Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Историк рассказала о советских предателях и их помощи фашистам. Теперь ее пытаются уволить
Историк Екатерина Деревянко, сотрудница Брянского госархива, оказалась на грани увольнения из-за того, что чиновникам не понравилась «непатриотичная» научная статья о пособниках немецких оккупантов. Претензии предъявили несмотря на то, что работа основана на исторических документах. Деревянко упрекают в том, что она пишет об антигероях вместо того, чтобы заниматься, к примеру, знаменитыми брянскими партизанами. Коллеги-ученые вступились за Екатерину и ее право заниматься историей. В интервью «Ленте.ру» историк-архивист рассказала о сути претензий, о других пострадавших ученых и о проблеме освещения подобных тем.
«Лента.ру»: Расскажите, что, собственно, произошло с вашей статьей.
Екатерина Деревянко: В 2016 году была опубликована научная статья о Локотском округе, за подписью историка Екатерины Деревянко, а не работника Госархива. Это ключевой момент.
В нынешнем году в архив пришел запрос от Музея Победы [на Поклонной горе в Москве]. Они постоянно меняют экспозицию и попросили пополнить ее какими-то новыми документами. В качестве иных материалов я предложила свою статью — уже как работник госархива. Все материалы прошли рецензирование. Этим занимается департамент культуры, которому мы подчиняемся. Они могли бы завернуть мою статью, сказать, что она не в контексте, что она не подходит. Но ее пропустили свободно, и она пошла в музей с визой департамента культуры.
И вдруг возникли претензии. У кого?
Я точно не знаю. Через директора госархива я узнала, что есть некий академик, который написал разгромное письмо по поводу моей статьи. Мол, чуть ли не я сама — коллаборант. Еще мне передали претензию, что я пишу об антигероях вместо того, чтобы писать о героях.
Но это все на словах. Мне никто этого письма от академика не показал и его имени не назвал. Было бы интересно поговорить с ним, понять, в чем конкретно заключаются его претензии, подискутировать в переписке. Ведь так принято в научной среде уже многие века.
Как вы сами относитесь к этой своей статье? Хотите за нее биться?
Я не считаю изложенное в ней истиной в последней инстанции. К статье можно придраться. Можно поднять вопрос о том, почему я не включила вот это и это. Готова доработать материал, если получу к тому разумные доводы. Но никакой конкретики нет. У меня даже есть мнение, что никакого письма от академика нет, а просто кто-то из областной администрации на меня ополчился.
Давайте попробуем разобраться в сути претензий. Вы и правда пытались оправдать коллаборантов? В статье есть данные об экономических и культурных успехах администрации времен оккупации. Как это понимать?
Статья написана на основании документов Локотского самоуправления, в которых сами коллаборационисты описывали свою деятельность. Конечно, в этих текстах не могло быть самобичевания, самокритики. Они же писали о себе. Моя роль в том, что я эти документы ввожу в научный оборот, но я ни в коем случае не поддерживаю изложенные там идеи.
Да, Локотской округ был одним из самых больших административных образований коллаборантов. Там проживало около полумиллиона человек — по существу, это предатели. И я задаюсь вопросом: как это произошло? Где корень зла?
А моя статья — это лишь один из элементов огромной мозаики, который открывает взгляд на происходившее по ту сторону фронта. Конечно, этот элемент необходимо правильно разместить в общей картине. Этим может заняться кто угодно, ведь статья в открытом доступе. Она сугубо научная. Я в статье не пытаюсь проводить параллелей, где было лучше, а где хуже. Не пытаюсь обелить коллаборантов. Просто размышляю над причинами.
Эти люди — предатели и убийцы. Это люди, которые поддержали оккупантов. Они не только экономическую и культурную жизнь восстанавливали в округе, а проводили в жизнь репрессивную политику. Об этом также есть документы. Если мы в них заглянем, то увидим, что только в поселке Брасово сожжено и расстреляно почти шесть тысяч человек. Как же нам относиться к коллаборантам? Вариантов нет.
Но вас все равно попросили уволиться?
Сначала мне сказали, что необходимо переписать статью. Потребовали добавить туда акты ЧГК (Чрезвычайной государственной комиссии), чтобы мы могли аргументированно сказать начальству, что не поддерживаем предателей. Я согласилась, статью переписала. Но чиновники на этом не успокоились. Департамент потребовал меня наказать, а именно — перевести из Госархива в ЦДНИБО (Центр документации новейшей истории Брянской области — прим. «Ленты.ру»), бывший партийный архив. Пусть, мол, она идет туда и пишет о героях-партизанах.
Я уже была готова и на это согласиться, но начальство и этим не удовлетворилось. Решили от меня избавиться и тихонько уволить «по собственному желанию». Вот здесь я возмутилась, так как не считаю себя виноватой.
Я занимаюсь наукой и имею право на мнение. У нас вообще-то свобода слова. И, опять же, я не настаивала на необходимости направить статью в музей. Департамент на стадии рецензирования мог ее остановить, но не сделал этого. А зачем тогда нужен этот фильтр? Почему они не возьмут ответственность за поставленную подпись?
Неприятно, что этот скандал наложился на основную тему, которой я занимаюсь, — историю Холокоста. Наша область в этом плане впереди планеты всей. Мы открыли «Аллею праведников» на набережной в центре города, и выставка у нас была «Дорогами памяти» — единственная и уникальная для России после Центра толерантности. Выставка эта посвящена Холокосту и оккупационному режиму на Брянщине.
Теперь мы хотим открыть музей Холокоста. Я как раз над этим сейчас работаю. Другими словами, планов много, и получается, что всей этой моей деятельности перекрываются ходы.
Освещение Холокоста тоже вызывает неприязнь у чиновников?
И Холокост, и коллаборация — это темы сложные для освещения, обсуждения и понимания. От исследователя они требуют профессионального подхода — без штампов, а от слушателей — некой подготовки, достижения определенного уровня восприятия.
Наши местные чиновники боятся этих тем и считают, что лучше их не трогать, не углубляться. Они хотят, чтобы мы занимались чем-то более известным, удобоваримым.
А конфликты ученых с чиновниками у вас в Брянске раньше были?
У нас было и такое, когда доставалось независимым историкам. Я говорю об Андрее Кукатове. Как-то он помогал немецкому ученому Штопперу, который работал у нас в архиве, а потом вернулся на родину и защитил там докторскую диссертацию. Труд Штоппера был впоследствии признан в России экстремистским материалом, а на Кукатова обрушились за то, что он привез из Германии снимки, сделанные немецким солдатом во время оккупации в Клинцах, у нас на Брянщине.
Понятно, что эти фотографии постановочные, и мы должны их рассматривать в соответствующим ракурсе. На них счастливые детские лица, танцы народного коллектива какого-то, и так далее. Однако они все равно имеют для нас определенную ценность, даже в краеведческом плане.
А Кукатова после открытия выставки в областной библиотеке обвинили в оправдании оккупационного режима. Экспозиция была со скандалом сорвана.
Давайте вернемся к коллаборантам. Каковы вообще были причины столь широкой поддержки оккупантов на Брянщине? Последствия Большого террора и коллективизации?
Да, до революции эти территории — Локоть, Брасово — принадлежали лично великим князьям Романовым. Соответственно, царская фамилия пыталась внедрить здесь передовые методы экономики, техническое оснащение. Такое отношение сформировало класс крепких, зажиточных крестьян. Поэтому коллективизацию здесь восприняли очень болезненно. Раскулачено было каждое второе хозяйство. Кого-то осудил НКВД, кого-то лишили земли и выслали, кого-то лишили избирательных прав.
Об этих проблемах хорошо знали немцы, и когда они пришли сюда, то с целью получения поддержки населения предложили свою программу — возвращение частной собственности и так далее. Конечно, в основном это просто декларировалось — немцы не собирались давать местным жителям никаких реальных прав, но появились выборные должности старост. Предпринимались и другие попытки заигрывать с населением путем налаживания бытовой жизни. Все это сопровождалось тотальной и продуманной до мелочей фашистской пропагандой. При этом, несмотря на все усилия оккупационных властей, в регионе существовала мощнейшее партизанское движение.
Об этом забывать нельзя. Об этом уже очень много написано, много сказано, но есть и свои сложности. Ведь были те, кто переходил с одной стороны на другую по нескольку раз. Были и такие, кто терроризировал местное население. Здесь тоже нельзя оперировать советскими штампами 50-х годов.
Что вы уже сделали, чтобы себя защитить?
Я рассказала о происходящем в соцсетях. Откликнулся наш местный телеканал «Городской», израильское телевидение ITON.TV, и завертелось обсуждение среди профессионалов, занимающихся исследованием темы коллаборационизма. Написаны письма в администрацию области, которые подкреплены рецензиями ученых-историков Дмитрия Жукова, Ивана Ковтуна, Григория Рейхмана. В них говорится, что можно обсуждать и дискутировать, но нельзя наказывать исследователя. Есть также открытое письмо на имя губернатора от Вячеслава Шатохина, который занимается изучением истории эвакуации евреев на территорию Средней Азии. Он юрист по образованию, работает в Америке.
Но я до сих пор не знаю, кто именно настаивает на моем увольнении, кому именно так сильно не понравилась моя статья.
Коллеги вас поддерживают или, наоборот, сторонятся?
У нас [в госархиве] всего несколько человек занимаются научной деятельностью. Они меня поддерживают. Другие погружены в работу технического характера и не в курсе происходящего.
В Госархиве Брянской области я тружусь с 1999 года. У меня много друзей и хороших знакомых среди российских ученых и в международной среде, так как я постоянно участвую в семинарах, конференциях, стажировках, как у нас, так и за границей. Мне очень приятно, что пишут и незнакомые люди, высказывают добрые слова в мой адрес. Видимо, тоже сталкивались с непрофессиональным, некомпетентным отношением российских чиновников.
Но ведь с вашей стороны были соблюдены все формальные процедуры. И как теперь быть другим ученым? С чисто бюрократической точки зрения — непонятно…
Да, получается, что раз они в департаменте это пропустили — значит, проявили халатность? Читали они статью или нет — мне неизвестно. Впредь я не буду направлять свои материалы куда бы то ни было через Госархив. В этом была ошибка. Нужно действовать как индивидуальный исследователь, тогда спрос будет только лично с тебя.
Почему вы, имея знакомства в Москве и за границей, продолжаете жить и работать в Брянске? У вас высокая зарплата?
Этой мой родной архив, и я очень хорошо знаю состав хранящихся тут документов, что позволяет мне успешно заниматься интересующими меня и востребованными темами. Здесь живут люди, с которыми мне удается заниматься разными серьезными проектами.
Зарплата у меня смешная, если честно, чтобы за нее как-то бороться. Я занимаюсь делом, которое люблю, и там, где мне хочется. Переезжать и увольняться я не собираюсь. Настроена на борьбу. Сейчас меня мотивирует желание отстоять свое право на дальнейшую исследовательскую деятельность.
Вы не думаете, что из-за всей этой истории брянские чиновники будут видеть в вас скорее общественного деятеля, чем историка?
Нет, я не хочу добиваться чьих-либо увольнений, наказаний для кого-то. Мне кажется, что чиновники задумаются и просто оставят меня в покое. В любом случае, мяч на их стороне.
Фото: предоставлено детским хосписом «Дом с маяком»
В России 2018-й объявлен Годом добровольца. Еще недавно волонтеров считали особыми людьми, склонными к «социальному экстриму», а сейчас среди них может оказаться кто угодно — ваш сосед, коллега, друг. Это люди, для которых потребность делать добро стала главным приоритетом. О том, как и зачем люди становятся волонтерами и с чем им приходится иметь дело в своей работе, «Ленте.ру» рассказали координатор по работе с волонтерами детского хосписа «Дом с маяком» Анастасия Майорова и ее добровольные помощники.
«Лента.ру»: Сколько у вас волонтеров?
Майорова: Порядка 300 человек: автоволонтеры, помощники на мероприятиях, навещающие детей в семьях, фотографы, парикмахеры, аниматоры, административные волонтеры, графические дизайнеры. Узнают о нас в основном из социальных сетей. Мы регулярно публикуем там информацию.
Можно ли нарисовать портрет среднестатистического волонтера?
Это уже взрослые, состоявшиеся люди? чаще с высшим образованием, примерно от 27 до 45 лет. Они занимают активную позицию, у них очень разносторонние интересы. Нам не важен их профессиональный опыт. Важно, чтобы они были чуткие, добрые, отзывчивые, деликатные люди.
Владимир Зеленцов:
Люди по-разному начинают помогать. Внутренний тумблер неожиданно щелкает — и все, пришло время отдавать. Вообще подобные вещи идут из семьи. Информация накапливается потихонечку, до тех пор, пока человек не созреет. Лет 20 назад мой старший брат работал в санкт-петербургском госпитале, где лечились ВИЧ-инфицированные дети. Кроме прочей помощи, он там был больничным клоуном. Часто брал меня с собой. Наверное, этот опыт не пропал зря. Однажды я увидел в социальных сетях пост про то, что больная умирающая девочка хотела собачку. Быстренько нашел щенка у заводчиков. Подарили на день рождения. К сожалению, девочка уже ушла, но какое-то время собака ее радовала.
Благотворительность и волонтерство немного различаются. Помогать деньгами значительно проще. Дал денег — молодец. Волонтерство — серьезнее. Ты тратишь и время, и финансы, и эмоции, и физические силы. Я увидел в соцсетях группу «Автопомощь», где искали автоволонтеров для детского хосписа. Так как я очень много езжу на машине, то решил попробовать. Сначала детишек пару-тройку раз отвез к врачам на мероприятия. А потом уже стал постоянно так помогать. Это просто.
Например, летом я регулярно ездил на дачу в Калужскую область. Обратился к координатору хосписа. Оказалось, что по моему маршруту следования живут пять семей. И я просто, без всякого ущерба для себя «попутно» делал добро. Сейчас когда езжу по городу по делам своего бизнеса, то стараюсь смотреть — не живут ли где-то по пути подопечные семьи.
Вроде пустяк: доставил пачку памперсов и коробку с непонятными трубками. Но часто родители больных детей не могут выйти из дома. Мама сидит с ребенком круглосуточно, семь дней в неделю. Ни в магазин убежать, не говорю уж о маникюре, парикмахерской, кино. Поэтому для них даже такая помощь — грандиозная поддержка.
Нам с супругой здорово повезло. У нас трое здоровых деток — дочкам восемь лет, шесть и сыну недавно годик исполнился. Если смотреть через призму своей семьи, своего благополучия, то понимаешь насколько родители с больными детьми беззащитны.
Старшую дочь уже брал с собой «на маршруты». Рассказывал ей, почему некоторых детей нельзя вылечить. Я объяснял: «У тебя полная комната игрушек, есть ручки-ножки. Ты можешь прыгать, кататься на роликах, велосипеде. А есть дети, которым это недоступно».
Возможно, в силу возраста дочь многое пока не понимает. Но и у нее тоже все — откладывается, накапливается.
Кого больше среди волонтеров — женщин или мужчин?
Как и во всех благотворительных фондах, наверное, 95 процентов — дамы. Но нам всегда очень нужна помощь волонтеров-мужчин: общаться с подопечными подростками, помогать с погрузкой-разгрузкой на благотворительных мероприятиях.
Чем обычно занимаются волонтеры?
У нас каждый может выбрать себе ту нишу, тот вид помощи, в котором он чувствует себя комфортно. Есть волонтеры, которые хотят помогать хоспису, но не уверены в себе, своих эмоциях. Они так и говорят, что пока не готовы общаться с семьями, но могут помочь в чем-то другом. Они регулярно приходят в офис и выполняют административную работу: заполняют таблицы, сортируют документы, разбираются на складе. Для нас такая помощь очень важна, так как в благотворительных организациях сотрудники, как правило, перегружены. И мы очень благодарны, если волонтеры помогают выполнять простые операции, которые не требуют особых навыков.
Волонтерам-профессионалам мы также рады всегда. Это могут быть, например, художники, готовые заниматься с детьми на дому. Всегда нужны парикмахеры, которые могли бы приехать домой и постричь ребенка. Очень нужны фотографы. Волонтеры-аниматоры приезжают в семью, чтобы поздравить с днем рождения, а могут и просто так приехать, если ребенок загрустил.
Арина Мальцева:
Однажды я увидела статью про «Дом с маяком». Идея, что «Хоспис — это не про смерть, а про жизнь», запала мне в душу. А также этот подход: когда болеет ребенок, страдает вся семья, помощь нужно оказывать и родителям, и братьям-сестрам. То есть комплексное решение проблем. Не просто медицинская помощь, а создание атмосферы жизни. Это мне было близко. И я решила, что и сама могла бы как-то участвовать.
В детском хосписе я помогаю на мероприятиях по выходным. Первый раз меня попросили помочь на специальной встрече для мам. Помню, что меня тогда поразило: у этих женщин тяжело болеет ребенок, а они такие красивые, сильные, шутят, светятся. Все с открытой душой. Однажды ехала помогать на мероприятие, и таксист начал расспрашивать, куда я так рано в воскресенье? Вкратце рассказала, а он: «Вы что, там все выходные проводите? Когда же у вас остается время на себя?» Меня этот вопрос поразил: «Это и есть время на себя». Ведь волонтерство в детском хосписе дает мне больше, чем я хоспису.
Cтаршеклассники к вам обращаются?
У нас есть обращения от школ, от классов, которые хотят помогать. Когда у нас появится стационар, школьники смогут туда приходить: общаться с детьми, давать концерты, мастер-классы. Так это мы видим в перспективе. А пока школьники проводят благотворительные концерты, ярмарки и собранные деньги переводят на счет детского хосписа. Есть у нас также пара ребят, которые навещают подопечных детей на дому. Приходят они вместе со своими волонтерами-родителями. Пока взрослые пьют чай, обсуждают свои вопросы, дети играют, общаются.
Надо ли детей-волонтеров готовить к визитам к их тяжелобольным сверстникам?
Как правило, детей не надо как-то особо готовить к общению с нашими подопечными. У детей все намного проще: они просто начинают общаться.
Кандидатов в волонтеры как-то отбираете?
Мы внимательно отбираем тех, кто непосредственно ходит в семьи или сопровождает семьи на мероприятиях. Желающие стать волонтерами проходят собеседование.
Многим ли приходилось отказывать?
За три года, что в детском хосписе существует волонтерское движение, таких случаев было очень мало. В основном приходится отказывать людям, переживающим все очень эмоционально.
Есть текучка среди помощников?
По опыту нормальная волонтерская жизнь в любом фонде в среднем — это год. Некоторые уходят из-за обманутых ожиданий. Люди думали, что будут кого-то героически спасать. Но волонтеры у нас не совершают подвигов, они занимаются обычными вещами: играют с детьми, гуляют, смотрят с ними мультики, фильмы, разговаривают, валяют дурака. То есть ничего сверхъестественного.
Часто волонтерство оставляют из-за личных обстоятельств: меняется что-то в жизни, становится меньше свободного времени.
Наталья Ткачева:
Обычно я всегда старалась помогать, но в основном деньгами: работала, свободного времени не было. Поэтому о волонтерстве никогда не задумывалась. Считала, что это все не для меня, что нужны какие-то особые ресурсы. Потом у меня случился кризис в жизни. Умер отец. Одновременно родителей потеряли мои близкие подруги. То есть в жизни возникла тема смерти. Я стала думать над этим. Мне было плохо, искала лекарство от этого страха. И в Facebook увидела посты детского хосписа. Стала все читать. И подумала — почему бы нет.
Заполнила анкету волонтера, написала, как и где могу быть полезна. В хоспис часто приезжают зарубежные специалисты. А я профессиональный переводчик. Когда мы были на собеседовании, сказала, что занималась фотографией, она у меня была как хобби. Нас на собеседовании сразу предупредили, что нужно определить объем помощи, чтобы не выгореть быстро. Потому что часто на эмоциональном подъеме думаешь: и завтра еще пойду помогать, и послезавтра смогу. Волонтеры действительно нужны каждый день. Но для хосписа важно, чтобы мы регулярно и как можно дольше приходили. А не так: выложился по максимуму за три дня. И все — больше не могу.
Я не хожу постоянно в какую-то семью. Потому что часто уезжаю из города. Могу отсутствовать неделю, месяц. А люди будут ведь надеяться на меня, я не могу их подвести. Когда я вижу больных детей на мероприятиях, меня, конечно посещает много мыслей. А вдруг кто-то из них скоро умрет, а что буду чувствовать? Не могу сказать, что в хосписе я совсем избавилась от страха смерти. Это невозможно, наверное. Но я стала как-то легче к этому относиться. Под опекой хосписа есть мальчик Дима. О нем была статья на сайте. Он говорил: «А что вы все боитесь моей смерти? Вы сами, что, не умрете?» Ну да, мы все умрем. И смерть бывает внезапной. Может, меня не станет гораздо раньше, чем подопечных хосписа.
Когда я пришла в детский хоспис, то стала лучше относиться к жизни. Раньше думаешь: а не сходить ли в театр? И мысленно отвечаешь себе: надо, может, в следующем месяце получится? А теперь стараюсь ничего не откладывать на потом. Ведь потом может и не быть.
Какие-то тренинги для новичков проводите?
У нас есть подготовительный однодневный семинар, где мы разбираем разные ситуации, волонтерские правила. Например, очень не рекомендуем в каждый свой визит к семье приносить подарки.
Как-то неловко в гости ходить с пустыми руками.
Но они пришли не просто в гости, а для общения, поддержки. Если каждый раз с собой будете нести подарки, то вас и ждать будут исключительно ради них. А вдруг наступит момент, когда вы не успеете купить или просто денег на это не окажется? Как вы объясните детям такие сложности? Важно изначально не создавать ситуации, когда можно расстроить ребенка, обидеть маму.
Мы против того, чтобы дети смотрели на приходящего в дом человека только как на поставщика каких-то материальных радостей. Важно также избегать гиперопеки по отношению к подопечному ребенку. Видите, что ребенок сам может что-то сделать, — пусть делает. Очень важно относиться к нашим подопечным как к обычным детям, которые любят и хотят шалить, смеяться, играть, делать что-то самостоятельно. Отношения с семьей нужны ровные, радостные, на равных. Волонтер уважает семейные ценности, которые есть в доме подопечного, методы воспитания, взгляды родителей. А родители по идее должны уважать волонтера.
Анна Ветрова:
Я уже год как хожу в гости в потрясающую семью. У Рината — спинально-мышечная атрофия (СМА). У него творческая мама. Благодаря детскому хоспису они ведут с сыном достаточно активную жизнь. Почти еженедельно бывают на каких-то мероприятиях. Это и гонки на колясках, и клоуны, и елки, и экскурсии на фабрику мороженого. Обычно я к ним приезжаю по субботам.
Когда Ринат с мамой начинают рассказывать: «А мы вот тут были, и здесь», понимаю, что это я сама почти нигде не бываю. А потом мы с ним рисуем комиксы с персонажами, которых сами выдумали: мистер Банан, сумасшедшая Клубничка. Полный полет фантазии. Болтаем. Опыт волонтерства — это удивительный опыт, который я рекомендовала бы пережить каждому человеку без исключения. Волонтерство позволяет выйти за пределы своей личности, своей семьи, социальной группы и ощутить связь с другими людьми. Это, на мой взгляд, очень важно, потому что в современном мире мы утрачиваем связи друг с другом. А именно связь с другими и позволяет оставаться каждому из нас человеком.
Слово «хоспис» у многих ассоциируется со скорбью. Неужели это никого не пугает?
Обычно люди действительно думают, что это место скорби: умирающие дети, горе, слезы, все в подавленном настроении. А на самом деле все наоборот: любовь, радость, ценность каждого мгновения. Волонтеры нам очень нужны, без них детский хоспис не может существовать.
Когда ребенок рождается больным или серьезно заболевает, все силы, эмоции мамы тратят на уход. И у них просто нет сил поддерживать с друзьями отношения. Некоторые знакомые просто пропадают. Наши семьи оказываются в социальном вакууме. У родителей не остается времени и сил на обыкновенное общение с ребенком. Они все время посвящают уходу за ним: покормить, удалить мокроту из легких, перевернуть, дать лекарство.
То есть волонтеры больше помогают родителям, чем их больным детям?
Я бы не стала говорить о том, кому эта помощь нужнее. Всем важно, когда на помощь приходят люди из обычной жизни, с хорошим настроем, которые не жалеют, не плачут. Волонтеры навещают именно ребенка, пытаются в каждом, независимо от тяжести состояния, разглядеть личность со своими потребностями, эмоциями и желаниями.
Павел Матвеев:
Я занимаюсь изредка автоволонтерством, а на постоянной основе навещаю семью с одиннадцатилетним Владом. Стараюсь встречаться каждую неделю. Но на удивление Влад настолько активный молодой человек, настолько занятой, что иногда сложно бывает договориться о дате. Он то на каких-то конференциях, то на спортивных играх. Влад — чуть ли не чемпион России по бочче.
С Владом мы играем, придумываем «игры – ходилки», ездим в развлекательные комплексы, обсуждаем игры у меня на телефоне, обсуждаем игры у него на телефоне, пьем чай и делаем еще много чего интересного!
Слышал, что многие недоумевают — для чего кто-то волонтерит, тратит свое время. Это же настолько очевидно: увидел, что кто-то нуждается; знаешь, что можешь помочь, — так сделай это.
Блогера Руслана Соколовского, прославившегося ловлей покемонов в екатеринбургском храме, приговорили к трем с половиной годам условно, признав виновным по всем пунктам обвинения. Среди прочего ему вменяли экстремизм, оскорбление патриарха Кирилла, феминисток и чувств верующих. Зачитывая вердикт, судья Екатерина Шопоняк цитировала выводы экспертиз, опираясь на которые она приняла свое решение: настойчивое формирование негативного образа верующих при помощи метафор; размещение понятных верующим оскорблений в интернете; формирование мнения, что в России царит мракобесие и произвол… «Лента.ру» поинтересовалась у экспертов, как этот процесс и приговор повлияет на отношения церкви, власти, общества и отечественной блогосферы.
Судя по приговору, помимо оскорбительных метафор видеоблогер наговорил в своих роликах на YouTube много всего, что нарушает ст. 148 и ст. 282 УК РФ («Оскорбление чувств верующих» и «Возбуждение ненависти либо вражды»). Неслучайно одним из пунктов приговора было удаление этих роликов. Но, возможно, впервые судья районного суда говорила о «переосмысление ситуации непорочного зачатия» и «введение Иисуса Христа в японский бестиарий», используя терминологию, более подходящую для богословских диспутов. Из уст представителя прокуратуры на процессе звучали указания на то, что подсудимый высказывал сомнения в существовании Бога и в божественном происхождении Иисуса Христа.
Богословы в погонах
«Богословская мотивация, похоже, плотно вошла в российскую судебную и прокурорскую практику, — считает ведущий научный сотрудник института Европы РАН религиовед Роман Лункин. — Все началось во время процесса над Pussy Riot, когда представители прокуратуры цитировали решения вселенских христианских соборов, в частности Трулльского (проходил в 691-692 годах и принял ряд важных решений для формирования внутрицерковного права и борьбы с ересями — прим. «Ленты.ру»), и различную православную литературу». Позже, по его словам, эта практика широко применялась в процессах над свидетелями Иеговы при определении их литературы как экстремистской: их обвиняли в критике православной церкви, и со стороны обвинения также звучала прямая религиозная мотивация.
«Независимо от того, какие статьи Уголовного кодекса предъявляются Соколовскому, все равно получается, что прокуратура здесь защищает православие, честь православной церкви и ее православное пространство», — отмечает Лункин.
По мнению религиоведа, судебные процессы, так или иначе связанные с претензиями РПЦ к представителям иных конфессий или светским оппонентам, происходят как бы в параллельной юридической реальности, где теологические аспекты порой важнее состава преступления или нанесенного вреда.
Комментируя процесс над Соколовским, Екатеринбургская епархия заявляла, что подобного рода провокации должны решительно пресекаться во избежание повторения их в дальнейшем. Епархия была возмущена, ее духовенство обижено, отмечает Лункин. В местных СМИ появлялась информация, что у дела Соколовского в епархии был куратор, отец Виктор Явич, он же — один из главных свидетелей обвинения. Ему принадлежит фраза: «Если Соколовский тебя не оскорбил — ты моральный урод». Лункин добавляет, что такие же «кураторы» присутствовали, например, на процессе в Белгороде, где женщину судили за то, что она прикурила от свечи в храме.
«Формально РПЦ в таких делах не участвует, но их объединяет интерес со стороны церковных иерархов и их деятельное участие в формировании общественного мнения посредством публичных выступлений», — говорит Лункин.
При этом религиовед не склонен драматизировать ситуацию. «Молодое поколение духовенства открыто говорит о том, что резкие, гневные заявления представителей РПЦ отвращают людей от веры и мешают миссионерской работе. Большинство людей все-таки ищет в церкви милосердия, открытости. Это несколько иной образ, нежели тот, который сейчас проявляется: церковь как часть государственного аппарата», — уверен Лункин.
Он прогнозирует, что в дальнейшем из-за таких случаев прямой поддержки со стороны правоохранительных органов церкви будет все сложнее поддерживать даже формальную видимость отделенности от государства. «Получается, что церковь использует государственные институты не только для принятия выгодных ей законов и для передачи имущества, но и для преследования оппонентов», — резюмирует Лункин.
Репрессивная инерция
Правозащитник, юрист Михаил Аншаков подверг сомнению способность РПЦ самостоятельно создавать альтернативную судебную реальность: «Телефонное право даже в таких случаях включается только через очень высокие кабинеты. Церковь не может ничего курировать, она может только создавать определенный информационный фон. Властных полномочий напрямую влиять на судебные решения у нее нет».
Отмену нескольких громких приговоров — в частности, вынесенных воспитательницые Евгении Чудновец и оппозиционеру Ильдару Дадину — многие восприняли как «коррекцию» политического курса в сторону смягчения репрессивного аппарата. В случае Соколовского, по мнению Аншакова, замену реального срока на условный тоже можно воспринимать как послабление, учитывая реальные два года для Pussy Riot. «Как я понимаю, установка такова, что практика наказаний за такие действия должна остаться, но без реальных сроков», — предполагает эксперт.
При этом представители Всемирного русского народного собора — главной общественной организации РПЦ — уже назвали приговор Соколовскому «мягким». В этой связи Роман Лункин отмечает некоторое несоответствие нового курса на смягчение и непримиримой позиции церкви. «Решения государства о том или ином повороте в контроле общественной жизни проникают в сферу религии в последнюю очередь. Это видно по запрету открытого неправославного миссионерства по закону Яровой, по ликвидации «Общества свидетелей Иеговы», по локальным погромам баптистских и пятидесятнических (протестантские христианские движения — прим. «Ленты.ру») общин», — говорит он. Невзирая на какую-либо «коррекцию» общего курса, из-за инерции церкви и правоохранительной системы православие все еще воспринимается как часть государственной идеологии, подчеркивает Лункин, потому неудивительно, что в процессах, где РПЦ выступает на стороне обвинения или защищает свои интересы, ее позиция встречает поддержку и понимание.
«Так уж получилось, что с 2009 года, когда патриархом был избран Кирилл, церковь стала заложником повсеместной поддержки со стороны государства, и сейчас она от этого отказаться не в состоянии. Церковь уже не может пойти в другую сторону», — резюмирует религиовед.
Дурной пример заразителен
Механизм, опробованный на отмене приговоров через Верховный суд, по мнению юриста Аншакова, вряд ли будет применен в ситуации Соколовского, поскольку условный срок вполне соответствует упомянутому выше курсу на смягчение.
Лункин, в свою очередь, считает такой исход событий вполне вероятным, хоть и сомнительным — из-за слишком большого набора статей в обвинении Соколовского. Помимо 148-й и 282-й — еще и ст. 138.1 УК РФ («Незаконный оборот специальных технических средств, предназначенных для негласного получения информации»). Впрочем, у блогера есть право обжаловать приговор в областном и в Верховном суде. А там — чем черт не шутит…
Аншаков отмечает, что судебные процессы, в которых государство защищает интересы РПЦ и такие ранимые чувства верующих, неизменно получают общественный резонанс, а их решения формируют у молодежи негативное отношение и к религии, и к верующим, и к российскому правосудию. Фактически Соколовский уже сделался среди молодежи суперпопулярной фигурой (о чем ярко свидетельствуют сотни тысяч подписчиков в его группах в соцсетях и на YouТube — прим. «Ленты.ру»).
Бизнес на грани фола
Нельзя забывать, что свой срок Соколовский получил прежде всего за медиапродукт, созданный им для своего YouТube-канала, который он использовал не только для самовыражения, но и для монетизации творчества. В свое время самый популярный в мире видеоблогер PewDiePie спровоцировал схожий скандал, опубликовав видео с антисемитским лозунгом. На роликах схожего «пограничного» содержания раскручиваются сотни и даже тысячи видеоблогеров в России. Неизвестно, воспримут ли они приговор Соколовскому как прямой сигнал быть осторожнее в блогосфере. Сам «ловец покемонов» это, похоже, усвоил, если считать искренним его последнее слово в суде.
«Видеоблогинг — новая полноценная форма медиабизнеса, самые успешные представители которого зарабатывают миллионы долларов в год, — говорит доцент кафедры новых медиа журфака МГУ Леонид Делицын. — Российские представители этого рынка пока выглядят скромнее, получая около миллиона долларов — в случае топ-блогеров». Государство, по его словам, пытается регулировать этот бизнес, устанавливая внутри него рамки ради общественного спокойствия и соблюдения культурных норм.
«Успешные представители этого жанра всегда находятся на грани и немного за гранью культурных, а иногда и юридических норм. Для того чтобы в этой среде делать деньги на контенте, который ничего не нарушает и никого не оскорбляет, требуется талант на порядок выше. Я не хочу сказать, что на краю дозволенного деньги может делать любой дурак, но гораздо легче их делать именно там», — говорит Делицын.
Однако этот бизнес, по его мнению, как и любой другой, реагирует на сигналы, которые посылает власть. «Я думаю, видеоблогеры, особенно популярные, — рациональные люди, действующие в значительной степени из коммерческих соображений и в меньшей степени из каких-то убеждений, — говорит Делицын. — Поэтому они [после приговора] будут действовать рационально, учитывая обозначенные рамки, получив четкий сигнал, куда лезть не надо. Я не думаю, что мы увидим повальный приток видеоблогеров в храмы с целью эксплуатировать эту тему ради популярности».
РПЦ проявляла живой интерес к медиабизнесу: на знаменитой мартовской встрече популярных видеоблогеров с министром культуры Мединским присутствовал епископ Тихон (Шевкунов).
Приговор Соколовскому может свести на нет усилия церкви, сделав ее в глазах блогеров неким пугалом, с которым лучше не иметь дела от греха подальше.
«Трудно оценить реакцию всей блогосферы на приговор. Для маргинальных ее представителей ничего не меняется, они и без того были достаточно отчуждены от церкви, — говорит Делицын. — Однако церковь по-прежнему будет вызывать у них огромный интерес как объект для творчества, в первую очередь из-за своей влиятельности и постоянного появления в СМИ».
«Главное, чтобы никто не слышал этих писков и визгов»
Фото: Сафрон Голиков / ТАСС
В Калужском областном суде 19 декабря должны огласить приговор по одному из самых громких дел последнего времени: трех врачей обвиняют в убийстве новорожденного. В последних числах декабря 2015 года в одном из роддомов Калужской области родился слабый недоношенный ребенок. Его возможная смерть могла бы сильно ухудшить статистику, а еще добавила бы в предпраздничный период хлопот медперсоналу, которому пришлось бы оформлять все необходимые в таких случаях документы. По версии следствия, младенца, которого еще можно было спасти, просто отнесли в соседнюю комнату и там оставили. Матери сказали, что он умер. За всеми этапами следствия и суда внимательно следил корреспондент «Ленты.ру» Игорь Надеждин.
***
В конце 2015 года оперативники получили информацию: главный акушер-гинеколог Калужской области, заместитель главного врача Калужской областной клинической больницы Александр Ругин причастен к совершению коррупционных преступлений. Такая информация поступает часто, особенно в отношении врачей-руководителей. Она, конечно, может быть клеветой, но не проверить ее нельзя.
Оперативникам Управления по борьбе с экономическими преступлениями и противодействию коррупции Калужского областного главка МВД суд разрешил прослушивать телефонные переговоры (служебный, домашний и мобильный) доктора Ругина, а также читать его переписку — как в почте, так и в мессенджерах.
Естественно, такая информация засекречена. Но в данном случае гриф с нее был снят. Содержание переговоров озвучивалось как на следствии, так и на суде, записи неоднократно подвергались экспертизе. По этой причине «Лента.ру» считает возможным опубликовать стенограмму телефонных переговоров без купюр, но с небольшой литературной правкой.
В стенограмме говорящие обозначаются как «М1», «М2», «Ж1» и так далее. Но в ходе следствия и суда личности всех собеседников установлены, и мы сразу будем указывать имена и фамилии собеседников, тем более что никто из них не отрицал этих разговоров ни на суде, ни на следствии.
Первый разговор
28 декабря 2015 года в 10 часов 26 минут 00 секунд специальные технические средства полиции зафиксировали звонок, поступивший на служебный городской телефон главного акушера-гинеколога Калужской области. Слышны гудки, на фоне которых врач акушер-гинеколог, заведующая отделением Жуковской центральной районной больницы 61-летняя Шалабия Умахановна Халилова произносит: «Почти полное открытие, 24 недели».
Далее гудки прекращаются. Начало разговора.
Ругин: Алло.
Халилова: Александр Иванович…
Ругин: Да, да.
Халилова: Здравствуйте. Это Шалабия Умахановна Халилова из роддома Жукова.
Ругин: Угу.
Халилова: Александр Иванович, у меня сейчас поступила женщина, 24-26 (поправляется) 25 недель. Почти полное открытие шейки матки.
Ругин: 24-25?
Халилова: Да, да. С ночи сидит со схватками, повторные роды. Первые роды в 2003 году, два аборта (вздыхает), кровянистые выделения. До Калуги не доедет. Что мне делать с ней?
Ругин: Как вы полагаете, что вам делать?
Халилова: Рожать? Да?
Ругин: Ну. Вам надо звонить в санавиацию, вызывать на себя и врача, и неонатолога, и прочие вещи. Либо, по уму, сделать из этого ребенка, извините меня, 21 неделю…
Халилова: (перебивает) Нет, 24-25.
Ругин: 24?
Халилова: Да.
Ругин: Вы знаете, доктор Халилова… Бумага — она не краснеет, либо его делать мертворожденным.
Халилова: Угу.
Ругин: То есть сразу унести и сказать, что родился просто мертвым.
Халилова: Угу.
Ругин: Потому что если вы дадите младенческую смертность, вас просто порвут.
Халилова: Понятно.
Ругин: Сегодня двадцать восьмое декабря, вы такой подарок области делаете. Вы понимаете это все, весь ужас положения? (Смеется) Поэтому либо определяете его как мертворожденного — то есть приняли, сразу же унесли, чтобы у женщины вопросов не было. И кричать, что у нее роды… Вот мы никогда таких слов не говорим вслух.
Халилова: Угу.
Ругин: Это только вы говорите.
Халилова: Ну, я сказала ей — выкидыш.
Ругин: Ну, выкидыш — не выкидыш… Посмотрите, какой он родится.
Халилова: Угу.
Ругин: Вот. Ну, самое главное, чтобы в другой комнате — в реанимации никто не слышал этих писков и визгов.
Халилова: Угу.
Ругин: Потому что он там рано или поздно…
Халилова: Ну да, понятно, прогноза никакого.
Ругин: А потом уже надо будет, если у вас это случится и сможете его оформить как мертворожденного, тогда звоните сюда, говорите о весе, ну и перезвоните мне, тогда что-нибудь подскажу — какой вес, что делать.
Халилова: Хорошо.
Ругин: Давайте.
Халилова: Хорошо. Ага, спасибо, Александр Иванович.
Короткие гудки, рассоединение. Продолжительность разговора составила 133 секунды.
Второй разговор
В тот же день в 12 часов 57 минут 08 секунд Халилова вновь позвонила Ругину на городской номер.
Ругин: Да, да.
Халилова: Александр Иванович, это Жуков опять.
Ругин: Ну и что у вас?
Халилова: В 12.25 родили 650 граммов, 30 сантиметров. Телепается сейчас, где-то 60 сердцебиение. Ну он там пытался там что-то (неразборчиво).
Ругин: (перебивает) Значит, оформляйте его как мертворожденного.
Халилова: Угу.
Ругин: Вот и все.
Халилова: Может, 600 написать или как?
Ругин: Нет, если вы оформите его как мертворожденного, то есть это будут преждевременные роды в 24 недели мертвым плодом. Только дышать ему не надо, мягко говоря.
Халилова: Нет, нет, мы не дышали. Он просто сам дыхательные движения делал.
Ругин: Ну, понятно, ну, будем… Отправляйте сюда, напишите, что родился без признаков жизни. Вот и все. Описывайте все, как полагается. А как фамилия ее?
Ругин: Ну, отправляйте, пишите срок такой. Вот. Иванова. Сейчас надо будет позвонить Константину Викторовичу, попросить, чтобы они увидели мертворожденного.
Халилова: Угу, ну да.
Ругин: Ну, пишите, давайте, все.
Халилова: Нам еще… Сигнальную карту. Там что-нибудь надо?
Ругин: На мертворожденного будете оформлять. Да.
Халилова: Оформлять. Хорошо.
Ругин: И описывайте, что он полностью родился без признаков жизни. Как по взрослой истории.
Халилова: Угу, угу. Спасибо.
Продолжительность этого разговора составила 81 секунду.
Третий разговор
Спустя 53 минуты техника зафиксировала третий разговор: Ругин со своего мобильного позвонил на мобильный заведующему патолого-анатомическим отделением Калужской областной больницы Константину Растольцеву. Именно к нему на вскрытие поступают все мертворожденные, и он делает вывод о причинах и обстоятельствах смерти — если, конечно, нет признаков криминала.
Время: 13 часов 51 минуты 01 секунда.
Растольцев: Алло.
Ругин: Константин Викторович!
Растольцев: Да, да.
Ругин: Привет. Это Ругин.
Растольцев: Да, Александр Иванович.
Ругин: Как вы там живете-то?
Растольцев: Да потихонечку, готовимся к Новому году.
Ругин: (смеется.)
Растольцев: Ну, а что делать? (смеется).
Ругин: Ну правильно, а чего сделаешь-то? Слушай, у меня к тебе такой вот разговорище.
Растольцев: Ага.
Ругин: Сейчас звонили из Жуковского района.
Растольцев: Так.
Ругин: 24 недели.
Растольцев: Ага.
Ругин: Повторные роды там, уже с полным открытием…
Растольцев: Ага.
Ругин: Ну, они родили.
Растольцев: Понятно.
Ругин: Чтоб им пусто было.
Растольцев: Так.
Ругин: Где-то шестьсот с небольшим грамм…
Растольцев: Ага.
Ругин: Ну и где-то под тридцать сантиметров длина.
Растольцев: Ага.
Ругин: Ну что я им мог посоветовать в таком случае в конце года-то?
Растольцев: Ну, я-то знаю что.
Ругин: Сделать его мертворожденным.
Растольцев: Ну, понятно.
Ругин: Объяснил, чтобы никто ничего не слышал и не видел.
Растольцев: Ага, ага.
Ругин: Вроде они все сделали. Ну, там, конечно, единичные вздохи-охи были, конечно. Костя, я тебя очень прошу, если это возможно…
Растольцев: (перебивает) Ну они там оформили правильно все?
Ругин: Да, они будут оформлять как мертворождение.
Растольцев: Ну, пускай оформляют.
Ругин: 24 недели. Ладно?
Растольцев: Угу, угу.
Ругин: Жуковский район.
Растольцев: Да, записал.
Ругин: Там какая-то на «И». Иванова или Изварова какая-то.
Растольцев: Ага, понял, хорошо, ладно.
Ругин: Жуковский район.
Растольцев: Ладно, понял. Да все записал.
Ругин: Спасибо тебе большое от меня.
Растольцев: Не за что. Всего доброго.
Ругин: Благодарю.
Растольцев: Ага, всего доброго.
Ругин: Все, давай.
Растольцев: Ага. До свидания.
Продолжительность разговора — 91 секунда.
Четвертый разговор
Сразу после беседы с патологоанатомом Ругин сам набирает номер Халиловой, но та не берет трубку. И перезванивает в 14 часов 02 минуты 32 секунды.
Ругин: Да, да. Я вас слушаю.
Халилова: Александр Иванович. Это Жуков. Шалаби Умахановна. Вы мне звонили?
Ругин: Да, да, да. Смотрите. Вы должны в историю родов поставить либо интранатальную, либо антенатальную гибель плода. Вы же сюда историю пришлете же, наверное? Вы обязаны ее прислать.
Халилова: Угу.
Ругин: Потому что в диагнозе должно это звучать. И после родов описание отсутствия четырех признаков живорожденности. Ясно?
Халилова: (перебивает) Потому что с двух схватки, а пришла она с еще бившимся сердцем.
Ругин: (перебивает). Это нестрашно. Интранатальное, слышали сердце — родился без сердца.
Халилова: Угу.
Ругин: Ничего здесь страшного нет. Обязательно.
Халилова: Угу.
Ругин: Я уже с патанатомами договорился по вашему случаю, чтобы это гасили как мертворожденного.
Халилова: Он уже все. Да.
Ругин: Ну, я знаю. Мне уже сказали. Я уже позвонил.
Халилова: Угу.
Ругин: Сделайте это, пожалуйста.
Халилова: У нас завтра машина едет. Мы завтра все…
Ругин: (перебивает) Вот! Но вы историю должны закончить. Ясно?
Халилова: Да, да.
Ругин: И это вынести на титульный лист.
Халилова: Ага.
Ругин: Интранатальная гибель плода.
Халилова: Угу, угу, хорошо.
Ругин: Никто вас ругать за 24 недели особо, конечно, не будет. За мертворождение. Ну что сделаешь, не оперировать же.
Халилова: Ну да.
Ругин: Это бесперспективно полностью.
Халилова: Да, конечно.
Ругин: До свидания, исправитесь.
Халилова: Спасибо, Александр Иванович, до свидания.
Ругин: До свидания.
Продолжительность разговора — 91 секунда.
Для справки: интранатальная смерть — это гибель в процессе родов. Антенатальная смерть — гибель до начала родов. Две эти группы смерти формально статистику не портят. Считается, что врачи в это время ничего с рождающимся человечком сделать не могут, не навредив матери. За это, как совершенно верно заметил главный акушер-гинеколог Калужской области Александр Ругин, никто сильно ругать не будет. Тем более что по должности именно главный акушер-гинеколог области проводит разбор летального исхода и решает, надо ли наказывать врачебную бригаду.
Оперативная работа
Есть маленькая юридическая тонкость: прослушивание телефонов Ругина проводили сотрудники управления по борьбе с экономическими преступлениями и борьбе с коррупцией. Но они не вправе раскрывать убийства, это прерогатива Следственного комитета и уголовного розыска. Пока соблюдались юридические формальности (напомню: данные прослушки секретны, и даже не все сотрудники полиции имеют право с ними знакомиться), прошло время, хоть и не очень длительное.
Уже на следующий день Следственное управление СКР по Калужской области в морге больницы изъяло тело умершей девочки. Прямо во время вскрытия — в тот момент, когда патанатомы извлекали органы, чтобы сделать заключение.
— В медицинскую документацию патолого-анатомического отделения уже были внесены предварительные данные, которые указывали именно на смерть ребенка в процессе родов, — говорит майор юстиции Василий Сажко, следователь по особо важным делам СУ СКР по Калужской области. — Но следователи вместе с оперативниками уголовного розыска успели изъять и биологические материалы. Судебно-медицинские эксперты позже установят: легкие девочки содержали альвеолы — то есть она после рождения начала самостоятельно дышать. Также эксперты дадут заключение: ее сердце билось после рождения и двигало кровь. То есть из четырех признаков живорожденности присутствовали минимум два. А по нормативным документам даже один из признаков — основание для реанимации. Врачи же, присутствовавшие при родах, даже не пытались спасти ребенка. Уголовный кодекс однозначно трактует это как убийство путем бездействия.
Следователи допросят, и не один раз, всех присутствовавших в родовом зале. И выяснят подробности. По инструкции в любом случае новорожденного сразу же после родов надо положить на стол, стоящий меньше чем в метре от матери. Стол обогревается специальной лампой, там происходит осмотр ребенка. Но 28 декабря девочку вынесли в соседнюю комнату, где было холодно, положили в кювез и там оставили медленно умирать. Матери сообщили о смерти ребенка после родов.
— Формально акушерка только принимает роды, а родившимся ребенком заниматься должна врач-педиатр, в данном случае — доктор Татьяна Васильева. Именно она должна была бороться за жизнь девочки, но она этого даже не пыталась сделать, — продолжает майор Василий Сажко. — По нашему мнению, она выполнила указание заведующей отделением. Именно она ничего не сделала для реанимации девочки.
Врачи на допросах неоднократно повторяли: ребенок родился мертвым. Но при этом никто не смог объяснить, почему спустя 25 минут после зафиксированного времени рождения Халилова в разговоре с Ругиным сказала в настоящем времени: «телепается сейчас», «сердце бьется, примерно 60 ударов в минуту», «ребенок дышит». Они объясняли это другим смыслом этих выражений. И только в 14:00, спустя 95 минут после зафиксированного времени родов, заведующая отделением сообщает главному акушеру области: «он уже все».
По заключению комплексной судебно-медицинской экспертизы, девочка родилась живой: она самостоятельно дышала, и у нее обнаружены посмертные признаки сердечной деятельности. Эксперты говорят, что сердце билось минимум несколько минут. Хотя, исследовав все материалы, негласно говорили: девочка жила больше часа. Умерла она от внутричерепной гематомы и асфиксии. То есть если бы ребенка перевели на искусственную вентиляцию легких и согрели сразу после родов, она могла выжить.
— При осмотре места происшествия в первые же сутки были обнаружены все необходимые аппараты для реанимации новорожденных — и специальный стол, и оксигенератор, и приборы для искусственной вентиляции легких, и все необходимые лекарства. Но на теле погибшей нет даже следов инъекций, — объясняет следователь по особо важным делам Сажко. — Хотя обвиняемые и их защитники на допросах говорили, что ничего необходимого не было, это в ходе следствия удалось опровергнуть.
Лимит на смертность
В чиновничьей системе младенческая смертность — один из самых важных критериев социального благополучия области. По нему оценивают деятельность губернатора и региональных министров. Статистику«живорожденности» докладывают на самый верх. Именно по этой причине региональные чиновники стараются цифры улучшить. На момент родов Ивановой Калужская область уже превысила статистический лимит на детскую смертность. Еще одна гибель новорожденного могла обернуться для ответственных лиц административными выводами.
Уголовное дело было возбуждено 29 декабря 2015 года. Обвинение Халиловой и Васильевой по статье УК «Убийство» было предъявлено только в мае, после того, как появилось заключение экспертизы. Ругину обвинение предъявили спустя 11 месяцев, в ноябре, по статье «Подстрекательство к убийству.»
Врачам в присутствии адвокатов дали прослушать сделанные записи. Все трое признали, что это их голоса. Но стали утверждать, что записи смонтированы, часть разговоров, в которых были указания, как бороться за жизнь девочки, умышленно вырезали.
Однако хронометраж каждой записи в уголовном деле с точностью до секунды соответствовал данным телефонных компаний, которые фиксируют и время начала разговора, и время его окончания, и продолжительность. Кроме того, была сделана экспертиза телефонной записи, которая не обнаружила признаков монтажа.
Тогда обвиняемые стали жаловаться на нехватку оборудования и лекарств. Что тоже было опровергнуто: в протоколе осмотра родового зала зафиксированы все нужные инструменты и аппараты, а в журнале родов и до 28 декабря, и после встречаются упоминания об их использовании. Также следователи изъяли все имеющиеся на тот момент заявки на ремонт техники в больнице. Из документов следует, что в эти дни техника не ремонтировалась.
После этого врачи выдвинули другую версию: особый смысл терминов, упоминавшихся в разговоре — что это понятно только специалистам. Но эксперты-лингвисты сделали вывод о том, что из стенограммы следует: Ругин дает Халиловой однозначные указания.
Уже после судебного следствия, в декабре 2018 года, я попытался беседовать с адвокатами обвиняемых. Они от разговора уклонились: пообещали перезвонить и не перезвонили, а на мои звонки перестали отвечать.
Пятый и шестой звонки
Кроме четырех звонков, которые легли в основу уголовного дела, был еще и пятый. На следующий день, сразу после того, как следователи и оперативники пришли изымать тело умершей девочки и описывать место происшествия, Ругину по очереди позвонили Халилова и патологоанатом Растольцев.
Оба сообщили, что телефоны доктора прослушивались и что замысел не удался. При этом Халилова сказала, что у нее уже есть справка о смерти ребенка во время родов, которую ей передал водитель машины, отвозившей тело на вскрытие (такая справка могла появиться не раньше чем на следующий день после вскрытия). Растольцев предупредил коллегу о том, что материалы в морге изъяты, и он ничего поправить не в силах. И намекнул, что Ругин его подставил, поскольку справку он написал и отправил до вскрытия.
Справка эта, о которой идет речь, тоже в деле есть. Это врачебное заключение о смерти, в которой записан диагноз «Интернатальная смерть». Хотя в тот момент, когда патологоанатом подписывал документ, вскрытие только началось.
Но врач Растольцев формально преступления не совершал: сделанная им запись является предварительной. Он, конечно, до получения результатов гистологических исследований может ошибиться, а за ошибки у нас не наказывают. Доказать умысел в данном случае невозможно. Поэтому Растольцев в деле проходит только как свидетель. Однако расхожее утверждение о том, что патологоанатом — лучший диагност, опровергнуто.
Несерьезное дело
Уже после этого случая в Жуковской ЦРБ у другой акушерки и того же врача-педиатра Васильевой родился ребенок на 27 неделе беременности, с весом 650 граммов. Они вдвоем его выходили. Мальчик сейчас здоров, живет в городе Кременки. То есть борьба за жизнь недоношенного младенца не так уж бессмысленна. Попытаться можно было — и по совести, и по 372 приказу Минздрава, который требует проведения как минимум 20-минутной реанимации при наличии хотя бы одного из четырех признаков живорождения.
Лично меня пугает другое. Все материалы уголовного дела однозначно свидетельствуют: врачи и Жуковской районной, и Калужской областной больниц все время обсуждают только основные моменты. В детали, в которых, как известно, кроется дьявол, они не вдаются. Патологоанатом Растольцев без всякого упоминания и просьб Ругина выдает справку с заранее записанным диагнозом. Педиатр Васильева не просит Халилову соединить ее с Ругиным, чтобы подтвердить указания. И не задает самый естественный вопрос: что и как сказать матери. И Халилова не спрашивает — как. Она просто просит указаний и гарантий, что ее не накажут.
В том самом 2015 году, когда случилась эта история, в Калужской области мертворожденными оформлены девять детей, родившихся весом от 500 до 1100 граммов. Обстоятельства их рождения до мелочей схожи с родами Ивановой. Тела давно захоронены.
P.S.
Обычно всеми громкими «врачебными делами» занимается Национальная медицинская палата, возглавляемая Леонидом Рошалем. Однако от участия в калужской истории общественная организация самоустранилась. «Лента.ру» попросила прокомментировать — почему.
— Доктор Александр Ругин обратился к нам с просьбой оказать помощь в проведении независимой экспертизы, — пояснила руководитель информационной службы палаты Наталья Золотовицкая. — Комиссия Центра независимой экспертизы врачебной палаты Московской области провела независимую экспертизу качества медицинской помощи. Соответствующее заключение было направлено доктору. Дальнейшая судьба нашего заключения неизвестна. Но мы можем говорить о выводах только по согласованию с доктором. Если доктор захочет публикации выводов экспертизы качества медпомощи — мы представим.
UPD
После публикации этого материала суд огласил свой вердикт.
Бывший главный внештатный акушер-гинеколог Калужской области, заслуженный врач Российской Федерации 62-летний Александр Ругин полностью оправдан. По мнению суда, он пытался снизить показатели смертности в области, но не склонял к убийству.
Врач-акушер-гинеколог, бывшая заведующая отделением жуковской центральной районной больницы 61-летняя Шалабия Халилова признана виновной в неоказании помощи больному, повлекшей по неосторожности смерть пациента, и приговорена к двум годам лишения свободы условно. Ей так же запрещено заниматься медицинской деятельностью, связанной с принятием родов, на два года.
Врач-педиатр Жуковской ЦРБ, отличник здравоохранения, депутат местного совета Депутатов города Жуковский, 60-летняя Татьяна Васильева оправдана, по формулировке суда, в связи с тем, что ее вина не доказана.
В конце декабря прошел третье чтение законопроект, позволяющий правительству проводить государственные закупки тайно — на закрытых торговых площадках. Таким образом, общественность частично утратит возможность наблюдать за увлекательным миром освоения бюджетных средств. «Лента.ру» решила вспомнить самые неоднозначные госзакупки года и составила список странных, а порой и возмутительных лотов по возрастанию стоимости.
Спиннеры — пять тысяч рублей
В августе, на волне популярности спиннера (небольшое устройство, долго вращающееся после самых легких касаний пальцами) администрация муниципального округа Морской в Петербурге объявила тендер стоимостью более семи тысяч рублей на поставку 70 развлекательных тренажеров. Они понадобились для праздника «День нашего двора», пояснялось в задании, и отмечалось, что спиннеры должны быть изготовлены из пластика разных цветов.
Закупку удалось завершить осенью: ее итоговая стоимость превысила пять тысяч рублей. Попали ли игрушки в руки гостей праздника, неизвестно.
Интервью с мэром — 200 тысяч рублей
В конце июля администрация Краснодара объявила тендер на интервью с мэром Евгением Первышовым. За 200 тысяч рублей предлагалось записать беседу с главой города об инвестировании в экономику и подготовить аналитический материал на тему «Краснодар как центр экономического роста Кубани». Разместить статьи планировалось в полноцветных журналах с тиражом не менее восьми тысячи экземпляров и подпиской по всему Южному федеральному округу.
На интересное предложение тут же обратили внимание в краевой прокуратуре. 8 августа надзорное ведомство вынесло предупреждение администрации о нарушении законодательства. Выяснилось, что власти Краснодара выступают учредителями нескольких СМИ, и в соответствии со статьей 18 закона «О средствах массовой информации» они обязаны бесплатно размещать любые сообщения от их имени. К тому же прокуроры обнаружили у города просроченные долги по другим контрактам на общую сумму в 1,3 миллиарда рублей, что также говорило не в пользу странной госзакупки.
Книги о лечении хреном — 500 тысяч рублей
В ноябре Управлению делами Президента понадобилось 656 книг по психологии, истории, альтернативным методам лечения и геополитике на общую сумму 500 тысяч рублей. В списке литературы значились книги «Миропорядок по-русски», «Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта», «От декабристов до террористов. Инвестиции в хаос», «Синдром Золушки. Как избавиться от комплекса хорошей девочки», «Эмоциональный террор. Как манипуляторы играют на ваших чувствах», карточки «Фанты для веселой компании», а также пособия по народной медицине «О чем говорят анализы», «Целительные свойства перекиси водорода», «Хрен для лечения и очищения», «Чистая сила без тренажеров, диет и стимуляторов».
Полный перечень приводился в документах на портале госзакупок. Поставщиком ценных знаний выступило общество с ограниченной ответственностью «Юпитер».
«Шашлык-машлык» — 550 тысяч рублей
В марте комитет правительства Чечни по государственному заказу объявил тендер на «Шашлык-Машлык» стоимостью 550 тысяч рублей. В техническом задании говорилось, что исполнитель должен обеспечить трансфер в Грозном не менее 50 человек, их проживание в течение двух дней как минимум в четырехзвездочной гостинице, а также шатры, мангалы, сувениры, открытки и дрова для розжига, но о поставках мяса не было ни слова.
Позже чиновники пояснили, что тендер на закупку «Шашлыка-Машлыка» был связан с проведением в Грозном одноименного гастрономического фестиваля, куда пригласили кулинаров не только из Чечни и республик Северного Кавказа, но и из Ирана, Болгарии, Сербии, Испании, Армении, Грузии и Азербайджана.
Хрустальные погоны — 582 тысячи рублей
В сентябре Росгвардия объявила о закупке 104 пар сувенирных хрустальных погон на сумму более полумиллиона рублей. Речь шла о двух парах погон «генерал-полковник», 22 парах погон «генерал-лейтенант» и 80 парах погон «генерал-майор». В требованиях к сувенирам указывалось, что все они должны быть полностью прозрачными, без цветных элементов, потертостей, помутнений, пузырьков, вкраплений, трещин, сколов и упакованы в бордовую бархатную коробку с механизмом открытия верхней крышки. На закупку выделялось до 582 тысяч рублей.
В федеральной службе сообщили, что без хрустальных погон никуда: вручение подобных сувениров назвали воинской традицией поощрения высших офицеров. «Такие относительно недорогие в денежном эквиваленте подарки бесценны как поощрение и часто становятся семейными реликвиями, передающимися по наследству сыновьям и внукам», — заверили в ведомстве.
Золоченые шашки — 900 тысяч рублей
В ноябре структура Росгвардии объявила конкурс на поставку 20 казачьих шашек с позолотой в подарочных коробках. Закупку разбили на четыре тендера стоимостью 225 тысяч рублей каждый (всего на 900 тысяч рублей). В техническом задании указали, что клинок должен быть изготовлен из высоколегированной стали, рукоять — из лучших сортов колхидского орешника, произрастающего в Западном Закавказье, а ножны — из дерева, обтянутого мягкой французской кожей.
Кроме того, отмечалось, что отдельные элементы ножен следует покрыть никелем и золотом 999 пробы, а в отделке и украшении необходимо использовать гравировку и золочение, указав: «от директора Федеральной службы войск национальной гвардии Российской Федерации» (эту должность занимает Виктор Золотов).
Домик для лебедей — 4,2 миллиона рублей
В конце августа «Новая газета» обнаружила, что администрация Центрального парка культуры и отдыха имени Горького решила построить домик для лебедей за 4,2 миллиона рублей. Соответствующее задание разместили на сайте госзакупок.
Как пояснили изданию в руководстве парка, большая часть средств предусматривалась на строительство неких «высокотехнологичных понтонов», которые могут прослужить сто лет без негативного воздействия на экосистему Малого Голицынского пруда. «Дополнительными сложностями» назвали работы на территории памятника культурного наследия. Также заказчики не исключили, что в парке установят панорамные стеклянные витражи, а в нескольких отсеках нового домика сделают «проруби для птиц, через которые они смогут выплыть наружу».
Серебряные ложечки и пледы — 5 миллионов рублей
В мае стало известно, что компания «РН-Аэрокрафт» («дочка» «Роснефти») потратила почти 5 миллионов рублей на закупку «предметов интерьера» для оснащения одного из вертолетов. На это обратил внимание блогер Алексей Навальный. В опубликованном документе приводились цены на столовые приборы, посуду и другую утварь. В частности, упоминались серебряные чайные ложки стоимостью почти 15 тысяч рублей каждая, стаканы для воды по 11 тысяч рублей, салфетки по 6 тысяч, икорницы по 83 тысячи и пледы по 124 тысячи рублей.
После этого «Роснефть» отменила закупку. Как сообщил пресс-секретарь компании Михаил Леонтьев, в ходе переговоров с поставщиком не удалось снизить цену товаров. Леонтьев также отметил, что закупаемые предметы для самолетов необходимы сотрудникам, которые часто совершают дальние авиационные перелеты, длящиеся более 12 часов без посадки, и потому вынуждены ночевать, работать и вести переговоры в самолете, «проводя там время на грани нормальных человеческих возможностей».
Унитаз «Венеция» — 8 миллионов рублей
За счет бюджета Ямало-Ненецкого автономного округа для резиденции губернатора Дмитрия Кобылкина был куплен эксклюзивный итальянский унитаз стоимостью восемь миллионов рублей. В документах он значился как «дизайн-проект фарфор белоснежный Венеция». Сантехнику приобрели в рамках «регионального инновационно-инвестиционного проекта» в гостинично-транспортном комплексе «Ямальский» в десяти километрах от Салехарда. В 2013-2014 годах там уже делали капитальный ремонт за 100 миллионов рублей: один из залов был оформлен вручную из древесины с декором в виде мамонтов, оленей и листьев морошки.
Как пояснили в пресс-службе главы региона, дорогостоящий унитаз установили «несколько лет назад». Дороговизну сантехники оправдывали тем, что в комплексе принимают гостей в том числе из-за рубежа, поэтому он «должен отвечать требованиям удобств и безопасности подобного уровня отелей».
Автомобиль с массажными сидениями — 11,3 миллионов рублей
В октябре были раскрыты самые наглые госзакупки автомобилей. «Индекс расточительности» составило антикоррупционное подразделение Общероссийского народного фронта (ОНФ). В списке оказались 25 дорогих автомобилей на общую сумму 132 миллиона рублей, которые госмонополии, а также компании, где у государства есть контрольный пакет, решили получить за счет бюджетных средств.
Наибольшей популярностью пользовались немецкие и японские автомобили. Лидер — автомобиль для «ВТБ Страхование» («дочка» государственного банка ВТБ), Mercedes-Benz S-Class S 560 4Matic стоимостью почти 11,3 миллиона рублей. Среди необходимых критериев в материалах госзакупки указывались декоративные элементы из коричневого полированного корня ореха, панорамная раздвижная крыша с электроприводом, мультиконтурные задние сиденья с функцией массажа, двухцветная обивка салона из полуанилиновой кожи. После запроса «Ленты.ру» в пресс-службе ВТБ сообщили, что закупку отменили, а информацию с сайта госзакупок сняли.