвого человека, он бы тоже мог шататься). Конечно, кровь на алкоголь никто не брал. В основном это было чисто субъективное обследование: если от человека пахнет алкоголем, если у него спутанная речь (например, не может сказать слово «Азербайджан» — с этим очень многие не справлялись), если он не может пройти ровно по прямой — соответственно, писалось заключение о степени опьянения.

Существовали три степени опьянения: легкая, средняя и тяжелая, когда координация совсем нарушена и речь бессвязная. При последней товарища точно оставляли в вытрезвителе. При легкой степени иногда выпускали и без составления протокола. В основном все зависело от милиционера и поведения человека.

Я считаю, что закрытие вытрезвителей в 2011 году было неправильным решением. Я бы просто лучше регламентировал их работу, хотя сейчас в Москве особых проблем с пьяными нет. Наверное, должна быть какая-то альтернатива им. Напился человек, например, и лежит на трамвайных путях. Если не учитывать то, что он задерживает проезд общественного транспорта, никаких других правил поведения он не нарушает. И что с ним делать? Встанет он — попадет под машину, разобьется. Или есть такие люди, которые, приняв на грудь, становятся агрессивными, при этом на хулиганство его поведение не тянет. Привезут его в отделение полиции, а он там все заблюет. Поэтому что-то вроде вытрезвителей нужно, это неплохо.

Что касается инициативы Госдумы, то, боюсь, все будет по формуле «хотели как лучше, а получилось как всегда».

«Насильно привязывали к креслу и вкалывали димедрол»

Алексей Шичков, Пятигорск:

Это было в Пятигорске в 1999-2001 годах. Тогда я попадал в вытрезвитель раз пять. Трезвяк был один на весь город, на окраине, и в то время его от Минздрава отдали мусорам, и мусора тогда стали на нем зарабатывать — перешли на хозрасчет. Они могли забирать людей просто так — по вечерам они ходили по улицам города и цепляли народ прямо из заведений общепита. Я мог выпить кружку пива, выйти из кафе — и все.

Скажем, был я в расстегнутой джинсовой куртке — мода такая была, и милиционеры говорили, что я выгляжу неопрятно, от меня пахнет алкоголем, и поэтому — поехали, гражданин, в вытрезвитель. Там они требовали пройти по прямой линии. Я говорил, что не пьяный, а они утверждали, что от меня пасет алкоголем, я опять отрицал, отвечал, что всего кружку выпил, и в кафе, а не на улице.

Они говорят: «Сейчас ты останешься тут на ночь, если не дашь денег». Можно было дать им на карман и выйти сразу же — одного моего знакомого брали и выпускали таким образом два раза за день. Забулдыг они не брали, потому что с них взять было нечего, брали только тех, кто выглядит более-менее прилично. Чаще всего это были студенты. Я был студентом, денег у меня не было, и потому я не платил и в результате оставался на ночь.

Никаких протоколов не составлялось. После всех процедур — прохождения по прямой линии, прикладывания пальцев к носу — я начинал возмущаться, ведь со мной все было нормально, мне же надо было на пары успеть! И тогда меня насильно привязывали к креслу и вкалывали димедрол — якобы я буйный, потому что пытался заявить о своих правах (еще пугали тем, что запрут на 15 суток, если буду бузить, и я верил — а потом оказалось, в Пятигорске вообще не было спецприемника, куда могли запереть на 15 суток). Есть у меня на димедрол аллергия или нет — это неважно. Колол димедрол врач — я этого пидора потом однажды в трамвае встретил. Для него все было просто — посмотрел, помычал и определяет: все, пьяный, запах есть!

После укольчика ты спал до утра. По выходу никаких протоколов не составляли, ни в какой суд не вызывали. Это был тупо какой-то беспредел. Проводился, например, пивной фестиваль, где бесплатно разливали пиво, и, естественно, на нем предполагалось наличие огромного количества пьяных. Разумеется, менты были тут как тут. Они и рядом с общагами студенческими дежурили. «Услуги» их стоили, по-моему, 150 рублей. Пачка сигарет тогда обходилась в 4-5 рублей, «Ява» какая-нибудь. Так что сумма была вполне внушительная.

У меня была такая история: мы выходим из кабака, к нам подходят менты и спрашивают: «Вы не могли бы побыть понятыми?» Это было в центре города, и там находился отдел милиции, занимавшийся наркотиками и грабежами — серьезными делами. У меня была местная пятигорская прописка, и я пошел, а приятель мой ушел. Все это длилось очень долго. Я говорю ментам: чуваки, поздно уже, мне домой пора. А они взъерепенились и говорят: «От тебя пахнет алкоголем, сейчас в трезвяк поедешь!» И поехал. А я вроде как им помочь собирался.

Я тогда учился на юрфаке и начал копать: как вообще таким образом задерживать могут? Оказалось, был подзаконный акт, по которому можно было по административке арестовать человека в пьяном виде. А они мне втирали, что я был в нетрезвом виде, и это совсем не одно и то же. В этом акте есть пояснение, как определить, пьяный человек или нет: он нарушает общественный порядок, кричит, нецензурно ругается, неопрятно выглядит. Но неопрятно выглядит — это как? Просто: мусора же всегда одеты как военные — пуговка к пуговке. А расстегнул куртку — и для них уже выглядишь неопрятно.

Сама система вытрезвителей, наверное, в больших городах и приносила какую-то пользу, но в регионах это был полный треш, рэкет. Я уверен, что если ее возродят, никакого нормального освидетельствования нетрезвых проводиться не будет, и все пойдет по накатанной. Будут точно так же хватать где ни попадя, рядом с кафе. Мусора будут подъезжать, впаивать нарушение общественного порядка ни за что у заведений общепита — стоит только отойти метров на пять. Если все это переведут на коммерческую основу, будет еще хуже — в советское время в основе вытрезвителей лежала хоть какая-то идея помощи людям, а тут это будет чистый бизнес.

«Плевать, куда попасть в таком состоянии. Какая разница?»

Константин Иванов (имя изменено по просьбе героя), Чебоксары:

Все случилось в Чебоксарах. Я гулял в центре, сел на маршрутку до дома, перепутал номера по пьяни и поехал не в ту сторону, а до города-спутника — Новочебоксарска. Состояние мое оставляло желать лучшего — я вообще очень плохо помню, что происходило. В маршрутке я уснул. Как потом выяснилось, водила пытался меня разбудить, но у него не получилось, и он меня просто вытолкал и бросил в траву. И там меня заметила скорая, остановилась, бригада якобы поняла, что я бухой, и повезла в трезвяк (это я уже потом узнал).

Просыпаюсь я в трезвяке — в трусах, в темном помещении. Кроме меня в этой комнатке никого не было. Это была не палата, а по сути камера с лавкой, но это точно была не ментовка. Я знаю, как ментовка выглядит.

Стучусь в дверь — мол, что за фигня, где я вообще нахожусь? А мне говорят, чувак, ты в трезвяке, в Новочебоксарске. Я отвечаю: [*****], забавно! Они сами взяли мой телефон, нашли номер мамы, позвонили ей, она позвала брата, тот приехал за мной, заплатил штраф 500 рублей и забрал меня. Я пошел в банк, оплатил и вроде бы принес им квитанцию.

Если говорить о системе трезвяков — был бы там медперсонал, делали бы капельницы и все остальное, то попроще бы пьяным было. Вообще говоря, мне на самом деле плевать, куда попасть в таком состоянии. Какая разница? Хотя, конечно, трезвяк лучше, чем ничего.

«Он же абсолютно трезв!»

Сергей Миненко, Дмитров:

Это было во времена моей панковской юности, когда я только увлекся алкоголем, и мы предпочитали с моим приятелем Френчем, с которым учились в одной группе в институте, прогуливать пары и вместо этого пить водку. Чаще всего это заканчивалось тем, что мы ложились где-нибудь на травке возле Дворца культуры и отдыхали.

Мы тогда не умели пить, нам было лет 18-19. Естественно, мы ничего не жрали, брали бутылку водки и какой-то запивки. Денег ни у кого не было. Поэтому мы пили всякое говно, хватало нас не сильно надолго и, конечно, мы были вдрызг пьяны.

В вытрезвитель я попадал несколько раз. Такое ощущение, что у ментов была какая-то разнарядка — как сейчас они ходят и ищут людей, которые пиво пьют или курят на детских площадках. Понятно, что никому это не нужно, но у них стоит, видимо, какая-то планка, которой они должны достичь.

Однажды меня забрали в вытрезвитель два раза за день, когда я был абсолютно трезв. Я шел со дня рождения мамы, где я выпил, может быть, бокал шампанского. Вызвал такси, было 9 февраля, жуткий мороз, поехал домой от ресторана, вышел из машины, сказал таксисту, чтобы он не заезжал во двор. И через две секунды передо мной останавливается «бобик», выходят менты и говорят: «Мужчина, да вы пьяны! Поехали в вытрезвитель». Понятия не имею, почему. Может, от меня немного вином пахло.

Я спорил с ними, говорил, что ехал на такси с дня рождения, и если бы даже я был пьяный, то такси все равно довезло меня до дома. Им было на эти аргументы все равно, меня повезли в трезвяк. Там сидела в приемной бабка, которая, как всегда, заставила меня пройти эти постоянные процедуры — присесть, дотронуться пальцем до носа, пройти по прямой линии. И она говорит ментам: «Ребята, а чего вы его привезли? Он же абсолютно трезв!» Они отвечают: «Ну не знаем, нам показалось, что пьян…» — «Давайте, отпускайте его!»

И меня отпустили, а трезвяк находился минутах в сорока от моего дома. Я же специально на такси ехал, чтобы по морозу не ходить. Говорю ментам: «Ребята, может, довезете меня до дому-то?» А они: «Иди ты на хер!» И я пошел домой. А пока я шел до дома, передо мной остановился другой «бобик», вышли менты и говорят: чувак, ты пьян, поехали в трезвяк! На что я им ответил, что я только что оттуда, и мне там сказали, что я трезв, так что извините. Они такие: «А, ну ладно…» — и во второй раз не повезли. Это стало отличной отмазкой от ментов на некоторое время. Когда они тормозили меня пьяного, я всегда говорил, что я только что из трезвяка, и меня не забирали.

Перед всеми остальными дмитровскими алкоголиками у меня было большое преимущество, потому что в вытрезвителе работал мой друг Дубина — басист панк-рок группы «XL». И работал при этом милиционером. Панк-мент. И каждый раз, когда нас забирали, оформляли и засовывали в эту клетку, приходил Дубина, открывал ее и пересаживал нас через забор. Мы успешно перелезали, шли за очередным пузырем и продолжали веселиться. Вообще, меня забирали раза четыре или пять, из которых только пару раз я был по-настоящему пьян, и все эти разы Дубина меня пересаживал через забор — и я спокойно шел домой.

Никакой пользы эта система, конечно, не приносила. Какая польза? Еще раз повторюсь, они работали по разнарядке. Я там встречал людей, которых нельзя принять за откровенно пьяных, даже встретив на улице. Таких вечерами можно в Москве встретить сотнями, гуляющими между клубов и не приносящих никому неудобств. И, конечно, вот эта унизительная процедура: раздевайся, сядь, пройди…

Все запретительные меры предназначены для того, чтобы менты ходили и ставили себе «палочки» за задержание. Я был в Париже, сидел на лавочке, пил вино с подругой. Мы довольно негромко разговаривали, так как были достаточно навеселе, но не пьяные, и у нас был батон — мы его крошили и кормили голубей. И тут к нам подходят парижские менты, начинают говорить по-французски. Мы им: «English please!» Тогда они на английском очень вежливо предупреждают нас, что здесь нельзя кормить голубей, потому что рядом стоят памятники, а птицы на них потом гадят. Пожелали приятного отдыха и ушли. Хотя во Франции тоже запрещено пить алкоголь! Просто они увидели: сидят мальчик с девочкой, не приносят никому неудобств, ведут себя культурно. Да, они пьют вино, ну и что?

«Я сопротивляюсь — и получаю удар в душу»

Виктор Соколов (имя изменено по просьбе героя), Воронеж:

Все эти случаи — слабоумие и отвага. Хотя, честно говоря, не думаю, что их можно было избежать. Первый раз все случилось из-за коварства нашей доблестной милиции в 1994 году. У нас тогда открылся первый рок-клуб Feedback, находившийся в подвальном помещении в центре города. Наши милиционеры, как известно, неформалов не любят — а это, собственно, как раз и был клуб именно для неформалов. Поэтому напротив — через дорогу, в арке — практически всегда стояла и ждала своих «клиентов» милицейская машина.

Сотовых телефонов тогда не было, и получилось так, что мне нужно было отзвониться домой, сказать, чтобы меня сегодня не ждали, а городской телефон, который был внутри клуба, поломался. Выбежал до ближайшего автомата я в одной рубашке — а тогда был то ли январь, то ли февраль. Да, вполне себе навеселе, но не сказать, чтобы вдрызг. Нормальный, в общем, был.

Отзвонился, возвращаюсь, не ожидая никакой подлости, — а вход в наш подвал уже преграждает милицейский «бобик». Пытаюсь его обежать, но с другой стороны открывается дверь, и мне просто блокируют вход. Если бы успел внутрь попасть, то меня бы, скорее всего, отбили.

А дальше вот как: меня пытаются забрать в «бобик», я возмущаюсь, пытаюсь сказать, что, мол, вы чего делаете, тут 20 градусов мороза, а я в одной рубашке, немножко не то вы творите! Они такие: да ты чего, мы тебя ненадолго забираем — коварный такой расклад получается. Сажусь, и тут вместо РУВД меня везут в вытрезвитель, который находится буквально в трех домах от клуба, в подвальном помещении.

Скажу так, не самое лучшее впечатление у меня сложилось об этом месте. У меня почему-то вход в это помещение, отделанное кафелем, ассоциировался с тем, что меня в морг будут упаковывать. Все это было с каким-то некрооттенком. Женщины в белых халатах, усатые милиционеры — смесь некрофилии и совка.

Сначала, впрочем, я даже какой-то определенный кураж словил по той причине, что менты уже много народа с клуба нахватали, и все стояли в ожидании своей участи. Обнимались, возмущались, мол, как же так… Я логически подумал по поводу того, что произошло, и понял, что это, скорее всего, была какая-то разнарядка — наловить таких дикобразов, как мы.

Мне говорят: раздевайся. Ну, понятно, это же вроде как палаты, а не камеры. А я не хочу раздеваться! Тогда с меня начинают прямо срывать рубашку. Милиционер видит у меня на ремне пряжку с немецким орлом и надписью Gott mit uns (как я помню, там даже никаких свастонов не было, просто вот такая вещь, ура-патриотизм и все такое, как тогда модно было у националистов старой закалки), пытается отнять, чтобы описать. Я сопротивляюсь — и получаю удар в душу, тут же отлетая вперед по коридору.

Потом, раздев, меня запускают в палату, где теплятся какие-то тела рядом, отсыпаются — мужчины, которым даже далеко за 45 лет, ближе к пожилому возрасту. Стоят какие-то тазики и пластиковые ведра для тех, кого, может быть, тошнить начнет. Фраза «холодно, как в трезвяке» — это чистая правда. Там, конечно, был не дубак, но очень прохладно.

Начинаю стучать в дверь, чтобы меня выпустили, ссылаясь на то, что это недоразумение, что я, в принципе-то, трезв, да и вообще, какого черта! Ничего не выходит. Дальше у нас начинается перепалка с соседней камерой, поскольку, как оказалось, я кому-то своим стуком не давал спать. Покуражились, поругались — в общем, как я понял, за стенкой была душа родственная, которая меня знала.

Ну, а закончилось все тем, что из-за того, что я не желал сдаваться, меня повязали «на ласточку». Что такое «ласточка»? Это две парашютные стропы, пропущенные под кушеткой, на которой они зафиксированы. Тебя кладут на живот, выгибают, и этими стропами связывают руки и ноги. То есть ты фактически на мостик становишься.

В общем, связали меня, и я потом еще долго не чувствовал свой большой палец — они сами уже испугались, когда увидели, что у меня руки посинели. Я, естественно, тогда уже вошел в раж и обкладывал сотрудников трезвяка последними словами — орал, что они фашисты из концлагеря, пытался всячески их раздраконить и оскорбить, проводя всевозможные такие аналогии.

Наутро, отпуская, мне прочитали обличительную речь в советском стиле, как на партсобраниях. Мол, нехорошо себя так вести, вы позорите честь гражданина России, больше так себя не ведите — короче, такая формалистская бубнежка. И выписали мне штраф. Я просто кивал — что мне еще было делать, я ж слинять поскорее хотел.

Я был в одной рубашке, и ехать мне до Юго-Западного района — не самая лучшая перспектива. На счастье, один из сотрудников клуба жил рядом, во дворах. Я пробежал где-то полторы остановки по морозу. Как я не схватил воспаление легких — не знаю, все на адреналине и стрессе. Забрал у него ключи, оделся и поехал домой. Так феерично я в первый раз посетил заведение под названием вытрезвитель.

***

Во второй раз я попал в вытрезвитель году в 1997-м, так что в этой карьере у меня был достаточно большой перерыв. Здесь все банально и объясняется именно слабоумием и отвагой. Мы с приятелями пошли на футбольный матч нашей городской команды, которую очень тепло и нежно любили.

Весна, мы решили открыть футбольный сезон, неплохо попили крепкого пивка — называлось оно «Монарх», странное такое пиво. Разгорячились, и воздух свободы ударил профессору Плейшнеру в голову. Я высвободился не на шутку, в отличие от коллег. Сняли меня практически с нашей фанатской трибуны.

Тогда, к счастью, наша милиция еще не практиковала такое ярое отбивание калек, как сейчас. Я не понравился товарищам милиционерам из-за своей крайней ушатанности. Меня взяли под белы рученьки и спустили в подтрибунное помещение, а оттуда вывели на улицу. Понятное дело, на футболе не было дефицита патрульных машин.

Каким-то странным образом, хоть это и было в центре Воронежа, меня почему-то повезли не до ближайшего трезвяка, который находился сравнительно недалеко (и который, забегая вперед, я «пробил» следующим), а в культовый вытрезвитель на улице Конструкторов в Юго-Западном районе. Культовый (это в переносном смысле, конечно) — потому что у меня многие из знакомых музыкантов нет-нет, да хотя бы раз в жизни его «пробивали».

Говорили, что там достаточно лютующая милиция. Через какое-то время туда вызвали моих родителей — посмотрели, что парень молодой… Вероятно, в их мозгах осталась какая-то часть прагматизма, мол, на хрен нам сейчас вот этого вот держать, сейчас приедут, заплатят за него «выкуп».

Так и получилось, кто-то из родичей меня тогда вывез. Но тут другая проблема: у меня с собой была электронная записная книжка, похожая на калькулятор, и я без нее остался. Я на сто процентов уверен, что это менты ее увели. Я был не настолько ушатан, чтобы не помнить ничего. К тому же, у меня была железная ручка, реплика с Parker (я ее скорее как холодное оружие носил в кармане) — ее тоже не стало. Попытался как-то возразить, но менты развели руками и сказали: ничего не знаем, а значит, ничего и не было. Как я понял, опись вещей тогда не принято было делать.

***

Третий раз получился более смешным и достаточно коротким. К нам вернулся один из наших сокурсников, году в 2000-м, он был из города Надым. Его отчислили, а в моем университете восстановили. На нашем потоке учились парни с севера, из Мурманска и Кандалакши в основном, и денег у них было больше, чем у нас, обычных воронежских студентов, и поэтому мы решили отдохнуть достаточно культурно.

Пошли в кафе, отужинали с закуской и решили поехать дальше в клуб. Черт нас дернул ловить такси… Я сразу был против этой идеи — до клуба пройти нужно было буквально полторы остановки. Продышались бы, по зиме, по свежему воздуху.

Но мы начинаем тормозить таксо. Тормозим, тормозим и видим, что подъезжает «жигуль» шестой модели. А это оказалась милицейская машина без полосок. На ней нарисована сова, как у вневедомственной охраны. А у вневедомственной охраны очень плохая репутация в плане того, что они вроде бы имеют право пресекать, как сотрудники милиции, административные правонарушения, но все обычно сводится к тому, что они тупо шакалят, вымогают деньги у пьяных, чтобы их не забрали.

Увидев, что останавливается машина милиции (а все происходит на улице Комиссаржевской, где Патентная палата, дом с колоннами), мы начинаем тихонько уходить за колонны. Из авто выскакивают менты и начинают нас окружать. Получается нелепое подобие погони, хотя никто не убегает. Мы с приятелями всячески пытаемся закосить под шлангов, слиться с колоннами и сделать вид, что мы тут вообще ни при чем — местный пейзаж, не более того. Милиционерам же кажется, что мы наоборот от них убегаем. Именно это и стало причиной нашего задержания.

Посидели мы, поговорили, и они решили, что нас надо везти в трезвяк. И вот, мы поехали в мой третий трезвяк Центрального района, который находится где-то во дворах на Урицкого. Вызвали наших родителей, но Саша заплатил за нас штраф. Все свелось к тому, что мы ментам дали денег, и они нас отпустили — мол, все равно же за «гостиницу» надо платить, так давайте мы вам на лапу дадим.

Вышли, я родителям позвонил и сказал, что не знаю, зачем их вызвали, и что мы с приятелями продолжим кутить. Это мы, собственно, и сделали. Отправились в клуб.

***

Я считаю, что все должно быть по западному образцу, где полицейские могут помочь пьяному человеку добраться до дома. Что нельзя обворовывать, лезть к нетрезвому в карман — а это было повсеместно со стороны милиционеров. Совсем пьяного надо везти в больницу. По моему мнению, эти вопросы не должны быть в ведомстве МВД, а скорее — в ведомстве отделений наркологии в какой-нибудь клинике.

Я считаю, что это (возрождение вытрезвителей) станет карательной системой. Люди, которые пили, они и будут пить. Прежде всего, это будет «прикуром» системе МВД, которая могла бы отбирать людей и товарить их на деньги.

Народ у нас вообще меньше бухать стал. Реально ушатанных граждан я сейчас на улице не видел. У нас, когда боролись с пьянством во времена Горбачева, была пропаганда того, что алкоголь надо употреблять под хорошую закуску, создавать культуру употребления. А сейчас эта культура появилась сама собой, без всякого принуждения, когда люди обрели какое-то подобие достатка. Выбор напитков расширился. Странно учить людей употреблять алкоголь культурно, когда есть только водка, которую ты отбил с боем в очереди.

00:08, 17 января 2017

«Если умрет, я тебя убью!»

Фото: Валерий Мельников / РИА Новости

В Рунете набирает популярность акция #это_медик_виноват. Участники иронизируют над появившейся тенденцией во всех несчастьях винить врачей. Поводом стал инцидент в Петропавловске-Камчатском. На подъезде к дому пациента машину скорой заблокировала легковушка. Пока водители разбирались, кто кому должен уступить дорогу, больной умер. Министр здравоохранения Вероника Скворцова после заявила, что в случившемся есть вина медиков. По ее словам, в такой ситуации врачи могли бы выйти из автомобиля и бежать к умирающему. В профессиональных сообществах отмечают, что в конфликтных ситуациях медицинское руководство крайне редко встает на сторону врачей. А так как на традиционные жалобы чиновники уже не реагируют, коллеги предлагают обращаться к ним в стихотворной форме — сочинять короткие частушки. В сообществе «Злой медик» появилась подборка такого творчества: «Кошка бросила котят — это медик виноват»; «Доллар, санкции и войны — виноват врач участковый»; «Оторвали лапу Мишке, виноват злой докторишка». В беседе с «Лентой.ру» сотрудники скорой помощи и поликлиник рассказали о том, с чем им приходится сталкиваться в своей работе и почему медицинская профессия перестает быть уважаемой.

Михаил Николаев, анестезиолог-реаниматолог подстанции №6 города Волгограда:

Практически на каждом дежурстве возникают конфликтные ситуации. Я стараюсь максимально не реагировать на агрессивное поведение, быть подчеркнуто вежливым, сразу же приступать к работе. То есть дать понять, что я не ругаться приехал, а оказывать помощь. А если не сдерживаться и на ругань «зеркально» отвечать — до мордобоя недалеко. Агрессия порождает агрессию.

Ведь из-за чего чаще всего скандалят люди? Потому что долго ждут скорую. В Красноармейском районе Волгограда до мая 2016 года было 14 бригад скорой. Сейчас — 11. А объем обращений не уменьшился. У нас есть блог в интернете. Там недавно обсуждался случай, когда на 9 вечера по району скопилось 60 вызовов. Медики не справлялись. Свободных рук не хватало. Задержка может составить несколько часов. Я в 2011 году пришел на скорую, через год стал работать реаниматологом. После меня ни один новый врач на нашу подстанцию уже не приходил. Работы очень много, а вознаграждение — неадекватное. Я врач-реаниматолог с общим стажем работы на скорой более 10 лет на ставку со всеми премиями и надбавками на руки получаю 23-24 тысячи рублей.

Но если трезвым пациентам и родственникам еще можно что-то объяснить, до пьяных достучаться тяжело. Тут уже оцениваешь степень угрозы. В декабре 2015 года врача и фельдшера скорой под дулом пистолета несколько часов удерживал в заложниках пьяный пенсионер. В 2015 году на нашу бригаду с кулаками напал пьяный, раненный ножом парень. Ему не понравилось, что его взяли под локоть, чтобы помочь забраться в салон скорой. Мы вызвали полицию. Потом проконтролировали, чтобы дело дошло до логического завершения. Нападавшему присудили административный штраф. А осенью 2016 года на нашу бригаду с угрозами бросались двое нетрезвых парней. Пытались водителя вытащить из машины. Мы вызвали полицию. Сейчас ждем извещения о дате суда. Тоже административное дело будет. И надо понимать, что мы не вызываем полицию по пустякам. Например, когда пьяненький матом оскорбляет. Заострять ситуацию никому не хочется. Работать надо. К помощи полиции прибегаем, только когда есть реальная опасность.

В 2016 году активно обсуждали законопроект, в котором предлагалось приравнять медиков к полицейским и ввести дополнительную ответственность за нападения на медработников при исполнении. Эта бумажка ничем не поможет. Нападают на врачей люди с измененным сознанием: алкоголики и наркоманы. Разве остановит знание того, что они за это могут сесть в тюрьму или получить большой штраф? На полицейских еще и потому не бросаются, что у них есть оружие. А еще граждане прекрасно знают: тронешь полицейского, тебя в отдел заберут, а там хорошо поставлена система «профилактики». Мало не покажется.

А за нападения на медиков нет неотвратимости наказания. У нас в Волгограде почти все происшествия на скорой спускаются на тормозах. Все начинает вертеться, только если пострадавший сам начинает долбить полицию. Но не у всех хватает и характера, и терпения, а самое главное — времени это делать. Работы много. Наше начальство ко всем этим случаям никак не относится — ни позитивно, ни негативно. Помочь в конфликтной ситуации, отстоять честь работника, предложить помощь юриста — не предлагает.

Антон Казаров, фельдшер скорой помощи города Череповца:

За мои 8,5 лет работы на скорой с реальным физическим насилием со стороны пациентов я не сталкивался. Толчки, тычки — это я не считаю. Но угрозы — постоянно. Однажды пришлось проводить реанимационные мероприятия пьяному парню с тупой травмой живота. Его друг в это время держал надо мной топор и бормотал: «Если умрет, я тебя убью!»

Но для нашего руководства чем тише вокруг, тем лучше. Поэтому начальство в большинстве случаев пытается все истории замять. Главврачи медучреждений чувствуют себя князьями. И думают, что рядовые медики — их холопы, которые не имеют права ничего сделать без позволения. Тех, кто проявляет самостоятельность, начинают административно давить. Причем сценарии в регионах одинаковые.

Летом прошлого года в нерабочее время я принимал участие в телепередаче по теме безопасности врачей. Рассказывал, что предлагал нашему главному врачу оснастить бригады переносными рациями. С их помощью можно было бы незаметно подать тревожный сигнал прямо с места происшествия. До сих пор ничего этого нет.

После этого — началось. За две недели после эфира на меня поступило более 70 докладных от мелких начальников. Хотя в предыдущие годы у меня не было серьезных нареканий. После всех жалоб мне выносят подряд два дисциплинарных взыскания. Одно из них за то, что я обратился в полицию с заявлением на девушку, которая порочила меня в интернете. На нее заведено уголовное дело за клевету. Но мое руководство посчитало, что я поступил неправильно. Для наших начальников подчиненный всегда неправ. Потому что если будет прав, значит ошиблись они. Если приходит жалоба от населения, начальство обычно отвечает: все наказаны. Даже если заведомо жалобщик неправ.

Это очень щекотливая тема — отношение населения. Все же, наверное, слышали, что прошла оптимизация здравоохранения. Если по-русски говорить: сократили больницы и врачей. У нас почти на 400 тысяч жителей города и района есть одна больницы, куда скорая свозит всех пациентов. Бывает, что в приемном покое очереди. Потому что нет нужного количества врачей. Ну и общая моральная обстановка. Недавно в интернете все постили ролик, где женщина в поликлинике на коленях ползет на рентген. Кабинет находился на втором этаже, а лифт не работал. Это дико, что в медучреждении нет лифта. Но меня поразила и реакция окружающих. Кто-нибудь помог больной? Нет. Взяли мобильный телефон и начали снимать. И сказали, что врачи плохие. Начните сами с себя. Вот вам наше общество.

Геннадий Николаев (фамилия изменена), врач Всеволожской больницы Ленинградской области:

С хамством сталкиваемся регулярно. В большей степени это касается моих коллег, работающих в поликлиниках. Чаще всего пациенты давят на «Вы должны меня принять». А врач и так принимает каждые 10 минут вместо 20. А есть специалисты, которым на прием одного пациента администрация отводит пять минут по талонам. При этом пациент может прийти без очереди и талона, зайти и сказать: «Мне плохо, вы должны меня принять». И если что, начинает скандалить. А врач принимает по талонам, если он примет вне очереди, значит, ему придется выгнать кого-то, кто в этой очереди стоял. Думаете, наше начальство в таких ситуациях защищает нас? Ничего подобного! Пациент сразу идет к заведующей поликлиники, та, в свою очередь, наезжает на врачей. Пациент хамит, говорит: «Я вас проучу, вы тут деньги получаете». В Ленинградской области, к слову, зарплата врача небольшая — 18 тысяч рублей. Более того. Руководитель советует тем, кого не приняли, жаловаться. Несколько дней назад два пациента написали заявление на врача, который отказался их принимать без талона. И на основании этого врачу объявят выговор. Значит, он лишается премии на целый год. Это небольшие деньги, но все равно дополнение для семьи.

Во всех конфликтных ситуациях врачи оказываются крайними. Мы создали независимую профсоюзную организацию и пытаемся вмешиваться, чтобы защитить врачей. Пока у нас ничего не получается. Нас просто игнорируют и посылают лесом. Докторов, которые пытаются отстаивать свою честь и достоинство, не молчать — наказывают, лишают премии и вынуждают уйти. А у нас и так не хватает специалистов. На девять участков всего три педиатра, остальные ушли из-за такого отношения. Разве это называется качественной доступной медицинской помощью?

Самому незащищенному слою населения — детям — не хватает врачей. Узких специалистов попросту нет. Но во всех этих грехах винят самих медиков, а еще регистратуру. Там сидят девушки, они как на передовой, на них орут пациенты: «К вам не попасть! Талонов нет! Совсем обнаглели!» Они пишут жалобы, главврач дает нагоняй, кричит и говорит, что должны были перенаправить к другим специалистам. А к кому перенаправить-то? У нас вместо педиатра в приемном отделении работал невролог, прятал бейджик. Иногда просто интерны работают вместо врачей, хотя у них нет сертификатов. Зато в Минздрав администрация отправляет отчеты о том, что у нас дежурят два педиатра. Да у нас ни одного нет. Работа поставлена так: руководство должно показать, какие они эффективные менеджеры. Никто же не проверяет эти слова, все на бумаге. Неудивительно, что пациенты обозленные, их можно понять.

Павел Рыжов, фельдшер детской поликлиники №68 Санкт-Петербурга:

У нас в марте прошлого года случился неприятный инцидент. Были на вызове у больного ребенка. После того как закончили, спустились к машине, чтобы ехать к следующему пациенту. Наш водитель начал сдавать назад. В это время в машину постучали. Я открыл окно и получил удар кулаком в лицо. Мы сначала даже и не поняли, что происходит. Напавший был сильно пьян. Вероятно, наша машина ему мешала. Несмотря на невменяемое состояние, думаю, этот человек вряд ли осмелился бы так себя вести, если бы на его пути стоял экипаж сотрудников полиции или МЧС.

В июле дело об этой драке рассматривалось в мировом суде Санкт-Петербурга. Нападавшему вменялись побои из хулиганских побуждений. Однако судья пришла к выводу, что нападавший общественный порядок не нарушал. Его полностью оправдали. Даже штрафа административного не присудили.

Коллеги также сталкивались с неадекватными людьми. Однажды родитель одного из пациентов с порога начал кричать на врачей, мешал осмотру. До рукоприкладства не дошло, но тон был очень оскорбительный.

Негатив по отношению к врачам понятно откуда берется. И не последнюю роль играют в этом СМИ. То и дело встречается информация — там пациент умер, здесь не успели спасти. И все это без объяснения, почему так происходит. Получается как бы, что виноват исключительно врач. Ну и конечно, сама система здравоохранения к этому подводит. Если в поликлинике пациент просидит полтора часа в очереди к доктору, то естественно, обозлится.

Понятно, что систему быстро настроить не получится, но Минздрав мог бы запустить социальную рекламу по телевидению, в которой бы объяснялось, что такое медицина, кто такой врач, что и в каких условиях ему приходится делать.

Анастасия Чеповская
Наталья Гранина

Обсудить

Ссылки по теме

lenta.ru, 13 января 2017

lenta.ru, 13 января 2017

lenta.ru, 15 января 2017

Юные экономисты спорят с министром экономического развития РФ Максимом Орешкиным. Молодые дипломаты выставляют оценки Сергею Лаврову, главе российской дипломатии. Фредерик Бегбедер и Сергей Безруков выступают на одной сцене перед многотысячной аудиторией. Самые занимательные эпизоды XIX Всемирного фестиваля молодежи и студентов — в репортаже «Ленты.ру».

Советы от французской задницы

— Берегите головы, — призывает девушка в длинном сером вязаном платье, пробираясь между плотно сидящими на полу. — Берегите ноги. Берегите все. Я иду!

Зал на две тысячи мест полностью заполнился минут за пять. Даже после того, как из-за наплыва желающих помещение заменили на более вместительное, менее расторопным пришлось занимать места на полу в проходах.

— Кого дают? — интересуется прибежавший вместе со всеми Гаит Салман, общественный активист из Латакии, Сирия. Имя Фредерика Бегбедера — «a famous French writer», поясняет студентка Ольга из Йошкар-Олы, — ему говорит немногое. «A great Russian actor» Сергей Безруков — и того меньше. Салман покидает зал, сопровождаемый благодарностями Ольгиных подруг, которым не досталось места.

— Владеющий миллионами умов и сердец по всему миру Фредерик… Бербедер! — объявляет модератор.

— Не знаю, что такой старикан и алкаш, как я, делает на фестивале молодежи, — говорит 52-летний Бегбедер, на всякий случай представившись самостоятельно. После чего читает изящное эссе, подготовленное к встрече. По Бегбедеру, в 20 лет надо больше гулять и меньше учиться в университетах.

— Слушайте хорошую музыку, общайтесь с людьми, учитесь соблазнять, одеваться… И побольше путешествуйте, пока молоды, — отмечает писатель. — Потом будут дети, вы станете заниматься ими.

Второй совет Бегбедера еще радикальнее: «Вон из Facebook, читайте книги».

— Русские в зале есть? — интересуется автор «99 франков», наблюдая лес рук. — Поздравляю вас, вы все счастливчики. У вас есть великая русская литература, причем в оригинале…

И «Эжен ОнежИн», и «Анна Каренина» (героиня Толстого, в отличие от героя Пушкина, сохранила русское произнесение своего имени) — по мнению Бегбедера, книги о том, как «мы влюбляемся не в тех».

— От такой любви можно умереть. Или стать поэтом. Или жить дальше, — предлагает варианты писатель.

Последний совет французского алкаша молодым — не слушать никаких советов. «Особенно от старой французской задницы типа меня», — подытожил Бегбедер. Аплодисменты, переходящие в овацию, — затем слово берет Сергей Безруков. Ответственность художника — как «спички в пороховом погребе». Похвала «Нелюбви» Звягинцева и «Аритмии» Хлебникова: «Шоковые, хирургические инструменты художнику тоже необходимы». И блестящее прочтение «Мира» Максимилиана Волошина — надо полагать, в качестве альтернативы безответственности как таковой:

«С Россией кончено. На последях
Ее мы прогалдели, проболтали…».

О тонкостях древнейшей профессии

— Россия никого не учит жить, — говорит министр иностранных дел Сергей Лавров, открывая на фестивале Глобальный форум молодых дипломатов. — Мы поддерживаем взаимовыгодный диалог, не пытаясь что-то навязать. Мы вообще никому ничего не навязываем, это основной принцип нашей внешней политики.

— Вы мастер высшего пилотажа! — берет слово студент-дипломат из РУДН, представитель Чада. — Ваши учителя дипломатии поставили бы вам пять с плюсом!

Работа российского МИД в Центральной Африке — «честно, простите» — при этом оценена лишь на пять с минусом. Сергей Лавров, впрочем, благосклонно принимает и ту, и другую оценку.

— Ну нет у нас ни производства, ни инфраструктуры, — описывает реалии своей страны гость из солнечного Чада. — Но у нас есть полезные ископаемые. И молодежь, которая, я уверен, может поддержать политику Владимира Путина!

— Нас связывают десятилетия общей истории, — отвечает министр Лавров. — Прежде всего — борьбы с колониализмом и его наследием. Сейчас нам надо выяснить, как прекрасный уровень политических взаимоотношений перевести в партнерскую плоскость. Этим и будем заниматься.

Несколько столетий доминирования Запада, по мнению Сергея Лаврова, заканчиваются. Теперь тем, кто привык доминировать, придется договариваться «не о сольных выступлениях, а в рамках общей партитуры, концерта мирового сообщества».

— И сейчас многие спорят о том, — говорит Сергей Лавров, — какая профессия древнейшая. Конечно же, дипломатия! Потому что до того, как все произошло, надо было сначала договориться. Кстати, — Сергей Викторович смотрит в камеры, — это же касается и журналистики.

«Хуже, чем в казино»

«С вами фотографируются больше, чем с иными рок-звездами», — говорит ведущий Кирилл Токарев Максиму Орешкину, министру экономического развития РФ. На встречу «Недетские вопросы об экономике» пришло в три раза больше зрителей, чем записалось, к неудовольствию последних. Вроде сотрудницы Сбербанка Екатерины, от которой Максиму Станиславовичу приходит вопрос о стратегиях успеха, — нужно ли действовать по правилам или полагаться на наглость.

— Нужно уметь говорить, слушать и воспринимать информацию. В сотрудничестве и совместном развитии, — примиряет «легальных» и «нелегальных» участников встречи Максим Орешкин.

Попав на встречу к главному по экономике, иные участники продолжают проявлять чудеса предприимчивости. «Мы можем поставить три десятка успешных проектов, которые могут быть сверху внедрены в другие регионы», — обращается к министру глава одного из молодежных стартапов в помощь технологичным предпринимателям. Но Максима Орешкина просто так на федеральную поддержку не развести. Особенно на поддержку тому, что, согласно самой заявке, вроде как уже успешно — и при этом все еще нуждается во внедрении сверху.

— Сейчас во многих регионах избраны молодые, современные губернаторы, — советует министр соискателю поддержки.

За короткий срок Максим Орешкин рассказывает собравшимся об экономике, в которой вскоре придется жить. На производство, напоминает министр, уже сейчас приходится лишь около 40 процентов добавленной стоимости — «размазанной по длинной цепочке, от сырья и до сборки». Остальные 60 — на то, как придумать что-нибудь (инновации) и познакомить публику с товаром (маркетинг).

— Соответственно, — говорит министр, — меняются ценности. Роль владения квартирами, машинами и прочим снижается, уступая место самосовершенствованию и самовыражению. Поколение смартфонов дома только ночует, для него важен комфорт всего города. Ведь большее время молодой человек проводит на лекциях, в парках, в кафе… Экономика городов уже в значительной степени независима от экономики государств, где они находятся.

Под конец речь не может не зайти о криптовалютах. В частности, о биткоине, который, как замечает очередной студент ВШЭ, пробивает исторические максимумы.

— А потом падает очень сильно, — возражает Орешкин.

— Но потом поднимается, — не сдается молодой оппонент министра.

— И опять падает, — меланхолично парирует министр.— Десятки процентов вверх, десятки процентов вниз… Хуже, чем казино. Тем, кто не умеет профессионально работать с финансовыми рисками, едва ли надо давать возможность инвестировать в столь волатильные инструменты. Можно остаться без всего.

Блокчейн-технологии следует поставить, по мнению министра, на бесспорную пользу обществу. «Смарт-контракты, — приводит пример Орешкин. — Прежде всего при торговле недвижимостью. Эта технология убирает лишних посредников между покупателем и продавцом, риелторы станут не нужны». В России нечто подобное, надеется Максим Станиславович, появится уже в 2018-м.

Гости молодежного фестиваля, задача которого консолидировать левые силы в борьбе с капитализмом и империализмом, покидали аудиторию воодушевленными и долго еще обменивались мнениями в кулуарах.

В Крыму подводят итоги III Ялтинского международного экономического форума (ЯМЭФ). На полях ЯМЭФ были подписаны соглашения на сумму, превысившую 100 миллиардов рублей. Есть и нематериальный эффект: зарубежные участники форума выступили с инициативой создать Международный клуб друзей Крыма. Об итогах форума и о том, куда и как сейчас развивается бизнес в России, «Лента.ру» поговорила с сопредседателем «Деловой России», председателем правления фонда ЯМЭФ Андреем Назаровым.

«Лента.ру»: Андрей Геннадьевич, президент России и правительство страны не раз ставили задачу развивать малый и средний бизнес. Тем не менее количество малых и средних предприятий в России остается небольшим. Хотя бюрократических барьеров все меньше. В чем причина такой ситуации, на ваш взгляд?

Назаров: Для того, чтобы уверенно оперировать количественными показателями в этой области, желательно понимать, сколько малых и средних предприятий реально работало и работает. Иначе можно получить не вполне корректные данные: например, был период, когда многие регистрировались как предприниматели, но предпринимательской деятельностью не занимались. Потом налоговая начала проверять такие компании, и собственники, которые регистрировали малые предприятия «на всякий случай», стали ликвидировать свои формально зарегистрированные ИП и юридические лица. Статистика показала уменьшение количества субъектов малого бизнеса, но рынок ничего не почувствовал, потому что реально они никогда не работали. Статистика по предпринимательству как маятник — сначала в одну сторону, потом в другую. По нашим данным, процент открытых новых и закрытых старых предприятий примерно одинаков.

Отток, который происходит сейчас, — это приведение рыночного сектора в состояние, адекватное сложившейся ситуации. Мы много говорим о том, что у рынка есть внутренний регуляторный механизм, и когда он вдруг включается — пугаемся. На самом деле это чисто технические моменты, а не то, что бизнес разоряется.

Как вы считаете, какие инициативы со стороны государства требуются для того, чтобы условия для ведения бизнеса становились еще мягче?

У бизнеса есть ряд требований, которые, если их выполнить, помогут создать более комфортный бизнес-климат. Мы об этом говорили на пленарном заседании ЯМЭФ.

Во-первых, есть необходимость совершенствования российской юрисдикции, чтобы она стала более комфортной и отвечающей современным требованиям инвестиционного процесса. Прежде всего надо продолжать работу над гармонизацией уголовного законодательства для создания более безопасных условий ведения бизнеса. Оно улучшилось за последние несколько лет, но пока далеко от идеала. Еще не исключена возможность возбуждения уголовного дела против предпринимателей при отсутствии состава преступления. Типичный пример — когда как уголовное дело рассматриваются случаи неисполнения договора, хотя для этого существует арбитражный суд. Надо в принципе исключить возможность необоснованного уголовного преследования, потому что именно такие факты загоняют бизнес в офшоры, заставляют сворачивать предпринимательскую деятельность или не позволяют ее начать.

Во-вторых, требуется ослабление контрольно-надзорных функций государства. Анализ, сделанный открытым правительством совместно с бизнес-объединениями, показал, что количество проверок и контрольных служб существенно превышает необходимое. Это мешает развитию бизнеса. Работа в этом направлении ведется, но ситуация тоже далека от идеальной.

Что еще важно для развития бизнеса?

Если говорить о других направлениях, то очень важна для развития бизнеса финансово-кредитная политика государства. Об этом мы тоже говорили на форуме. Сегодня процентные ставки высоки, и редко кому доступны «длинные» деньги. В результате нужные для страны бизнесы или производства лишаются инвестиционной привлекательности. Существующие процентные ставки, по большому счету, не дают предпринимателю возможности остаться с прибылью.

Важный аспект — создание работающих мотиваторов для выхода из серой зоны 20 миллионов предпринимателей. Такими мотиваторами могли бы быть налоговые каникулы, проведение налоговой амнистии, а также уменьшение налоговых ставок для бизнеса.

Вот в Крыму есть свободная экономическая зона с уникальными налоговыми ставками. Но количество резидентов гораздо меньше, чем могло бы быть. Наше изначальное предложение заключалось в том, чтобы СЭЗ Крыма была в границах всего полуострова, а не только для тех резидентов, которые зарегистрировались. Все предприниматели, работающие в Крыму, должны жить по особым комфортным условиям, потому что переход от одной юрисдикции к другой во всем мире занимает от 5 до 15 лет, а у нас этого времени нет. Чтобы процесс шел быстрее, правила должны быть особыми. И все предприниматели без исключения здесь должны пользоваться льготными условиями.

Как вы оцениваете инвестиционный климат в Крыму? Он улучшается? Какие главные препятствия сегодня существуют, помимо санкций?

Недостаточность банковского финансирования из-за многих ограничений — это раз. Переход из одной юрисдикции в другую требует времени для развития соответствующих навыков — это два. Третье — появилась новая нормативно-правовая база, к ней должны привыкнуть и чиновники, и бизнесмены. Ну и четвертое — европейская санкционная политика многое усложняет.

Все эти моменты сдерживают развитие. В противовес есть свободная экономическая зона. Если бы она действовала на территории всего Крыма, эти издержки и возможности были бы взаимно сбалансированы.

Какие отрасли бизнеса, на ваш взгляд, могут выступить катализатором для возникновения новых предприятий и развития бизнес-среды в целом?

В первую очередь строительная отрасль, особенно жилищное строительство. В Крыму раньше довольно мало строили. Да и нынешние 280 тысяч квадратных метров введенного жилья — это совсем немного. Есть над чем работать. Развитие строительства традиционно дает толчок для двух десятков смежных отраслей. И я уже не говорю о том, что жители смогут решить застарелые жилищные проблемы. Будет много жилья — ниже будут цены. Сейчас в Крыму появляется ипотека. Она только-только начинает работать из-за того, что на нее мало выделяли. А нужно, чтобы она работала без перебоя, чтобы, как в материковой России, каждый второй мог купить по ипотеке жилье. Мы работаем над тем, чтобы была снижена процентная ставка и стоимость ипотеки, и это стало доступно большему количеству людей. Вот, навскидку, локомотив, который может потянуть экономику Крыма в светлое будущее.

Помимо строительства, естественно, сельское хозяйство и виноделие. Ими интересуется каждый второй приезжающий на форум в Ялту иностранец. Я на сто процентов уверен, что это получит продолжение. Уже сегодня есть первые результаты.

Гостинично-туристический бизнес способен на многое. Гостиниц не хватает ни в Симферополе, ни в целом по Крыму. Турбизнес здесь только предстоит развивать, потому как поток в 8 миллионов туристов в год может возрасти, если будут обеспечены качественные условия для проживания. Вот сейчас в Симферополе строится уникальный аэровокзал. Рядом с ним будет и аэроотель, решение о его строительстве уже принято. А когда мост (через Керченский пролив — прим. «Ленты.ру») заработает, приедут и те, кто по каким-то причинам не могли прилететь на самолете.

Вот те направления, по которым, в том числе в рамках ЯМЭФ, шли не просто разговоры, а подписывались соглашения и контракты.

А где в текущих условиях предпринимателям искать инвестиции?

Если говорить о жилье, то в Крыму инвесторами могут быть как банки, так и граждане, потому что они могут выступать дольщиками по 214-му федеральному закону. А если говорить в целом о России, то население сегодня располагает накоплениями примерно в размере 23 триллионов рублей, которые могут быть направлены в виде инвестиций. Плюс государственные программы, сейчас формируемые для Крыма и уже работающие в целом по России.

Я уверен, что достаточно быстро, пусть не мгновенно, не за три-четыре месяца, может, но за три-четыре года, это все заработает. Конкуренция в Крыму пока поменьше, а интерес повышенный, поэтому инвестиции придут достаточно быстро. А в случае отмены международных санкций и других политических ограничений здесь будет инвестиционный бум.

Нынешний Ялтинский форум по цифрам обошел предыдущий?

Обошел, точно! В прошлом году было подписано соглашений на 70 миллиардов рублей. В этом мы ожидали около 100 миллиардов рублей. В итоге получилось больше 100 миллиардов. Я уже не говорю о тех результатах, которые мы деньгами не меряем. К примеру, то, что иностранцы предложили создать Международный клуб друзей Крыма, это уникальное предложение, которое закреплено на бумаге. Будет международная ассоциация друзей Крыма, и это никак деньгами не измерить. Наши иностранные участники, по сути, на всю жизнь себе ставят клеймо «Я люблю Крым!». Соответственно, они точно будут друзьями всю жизнь. И таких неденежных, положительных итогов у форума множество.