Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Ряд скандальных отставок, к которым добавился конфликт между губернатором Краснодарского края и бывшим главой Усть-Лабинского района, обозначил системную проблему региона. Похоже, в нем назревает кризис власти. попыталась разобраться в ситуации.
Буквально на днях, 5 февраля, в Брюховецком районе Кубани по инициативе прокурора были досрочно полномочия четырех муниципальных депутатов, предоставивших недостоверные сведения о своем имуществе и скрывших тем самым доходы на более чем 50 миллионов рублей, полученные в 2016-2017 годах. Что, безусловно, хорошо ложится в логику повсеместной борьбы с коррупцией.
При этом 1 февраля стало известно об министра топливно-энергетического комплекса и жилищно-коммунального хозяйства Краснодарского края . В связи с этим региональный «Коммерсантъ»сообщал: «Александр Волошин был одним из самых опытных глав органов исполнительной власти региона — он работал в должности руководителя департамента ЖКХ с 2007 года, а в 2015 году возглавил объединенное министерство ТЭК и ЖКХ». «Причины увольнения руководителя в министерстве не называют, публичных претензий Александру Волошину со стороны руководства края заявлено не было, его возраст — 62 года — не является предельным для чиновника такого ранга», — подчеркивала газета. Что, в свою очередь, не может не вызвать закономерного вопроса: зачем увольнять проверенного компетентного человека, никоим образом не запятнавшего своей репутации?
Однако если залезть чуть глубже в недавнюю историю политической жизни региона, то станет понятно, что упомянутые выше отставки являются не чем иным, как продолжением целой череды увольнений, обрушившихся на головы краснодарских чиновников за последнее время с легкой руки или, по крайней мере, с ведения губернатора края . Например, в ноябре 2018 года глава региона отправиться в отставку главе Апшеронского района Роману Герману. Господин Кондратьев тогда посчитал, что в муниципальном районе плохо проводились аварийно-восстановительные работы после подтопления, случившегося 24 октября 2018 года.
Примечательно, что Герман оказался одним из первых глав района, то есть руководителем муниципального образования, отправленным в отставку в Краснодарском крае в прошлом году. До этого покинуть свои должности пришлось чиновникам более мелкого ранга. А именно судье краевого арбитража , полномочия которого были прекращены в феврале 2018 года в связи с тем, что он нецензурно выражался на одном из процессов. Потом главному тренеру футбольного клуба «Краснодар» (сразу же после матча с махачкалинским «Анжи», закончившегося вничью со счетом 1:1). Затем начальнику отдела по Мостовскому району — после резонансного убийства в кубанском поселке Псебай. За ним, кстати, последовал в досрочную отставку глава поселка . В июле 2018 года министром труда и социального развития Краснодарского края был назначен Константин Федоренко, однако уже в ноябре он покинул свой пост без объяснения причин. Глава управления МВД по Краснодарскому краю с 2011 года покинул свой пост в октябре 2018 года. Тогда же по собственному желанию уволилась министр спорта Кубани . Ну и, наконец, 13 декабря депутаты Городской думы Краснодара лишили мандата первого вице-спикера . В отставке местного парламентария, согласно данным СМИ, якобы был замечен коррупционный след.
Ну и в качестве вишенки на торте можно привести совсем недавнюю историю с главой Усть-Лабинского района Краснодарского края — довольно благополучного региона, являющегося одним из краевых экономических лидеров, согласно данным министерства экономики Кубани. Экс-глава района заступил на свою должность чуть более года назад и вот уже в 29 января 2019 года, попав под шквал критики со стороны Вениамина Кондратьева, заявление об уходе. Как передавал ресурс «РБК-Кубань», губернатор вменил в вину главе района, что он почти не использует преимущества территории для ее развития. 31 января совет депутатов муниципалитета обсудил вопрос об отставке Артющенко, но не принял ее. «Трудно оставаться спокойным и принимать взвешенные решения, когда тебя критикуют губернатор и его команда с высокой трибуны. Не в качестве протеста, не из желания удержаться на посту, а из чувства долга и ответственности я принял непростое для себя решение отозвать заявление об отставке и продолжить работу», — заявил после этого Артющенко с надеждой продолжить работу в спокойной обстановке.
После этого завертелось. Как «», в пятницу, 1 февраля, в адрес Артющенко поступили анонимные угрозы от неких «источников в краевой администрации» с лейтмотивом, что, если тот не уйдет в отставку, «последуют аресты и проверки». А уже 4 февраля управление (СК) по Краснодарскому краю возбудило уголовное дело по статье «Превышение должностных полномочий главой района». По версии правоохранителей, администрация района на электронных аукционах по приобретению жилья для детей-сирот купила для них непригодное к жизни жилье и признала его годным для проживания. «Глава района якобы без проведения экспертизы соответствия приобретаемого жилья принял в собственность жилые помещения, подписав акты приема-передачи с указанием того, что квартиры соответствуют санитарно-техническим нормам и пригодны для жилья», — уточняет издание. В ответ на это в администрации Усть-Лабинского района пояснили, что «действия главы района Артющенко Н.Н. по заключению муниципальных контрактов и приему жилых помещений от продавца являются правомерными, поскольку основывались на решениях, принятых предыдущей администрацией, на гарантии от продавца о пригодности жилья и домов, в которых приобретались квартиры, и что дома не относятся к ветхому или аварийному жилью».
«Региональные СМИ полагают, что ситуация с квартирами для детей-сирот стала инструментом давления на главу района. Примечательно, что Артющенко вступил в должность главы муниципалитета спустя полгода после официального размещения закупочной документации, то есть ни на условия, ни на выбор победителя (ввиду электронной формы закупок) повлиять не мог. Он не менял состав единой комиссии, утвержденный предыдущим главой, сам в ее состав не входил. В середине июля 2017 года глава Усть-Лабинского района, ссылаясь на положительные решения единой комиссии, заключил восемь (по числу приобретаемых квартир) муниципальных контрактов. Интересы семи из восьми продавцов жилых помещений по доверенности представлял индивидуальный предприниматель », — пишет «Независимая газета».
А в администрации Усть-Лабинского района добавляют, что жилищный фонд Усть-Лабинска составляет всего 119 многоквартирных домов, представленных домами 1-2-этажной индивидуальной застройки и 2-5-этажной многоквартирной застройки. Практически весь жилищный фонд находится в частной собственности, на долю муниципального и государственного фонда приходится не более 1 процента. «Таким образом стоит отметить ограниченность возможностей, перед которым была поставлена администрация при выборе жилья для социального найма», — подчеркнули в районной администрации.
При всем этом настораживает скорость, с какой разворачиваются события. И если ситуация в Апшеронском районе поддается логическому объяснению, так как было действительно веское событие, которое теоретически могло оказать влияние на принятие решения об отставке главы муниципального образования, то происходящее в Усть-Лабинске заставляет задуматься о совсем другой логике и согласиться с рядом СМИ, вопросом: заключается ли желание губернатора Кондратьева уволить главу района, планировавшего подписать соглашение о создании селекционно-генетического центра, начать строительство завода по выпуску полипропиленовой упаковки, запустить программу развития территории, только лишь в экономической составляющей работы главы муниципального образования? Возможно, дело в личности самого Артющенко, по каким-то причинам не устраивающего Кондратьева? Или в грядущих выборах на Кубани, где на местах губернатору могут понадобиться «свои люди».
Как бы там ни было, все вышеперечисленное с высокой долей уверенности позволяет говорить о том, что в Краснодарском крае наметился управленческий и кадровый кризис. И к чему он приведет, сейчас еще неясно.
Одна из главных тем этого года — пробуждение новой протестной молодежи. У них модно слушать вич, техно, хард-трип, рапорвэйв, блэк фолк, чил-вэйв, дарк-стэп-трэп, нью-олд, психоделический клауд-рэп. А вот скинами — как левыми, так и правыми, — чья субкультура и война была на пике моды в нулевых и начале десятых, никто уже быть не хочет. И никто не хочет слушать их злую протестную музыку, под которую раньше где-нибудь в Мытищах с вертушки выносили щи. Почему так произошло и куда ушла субкультура, «Лента.ру» узнала у ее ветеранов и музыкантов.
«Когда я пришел в движение в 2005-2006 году, антифашистов на всю Москву было человек сто, — вспоминает ветеран антифа-движения под псевдонимом Костюм. — Но это были люди, готовые противопоставлять нацизму что-то большее, чем просто слова. А на улице была полная гегемония ультраправых, они нападали на концерты, избивали людей. Ты мог идти по Москве — и видеть толпы ультраправых фанатов и скинхедов».
В Москве тогда, по разным данным, насчитывалось около 10 тысяч активных участников нацистских организаций типа «Славянского союза» или НСО Дмитрия Румянцева — его наиболее радикального крыла (в том числе в нем состоял ныне осужденный Тесак).
«Антифашисты поначалу объединились вокруг музыкальной сцены, но я туда пришел из внутреннего чувства необходимости: нацисты — уроды, с ними надо бороться, вот и все», — вспоминает антифашист. Сцена же, по его словам, появилась для захвата субкультуры. С конца 1990-х подразумевалось, что скинхед — это обязательно ультраправый. Для борьбы с этим стереотипом антифашисты начали поднимать тему корней скинхед-культуры. «По сути скинхеды — это бритые панки, oi — это тот же стрит-панк», — считает Костюм. Появилось несколько групп — «Проверочная линейка», Working Boys, Bystreet, Zoraki и других, в лирике которых прослеживалось противостояние нацистской идеологии.
Драки происходили в основном около концертов. Правые «мутили» на концерты антифашистов, и наоборот. «Подлавливали группы нациков и объясняли им, что они неправы. Да, это тоже было насилие, но скорее наступательное, чем оборонительное. Эта война началась не с нашей стороны, маховик насилия раскручивали ультраправые. Еще в конце 1990-х на аполитичные панк-концерты типа «Пургена» заваливались люди White Power и начинали вести себя непотребно. Конечно, возникла необходимость давать им какой-то отпор», — рассказывает Костюм.
После убийства Вани Костолома (одного из лидеров антифы) в конце 2009 года движуха начала радикализироваться. Если раньше это были просто драки на кулаках, то в 2010 году уже использовались серьезные аргументы — нож на нож, арматура на арматуру, травмат на травмат. «Друга у меня задержали с нелегально привезенным пистолетом Zoraki (в честь которого назвали одноименную группу — прим. «Ленты.ру»), стрелявшим резиной, его квалифицировали как незаконное огнестрельное. В обойме было 25 патронов, был режим автоматической стрельбы. С помощью такой штуки мокрануть человека было достаточно легко, особенно если стрелять в голову. Короче, совсем уголовщина пошла», — резюмирует ветеран антифа. Жертвами этой войны, по прикидкам собеседника «Ленты.ру», со стороны антифашистов стало около десяти человек, причем убивали их не в стычках, а адресно. Счет стычек же шел на десятки.
Одно из самых крупных столкновений произошло на Павелецкой в конце 2010 года, вспоминает ветеран. «Проходил концерт антифашистской рэп-группы Moscow Death Brigade, и на него «мутили» ультраправые, причем очень серьезным составом: пришли правые околофутбольщики, причем топовые, и ссаная банда Алексея Антицыгана Касича, бывшего энсэошника. Антифашисты были в меньшинстве. Но в итоге правые дико обосрались и ушли с жертвами. Один из них лишился части печени и еле живым остался», — говорит Костюм. В результате этой стычки сел в тюрьму известный антифашист Игорь Баклажан Харченко, но среди правых разошлась информация, что уже невозможно прийти на антифашистский концерт без риска получить серьезные увечья. После этого крупных «муток» нацистов на антифашистские концерты уже не было, считает собеседник «Ленты.ру».
По его словам, сейчас антифашистов стало в разы меньше, поскольку объектом антифашизма являлась уличная агрессия национал-социалистов и других «гитлеропоклонников». Насилие ультраправых возникает и сейчас, но по факту его в разы меньше, чем в начале нулевых, и его нет в былом организованном виде (многие наци-скинхеды отбывают длительные сроки в колониях — прим. «Ленты.ру»).
«Лента.ру» обратилась к музыкантам разных направлений и жанров, чтобы узнать, что стало сегодня с культурой уличного радикализма.
Привет! Это — мой друг Гитлер / Жрет водяру литрами / И пиво лакает с пацанами в тяжелых ботинках, / При финках, которые творят добро, / То, которое с кулаками и с ножом под ребро
О новой протестной молодежи и ее музыке: Они реально выходят протестовать под «Пошлую Молли», Фараона и ЛСП. Всем же понятно — это поколение пидоров. В наших протестных кружках все были нищие, все были безотцовщины, дети семей бюджетников, алкоголиков, зэков. У них была объективно большая претензия к этому миру. А смотришь на этих пидорасов, которые выходят и стоят за Навального с плакатиком из типографии и в Инстаграме друг-друга лайкают с фоточками, как их задерживают, 300 рублей у мамки на штраф просят, — это же полный ****** (конец). Им важнее не то, что они в цепях, а баттл пидора Оксимирона. А те злые, о ком речь выше, — в тюрьме, в политическом убежище, кто колется, а кто умер. Я верю сирым и убогим, потому что их Русь обездолила. Но не верю сытым, трясущимся за Навального детям среднего класса.
О деградации протеста: Все, видимо, по «плану Даллеса» (мифический план ЦРУ по развалу России изнутри — прим. «Ленты.ру»): элитой молодежи стали не скины, а клауд-рэперы, и ориентиры у них — дудку покурить, предел героизма — ****** [сбежать] от ментов с наркотиками на руках.
Сейчас не выйдешь уже с файерами «черным блоком», потому что потом поедешь сразу [в тюрьму]. Последнее, что было, — разгром Химкинской администрации в 2010 году, после этого протестов — все, нету. Есть Навальный и «кидайте денег на Яндекс-кошелек».
Законы другие стали. Буквально в 2013 году я приехал в Москву и видел толпищу народа на скиновской моде, видел драки — как люди стреляли друг в друга. А сейчас не дай Бог где-то ******** [выпендриться] — и все.
Я прочитал первый раз [Евгения] Замятина (писатель рубежа XIX-XX веков, автор антиутопии «Мы» — прим. «Ленты.ру») где-то в 2009 году. Я не думал, что через пару лет я в окошко выгляну и все это увижу. Реально воспроизводятся поколения за поколением мудаков, которые водочку за Крым пьют, на Донбасс едут и рождают таких же убогих. Дай Бог, чтоб сын ефрейтором стал и в полицию пошел.
А оппозиционерам не нужны протесты, им нужны лайки. Как-то я пил водочку с известными в некоторых кругах оппозиционерами, они предлагали какую-то полную бредятину замутить, и я спрашиваю: а ***** [зачем]? «Ну как — лайки, просмотры, ты че». И дальше ничего. Хайп поглотил русскую революцию. А революция, если будет, будет не под рэп-баттлы, а под «Оргазм Нострадамуса».
Два столпа протеста щас — лайки и телочки. Раньше телки давали спортсменам, теперь дают модным оппозиционерам. А старым скинам телки уже и не нужны. У них героин есть.
О Yeltsin Death Brigades: Это протест, но в рамках чисто какого-то постмодернистского искусства. Все катится в безумный сюр, и не нужен уже какой-то воинственный протест, нужно просто менять маленько сознание людей, их рабство и россиянство чуть-чуть из их жоп вытаскивать. YDB ни к чему не призывает, но мы смеемся над ватой так называемой, пытаемся долю критического мышления у людей повышать. Так, да, через призму легкого безумия.
Это организация, которую нельзя никак победить, потому что нет никакой организации, есть просто паблик в интернете, я его веду иногда посменно, но вообще — хз, что там за люди, кто там в админах. Ну да, там есть 20 тысяч человек, которые поняли, что вокруг какая-то ***** [фигня] творится.
«Мы повзрослели»
Вячеслав Ширинкин, лидер фанатской ска-кор-группы Clockwork Times
Всегда смотри ему в глаза, уверен, в них увидишь страх,/ Все от того, что ты с дерьмом, а он стоит на кулаках,/ Но стопудово лишь одно — если не примешь Fair Play,/ Когда-нибудь тебе сполна вернется боль побитых щей
О новой протестной молодежи и их музыке: Эта протестная молодежь заморачивается не по музыкальным стилям, а по каким-то своим критериям, которые могут быть какими угодно, и это необязательно вообще музыка. Можно вспомнить критерии скины/антифа, а можно вспомнить 90-е, когда главный раздел был рэперы/панки/металлисты. То, что было интересно 30 лет назад, 20 лет назад уже стало никому не нужно. Сейчас внутри старых скиновских движух уже пошли другие деления, другие расколы, начиная от религии (православие или язычество), заканчивая тем же самым Донбассом. И среди фашистов и антифашистов есть деление на тех, кто поддерживает Донецк и Луганск, и тех, кто за так называемую «антитеррористическую операцию».
Все меняется с жизненными циклами. Это раньше были субкультуры панков, скинов, рэперов. Сейчас границы стираются. Банальный пример: в 2000-м, что ли, году был такой концерт «Бит Битва», он проходил на «Речном вокзале», в Дворце спорта «Динамо». Там на одной площадке попытались собрать рэп- и рок-группы: «Легальный бизнес», «Тараканы», «Наив», Децл, Bad Balance. Должны были и «КиШ» выступать, но их обманули — сказали, что это неполитическая акция, а в итоге выяснилось, что всех собрала партия «Яблоко». Там были очень крупные драки между рэперами, панками и кем-то еще. Сейчас, если посмотреть, многие скины того времени ходят на рэп, и многие панки с ними. А рэперы ходят на панк-рок. Все смешалось. А прошло всего лишь 17 лет.
Я сам был недавно на рэп-фесте, там были группы типа FACE, OBLADAET и ЛСП. Для меня загадка, почему люди ходят на эти коллективы. Это же откровенное говно. На сцене они ведут себя очень круто, бодро, энергично, но в записях и клипах они тупо не попадают в ноты — нужно быть полным идиотом и отключить мозг, чтобы слушать такое. В их текстах даже нет закрученного сюжета, они строятся на: «Я тебя ***** [отымею], куплю себе дорогие кроссовки, мне на все ****** [положить]». Они ничего не хотят донести. Мы ставили тексты на первое место, а у них — показать то, что они ******* [разгильдяи]. Но народ это воспринимает, все билеты на фест были распроданы за несколько дней до начала. Значит че — «народ у нас деградирует».
Но лично мне нравится этот плавильный котел. В целом это путь к какому-то развитию, а не к деградации. Сидеть и делить людей по стилям и направлениям — не очень правильно. То, что в Америке происходило тонну лет назад, в России начинает происходить только сейчас, какие-то зачатки этого всего.
Об идейности и политизированности: Я никогда не был сторонником политизированности. Если смотреть на историю группы CWT — мы самые первые заявляли, что нас не интересует политика, мы хотели играть все и для всех. По поводу песни «Бойцовский клуб» («Это наш бойцовский клуб, где уважают белых, ненавидят хачей») многие заблуждаются: в ней объясняется положение вещей, которое было на тот момент (начало нулевых — прим. «Ленты.ру»). Это не призыв к действию, это просто описание того, какие настроения были тогда. Когда писалась песня, все было действительно так: 95 процентов фанатов считали себя правыми, чуть ли не каждый второй считал себя скином, и действительно речь шла о каких-то White Power-идеях. И действительно они ненавидели хачей. Когда товарищи антифашисты пытаются приписать нам призыв к какой-то ненависти, они очень сильно заблуждаются, но я не обращаю на это внимания, потому что это их задача: сделать хуже нашей группе.
Мы изначально задумывались как фанатская группа, мы хотели петь про футбол, и все, что с ним связано, скорее про то, что вокруг него. И нам это удавалось, и до сих пор удается. Другое дело, что мы повзрослели, стали старше, не участвуем в драках, но обладаем картиной будущего: мы хотим развиваться, работать над собой. Раньше было [в наших песнях] больше сленга, больше вещей близких рубящимся людям. Но слушатели CWT взрослеют…
О правой сцене: Какие-то правые идеи мы не выдвигали, нам это было неинтересно, мы не являлись представителями правой сцены. Конечно, на нас ходили люди, которые имели к этому отношение, но мы не были частью этого. Более того, нас не принимала правая сцена, группы «Коловрат», T.N.F., «Вандал», «Хук справа», «Банды Москвы» и тому подобные. Для них мы были скорее антифашистами. Для правых мы были левыми, а для левых — правыми, всегда находились где-то посередине. От этого мы много страдали по разным причинам, нас не пускали участвовать в каких-то концертах и фестивалях. Но мы не зигующая группа и не антифашистская, мы одни держим флаг в руках и на всех клали.
Люди, которые играли в этих правых группах, старше меня, и у них были внутригрупповые проблемы или проблемы с законом, поэтому они и ушли. Если бы кому-то из них нужно было продолжать дальше — я думаю, они бы продолжали. Какого-то сожаления по нынешнему отсутствию большой правой сцены у меня не то что нет… Наверное, она должна существовать, раз существует левая. Мне кажется, в каком-то подпольном виде и левая, и правая сцены существуют, и на их подпольные концерты ходят какие-то специальные люди. Радикально ничего, по-моему, не поменялось.
О «войнушке»: Сейчас усилился госконтроль над всем. После драк болельщиков ЦСКА и Спартака к людям через неделю приходили с делами, и сажали под домашний арест и всю херню. Точно так же, если ты по субкультурам подрался с кем-то, не факт что ты за это не ответишь. И все этого боятся. Никому не нужно на ровном месте дать ***** [люлей] кому-то, а потом сидеть за это. Думаешь: «***** [Зачем] мне это надо, у меня там жена, ребенок, я че, буду этой ерундой заниматься?». Нет, конечно. Сейчас на любой сводке с дерби уже нельзя найти никаких упоминаний о драках. Люди [на матчах] сидят и не высовываются, потому что перед Чемпионатом мира 2018 **** [трахают] всех так, что мало не покажется.
«Где их Виктор Цой?»
Дмитрий Авал, антифашист, экс-участник московской oi-команды Bystreet.
Твой враг — это больше, чем ярость!/ Твой враг — это больше, чем злость/ Твой враг — серая форма/ И кто-то называет их закон
О субкультурном гетто: Мне кажется, группы вроде «Проверочной линейки» (антифашисты) и более популярного, игравшего на разных там площадях «Коловрата» (ультранацисты) были чисто субкультурными историями. Социальная тема их не сильно трогала. «Проверочная линейка» явно не мыслила в категории борьбы за власть, и политическая составляющая в их творчестве сводилась больше к субкультурному противостоянию. Такой месседж и был у группы: «Освободите сцену, пока не пришел всему «Коловрат» на смену». Последний концерт «Проверочной линейки» я отыграл как басист, поэтому знаю, о чем говорю. При этом у «Коловрата», конечно, были песни про марши скинхедов-нацистов, берущих Кремль.
Еще в 2012 году у некоторых деятелей антифа-сообществ были позиции по поводу Болотной площади, в частности, у меня. Но особого отклика в среде панков и хардкорщиков не было, и это был печальный момент. Люди воспринимали политику через свой субкультурный объектив: нацисты, нападающие на наши концерты, плохие, но мы не понимаем, почему именно, чем конкретно плоха, скажем, ксенофобия.
О новой музыке протестной молодежи: А нужна ли им музыка как какие-то протестные гимны? Субкультура как массовое молодежное явление потеряла для современных подростков свою значимость, какую она имела в нулевые. У них и визуально, и музыкально все mixed и mashed. Нет условного MTV, которое они все сидят и смотрят, и нет какого-то единого андерграунда, который противостоит этому мейнстриму. Сейчас просто включаешь Apple Music или паблик «ВКонтакте» и составляешь свою музыкальную картину как угодно.
Где их Виктор Цой? Не знаю, может, действительно какой-нибудь Фараон и клауд-рэп им станут. Хотя они и не делают ничего политического в своей музыке. У Оксимирона в стихах есть что-то такое, но очень мягкое. У рэпера Хаски заметно проскакивают социальные мотивы, прямо капитально — больше, чем у остальных рэперов.
Время меняется. Я не уверен, что то, что работало в 2005 году, должно сработать в 2017-м. Разное время — разная музыка. Многие и сейчас делают и oi-группы, и панк-группы, и хардкор-группы, но сейчас это крайне вторично. Почему эта музыка, сделанная по старым лекалам, должна принести широкий отклик в мире совершенно другого поколения, которое живет в другой технической среде?
Я все еще хожу на субкультурные мероприятия, правда, уже реже (видимо, старею), и вижу молодых людей, которые продолжают заниматься реконструкторством скинхедов, панков и прочих. Но сейчас потерял актуальность конфликт субкультур, который был в нулевые, когда были все эти походы с арматурами на концерты друг к другу.
О сожалениях: У меня нет сожалений о том, что прошла эта романтика, накал страстей, и окончилась эта субкультурная война. Можно, конечно, по этому поводу испытывать ветеранский посттравматический синдром, просыпаться в поту ночью и вспоминать об этом. Значимость субкультуры исчезла, она потеряла актуальность и уже не так важна для общества, но при этом сама субкультура выиграла от этого. Она стала нормой: постоянно происходят какие-то панк-концерты, фестивали. Конечно, их может прикрыть милиция, но это вопрос в целом общественных настроений. Но зато теперь нет опасений, что на концерт могут нагрянуть нацисты. Если такое произойдет сейчас, это будет сенсацией. И это, конечно, хорошо. Я рад, что молодые люди, которые этим всем интересуются, избавлены от лишних проблем.
«Скины отжили свое»
Андрей Куба, рэпер, антифашист и анархист
Во времена гражданской войны/ за кого за кого за кого пошел бы ты/ за красных или белых мне в общем все равно/ а мне нужна свобода — я бы пошел к Махно
Про новую музыку протеста: Сегодня молодежь рубится под любую другую музыку, кроме протестной. Конечно же, виноват в этом постмодерн. Но на самом деле все эти [музыкальные] протестные группы появились тогда, когда и интернета нормального-то не было. Ну, то есть он был, но нынешняя протестная молодежь была еще в детских садах и школах. До них не дошло наследие всех этих групп. Не совпало по времени пробуждение этой молодежи и то, что игралось специально для всяких беспорядков.
Интересный вопрос, почему у такой радикальной музыки не появилось последователей. Мне кажется, это связано с общим кризисом, с тупиком, в который зашло, в частности, антифашистское движение. Но остались старые группы, довольно популярные, например Moscow Death Brigade, играющие сейчас больше с деловым подходом. Они больше играют в Европе, а было бы круто, если бы они играли по всей России. Но что-то этого не происходит. Возможно, из-за того, что тут у них бы возникли проблемы с законом.
О кризисе антифа-движения: Началом этого кризиса можно назвать убийство Ивана Хуторского (известного как Ваня Костолом — прим. «Ленты.ру») в 2009 году, это был переломный момент. После этого какая-то общность утратилась. Все тогда начали разбегаться потихоньку по своим кружкам по интересам. Окончательно раздор внес украинский кризис в 2014 году. Сейчас, может, все опять будут мириться, не знаю. Мне кажется, этот кризис еще долго продлится.
Об ушедшей моде быть скинами: Скины отжили свое. Не знаю, почему. Надоело всем просто. Это же была мода, и она прошла. У меня никаких сожалений по этому поводу нет — наоборот, мне нравится, что все стало более открыто, все перестали строго соблюдать свои субкультуры, и можно самые разные жанры употреблять в качестве пропаганды. А скины — ну, было и было.
Скины пытались влиться в этот новый открытый интернет социальных сетей, но у правых скинов постоянно закрывали группы и форумы, да и их самих закрывали в буквальном смысле. А левые просто не могли взять количеством, потому что их было немного.
Об уходе молодежи в блатную субкультуру: Я сам из Сибири, и хорошо знаю такие движения [АУЕ]. Они всегда были, но сравнительно недавно появилась эта аббревиатура. У нас в школе все собирали на общак, на тюрьму. И идеалы такие были: щас закончу школу, потом в армию, потом сяду в тюрьму, наберусь всего и нормальным буду человеком. Да, конечно, сейчас эта субкультура крепнет из-за архаики и культурной нищеты.
Они тоже протестные, громили полицейские участки в Забайкалье. Надо, чтобы они что-то позитивное нашли в своей идеологии. Они же стремятся тоже к идеалам горизонтального объединения людей, это стопроцентная контркультура, самый настоящий панк-рок. И музыка у них соответствующая — жесткий блатняк.
Это вообще русическая такая тема, исконно советская. А скин — пришлая тема. Нужно было всем объяснять, что это все значит, как нужно одеваться, как все нужно делать. А АУЕ было всегда. Можно на соседа своего посмотреть и с самого детства понять, как нужно. Какие нельзя татуировки набивать и слова говорить, чтобы за них не отвечать. Это все впитывалось с молоком. У меня окна выходили на тюрьму в первой нашей квартире. А во второй — на военную часть. АУЕ для нас естественно, а скины — все-таки косплей.
О запросе на протест: Конечно, он есть. Но, может, новое такое музло должно быть не совсем обычным, нужно изыскивать. Появилось много музла, и теперь тяжело конкурировать андеграунду с какими-то раскрученными медиапроектами. Они могут сделать все проще и хитрее, а тебе из подвала придется стараться, даже если у тебя больше идейность и больше права петь вообще про свою жизнь и про протест. Нужно идти в ногу со временем, развиваться, становиться конкурентоспособным. Это, в общем-то, даже и проще сейчас — опять же интернет, проще дойти до слушателя. Но надо подходить к музыке по-деловому, а не как раньше, исключительно как к творчеству, максимально удаляясь от мирских вопросов. Все делали от души, но не хватало организованности. Я думаю, в массы наши идеи ушли бы гораздо дальше, если бы мы были более структурированы.
Жестокое убийство многодетной матери , вызвавшее народное волнение в поселке Псебай, заставило многих вспомнить о трагедии в другой кубанской станице — Кущевской. Откуда такой беспредел и зверство в самом южном, солнечном и позитивном регионе страны? Почему власти пытаются скрыть происходящее? Правда ли, что местные жители вынуждены безропотно терпеть выходки отморозков со связями и постоянно жить в страхе? Ответы на эти и другие вопросы искал на месте корреспондент .
Последний вечер
Кафе «Ивушка» в Псебае со стороны похоже на зарешеченный навес для авто. Заведение находится в самом центре поселка и портит его, как безвкусной своей внешностью, так и отрицательным влиянием на местную молодежь. В нем и рядом с ним любили проводить время местные хулиганы. В нем же вечером 13 мая, в компании подруги Веры, провела последний вечер своей жизни Наталья Дмитриева.
Она была с мужем Алексеем, но он пошел домой раньше, дабы дать возможность подругам спокойно пообщаться, а самому позаботиться о детях, коих у Дмитриевых пятеро и младшему только два года.
Примечательно, что самое злачное заведение Псебая, соседствует с самым ангельским — детским садом «Малышок», напротив и чуть левее — красивый сквер с часовней, фонтаном и памятником Владимиру Ленину. Администрация в двух минутах ходьбы, рынок.
В «Ивушке» к женщинам подсела компания 16-летнего Максима и юноши старались вести себя прилично. Почти всех из этих ребят Дмитриева знала с детства. А Максим так и вообще, говорят, бывший одноклассник ее сына, одно время сидевший с ним за одной партой.
От кафе до дома Натальи не больше семисот метров. Никаких темных и опасных закоулков по пути. С центральной Советской улицы нужно свернуть налево в частный сектор, миновать один перекресток, свернуть направо на следующем. Дальше прямо — до пешеходного мостика через горную речку. И еще пятьдесят метров.
Никакой боязни перемещаться по поселку в темное время суток у местных жителей отродясь не было, но все же молодые люди вызвались проводить женщин до дома. Возможно, потому что те перебрали с выпивкой? Максим с 20-летним другом Савелием пошли с Натальей. Третий парень — Андрей — с ее подругой.
И вот, когда компания уже дошла до мостика, произошло то, над чем теперь гадают все псебайцы и правоохранители во главе со старшим помощником председателя Комиссаровым.
Невыносимая жестокость
По данным следствия, Максим и Савелий отправились провожать Наталью, уже «имея умысел, направленный на совершение насильственных действий сексуального характера». Однако обстоятельства произошедшего настолько противоречивы, что сделать однозначный вывод о том, что творилось в пьяных головах фигурантов дела без судебной экспертизы, — невозможно.
Наталью ударили сзади по голове камнем и насиловали буквально не сходя с дороги. При этом, предположительно, женщина была не только жива, но и находилась в сознании. Затем ее изрезали, порвали рот, отрезали часть уха. Предположительной причиной смерти стало удушье, и в следствии указывают на то, что задушил ее именно Максим.
«Голову не просто разбили, а размочалили так, будто собирались сделать тело непригодным для опознания. Значит, действовали осознанно и хотели избежать наказания?» — рассуждает один из псебайцев, кому (не по собственной воле) пришлось видеть растерзанное тело знакомой.
«На Наталье не было никакой одежды, кроме лифчика. Кишки наружу выпустили, когда палкой влагалище разворотили. Зачем? Тут всего три варианта: либо скрывали следы изнасилования, либо получали удовольствие, как маньяки, либо просто глумились над убитой», — говорит собеседник «Ленты.ру».
Провожатых Дмитриевой запечатлела не только память ее подруги, но и камера видеонаблюдения «Ивушки», а значит, попадание в круг основных подозреваемых был предопределен. Насильники явно не думали о том, что их ждет завтра, даже если сперва собирались лишь «развлечься» и отпустить свою жертву. Ведь комплекция мужа Натальи позволила бы ему порвать обоих пацанов на части, не прибегая ни к чьей помощи, а у него еще двое взрослых крепких сыновей.
Удивляет само место, выбранное для совершения нападения, которое явно не назовешь ни укромным ни тихим, при том что таких в поселке полным-полно. Там, где нашли растерзанное тело Натальи, теперь поставили букет цветов — его видно издалека и почти со всех сторон. По крайней мере, днем.
Место это всего в нескольких шагах от прозрачной сетки забора одного из ухоженных огородных участков. Живущая там пожилая женщина рассказала, что никаких криков в ночь трагедии не слышала. «На то, что происходит что-то неладное, по ее словам, обратили внимание собаки соседа напротив. Несмолкающий лай вынудил его выйти осмотреться, но спасать уже было некого», — сказала она.
Однако другая соседка утверждает, что Дмитриева даже вступила в диалог со своими мучителями, просила их о пощаде. И это было слышно, как и мужской голос, несколько раз повторивший фразу: «Жизнь или…». А потом глухие удары камня…
Невмешательство жильцов окружающих домов представляется теперь чем-то невероятным, ведь истязания продолжались, предположительно, около полутора часов.
«Судмедэксперта выворачивало, о чем вы говорите? — вспоминает один из дежуривших в ту ночь казаков, прибывших на место преступления вместе со следственно-оперативной группой. — Нам говорят: идите, ищите. А кого, где? Ночь на дворе».
Одного из двух фигурантов не пришлось долго искать — пьяный Савелий спал в кустах неподалеку. Максима задержали позднее. По словам источника «Ленты.ру», подросток озвучил весьма своеобразную версию произошедшего. «Говорил так: «Подошли мы к мосту, и у Дмитриевой вдруг кишки выпали, кровь потекла». И вот он решил добить ее, чтобы не мучилась», — отметил источник.
Народный гнев
Череда безумия с поимкой юноши не прекратилась, а перешла в какую-то еще более невероятную стадию. Так, утром 15 мая на сайте краевого следственного управления, новость о возбуждении по факту произошедшего уголовного дела в отношении подростка по первой части статьи 105 УК, то есть об убийстве без каких-либо отягчающих обстоятельств, чьего-либо соучастия и намеков на изнасилование.
Причин для появления такого сообщения могло быть всего три: банальная ошибка при наборе текста постановления или новости об этом, полная профнепригодность судмедэксперта или сознательное желание скрыть чудовищные обстоятельства происшествия. Но от кого?
В поселке с населением в десять тысяч человек, любое тяжкое преступление — событие года. А тут такой ужас! Уже очень многие были в курсе того, в каком состоянии нашли тело Дмитриевой, и знали о том, кто именно пошел провожать ее домой в тот злополучный вечер.
Максим известен в поселке как бросивший школу после девятого класса хулиган, избалованный богатым и влиятельным в местных кругах родителем. «Тот уже не раз отмазывал его от полиции и даже в открытую заявлял об этом. Мол, вот заплатил пятьсот тысяч… Вокруг Максима сбилась шайка. За ними уже несколько нападений на людей, грабежи. Употребляют соли наркотические. При этом сам-то пацан этот —дрыщ дрыщем. Обнаглел до безумия. Плюнул в лицо главе местной администрации, когда тот ему замечание сделал 9 мая», — рассказал местный житель.
Мало того, парня и его друзей молва причисляет к некоей таинственной криминальной организации «Псебайское центральное единство» (по аналогии с «Бандитским центральным единством» или «Арестантским уркаганским единством»). Так что в версию о банальной ошибке или о «слепоте» судмедэксперта никто не поверил. Люди решили спросить с власти по полной программе и в рамках закона. Вышли на митинг 18 мая, видео с которого, распространенное в сети, вызвало ажиотаж всероссийского масштаба.
Власть
«Митинг был согласован. Никаких беспорядков у нас не наблюдалось», — говорит Алексей Букин, который после увольнения по собственному желанию главы администрации Псебайского городского поселения Павла Жарова взял бразды правления как его заместитель.
Алексей ни от кого не прячется, смотрит собеседнику в глаза, говорит уверенно и дружелюбно. Попасть в его кабинет может любой желающий. Достаточно зайти в здание администрации и подняться на второй этаж. Никакой охраны и бдительных секретарш.
Тишина и спокойствие, царящие в коридорах и кабинетах псебайского «Белого дома», как и в самом поселке, на девятый день после резонансного убийства, резко контрастируют с тем, что пишут в соцсетях и СМИ. Эхо несуществующего бунта прорывается сюда в виде бесконечных телефонных звонков.
Пока Букин отвечает по сотовому: «Нет, парень никогда раньше ни за что не привлекался. Проводился как-то профилактический совет в школе, и все… Родители очень хорошие у него. Я их лично знаю. Они в шоке», — в соседнем кабинете звонит городской, оттуда стучат в стену, и Алексей берет вторую трубку.
«Сейчас, подождите… Да, Букин… Жаров уволился по собственному желанию. Проблемы со здоровьем серьезные. Да, есть инициативная группа: одиннадцать человек туда входит. С ними регулярно проводят встречи следователи, доводят последнюю информацию, отвечают на вопросы. Потом… Телефон? — чиновник берет в руки список. — Нет, телефона у меня пока нет. Пожалуйста».
Закончив оба разговора, Букин обращается к сидящему напротив корреспонденту. «Нам скрывать нечего. Спрашивайте», — говорит он. Никакого бандитского «ПЦЕ» в поселке, по его словам, никогда не было.
«Да, люди говорили об этом на площади, но почему же раньше никто не обращался?» — сетует мужчина.
Он признает, что проблемы с прячущейся где-то молодежью есть и связаны они с принятием регионального закона №1539, который запретил появление несовершеннолетних лиц в общественных местах с 22 до 6 часов без сопровождения родителей и полный запрет на нахождение их в развлекательных заведениях в позднее время. «Раньше они были перед глазами, а теперь их приходится выискивать», — говорит чиновник.
Пацаны
Детей — от мала до велика — в Псебае очень много. Они бегают по округе вместе с домашней птицей, радуясь очередному теплому солнечному дню, коих на Кубане с избытком. И растут эти дети не как трава: младшие — в нескольких поселковых детских садах, старшие — в псебайских школе и гимназии. Работают целых два дома культуры. Еще отдельная школа искусств, военно-патриотический клуб «Рассвет» — борьба, стрельба и так далее. Казаки водят желающих в походы по близлежащим горам. В общем, досуг на любой вкус.
Однако ночью, как известно, город засыпает и просыпается мафия. «ПЦЕ? Да было такое, но сейчас уже нет. Просто баловались, писали на заборах. Этим много народу занималось. Да все кому ни попадя. Типа, по приколу. Есть же АУЕ? А у нас свое такое, — рассказывает один из местных пацанов. — Максим такое же отношение к ПЦЕ имел, как и все. У него своя компания, в которой он старшим был… Тот еще придурок, но чтобы такое сотворить? Ребята вообще не понимают, как он такое сделал. Да и мог ли?»
Парень рассказывает, что многие ребята ведут ночной образ жизни, отличный от дневного, но интересы у большинства мирные: выпить да потусить. Масла в огонь подливают те, кто приезжает к родственникам или друзьям из города — с деньгами, травкой и солями, чтобы оторваться тут по полной, «ведь ментов-то у нас почти нет».
«Конечно, Макс жил одним днем. Не учился, не работал, — продолжает молодой человек. — Родители с ним сладить не могли. Все думали, видимо, что дурь с возрастом пройдет, потому и заступались за него где надо, заносили денег, чтобы не ломать жизнь пацану. Только думаю, что у Макса проблемы были с обычной жизнью и поэтому он такой весь отчаянный».
На просторную территорию гимназии забрались два петуха. Один из них напал на другого и стал бить его клювом в голову. Тут же через ограду с улицы перепорхнул третий и отогнал драчуна. Рядом учебный корпус, окна которого смотрят на живописный горный склон, украшенный скалистыми обрывами. Красивый вид загораживают стопки учебников на подоконниках. Звенит звонок, и ребятня бегом покидает классы, разбегаясь по ухоженным газонам.
Чистые и опрятно одетые мальчики и девочки идут к машинам, на которых за ними приехали родители, или на автобусные остановки, раздобыв где-то мороженое. А через какой-нибудь час, переодевшись, разбегаются по окрестности в поисках приключений.
Вот, два крепких мальчугана десяти-двенадцати лет залезли в маленький горный ручей — один из многочисленных в Псебае. Третий мальчишка повис на мостке, глядя не моргая на своего товарища, который нагнулся над мутным потоком и засунул в него руки. Через несколько мгновений парень выдергивает их вместе с яркой блестящей рыбиной. Мальчик восторженно кричит с моста, а рыбак надменно замечает: «мелковата…» — и кидает рыбу не глядя куда-то за плечо.
Райский уголок
Поселок Псебай — это райский уголок на юге Краснодарского края, у которого есть все основания называться курортом, хоть он и вдалеке от моря. От столицы региона до сюда 250 километров. Сначала нужно добраться до Майкопа. Оттуда до Лабинска. Дальше все время на юг — к Главному Кавказскому хребту. Путь этот не такой уж сложный и длинный, как кажется на первый взгляд: дороги хорошие и пробок нет. А какие пейзажи!
Особенная прелесть — последние три десятка километров, отделяющие Псебай от районного центра — поселка Мостовской. Здесь ровные как стол поля впереди упираются в горы — такие прям обои для «рабочего стола», хоть и без снежных вершин.
Сам Псебай, состоящий из трех частей, находится на высоте 640 метров над уровнем моря, вытянувшись на 12 километров по живописной долине горной реки Малая Лаба. Эта местность богата ценными лесными и горными породами. Природные ресурсы обеспечивают местных жителей работой, хоть и пыльной. Дают надежду на завтра.
Еще относительно недавно поселок был самостоятельным райцентром, и хоть статус этот утрачен, такие блага, как больница с амбулаторией, к примеру, сохранились.
Местность привлекает любителей отдыха в горах, и особенно маунтинбайкеров. Есть турбаза, гостиница со всеми удобствами.
Здесь же природный заказник. В горных лесах полно дичи, на которую приезжал охотиться еще внук Николая I . Для него в 1898 году в Псебае даже построили дачу на 11 комнат.
Сегодня здание, которое местные зовут Царским домом в аварийном состоянии и загорожено глухим забором. Прямо напротив него разместили казачий штаб — в здании детской библиотеки, которое тоже может в любой момент рухнуть. Несмотря на то, что в прошлом Псебай официально был казачьей станицей, бравые служилые рубаки здесь с жиру не бесятся. Даже форма у них куда скромнее, чем у тех, кто недавно стегал нагайками протестующих в столице.
«Да, вот стараемся здесь работать с молодежью», — показывает кубанец небогатое устройство штаба: на веранде висит перемотанная боксерская груша, рядом стопка матрасов и простреленные мелкими стальными шариками щиты деревянных грудных мишеней. На стенах черно-белые демотиваторы, распечатанные на простых листах А4. В углу охолощенные автоматы Калашникова.
«Оружия у нас нет никакого, — перехватывает взгляд журналиста казак. — Ходим на дежурства так, как есть. Был случай, тут в соседнем поселке одного задерживали. Ранил двоих наших. Хорошо что пистолет заклинило».
Служилые очень переживают за то, что произошло с Натальей Дмитриевой, и особенно их расстраивает народное негодование в их адрес: «Во всем казаки виноваты». Но сил следить за порядком всей этой территории, по их словам, при нынешнем раскладе никак не хватит. Реальные полномочия есть только у четверых участковых, но на них и вся бумажная работа.
«А Максим нормальный парень был, реагировал на замечания-то…», — озадаченно произнес один из них.
Наивность и молчание
Псебайское кладбище находится на горном склоне. Оно достаточно большое: поселок основан на месте разгромленного в 1856 году адыгского села и унаследовал его название, которое в переводе на русский означает: «Богатый водой» (Бай Псы). Могила Дмитриевой находится в верхней части кладбища. Здесь, где открывается живописный вид на долину, 16 мая Наталью хоронили всем поселком.
Ее знали и любили почти все. Красивая и талантливая Наталья пела в народном ансамбле «Лель», ставшем лицом поселка далеко за его пределами. Но есть среди жителей поселка и те, кто видел в ее поведении неподобающие черты, а в ее по-медвежьему сильном и надежном супруге — наивную доброту. Однако и такие замолкают на полуслове, дабы не дать повода оправданию действий насильников и убийц.
«Мое личное мнение — это откровенные сатанисты. И у Максима, если не ошибаюсь, была в соцсетях кличка «Упырь», — говорит настоятель Свято-Преображенского храма, украшающего центр Псебая, отец Георгий. — Обычный человек такое совершить не мог в любом состоянии. Они мстили этой бедной женщине и не раскаиваются. Возможно, что это делалось и в назидании другим, чтобы их боялись, чтобы показать свою силу. Возможно были какой-то наставник, ведь были еще нападения».
В Псебае вообще не встретить неприветливого человека. Даже хмурые полицейские, дежурящие возле ДК «Юбилейный», где теперь одно за другим проходят совещания с наезжающими в поселками волнами проверяющих и руководителей всех мастей, готовы пообщаться, если не затрагивать тему убийства.
Трудно эту приветливость на лицах и общую атмосферу псебайского благополучия примирить с лютой жестокостью, проявленной его отпрыском. Но чем ярче солнце, тем чернее тени. Жители в общении с журналистом просят не указывать их имена, и, даже убедившись, что их не называют, лишь некоторые готовы делиться чем-то кроме горя и недоумения от пережитого ужаса.
«Не дайте им прикрыть дело, — говорит женщина. — Они уже инициативную группу запугали так, что прямо кошмар. Аж какие-то статьи им приводят. Не дали снимать на похоронах. И тех, кто собирался ехать на передачу по центральному ТВ, тоже развернули. Кто? Да начальство! Зачем? Чтобы внимания не привлекать к своим делишкам. Тут же лес, понимаешь? Дела темные».
А еще в Псебае очень много слухов и никому другому, кроме опытных и независимых от местных родственных и «деловых» связей следователей не удастся отделить зерен от плевел, доказать виновность или невиновность Максима и других участников событий.
Россиянка защищалась и убила супруга. Суд оправдал ее
Состоятельные россияне экономят и не покупают дорогих вещей
Русские уезжали в Америку и пытались стать элитой. Получилось не у всех
По данным правозащитного проекта «Правовая инициатива», с 2013-го по 2017 год на Северном Кавказе как минимум 39 россиянок. Они стали жертвами так называемых убийств чести, мотивом для которых являются слухи об их якобы развратном поведении, а исполнителями — близкие родственники-мужчины. После огласки результатов исследования правозащитницы о слежке и угрозах, а жители региона , что подобные преступления — часть их культуры и традиций. По просьбе журналистка Лидия Михальченко на условиях анонимности поговорила с уроженкой одного из самых патриархальных регионов Северного Кавказа о том, как она работает с женщинами, страдающими от домашнего насилия, помогает вернуть им достоинство и веру в себя.
«Работать только с мальчиками — перспектив больше»
Мне кажется, я с детства феминистка. Когда я смотрела, как женщины обслуживают мужчин, думала: он такой же человек, как она, почему она должна его обслуживать, почему он никогда не обслуживает ее? Почему многое женщинам нельзя, а мужчинам можно? Какие между ними такие отличия? Эти вещи мне были непонятны. Так я и жила с этими мыслями, но пыталась встроиться в патриархат, потому что на меня давили мои домашние, школа, общество.
Женщинам в Чечне и Ингушетии обществом разрешено до смешного мало. Возьмем спорт: только частные женские спортзалы. В кружки и секции девушек практически не пускают родители. Я читала исследования, согласно которым в Ингушетии из-за этих запретов огромные проблемы с женским здоровьем и самый низкий коэффициент занятий спортом среди женщин: отец против, брат против, муж против… Мне кажется, они боятся потерять контроль. Опасаются, что у женщин появится свой голос, свой ресурс, который придаст им силу. Ведь если женщины станут сильнее — им придется что-то с этим делать.
Конечно, есть мизерный процент девушек, которые ценой чудовищных усилий преодолевают этот барьер. Например, восьмикратная чемпионка мира по кикбоксингу Фатима Бокова — ингушка. Но она не пользуется в народе тем авторитетом и уважением, как спортсмены-мужчины. Когда ты уже прославила свой регион, прорвавшись сквозь сопротивление семьи и общества, ты действительно можешь получить признание. Но это 50 на 50. У многих к таким девушкам отрицательное отношение.
Была известная альпинистка Лейла Албогачиева, дважды покорившая Эверест. Когда она погибла, в очередной раз взбираясь на Эльбрус, земляки говорили, что она сама виновата, осуждали ее занятие. Если бы это был мужчина — наверное, было бы больше сочувствия.
Так же и в обычных школах: если девочка выиграла какую-то республиканскую олимпиаду и ей надо ехать на всероссийскую, родственники запрещают. Родители не заинтересованы в успехах дочерей, даже если учителя уговаривают. Одна знакомая, работающая учительницей в школе, мне жаловалась: ее ученицы дошли до всероссийского уровня, но от поездки в Москву родители отказались, как они их ни упрашивали. В итоге она решила, что будет работать только с мальчиками — перспектив больше.
«Мама была очень оскорблена»
Как-то родственница подарила мне компьютерную игру — я очень любила в них играть. Вскоре в школе прошло родительское собрание, и маме сказали: «Зачем ей компьютерная игра, пусть цветы выращивает! Ведь она женщина, ей скоро замуж, пусть учится хозяйству!» Мама пришла домой, забрала у меня игрушку и продала ее. Я три дня плакала.
С мамой у меня были очень сложные отношения. Она думала, что я буду такой же жертвой для нее, какой она была для своей мамы. Она вышла замуж против своей воли и думала, что меня так же сломает. Она приглашала парней на смотрины. Я решила, что если я им понравлюсь, на меня начнут давить. Значит, надо им не понравиться. И я вступала в споры, отстаивала в разговоре свое мнение. Женихи от меня отказывались. Мама была очень оскорблена. Она скандалила, ругала и била меня. Я терпела, говорила себе: надо это пережить и твердо дать всем понять, что не выйду замуж. Год надо переждать, и они отстанут. Это было своеобразное противостояние: кто больше выдержит. И они отстали.
Когда пришло время поступать в институт, моя семья была против того, чтобы я уезжала надолго. Первое образование я получила в местном университете, на Кавказе. Но после нескольких курсов попросилась за рубеж, где были родственники. В первый же год там я нашла работу, параллельно продолжила образование. Все получилось, хоть родственники и были против продолжения образования, потому что «надо замуж».
Я пыталась стать «правильной» и по традиционным меркам, и по мусульманским, но у меня до сих пор не получается. И я решила, что буду собой.
«Традиция и стыд закрывают им рот»
Сейчас, когда в сети доступны любые знания, и молодежь вполне себе воспроизводит европейский образ поведения — гаджеты, путешествия, модные новинки, — мы продолжаем жить в своей реальности и отказываемся видеть факты: на девушек наложены запреты позапрошлого века. Об убийствах чести на Северном Кавказе уже слышали все. Это до сих пор наша проблема.
Только в 2013 году, после конференции богословов, начали запрещать похищение невест — этот обычай противоречит нормам ислама. Однако в Ингушетии еще не так давно это было. Бывало такое: парень похищает девушку, насилует, а семья после этого ее обратно не принимает. Насильник говорит: я к ней уже прикасался — и играют свадьбу. Бывали случаи, когда крали замужних. Стоит красивая девушка на улице — недолго думая ее хватают, увозят. Потом разбираются. При этом похитители могут быть пьяными или под действием наркотиков. Жертвы этих похищений до сих пор живут в принудительных браках и молчат. Традиция и стыд закрывают им рот.
Этот обычай хорош, когда молодые хотят пожениться, а родители против. Но проблема в том, что если разрешено это, то начинают злоупотреблять. Даже уже женатые крадут себе вторую жену. Похищения стали порицать на местном уровне только после того, как четыре человека погибли в инциденте с кражей девушки. Парень ее похитил, родственники сумели забрать. Он снова украл, семья опять вернула. Потом это в третий раз. Завязалась потасовка. Итог — четыре трупа. Среди них — женщина, оказавшаяся там случайно. Вопрос похищений очень остро стоял, но пока не случится убийств — ничего не предпримут.
В Ингушетии по сей день практикуется женское обрезание. Не у всех, но некоторые роды практикуют. Кроме того, во всей республике религиозное давление, расцвет фундаментализма: мода на салафизм (пуританское и ультраконсервативное исламистское течение внутри суннитского ислама — прим. «Ленты.ру»), многоженство, принуждение к хиджабам. То же самое отчасти в Чечне.
Недавно я была в исламском магазине. Туда зашел мужчина и попросил шапочки под хиджаб — на три года и на пять лет. Я остолбенела. С детского сада девочек наряжают в этот хиджаб принудительно. Я спрашиваю у знакомых женщин: почему вы хотите детей? Они отвечают: ну, чтобы все как у людей, чтобы нам в старости помогали. Мне кажется, это эгоистично: ребенок не должен отвечать за то, что подумают люди о его маме.
Это не очень заметно и удивительно, но у нас при этом всплеск феминизма. И не только в активистской среде — обычные женщины совершенно разного уровня образования, из разных слоев общества начинают говорить о своих правах. Даже те, от кого не ожидалось, женщины, которые живут в селе и всю жизнь преклонялись перед мужчинами — вдруг они заявляют, что у женщин тоже должны быть права. Вспышки феминизма возникают в разных частях Кавказа, идет процесс освобождения не только от патриархата, но и от религии. Две мои совершенно разные знакомые говорят, что разочаровались в исламе, сняли хиджаб. Они не связаны ни с какими движениями. Просто размышляли и пришли к своим выводам: решили, что религиозные нормы не совсем адекватны.
Тех дам, которые всячески стараются завоевать расположение мужчин, у нас шутливо называют «клуб любимых жен». Но и среди них встречаются феминистки. Бывает, смотришь — типичная домохозяйка, мусульманка. А при личной беседе выясняется, что она поддерживает феминистские убеждения. Просто ей страшно говорить об этом вслух. У женщин нет своего пространства, и поддержки им получить негде даже друг от друга. Допустим, нам что-то не подходит, не нравится — где это обсудить? СМИ, телевидение полностью на стороне мужчин. Единственный канал для высказываний — соцсети. Но и тут не все гладко: надо писать анонимно, но с этим связан ряд неудобств, либо открыто от своего лица, но это небезопасно. Женщинам в целом не хватает поддержки и ресурсов. Иногда таким, как я, шлют угрозы.
Общественные авторитеты на полном серьезе говорят бредовые вещи: что женщина от природы моногамна, а мужчина полигамен, что женщина предрасположена к подчиненному положению, что женщины глупее… Я не стесняюсь указывать на противоречия и ставить на место фактами. Местных мужчин бомбит, когда я с ними спорю.
«Винаметр зашкаливает»
Радикализацию я объясняю политической обстановкой: нам запрещено выражать свое мнение, критиковать власть. Молодых людей похищают силовики, происходят внесудебные расправы. Плюс безработица, ограниченные возможности для самореализации. Люди потеряли контроль над властью в своих регионах, не могут добиться ни нормальной медицины, ни образования, ни экономики. Чтобы создать себе некую другую реальность, молодые люди ударяются в религию.
Религия дает мощное ощущение самоценности, самоуважения, чувство, что ты чего-то стоишь, что ты кто-то сам по себе в этом мире и в следующем. И ты начинаешь себя ставить вровень с теми, кто хорошо зарабатывает и реализовал себя. Если носишь исламскую одежду и молишься, то в глазах Всевышнего ты молодец. Но этого мало: мужчинам где-то надо показать, что они личности, что они значимы, им нужно хоть что-то контролировать. Легче всего контролировать беззащитных — женщин и детей. И вне зависимости от религиозной направленности семьи положение женщины в ней по-прежнему незавидно.
Декриминализация домашних побоев никак не повлияла на ситуацию на Кавказе: наши женщины и так не заявляли в полицию на домашних тиранов. Одну из моих теток избивал муж, она ни разу не написала заявление. Ей даже в полиции говорили: напиши. Она — ни в какую. Хотела развестись и жить в своей квартире, работать, водить машину. Ее брат, однако, заявил: на квартире ты жить не будешь, машины у тебя своей не будет. Брат, который не пошевелил пальцем, чтобы своей сестре помочь, когда ее избивали. Кстати, она же материально поддерживала брата. Он сидел дома — говорил, работы нет. И он же запретил ей жить отдельно, когда она развелась! По традициям, если разведенная живет одна, это сразу наводит на мысли, что она гуляет.
По сути это запрет на женскую автономность. Ты можешь быть только под мужской опекой. Карьеру за пределами республики можно сразу не рассматривать. Единственное, как ты можешь «вырасти», — это пробиться в правительство, но это если ты идешь на их условия.
Проблема в том, что «винаметр», если можно так сказать, у женщин просто зашкаливает. Внутренняя мизогиния для наших женщин — это большая проблема. Пострадавшие считают себя ответственными и за дом, и за мужа, и за то, что муж пьет, и за то, что бьет. У нас такой шквал насилия, что даже сложно рассказывать об отдельных случаях.
Одну из обратившихся ко мне за помощью, по ее словам, свекор ставит в угол, кроет матом, а она должна молча выслушивать. Свекровь тоже может ударить, ущипнуть. Муж пьет, бьет, изменяет, детей не обеспечивает, они болеют. Однажды из-за скандала, когда брат этой женщины повздорил с ее мужем, муж оскорбился и бросил ее. А она говорит: «Может, мне надо было еще что-то сделать, чтобы этого не произошло?» То есть у нее настолько грандиозное чувство вины, что она даже не видит себя пострадавшей.
Другая ситуация: талантливая прогрессивная девушка, профессионалка в своей сфере, но отец и брат внезапно заперли ее дома. Нельзя ни учиться, ни работать — по сути, карьера невозможна. Но она все равно находит способ работать удаленно, потому что не может иначе.
Помимо известных есть и негласные запреты для женщин. Например, запрет на экстракорпоральное оплодотворение, даже если ты в браке, или запрет на удовольствие. И речь не только о сексуальном удовольствии! Когда видят женщину, которая улыбается, смеется, излучает позитив, ей хорошо, это не клеится с представлениями о том, какой должна быть женщина: ей предписано быть скромной, длинное платье или юбка, глаза в пол — она не должна высовываться. Нельзя быть самостоятельной. Женщина может ходить на работу и даже вести семейный бизнес, но он всегда оформляется на мужа, и его лицом выступает тоже мужчина.
В нас всадили патриархальные чипы с малолетства, и нам нужно избавляться от них, но не у всех хватает ресурса. Работает включенное с детства унижение женщины, это заставляет ее идти на многие жертвы, в том числе влюбляться в тех мужчин, кто ее не достоин, жить в отношениях, которые ей не подходят. И это не зависит от уровня образования или достижений.
«Не по адатам»
На практике я веду просветительскую работу с женщинами. Напоминаю им, кто они есть. Недавно мы разговаривали с одной женщиной. Она говорит: по адатам (обычаям, древним законам Северного Кавказа — прим. «Ленты.ру») и по религии нельзя перечить мужчине, высказывать свое мнение, идти на открытое противостояние. Я объясняю: понимаешь, когда человек рождается, ему нужны витамины, чтобы он рос и развивался, чувствовал себя хорошо, психике — то же самое. Что бы тебе ни говорили адаты или религия, если к тебе нет нормального, адекватного отношения, если тебя не принимают как личность, заслуживающую уважения, ты начинаешь болеть. Как и твой организм, не получающий питания. Кажется, она задумалась.
Многих женщин я просто хвалю, поддерживаю. Была у меня знакомая, которая без памяти влюбилась. Видно было, что парень ей не подходит. Она очень умная, красивая, перспективная. А он… Я даже не знаю, что ей понравилось. Я говорила о ее достоинствах, талантах. На следующей встрече она сказала, что вообще не понимает, что в нем нашла.
Наша культура отчасти разрушительна. Сейчас мы готовимся к свадьбе подруги. До сих пор идет спор, где проводить торжество — дома или в ресторане. Мужчины не хотят идти в ресторан, мотивируя тем, что это не по адатам, это не в нашей культуре. А в принципе тратятся те же деньги. В чем же разница? Поддержания этих адатов мужчины хотят за счет бесплатного труда женщин. Дома — ясное дело, кто будет готовить пиршество, подносить и убирать-перемывать. Не мужчины!
Многие девушки проявляют изобретательность, чтобы не выйти замуж. Одна моя знакомая на смотринах сказала жениху, что болеет раком, и ее просто хотят поскорее выдать замуж, чтоб не возиться. Жених дал заднюю. Они-то рассчитывают, что женщина будет их обслуживать, — значит, нужна здоровая. Будет угождать, рожать детей…
Мне пишут сообщения, иногда анонимно, порицают меня, говорят, что я индивидуалистка, эгоистка. Пытаются сбить меня с пути, грозят, что я «закончу на эшафоте», «меня сожгут» — и все в этом духе. Кто-то не угрожает от себя, но пишет, что был бы рад, если бы кто-то меня убил или причинил мне вред. И это пишут далеко не самые глупые люди.
Я понимаю, почему другим женщинам трудно просто взять и уехать. Наша культура во многом обособленная. Это не Европа, где нормально выходить замуж за людей других наций. У нас запрет на это, хотя он и противоречит религии. Мы стараемся максимально обособиться от других культур. Видимо, это создает препятствия для иной жизни.
Одна моя землячка купила квартиру, отделилась от родителей, но в итоге это стало для нее так невыносимо, что она пытается продать эту квартиру и вернуться. Уезжать — страшно и больно, потому что ты привязан к своей земле, работе и близким.
С юридической точки зрения, нужно однозначно криминализировать домашнее насилие. Каким бы ни был мужчина в нашем обществе образованным, на тему прав женщин его взгляды, скорее всего, остаются пещерными. Если человек вырос в семье, где насилие было нормой, это вплетено в его подсознание. Это применимо. «Иногда нужно совершить насилие» — большинство в этом убеждены, поскольку это подкреплено эмоциями, ведь их самих в детстве били. Люди говорят: «Меня били — и ничего страшного». Они говорят от лица своей боли, эта боль затвердела, и они так себя защищают. Отстаивают, что насилие — это правильно. Сказать «мне больно», «это было неправильно» — это огромная работа. Эту боль нужно вскрывать, потом с этим работать.
Но у нас пошла хорошая тенденция — обращаться в . Например, в прошлом году парень подал заявление в полицию и по факту похищения сестры. Правда, общество не одобрило: все говорили, что он слабак и не мужчина.
Россиянки о том, как их домогались, насиловали и заставляли молчать
Как в российской «столице экстремизма» неожиданно появился храм-планетарий
«Спаси своего ребенка и сядь в тюрьму. Это как вообще?»
Фото: Евгений Малолетка / AP
В Москве снова женщину, которая купила из-за границы лекарство для своего тяжело больного ребенка. Точно такой же случай произошел ровно месяц назад, но в тот раз обошлось без возбуждения уголовного дела, а в этот — нет. Матери других детей рассказывают в соцсетях, что боятся ходить на почту, но вынуждены это делать, ведь без «запрещенных» лекарств, аналогов которых в России нет, их сыновья и дочери могут умереть от судорог. В комментариях женщины уже высказывают готовность выйти с инвалидными колясками (пока — пустыми) к зданию правительства, чтобы вынудить его решить проблему с лекарствами. поговорила с врачом задержанной на почте женщины, а также узнала, что об этом уголовном деле думают его коллеги и другие матери тяжело больных детей.
«Хочешь быть здоровым — стань преступником»
Василий Генералов, доктор медицинских наук, невролог, руководитель центра по диагностики и лечении эпилепсии у детей и взрослых «ПланетаМед»:
— Это мама моего пациента, пришла на почту в час дня, а ушла в 22:00. Это на маму моего пациента завели уголовное дело. Дома у них был обыск, изъяты компьютеры. В общем, все как всегда. У нее ребенок-инвалид с эпилепсией. Назначенный ему три года назад препарат «Фризиум» (действующее вещество — клобазам) все это время держал ребенка без эпилептических приступов. Раньше у них были судороги, которые делали нормальную жизнь невозможной. Попытки использовать другие схемы терапии предпринимались ими, но эффекта это не дало.
Я готов участвовать в этом уголовном деле, готов защищать своих пациентов. И готов инициировать процесс декриминализации использования «Фризиума» (клобазама). Я вижу решение этой проблемы только в одном варианте — вывести этот препарат из списка сильнодействующих и психотропных.
Аналогов клобазама в России нет. Эпилепсия — это не одно заболевание, а множество. И для каждого из них — свое лечение. А для чиновников все препараты, назначаемые при эпилепсии, на бумаге выглядят одинаково. Однако жизнь — в ней все немного по-другому, чем на бумаге. Подбор терапии — кропотливая работа. Поможет лекарство или нет, — все зависит от его формулы. Аналогов препарата, то есть формулы клобазама, в России нет. Если бы были, тогда можно было бы о чем-то рассуждать.
Я работаю с этим препаратом больше десяти лет. И говорю о том, что он не вызывает привыкания, не дает , его нельзя использовать наркоманам — он просто не дает им никакого удовольствия. Мы проводили опрос среди наркоманов и даже делали это с помощью полиции. В России нет ни одного случая передозировки клобазамом. Основной эффект клобазама — противосудорожный, психотропных свойств он практически не имеет.
Я вел пациенток с беременностью на этом препарате, они хорошо его переносили. Назначал этот препарат до года. Он снимал тяжелейшие приступы в тех случаях, когда другие лекарства просто не работали. И младенцы переносили препарат прекрасно, уже в небольших дозах он им помогал.
По своим свойствам «Фризиум» слабее, чем тот же «Феназепам, а «Феназепама», к счастью, в списке нет — он продается по обычным рецептам. Единственный, кто страдает при использовании «Фризиума» (клобазама), — это родители детей с эпилепсией. Кто вставил лекарство в список психотропных — подставил им большую подножку.
На самом деле случаев, когда семьи страдают от действий , много. Раньше они имели разовый характер. А сейчас уже превратились в систему. Я получаю массу обращений от своих пациентов. У меня много тех, кто принимает «Фризиум». Они пишут, что боятся ходить на почту, боятся просить знакомых помогать им доставить лекарство, то есть привозить его из-за границы. Как мне, врачу, работать? Если я назначаю препарат, который часто для таких детей — единственный вариант для достижения стабильности, но в результате я подставляю родителей под уголовную статью?
говорит, что проблем с получением незарегистрированных лекарств путем индивидуальных закупок — нет. Это не так. В России и препарата нет. Чтобы получить разрешение на ввоз из-за рубежа, нужно собрать 105 подписей. А кто поедет закупать лекарство, кто оплатит таможенные сборы и прочее? Схема, которую предлагает Минздрав, затянет получение лекарства на месяцы, как минимум. Это демагогия, что пациенты могут сами завезти сюда лекарство.
К сожалению, когда речь идет о маленьком ребенке, у которого появились ежедневные, по десятку в день, эпилептические судороги, ждать несколько месяцев, когда пройдет эта вся бюрократическая процедура, — невозможно. Тебе нужно или сидеть с ребенком, у которого приступы, либо бегать по инстанциям. А если человек живет не в Москве? Поэтому алгоритм такой: первым делом нужно вывести клобазам из списка психотропных. А дальше уже думать о том, чтобы у российских пациентов был доступ к лекарствам. То же самое касается, кстати, других препаратов. Например, онкологических. Я общаюсь с коллегами: работать нечем.
Поймите, что люди везут сюда из-за границы лекарства не от хорошей жизни, а поскольку государство им не помогает. Причем они уже смирились с этим и готовы платить самостоятельно за свое здоровье. И ладно бы государство просто не оказывало им помощь. Но ведь оно еще и подставляет своих граждан! Хочешь быть здоровым — стань преступником. Хочешь спасти своего ребенка — садись в тюрьму. Это как вообще?
«Мирного урегулирования не будет»
Екатерина Шабуцкая, мама ребенка с эпилепсией:
— Открыта охота на родителей больных детей, в том числе и на нас с Козявкой. Еще одна мама арестована за покупку «Фризиума», дело срочно возбуждено, препарат изъяли, ребенок его не получит.
Тем временем у Минздрава есть уточненные списки, кого еще «винтить», они получены, когда родители заполняли анкету, призывающую подать о себе сведения, если ребенок нуждается в запрещенных препаратах от эпилепсии.
С медицинской точки зрения, потребность в препаратах рассчитывается не по личным запросам, а исходя из диагноза. Ведите нормальную статистику. Конечно, можно собрать информацию о тех, кому уже рекомендовали, чтобы закрыть минимальную потребность. Но это ничего не говорит о самой потребности.
И сказать по правде, вот так собирать потребность очень опасно. Пациент не может определять, какие препараты ему нужны, у него нет для этого образования, это обязанность врача. Врачи не информированы о тех препаратах, которые не зарегистрированы (и зачастую о тех, что зарегистрированы — тоже), и они ангажированы Минздравом, который требует определенные препараты не выписывать. Видимость деятельности хуже, чем ее отсутствие, потому что на нуле можно требовать сделать нормально, а если объявлена видимость (а вот все происходящее — это видимость), то потом они уже ничего делать не будут, есть же видимость. И потребность так и не будет закрыта. И сажать будут по-прежнему тех, кто эти круги ада с консилиумами пройти не смог. Какие консилиумы? Зачем? «Фризиум», «Диазепам», «Букколам» — это массовые препараты, они нужны всем с эпилепсией. Их должен назначать районный невролог.
Аналоги препаратов для пациентов с эпилепсией, если они и есть в России, — это часто очень плохие подделки, они не действуют, потому что доза в крови очень низкая или нестабильная. Меняешь на немецкие в той же дозировке — приступы прекращаются.
Есть родители, которые за этот год уголовных дел пытались добиться официальных закупок. Действовали тем самым путем, который описан в письме Минздрава. Победивших нет, самые продвинутые выбили ребенку ампульный «Сибазон». Это «Диазепам», но не ректальная клизма, а укол. Во-первых, он отвратительно сделан и не действует. Во-вторых, представьте укол во время эпиприступа… То есть даже та десятая часть процента, которая попадет на консилиум по закупке, не получит того, что нужно.
Они просто передавят наших детей по одному, родителей посадят, а дети сами умрут без родителей и лекарств. И никто за это не ответит. Мирного урегулирования, как теперь стало ясно, не будет.
«Кстати, никто не знает, почему фармкомпании не спешат на российский рынок?»
, доктор медицинских наук, кардиолог, заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии:
— Еще одну женщину задержали таможенники при получении на почте клобазама («Фризиум»), который в России не зарегистрирован. Только улегся шум от недавнего первого такого случая… Возвращаясь к тому, первому. Минздрав, как всегда, спокойненько спрятался под лавку, сняв с себя всю ответственность за то, что препарата нет в России: «Решение вопросов, связанных с целесообразностью регистрации лекарственных препаратов в Российской Федерации, является исключительным правом разработчиков и производителей лекарственных средств».
Вы слышали это? Разработчики и производители должны быть инициаторами. И это говорит ведомство, у которого есть десятки так называемых главных специалистов и так называемых экспертов. И именно они, специалисты и эксперты, должны бежать к чиновникам и кричать: вот это надо зарегистрировать и вот это, и еще это, и это! Ни фига. Они тоже там, под лавкой. Пережидают…
Да, кстати, никто не знает, почему фармкомпании не спешат на российский рынок? Почему не пользуются прекрасной возможностью продавать свои препараты в стране с открытой экономикой, в стране, где в общении с чиновниками нет ни капли коррупции и бюрократизма, где законы просты и понятны, где все проблемы решаются в честном и справедливом судебном порядке? Никто не знает? Странно…
«Позор для государства»
, сопредседатель Координационного совета по делам детей-инвалидов при , член Совета по вопросам попечительства в социальной сфере при Правительстве:
— Министерство здравоохранения начало собирать данные в реестр по тем детям, у кого есть потребность в незарегистрированных лекарствах. Во многих регионах такая работа сейчас ведется. И одновременно другое ведомство пополняет статистику уголовных дел за счет родителей детей-инвалидов.
И ведь все прекрасно понимают проблему. И вроде бы Минздрав готов ее решать. Возможно, для этого нужен переходный период, чтобы разные ведомства урегулировали отношения друг с другом. Но пока Минздрав раскачивается, что делать родителям? Под удар поставлены дети с тяжелыми диагнозами, они стали заложниками ситуации. Мало того, что лекарств нет, так еще и становишься уголовником. Это позор для государства!
Что спасло 226 пассажиров севшего в поле Airbus А321
Как в России придумали идеальное уголовное дело об экстремизме — история «Нового величия»
Истории россиян, чьих отцов и матерей уничтожила советская власть
