Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Он потерял отца, а теперь его сердце может не выдержать: Владислава спасет операция
Влад живет в подмосковном Наро-Фоминске. Ему 15 лет, он курсант Московского суворовского училища. Полтора года назад из-за осложнения после ангины у мальчика развился порок сердца, комбинированное поражение сразу двух клапанов — митрального и аортального. В результате сердце не выкачивает кровь полностью и увеличивается в размере — это угроза для жизни. Спасти ребенка может протезирование сердечных клапанов. Но денег на дорогую операцию в семье нет. Папа Влада, офицер-танкист, умер в прошлом году, мама одна воспитывает трех сыновей.
Когда у курсанта первой роты Суворовского училища Влада Бурлакова заболело горло, он решил терпеть. В конце концов, он сын танкиста, а папа учил его, что трудности закаляют характер. И Влад терпел, никому не жаловался, даже друзьям по роте. Но когда терпеть стало невозможно, мальчик решил обратиться в медпункт.
— Как не стыдно! — упрекал Влада врач. — Ты же будущий офицер, а устраиваешь симуляции!..
Всю следующую ночь Влад не мог заснуть. В горло, казалось, воткнули нож и там его и оставили. Боль не проходила — напротив, с каждым днем нарастала все больше и больше. Влад уже не мог ни есть, ни пить. «Было такое ощущение, что ты не хлеб, а гвозди глотаешь», — вспоминает суворовец.
Когда Влад позвонил домой маме Наталье, она не сразу узнала голос сына: «Что случилось? Срочно иди к врачу и не уходи, пока тебе не осмотрят горло», — приказала она.
— Я по голосу поняла, что сын болен, — рассказывает Наталья. — Какая симуляция?! Владик бредил этим суворовским училищем с первого класса! Чтобы туда поступить, они со старшим братом Володей каждый день в любую погоду бегали кроссы, подтягивались на турнике и отжимались. Не говоря уже о подготовке к экзаменам, которые надо было сдать на отлично. Конкурс — 40 человек на место! Оба поступили и везде старались быть первыми…
Вскоре врач из училища позвонил Наталье и попросил забрать сына домой, поскольку в медпункте не было нужных лекарств для лечения.
В подмосковном госпитале при военном городке, где жила семья Влада, ему поставили диагноз «ангина».
— Почему вы раньше-то ко мне не пришли? — накинулся педиатр на маму. — Горло очень запущенное!
Почти три недели Влад лечился дома, а потом вернулся в училище. Казалось, что проблемы позади. Но весной прошлого года мальчик сильно простудился и снова лечился дома. На приеме в военном госпитале в Наро-Фоминске педиатр услышал шумы у него в сердце и рекомендовал сделать УЗИ. Но обследование пришлось отложить: в семье случилось несчастье — умер отец Влада…
Во время летних каникул мальчик почти не выходил из дома и без конца пересматривал видеозапись военного парада на Красной площади, организацией которого занимался его отец — полковник Олег Бурлаков. Он даже возглавлял колонну танкистов на танке Т-34.
— Мама, я здоров! — говорил Влад. — Я буду танкистом, как папа.
Но УЗИ сердца, которое все-таки сделали в июле, показало, что у мальчика приобретенный порок сердца — повреждение митрального и аортального клапанов.
— Ничего страшного в этом нет, — успокоил Наталью доктор, — живите спокойно. Надо только наблюдаться у кардиолога.
1 сентября Влад уехал из Наро-Фоминска в Москву учиться, а через неделю его с давлением 150/40 увезли на скорой в Морозовскую детскую больницу. Там курсанту Суворовского училища поставили диагноз: острая ревматическая лихорадка с поражением митрального и аортального клапанов.
— Ангиной болел? – спросил врач. — Если ее вовремя не вылечить, она дает такое серьезное осложнение на сердце.
Вместо учебы всю первую четверть Влад пролечился в Морозовской больнице. У мальчика появилась одышка. При незначительной нагрузке сердце отбивало барабанную дробь — да такую, что Влад не мог дойти даже до больничного буфета.
При выписке врачи запретили суворовцу любые физические нагрузки. Кроме того, каждый день мальчик должен принимать семь таблеток, чтобы сердце не остановилось.
В училище Влад вернулся другим человеком. Один из лучших курсантов, который раньше мог маршировать с пяти утра и до четырех вечера, теперь с трудом поднимался на пятый этаж. Из военных занятий осталась только стрельба, где Владу не было равных. В 15 лет он получил 3-й взрослый разряд.
После новогодних праздников мальчик отправился на плановое обследование в отделение кардиохирургии Морозовской больницы. Ухудшений выявлено не было, но и улучшений тоже.
— Суть порока в том, что сердце не выкачивает кровь полностью, — объяснил доктор, — оно увеличивается в размере и от этого может остановиться. Необходимо протезирование митрального клапана и клапана аорты.
Курсанту Суворовского училища предстоит сложная операция на открытом сердце в условиях искусственного кровообращения. Два сердечных клапана заменят механическими протезами. Но в Морозовской больнице в отделении кардиохирургии бесплатную помощь оказывают только москвичам. А семья Влада живет в Подмосковье, поэтому должна оплатить операцию самостоятельно. Для мамы с тремя детьми эта сумма неподъемна.
Заведующий отделением экстренной кардиохирургии и интервенционной кардиологии Морозовской детской городской клинической больницы Михаил Абрамян (Москва): «У Владислава после перенесенной ангины сформировался тяжелый порок сердца. Несмотря на проведенную терапию, у мальчика сохраняется тотальная недостаточность аортального и митрального клапанов. Ребенку по жизненным показаниям необходимо протезирование обоих клапанов сердца».
Стоимость операции — 816 520 рублей.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Владу Бурлакову, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 172 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.
Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 13,190 миллиарда рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 23 тысячам детей. В 2019 году (на 16 мая) собран 566 012 961 рубль, помощь получил 601 ребенок. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг и получил благодарность президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность. В ноябре 2018 года Русфонд выиграл президентский грант на издание интернет-журнала для потенциальных доноров костного мозга «Кровь5». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.
Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.
Автомобиль скорой помощи у здания инфекционной клинической больницы №1
Фото: Андрей Васильев / ТАСС
Россиянка по имени Юлия на днях вернулась из Италии в Москву, почувствовала недомогание и сама обратилась в скорую помощь, чтобы сдать тест на коронавирус. Но все обернулось так, что медики пригрозили ей полицией и отвезли в 1-ю инфекционную больницу — туда, где уже находится зараженный россиянин Давид Беров. Юлия рассказала «Ленте.ру», что в карантине люди больше страдают от условий и отношения врачей, чем от новой заразы, и объяснила, почему ей кажется, что медслужба в России больше озабочена сохранением секретности, чем лечением людей.
«Мы вызовем наряд полиции»
В Италии я находилась один месяц и почувствовала, что у меня немного поднялась температура и заболело горло. Решила вернуться домой раньше, чем планировала. Через два дня, 26 февраля, я прилетела в аэропорт Шереметьево.
Думала, что в аэропорту будет какой-то пункт досмотра или место, где я смогу обратиться за помощью. Ничего такого в терминале D не было. Никто нас не проверял, не встречал. Отправилась домой.
На следующий день я обратилась в скорую, чтобы спросить, где я могу сдать анализ на коронавирус, Боялась поставить под угрозу жизнь и здоровье близких людей, моего пожилого отца. Мне сказали, что пришлют участкового врача, он меня осмотрит и расскажет, как действовать дальше.
Врач приехала, зафиксировала мое состояние: красное горло, температура 37,2. Затем она вызвала бригаду скорой помощи. На них не было никаких особых костюмов. Обычная форма. Сказали, что нужно ехать в инфекционную больницу. Я сперва отказалась — спросила, почему нельзя взять у меня анализ и оставить дома?
Я согласилась поехать добровольно. Оказалось, что в частных клиниках этот тест пройти нельзя.
«Один туалет для мужчин и женщин»
В ночь на 28 февраля я приехала в 1-ю инфекционную больницу на Волоколамском шоссе. У меня взяли все анализы и поместили в палату, где уже было пять женщин. Все они тоже прибыли из Италии.
Были те, кто обратился к медикам спустя несколько дней после возвращения в Москву. Потом к нам поселили еще одного человека.
В других палатах нашего отделения — тоже от четырех до семи пациентов.
И вот сегодня Роспотребнадзор сообщил, что у Давида Берова, лежавшего в палате напротив нашей, положительные результаты анализа на коронавирус. С ним в палате находилось еще пять или шесть парней. Они теперь находятся в изоляции в соседних с нашим зданиях. Сам Давид — в отдельном боксе. Теперь их палата у нас единственная пустует.
«Заточение людей против их воли»
По сути, нас не имеют права держать в изоляции. Нет никакого официального документа, который говорил бы о карантине для людей, прибывших из Италии. Медики говорят, что есть распоряжение главного санитарного врача Москвы не о карантине, а об изоляции на инкубационный период, но эту бумагу нам они не показывают.
В Роспотребнадзоре также заявили, что никакого карантина пока не вводили. Только в чем разница? Речь идет о заточении людей против их воли в одном месте.
Мы уже даже не о коронавирусе думаем, а о различных других инфекционных заболеваниях, которыми можем заразиться друг от друга. Кому-то уже параллельно другие диагнозы ставят.
У меня первый анализ был отрицательным, даже обычного гриппа не было.
В качестве лечения (еще до получения результатов анализа) мне стали выдавать пилюли каждый день. Это какой-то дешевый аналог арбидола, некое противовирусное средство. Я пью шестнадцать таблеток в день.
На вопрос, можем ли мы купить себе более дорогие и качественные препараты, иммуномодуляторы, нам отвечают: «Вы не можете здесь принимать ничего, что государство не выделило». Фурацилин (противомикробное средство — прим. «Ленты.ру») можем только приобрести себе.
Нам меряют температуру электронными градусниками, но они не показывают реальную температуру. Нам приходится выпрашивать нормальные градусники и потом сообщать результаты измерений на пост или даже записывать их себе.
Вещи нам передают через специальный пост. Все пакеты тщательно проверяют. Есть список ограничений.
Общение с близкими происходит только по телефону и через интернет. Но печальнее другое: все новости, которые касаются нас напрямую, — к примеру, о результатах анализа Давида, — мы узнаем не от медиков, а из СМИ.
Врачи нас держат в информационном вакууме.
Непонятно даже, сколько времени мы должны провести в изоляции. Говорили, что две недели с момента прибытия из Милана на территорию России, но что будет теперь, после того, что показали анализы Берова? Будет отчет, наверное, вестись с момента контакта с ним, то есть с 27 февраля.
«Люди стараются лишний раз не мыться, обтираются влажными салфетками»
Говорят, что всем выдадут больничные листы. Однако многие здесь все равно боятся потерять работу. Здесь, как мы понимаем, все зависит от конкретного работодателя: способен он войти в положение или нет. Одна девушка тут с большим трудом добилась разрешения, чтобы ей передали ноутбук в палату — чтобы работать на удаленке. Мне повезло, что я самозанятая.
Особенность в том, что люди здесь лежат в основном достаточно обеспеченные. Многие могли бы заплатить за комфортное размещение, но такой возможности нет. Чтобы как-то снять общее напряжение, администрация прислала психолога, чтобы он нам помогал.
От неудобных кроватей болит спина. Смущает низкое качество питания, с которым ничего нельзя поделать. Это худший вариант столовской еды — с котлетами без мяса и так далее. Доставку сюда заказать невозможно. Особенно тяжело тем двоим, кто попал сюда из Ирана, — у них нет в Москве близких, кто мог бы им что-то передать, и они просто в шоке от такого питания.
Кроме ужасного туалета, у нас на мужское и женское отделение один ужасный душ на две кабинки. Там постоянно стоит вода на полу. Люди стараются лишний раз не мыться, обтираются влажными салфетками.
«Это стало для нас шоком»
За это время я прочитала не все, но достаточно много о коронавирусе. Я все-таки считаю, что это не настолько серьезная проблема. Люди вылечиваются. Вот Давид, к примеру, молодой парень, у которого даже симптомов никаких не было. Он себя нормально чувствует. Это просто грипп, другая форма гриппа и все.
Ужасно же, когда люди попадают в больницу здоровыми и заражаются уже здесь! Ужасно, когда к нам относятся не по-человечески, плюют на наши права.
Конфликты с администрацией у нас происходят каждый день, и отношение к нам становится строже. Я была очевидицей того, как одна женщина не выдержала и сказала: «Я здесь находиться не буду. Это что за тюрьма?» Она написала расписку, что отказывается от принудительной госпитализации, и просто ушла.
Теперь же из отделения никого больше не выпускают и никаких расписок не принимают. В больнице дежурит Росгвардия или охрана.
На этих выходных мы несколько часов пытались добиться встречи с врачом, чтобы узнать результаты наших анализов. Нам сказали, что врач один на три корпуса.
Сейчас в больнице началось какое-то движение: появилось много врачей и медсестер, в туалете повесили держатель для туалетной бумаги. Видимо, готовятся к проверке.
Я полагаю, что нужно подавать какой-то судебный иск на главврача больницы из-за непонятной ситуации с анализами, а еще хотелось бы добиться отдельного бокса, но это уже, вероятно, поздно. Главное, чего мы все хотим и будем добиваться, — получения результата анализов и права вернуться домой! Нам ведь даже не говорят, сколько времени занимает исследование крови: часы, дни? Нам не говорят ничего — и это раздражает больше всего.
Как московские власти борются с коронавирусом
Мэр Сергей Собянин в понедельник, 2 марта, заявил, что в Москве госпитализированы 24 человека, которые контактировали с жителем столицы, заразившимся коронавирусом. По его словам, это шесть родственников зараженного, пять его друзей, а также 13 человек, летевших с ним одним рейсом из Италии. Еще 83 человека помещены в карантин. При необходимости граждане, контактировавшие с потенциальными носителями инфекции либо нарушившие режим изоляции, помещаются в санатории и дома отдыха для постоянного медицинского наблюдения. В санаториях обеспечены изоляция, комфортное пребывание и четырехразовое питание пациентов, заявил он.
В Москве из-за коронавируса работодателям рекомендуется измерять температуру сотрудникам на рабочем месте. Кроме того, ежедневное измерение температуры вводится в детских садах и школах города, выборочно температуру будут измерять у пассажиров метро.
Информационные технологии давно стали неотъемлемой частью современного общества. Интернет исполнит любую прихоть, даже обеспечит наркотиками — задача достать дозу с некоторых пор стала вопросом нескольких кликов. Специальный корреспондент «Ленты.ру» изучил сетевой рынок психотропных препаратов и обнаружил огромную пропасть между реальными реабилитационными программами и виртуальными соблазнами.
Нарковикипедия
«Кокаин, амфетамин, ЛСД, гашиш, мефедрон, экстази, героин, грибы, а также огромный выбор сортов марихуаны теперь доступны готовыми закладками и по предзаказу во всех городах РФ и СНГ. Европейское качество, колумбийские стандарты, пакистанское тепло и иранское трудолюбие. Только надежные продавцы».
Со столь смелой и небесталанной попыткой сбыта запрещенного продукта через Viber я столкнулся впервые. Причем удивил не только сам текст, составленный по всем канонам сетевого маркетинга, но и номер пользователя «Билайна», с которого было отправлено сообщение. Куда чаще подобный спам приходит от абонентов, зарегистрированных, к примеру, в Китае или США.
Попытки узнать, кому конкретно принадлежит номер, успехом не увенчались: на звонок никто не ответил, а в открытых телефонных базах он не значился. Когда я уже готов был опустить руки, раздался звонок от приятеля: «Ты даже представить себе не можешь, какой занятный наркоспам я сегодня получил». Тема для репортажа была найдена.
Первым делом я решил посетить сайт, ссылку на который заботливо разместили в рекламном сообщении. Примечание гласило, что попасть на него можно исключительно путем использования браузера Tor — cтремительно набирающего популярность инструмента так называемого даркнета, с помощью которого каждый желающий может попасть практически на любой заблокированный Роскомнадзором ресурс. Сервис, основной особенностью которого является невозможность идентификации пользователя, был разработан для американских ВМС в 2004 году, а спустя несколько лет стал частью образа жизни сетевых нонконформистов.
Первое знакомство с порталом дало поразительный результат. Ресурс оказался четко структурированным: все продукты поделены на категории, описание каннабиоидов, эйфоретиков, психоделиков, диссоциативов и других специализированных групп вполне могло составить конкуренцию Википедии. Но риски, возникающие при приеме наркотических препаратов, и проблемы зависимости, естественно, не оговаривались.
Купить предлагали с помощью биткоинов, в последнее время ставших едва ли не основной нарковалютой, либо через Qiwi-кошелек. После оплаты «услуг» клиенту обещали выслать адрес, по которому доставят его «покупку», с фотографией и точным описанием места «закладки» — именно так наркоторговцы обычно называют ждущий своего клиента товар.
Буря после затишья
По словам врача-нарколога, доктора медицинских наук Игоря Никифорова, после кратковременного затишья Россия в последние годы переживает новый всплеск наркомании: «Амфетамины, галлюциногены, грибы, ЛСД — все это можно достать где угодно и в любом количестве. Падение наблюдается только в отношении героина. Настоящий ренессанс переживают различные спайсы. Как только государство добавляет в список запрещенных какие-то их разновидности, на рынке тут же появляются другие. Большинство из них распространяется через интернет».
По мнению наркологов, средний возраст начала приема психотропных препаратов в России составляет 15-17 лет. 20 процентов всех наркозависимых — школьники в возрасте от 12 до 17 лет; 60 процентов — молодежь в возрасте от 16 до 30 лет; оставшиеся 20 — люди старше 30, причем процент последних постоянно растет. В числе причин называется как доступность препаратов, так и постоянные стрессы, которые люди пытаются снять с помощью наркотических веществ.
После начала приема тяжелых препаратов — героина, дезоморфина, метадона — в зависимости от качества препаратов и частоты их употребления наркозависимый живет 4-6 лет. По данным ныне упраздненной Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков, каждый год в России по причине отказа внутренних органов и передозировки умирает около 70 тысяч наркоманов.
География наркопотребления — самая разная. Институт проблем правоприменения (ИПП) составил «наркологическую» карту России — по названию препаратов, которые изымались чаще всего в 2014 году у зависимых людей и у продавцов. Согласно исследованию, в Москве самой популярной является группа опиатов (героин), в Петербурге чаще всего изымаются вещества амфетаминового ряда (эфедрин, экстази). На юге страны в почете натуральные каннабиоиды (марихуана), в Сибири — синтетические (спайсы).
Что касается более детальной статистики ИПП по столице, в Центральном административном округе лидировали амфетамины — 29 процентов изъятых наркотиков; в 21 проценте случаев власти изымали синтетические каннабиоиды; столько же в ЦАО героиновых наркоманов; на натуральные каннабиоиды пришлось всего 18 процентов. В остальных районах основная деятельность ФСКН была связана с героином. В Юго-Восточном округе к этой группе относились 63 процента изъятых веществ, а в Новой Москве — и вовсе 71.
Минное поле
«Слушай, встретиться не могу — клиентов много. Давай по мессенджеру». Тон сообщения, полученного через Telegram от наркокурьера, назвавшегося Асланом, был весьма уверенным. Раздобыть номер оказалось задачей сложной, но выполнимой. Списавшись с ним на одном из многочисленных интернет-форумов, посвященных торговле наркотиками, мне пришлось потратить немало времени, чтобы убедить его в своем сугубо профессиональном интересе. До конца, впрочем, сделать это не удалось.
«Если даже ты мент, ведущий разработку, все равно меня не поймаешь. А если и поймаешь, то ничего не докажешь, — со знанием дела утверждал Аслан. — Номер я постоянно меняю, симки обычно левые. Товар дома не держу. Получил — раскинул. Так что перед законом я чист».
Где он достает наркотики, курьер рассказывать наотрез отказался, ограничившись фразой про знакомых таджиков, которые фактически монополизировали московский рынок. По словам Аслана, «минером» — так на наркосленге именуется наркокурьер — он работает уже два года.
«Все банально. Приехал учиться, за институт надо платить, деньги у родителей быстро кончились, а домой возвращаться не хотелось, — разговорился парень. — Вот и пришлось принять предложение одного из приятелей, давно зарабатывавшего на транспортировке наркоты. Поначалу было страшновато — вдруг поймают, потом освоился, втянулся. Все финансовые проблемы решил за несколько недель. Сейчас спокойно имею 150 тысяч рублей в месяц и не парюсь».
На логичную просьбу прокомментировать свою самонадеянность «минер» присылает смайл: «Уверен, что не спалюсь. Система работает как часы, не подкопаешься. Клиент зашел на сайт, перечислил деньги на электронный кошелек, номер которого анонимен и постоянно меняется. Как только средства поступают на счет, я отправляюсь за товаром. Настоящих имен продавцов не знаю, они моего — тоже. «Закладку» делаю заранее и уже постфактум кидаю клиенту в личку ее место. Риск не то что минимальный, его просто нет».
Рабочая неделя Аслана обычно состоит из трех-четырех дней — именно столько он тратит на «закладки». «Обычно за раз раскидываю товар по пяти-шести точкам. Места могут быть самые разные, стараюсь не повторяться. Наркоту обычно получаю запакованную, но иногда и сам расфасовываю. Главное — не привлекать к «кладу» лишнее внимание и не сильно заморачиваться с местом. Клиент не должен испытывать проблем при поиске».
По словам курьера, к фасовке наркотиков он подходит с фантазией. Может просто поместить в помятую пачку от сигарет, может в пластиковый контейнер из-под киндер-сюрприза, а может и в использованный презерватив. «Да это еще что. Люди умудряются в сигаретные бычки пакеты с герычем запихивать», — уверяет Аслан. После размещения «закладки» он фотографирует место с нескольких ракурсов и высылает клиенту адрес, подкрепляя сообщение визуальным рядом.
«Слушай, — спрашиваю. — А где гарантия, что ты меня не кинешь? Ты меня не знаешь, я — тебя. Перечисляю деньги, ты их получаешь и пропадаешь. Лохотрон сейчас на каждом шагу». Но, по словам Аслана, такое развитие событий практически исключено: «Те люди, на которых я работаю, не кидают. У них это просто не принято. Помимо всего прочего, о каждом кидалове через форум тут же будет известно всем посетителям сайта, после чего ты автоматически лишаешься большей части клиентов. Если хозяева узнают, что «минер» не доставил товар по назначению, он как минимум возмещает ущерб. Про максимум я тебе говорить не буду».
От случайностей, впрочем, не застрахован никто. «Бывает, что «закладки» находят совершенно посторонние люди. В таком случае виноватым всегда оказывается курьер, который обязан продублировать уже сделанную работу за свои деньги. Один мой приятель однажды так попал на 200 штук. Считай, месяц поработал бесплатно», — говорил Аслан.
Цинизм, с которым собеседник рассказывает о своей «работе», поражает. «Ты же жизнь людям калечишь. Сам-то понимаешь?», — задал я вполне логичный вопрос. «Калечу? Я тебя умоляю, — в мессенджере появляется очередная порция смайлов. — Я, наоборот, им как доктор. Многие из них без дозы уже не могут. У меня десятки знакомых нариков, половина из которых пытались лечиться. Слезли всего несколько человек, да и то потому, что сидели в основном на марихуане».
Спасение утопающих
Официальной государственной программы реабилитации наркоманов, несмотря на глобальность проблемы, в России до сих пор не существует. Решивший бороться с зависимостью человек — обычно его к этому подталкивают родные и близкие — оказывается перед непростым выбором. Подавляющее большинство наркологических клиник работает на платной основе, стоимость лечения, которое должно продолжаться минимум полгода, в Москве составляет от 60 до 170 тысяч в месяц. В регионах цены в полтора-два раза ниже, но тоже кусаются.
В столице, правда, на протяжении двух с половиной лет функционирует программа Департамента социального обслуживания, в рамках которой наркозависимые получили право на бесплатное лечение. Оператором услуги выступает Московский научно-практический центр наркологии, имеющий более десятка филиалов. Помощь каждому пациенту обходится столичным властям в 30 тысяч рублей ежемесячно и попасть в центр могут лишь обладатели московской прописки.
По словам главы независимой наркологической гильдии Руслана Исаева, центр является одним из ведущих профильных медучреждений страны. Согласно статистике, каждый второй его пациент по итогам лечения возвращаются к нормальной жизни. В среднем по стране, для сравнения, эффективность лечения наркомании составляет не более 10 процентов — иначе говоря, «трезвым» становится лишь каждый десятый пациент. Одной из причин столь низких показателей специалисты называют неудовлетворительное качество услуг, предлагаемых коммерческими реабилитационными центрами. Причем высокая стоимость лечения отнюдь не гарантирует результат.
«Шарлатанов и сект в нашей сфере, пожалуй, не меньше, чем в рамках сетевого маркетинга, — считает Исаев. — Ты и сам не заметишь, как отдашь им свои деньги. А потом они просто теряют к тебе интерес. Выписывают непонятные лекарства, назначают собеседования с какими-то психологами, амбулаторное лечение. И это при том что основной период реабилитации предполагает исключительно стационарный формат».
Стандартная программа лечения от наркозависимости состоит из трех этапов. Первый — дезинтоксикация, подготовка к основной терапии. Этот период длится в среднем месяц, пациенту проводят различные промывания, снимают физические проявления абстинентного синдрома, проводят установочные беседы с психологом.
Основная стадия — стационарная реабилитация — может длиться несколько месяцев. Пациенты проходят цикл мероприятий, направленных на достижение и удержание трезвого образа жизни. Это интенсивная и жесткая ежедневная программа. В основе курса — лечение медицинскими препаратами, оздоровительные процедуры, психологическое консультирование, строгий распорядок дня, сбалансированное питание и сон.
Третий этап — ресоциализация, возвращение пациента в общество. Его целью является формирование стиля жизни человека без использования психотропных веществ. В течение этой стадии, которая может длиться до года, специалисты оценивают эффективность лечения. Обычно это делается совместно с родственниками, которые предоставляют наркологам информацию о «чистоте» пациента. Отказ от приема наркотиков в течение года считается устойчивой ремиссией.
Удается это, впрочем, единицам. «Иллюзия «если захочу, то обязательно брошу» дает серьезный толчок к употреблению, — объясняет Исаев. — Наркоманы — они где-то там, в фильмах, думает подросток, а я просто попробую, чтобы влиться в какое-то сообщество, стать частью модной субкультуры, иначе скажут, что я белая ворона. И подросток начинает пробовать. И только потом возникает понимание, что бросить уже не может».
К сожалению, между первой пробой и осознанием того, что случилось, проходит необратимое количество времени. При желании в вышеизложенном можно узреть пропаганду — ее в наше время вообще можно увидеть где угодно. Главная и единственная цель репортажа — попытка обратить внимание на проблему, которая давно требует оперативного и комплексного подхода.
В России ежегодно заболевают раком около 600 тысяч человек. Половина из них — умирают. При этом 22 процента — в первый же год после постановки диагноза. В мире этот показатель почти в два раза ниже. По поручению президента Минздрав разработал федеральную программу по борьбе с онкозаболеваниями. Сейчас она активно обсуждается профессиональными сообществами. Почему стоимость лечения онкологии между российскими регионами может различаться в несколько раз, для чего онкологи начали внедрять вип- и экономварианты лекарственной терапии и почему у пациентов, у которых диагностируют рак в начале года, больше шансов выздороветь «Ленте.ру» рассказал исполнительный директор Российского общества клинической онкологии (RUSSCO), директор Бюро по изучению рака почки Илья Тимофеев.
«Лента. ру»: Последние две недели одна из главных тем в медицине — это Нобелевская премия американцу Джеймсу Эллисону и японцу Тасуку Хондзё за разработку новой терапии онкологических заболеваний. В чем она заключается и применяется ли в России?
Илья Тимофеев: Эти ученые действительно совершили революцию в лечении рака. И ценность открытия в том, что речь не просто о фундаментальной науке. Онкологи всего мира уже на практике это используют.
Идея такая – эти два человека открыли специальные мишени на лимфоцитах. Когда мы их блокируем, иммунные клетки растормаживаются, становятся активными и убивают раковые клетки. Фармацевтические компании на основе этого метода создали иммунологические препараты, блокирующие нужные рецепторы. Эти препараты уже используются в России.
Наверное, стоят как самолет?
Два препарата находятся в списке ЖНЛВП (жизненно-необходимые и важнейшие лекарственные препараты — прим. «Лента.ру. ). Это значит, что их могут назначать в рамках ОМС, закупать больницы. То есть для пациента лечение — бесплатно, все оплачивает государство. Лекарство действительно дорогое. Но после вхождения в список ЖНЛВП в два раза подешевело за упаковку — с 700 до 300-400 тысяч рублей.
Они практически универсальны. Но больше всего используется при терапии рака легкого, меланоме, в онкоурологии: рак почки, мочевого пузыря. Для пациентов с раком легкого наше общество химиотерапевтов запустило программу тестирования опухоли — любой врач из региона может бесплатно отправить в наши аккредитованные лаборатории ткань на исследование, которое покажет, будет ли в этом случае работать иммунотерапия или эффективнее выбрать другой метод.
Какова потребность и многие ли получают?
По грубым оценкам, около 70 процентов онкобольных имеют показания к этому новому виду лечения. Получают же его, по моим оценкам — примерно 30 процентов от тех, кому необходимо.
Российское общество клинической онкологии составляет протоколы для лекарственного лечения злокачественных опухолей. Пациенты подозревают, что эти рекомендации существенно отличаются от того, что практикуется в Европе, они более экономны. Так ли это?
RUSSCO действительно уже на протяжении семи лет издает для российских врачей практические рекомендации лечения онкологических больных. Они основаны на мировых стандартах и ежегодно обновляются. Рекомендации имеют две опции. В первой собраны самые передовые методики, которые применяются в мире. Но поскольку мы понимаем, что лекарственное обеспечение в России не везде идеальное, то формируем также минимальный набор рекомендаций по лечению, ниже которого врачу уже опускаться нельзя.
Словосочетание «минимальный набор» вызывает неприятные мысли. То есть больной как бы не долечивается, и даже если опухоль отступит, то вероятность рецидива повышается?
«Экономные» рекомендации тоже основаны на международной доказательной базе. Но если «передовые»— это лучшее на сегодняшний день, то минимальные — годичной, двухгодичной давности.
На самом деле в оптимизированном варианте ничего аморального нет. Вот представьте ситуацию: вы выбираете автомобиль, желаете «Лексус» или «Мерседес». Но денег в обрез. Поэтому смотрите самые лучшие, эффективные предложения под ваш бюджет. Также и здесь. До того как мы стали формировать протоколы минимума, знаете как все обычно было в больницах? Врач видел стандарты, где подробно описано как и что давать больному. Понимал, что ничего подобного в его больнице нет и вряд ли появится. И предпочитал просто ничего не назначать. Мы проводили исследование — как лечат рак почки. Выяснилось, что 20 процентам больных при метастазах никакие препараты не назначались, по большому счету они были обречены. Чтобы исключить такие ситуации RUSSCO и сделало стандарт-минимум.
В международных рекомендациях такой градации до последнего времени не было. Но сейчас американская ассоциация онкологов NCCN пошла по нашему пути. Они стали выпускать несколько вариантов рекомендаций для стран с разными уровнями экономик: средний, низким, высоким. То есть российский опыт оказался востребованным. Потому что ни одна страна в мире не может обеспечить все самое лучшее.
Почему вы думаете, что американцы переняли именно российский опыт?
Американцы использовали очень близкий подход. Председатель RUSSCO профессор Тюляндин входит в рабочую группу NCCN по созданию и написанию международных рекомендаций для разных стран.
Минимум и максимум сильно отличаются в цене?
Если грубо говорить, то месяц лечения метастатического рака стоит 200-300 тысяч рублей. Сколько таких курсов понадобится — зависит от характеристик опухоли. Для рака почки, например, годовое лечение обойдется примерно в полтора миллиона рублей. В экономварианте месячный курс потребует примерно 20-30 тысяч рублей. В ряде случаев, например, где нет максимума, минимума достаточно, стандартом является химиотерапия, как у некоторых пациентов с раком легкого. Где-то требуется перейти на другое лечение.
Разница в стоимости действительно значительна. Но пациентские сообщества жалуются, что в некоторых регионах даже этот минимум достается не всем?
По моим ощущениям потребность в лекарствах в целом закрывается где-то на 60-80 процентов. Но это субъективная оценка. Точного учета в России не ведется.
Как врач определяет кому дать лекарство, а кому — нет? Пациенты думают, что это зависит от величины «благодарности» доктору?
Взятки тут никакой роли не играют. Все гораздо проще. Выделили больнице десять упаковок препарата. Первые десять пациентов пришли в январе — лекарство им досталось. А для следующих — возможности уже нет. Практически везде такая жуткая закономерность. Кто заболел раком в начале календарного года — практически повезло, потому что у них более высокий шанс получить лечение. Если диагностировали заболевание ближе к декабрю, то в больнице скорее всего препаратов в наличии не окажется. Это лишь одна из возможных причин неполучения препарата.
И что людям делать?
Своим пациентам я всегда говорю — дорогу осилит идущий. Советую бороться за свою жизнь. Кто-то пишет в прокуратуру, Минздрав. Кто-то судится. Конечно, не все врачи любят таких «активистов». Потому что при жалобах крайним часто оказывается лечащий доктор. Потому пациентам важно самим читать, что рекомендуется при их течении болезни. Ознакомиться с теми же опубликованными рекомендациями для пациентов и задавать врачу побольше вопросов.
Почему вы говорите, что учет потребностей в лекарствах не ведется?
Он ведется, но не такой, какой рекомендуется по международным стандартам. Регионы сейчас определяют потребность в лекарствах по аналогии с предыдущим годом: смотрят сколько было потрачено и примерно столько же заказывают. На реальные цифры заболевших внимания редко обращают.
Можно сказать, в каких регионах лучше всего лечат, в каких — хуже?
По идее, чтобы сравнить результаты можно ориентироваться на показатели смертности от рака. Но я не уверен, что цифры некоторых регионов — адекватны. Например, Чечня. Там онкологическая смертность очень небольшая. Но это вовсе не означает, что там самое лучшее лечение в стране. Трудно сейчас выявить какие-то зависимости.
Фальсифицируют цифры?
Скорее неточно учитывают. Например, онкологический больной умер, а его смерть записывают в какую-то другую графу: болезни системы кровообращения и пр. По идее нужен нормальный раковый регистр, чтобы четко понимать — сколько у нас больных, как продвигается их болезнь, эффективно ли их лечат. У нас же сейчас регистр есть, но как попал в него больной с первой стадией рака, так он там навечно и остался. То есть мы про дальнейшую судьбу этого пациента ничего не знаем. Может, он умер или в ремиссии, или первая стадия перешла в четвертую. Регионы практически не анализируют свои пятилетние результаты. Самое печальное, что врачи сами не знают — есть ли их вклад и какой — в продлении продолжительности жизни онкопациентов.
Хотя в отдельных регионах — отличная статистика. Например, Самара. Канцер-регистр там анализирует практически все течение болезни пациента. И кстати, такая четкость помогает Самаре выстраивать планирование лечения в соответствии со стандартами. Я могу про Самару говорить на примере онкоурологии. В этой части потребности в лекарствах там практически закрыты. То есть с помощью четкой доказательной базы региональные власти могут обосновать свои финансовые нужды. Вообще формирование тарифов на лечение вызывает у онкологов много вопросов. Нет единого государственного стандарта. Различия в финансировании между российскими регионами могут отличаться в 10-25 раз.
Где дешевле всего?
Например, тариф на лечение онкологических пациентов в условиях дневного стационара в республике Саха составляет 548 406 рублей, а в Московской области — 22 545. На Чукотке день пребывания на больничной койке оценивается в 222 562 рублей, в Саратовской области — 14 517. Не могу даже сказать на основании чего Минздрав устанавливает эти тарифы.
Качество онкологической помощи зависит от финансирования?
Естественно, от денег зависит многое, но далеко не все. Огромную роль играет человеческий фактор, кто управляет онкологической службой в регионе и как эффективно распределяет выделенные государством средства. Одна из проблем — в России нет единого стандарта по оснащению онкологических отделений больниц оборудованием, штатному расписанию. Что регион считает нужным, то и делает.
Где-то в штате — химиотерапевты и хирурги. А есть регионы, где всем занимается только хирург. То есть сначала оперирует, а потом назначает лекарства. Нагрузка на врачей везде разная. Есть больницы, где на одного химиотерапевта приходится до 20 пациентов. Или мы, например, всегда удивляемся, что в таком крупном городе как Новосибирск, нет ни одного отделения химиотерапии.
20 пациентов на одного врача — это много?
Не просто много, а нереально много. Я на собственном опыте могу сказать, что для оказания качественной помощи оптимальная нагрузка — это пять пациентов. Врач ведь должен не просто на бумажке расписать схему терапии, но и подробно рассказать больному, что и как с ним будет происходить. Это все в дальнейшем скажется на качестве жизни пациента. Все лекарственное онколечение — токсичное. Побочные явления бывают у 90 процентов больных. Нежелательных явлений много: диарея, рвота, стоматиты, гематологическая токсичность и так далее. И нужно объяснить, что делать со всем этим. А если у врача 20 человек — нереально всем уделить внимание.
Сейчас врачи и чиновники активно обсуждают наполнение национальной программы по борьбе с раком. Она может изменить ситуацию, там планируются какие-то кардинальные меры?
Мы очень на это надеемся. Наше общество — одно из самых крупных профессиональных объединений в стране. Участвуем в национальной программе по разработке клинических рекомендаций лекарственной терапии рака. К другим нюансам мы не привлечены, хотя хотелось бы. Например, вызывает много вопросов предполагаемое масштабное строительство протонных центров по всей стране. Туда планируется вкладывать большие деньги. Но, целесообразность таких трат, учитывая известную эффективность метода, вызывает у многих онкологов сомнение.
Намекаете, что деньги будут выброшены на ветер?
В условиях очень ограниченного бюджета логично, что средства должны тратиться на основные и реально работающие вещи. Доказательная база того, что протонная терапия работает — минимальна. Но даже если закрыть на это глаза, метод подойдет лишь небольшому количеству онкобольных. Вместе с тем сегодня многие онкологические центры в России не обеспечены современным оборудованием для лучевой терапии. Часто если оно и есть, то морально устарело и просто не выполняет своей роли. Напомню, что сегодня хирургия, лекарственное лечение и лучевая терапия — три кита лечения онкологии. Многие разновидности лучевой терапии сегодня практически не применяются в России.
Например?
Стереотаксическая терапия. На Западе — это уже рутина, стандарт который обязательно применяется у пациентов с метастазами в мозг. Многие опухоли дают такое осложнение. У нас сейчас иногда при таком течении болезни предлагают хирургическое лечение или стандартную лучевую терапию. Но когда у пациента 5-10 метастазов — скальпель бессилен. Может помочь только прицельное облучение каждого метастаза. Метод достаточно дорогой, но будет востребован многими. А мы ведь говорим об эффективности затрат.
Какой сейчас самый распространенный вид онкологии в России?
Если говорить в целом по мужчинам и женщинам — это рак легкого. Он считается одним из самых «трудных», плохо поддающихся лечению. Например, при раке предстательной железы выздоравливают 98 процентов пациентов, для рака легкого по всем стадиям — 12 процентов. Разница колоссальная. Но сейчас для этого вида рака активно начали внедряться новые методы. Возможно, ситуация изменится.
Правда ли, что рак — молодеет?
Средний возраст, когда возникает онкология — 55-60 лет. У каждого человека в течение жизни образуются миллионы раковых клеток, но заболевают раком — единицы. Иммунная система борется с поломками. Однако с возрастом иммунитет ослабляется и уже не способен активно работать, а количество опухолевых клеток в организме возрастает. Поэтому чем дольше человек живет, тем выше вероятность у него дождаться своего рака. Поскольку продолжительность жизни постоянно растет, то и заболеваемость злокачественными опухолями в перспективе будет больше. Но есть и положительный момент. Несмотря на рост заболеваемости, смертность снижается примерно на один процент в год.
Это в целом по всем странам? А Россия как на этом фоне?
Глобально, несмотря на трудности, мы идем в ногу. В темпы Восточной Европы по снижению смертности мы укладываемся.
Наши ученые вносят какой-то вклад в общемировую борьбу с онкологией?
Тут две стороны. Россия входит в топ-10 стран в мире по участию в международных клинических исследованиях новых препаратов. Для пациентов — это очень хорошо. Они бесплатно имеют возможность получить то, что в будущем может стать революционным. И для врачей это очень полезно, так как они получают опыт использования самых современных методов.
Объем собственных российских исследований очень небольшой, так как на это нет денег. Например, в США, которые считаются лидером в онкологии, государство выделяет 6,5 миллиарда долларов в год на исследования рака. В России сопоставимая сумма выделяется на все здравоохранение. В таких условиях конкурировать очень сложно. Поэтому пока для наших ученых достойный выход — это становиться частью международных исследовательских групп. Это пока у нас получается. Все наши лидеры входят в различные международные советы. То есть интеллектуальный вклад мы вносим.
Стоит ли ждать в ближайшее время новых прорывов в лечении рака?
Для лечения опухолей крови большие надежды возлагаются на CAR-T — метод. Это генная терапия. Собственные лимфоциты пациента «перепрограммируют», чтобы они могли находить опухолевые клетки и уничтожать их. Вообще сегодня на различных международных онкологических конгрессах треть всех сообщений, посвященных фундаментальным научным исследованиям — о возможностях генной терапии. На экспериментальном уровне сейчас пытаются редактировать ДНК — вырезать пораженные участки больной клетки, чтобы превратить ее в нормальную. Наиболее активно такие исследования ведутся для лечения ВИЧ. Но если метод будет найден, это вызовет революции во всем. В будущем можно ждать прорывов и от таких видов лечения как ингибиторы котрольных точек и таргетная терапия. Проблема одна — как сделать так, чтобы инновации были доступны по стоимости обычным пациентам.
8 сентября пройдут выборы в Мосгордуму. Перед тем как проголосовать за нового депутата своего района, проверьте, насколько вы знаете и умеете пользоваться местными законами. Кто должен убирать снег с крыш? Можно ли курить электронные сигареты в кафе? И какие льготы можно получить, открывая свой бизнес в столице?