Жизнь на руинах психиатрической больницы, ставшей однажды единственным домом. Тяжелый труд и многолетние нападки со стороны тех, от кого больше всего ждешь защиты, милости и утешения. Абсурдные обвинения и циничные предложения. История борьбы церковных властей Ставрополья с семьей Шимко — Фоменко за право владения одноэтажным бараком выглядит куда более яркой и драматичной, чем сюжет с возвращением РПЦ Исаакиевского собора.

«Горло себе перережу, — спокойно говорит Раиса Фоменко. — Если меня в монастырь отдадут, я жить не буду. Сама не захочу».

У Раисы Ивановны в одноэтажном доме Шимко — Фоменко, что на улице Октябрьская в Ставрополе, две комнаты. Чистые, убранные, теплые — как и остальные семь. Девять комнат поделены на три квартиры: кроме Фоменко, здесь живут ее дочь Тамара с мужем Игорем Шимко и их дети — Дмитрий и Ирина. У Дмитрия уже своя семья, сыну три года. То есть Раиса Ивановна — уже прабабушка.

Церковь как таковую здесь уважают и почитают. На видном месте в серебряном окладе — икона, история которой, по семейным подсчетам, прослеживается до прабабушки самой Раисы Ивановны. Отношения же с епархией РПЦ — сначала Ставропольской и Владикавказской, теперь Ставропольской и Невинномысской — не складываются уже более десяти лет из той без малого четверти века, что этим домом на Октябрьской владеют Шимко и Фоменко.

Причина проста: служители Господа считают, что многократно перестроенный за последние сто лет одноэтажный дом — церковная собственность, поэтому он должен быть изъят у четырех поколений семьи и передан РПЦ. Прежде всего — по закону «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности». «Фэ зэ триста двадцать семь от две тысячи десятого года, — название документа Тамара Шимко выучила наизусть. — Тот же закон, по которому Исаакиевский собор собрались передавать. И вот наш барак взять пытаются».

Очередной процесс по иску епархии начался в минувшем году. «Ветеран войны и трехлетний ребенок могут оказаться на улице!» — бьют тревогу собственники дома. В ответ им и появилась бумага от истцов — «комментарий пресс-службы Ставропольской и Невинномысской епархии», огорчивший Раису Ивановну:

«Обращая внимание на то, что ветеран ВОВ Фаменко Раиса Ивановна фигурирует сегодня во всех скандальных заявлениях семьи Шимко, — говорится в сообщении на сайте епархии, — сестры Иоанно-Мариинского монастыря готовы проявить милосердие и взять, в случае необходимости, Раису Ивановну под свою опеку и предоставить ей необходимую жилую площадь и сестринский уход, на что имеется благословение правящего Архиерея».

«Я здесь с родными живу, — все так же спокойно объясняет Раиса Фоменко, опершись на ходунки: инвалид первой группы. — Мне в монастырь не надо, спасибо. До семидесяти лет в колхозе в Изобильном проработала, ветеран тыла. По нынешнему закону ветеран войны. Только двадцать лет назад к дочке и внукам в город приехала, силы не те. А теперь и покоя вот нет».

Руина за пригоршню долларов

В машине у Игоря Шимко играет July Morning, хит группы «Uriah Heep». «Он вышел в октябре 1971 года. А всего через пару месяцев я его играл здесь со своей группой», — говорит Игорь Борисович.

Его инструмент — гитара, музыкальное образование — пара курсов музучилища. За среднюю специальную парту пришлось сесть через много лет после того, как Шимко получил высшее образование. «Мы в конце 80-х организовали варьете при ставропольской гостинице “Интурист”, — объясняет он. — Кооперативная инициатива. Но мне как руководителю музыкального ансамбля без официальных корочек о том, что я музыкант, хода не было — советский закон такой. Хотя стаж музыкальный — почти двадцать лет к тому времени, на всех сценах Ставрополя».

А вуз Игорь Шимко закончил медицинский. Как и Тамара Александровна, он работал в Ставропольском противочумном институте. Оба кандидаты медицинских наук. Две степени плюс музыкальные подработки — в общем, при СССР семья не жаловалась. Не стали они жаловаться и после того, как Союз распался, а борьба с чумой в начале 90-х перестала быть одним из государственных приоритетов — по крайней мере, в части зарплат для ученых-медиков. Не удивительно, что при таком отношении на Ставрополье и в других регионах началась эпидемия педикулеза. Семья Шимко запатентовала препарат против вшей и наладила его производство своими силами. «В одну Чечню сколько коробок этого «Гринцида» бесплатно отправляли, для солдат и для мирных — гуманитарной помощью», — вспоминает Тамара события первой войны.

Для нужд предприятия супруги Шимко и купили одноэтажный барак на Октябрьской. В 93-м, с аукциона Ставропольской товарной биржи, за 110 тысяч рублей. По тогдашнему курсу — около ста долларов США. «Дома вообще-то не было, — говорит Игорь. — Только стены фактически. Я оказался единственным претендентом. Мы потом все, что зарабатывали, в ремонт вкладывали».

Через несколько лет профиль фирмы Шимко сменился: вместо шампуней от вшей — дезинфекция, дезинсекция и дератизация. «Крысы-мыши-тараканы», — рекламирует Тамара Александровна семейное дело. Клиентов, впрочем, искать не надо: на договорах — молочный комбинат, пивзавод и тому подобные. Одна из претензий епархии — «в историческом памятнике ведется запрещенная производственная деятельность». Следов производства корреспондент «Ленты.ру» не обнаружил. Кроме бухгалтерии фирмы, занимающей одну из комнат, — никаких намеков на что-нибудь опасное для территории и самого памятника.

Остальные комнаты теперь жилье семьи Шимко — Фоменко. В середине 90-х дом на Октябрьской стал по всем документам жилым. А с 2012 года — еще и многоквартирным: три квартиры — это уже «много-». Владельцам в предприимчивости не откажешь: новый статус позволил оформить в придачу к бараку на 519 квадратных метров (правда, 160 из них — подвал) еще и почти 50 соток земли — как придомовую территорию. Хотя даже без земли здесь при желании определенно было и есть за что поспорить.

Собственно, епархия и спорит. С середины 2000-х — и с перерывами до сих пор.

Религиозный цех

Иоанно-Мариинский монастырь был основан в Ставрополе в середине XIX века. Сейчас на Октябрьской улице осталось пять зданий — церковь мученицы Серафимы (передана РПЦ), больничная церковь и три корпуса: игуменский, келейный, для золотошвеек и живописи. В больничной церкви и двух корпусах много советских десятилетий назад разместилась краевая психиатрическая больница — и находится здесь до сих пор.

Других площадей для больницы в Ставрополе пока нет. и в ближайшее время они вряд ли появятся. Поэтому РПЦ здесь ни на что не претендует. В отличие от корпуса игуменского, который почти 25 лет назад приобрел у психиатрической клиники с аукциона Игорь Шимко.

Насколько здание соответствует своему религиозному предназначению? После революции здесь был детский дом. Дальше — клуб и швейный цех той самой психбольницы. «Разбирали, достраивали, перестраивали, кирпичом перекладывали, — описывает Тамара Шимко последние сто лет истории своего жилища. — Что от того корпуса осталось? Наверное, фундамент только».

В этом советском кирпичном здании вряд ли можно узнать что-либо из монастырской «Описи имущества движимого и недвижимого» от 1896 года: «деревянный, покрытый железом, окрашенный масляной краской, внутри оштукатурен, а снаружи ошелеван и покрашен». У церкви, однако, свое мнение: то, что осталось, в любом случае входит в комплекс памятника регионального значения, каковым являются все корпуса бывшего и вновь собираемого монастыря.

Светские власти предполагают и иные трактовки — оговариваясь, впрочем, что следует дождаться решения суда. «Претензий к владельцам дома в настоящий момент нет, — говорит Татьяна Гладикова, начальник управления по сохранению и государственной охране объектов культурного наследия. — По закону такие объекты могут находиться и в частной собственности». Признаков незаконной хозяйственной деятельности подчиненные Татьяны Вячеславовны пока тоже не заметили.

Тем не менее суды идут уже десять лет. Первый, районный, встал на сторону собственников. Второй — Ставропольский краевой — в 2008 году вынес противоположное решение, применив статью 169 ГК РФ «Недействительность сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка или нравственности» и отдав дом федеральной казне. «Направлена на подрыв основ конституционного строя, обороноспособности, безопасности и экономической системы Государства, нарушает права и свободы человека и гражданина, противоречит сложившемуся в обществе представлению о добре и зле, хорошем и плохом, пороке и добродетели, препятствует гражданам в соответствии со ст. 44 Конституции РФ участвовать в культурной жизни и пользоваться учреждениями культуры…» — эта часть из комментариев к статье ГК приведена в решении суда полностью. К вящему недоумению семьи Шимко — Фоменко.

Передача частного дома в федеральный реестр — а не, к примеру, в муниципальную собственность — решение, мягко говоря, удивительное. Тем не менее оно было выполнено. А вскоре после его вступления в силу Тамара Шимко дошла до приемных Дмитрия Медведева и Владимира Путина: «Тогда они в такой последовательности были».

Через некоторое время дом вернулся городу, а муниципалы передали его не церкви, а прежним собственникам, Шимко — Фоменко. «Сколько нам передышки дали? — подсчитывает Тамара Александровна время от повторной приватизации до нынешнего процесса в Октябрьском райсуде Ставрополя. — Лет пять всего».

«Не по-людски как-то»

«Если Раисе Ивановне негде жить, если ее кто-то выселяет, то Русская Православная церковь готова проявить самый большой акт милосердия, — говорит пресс-секретарь Ставропольской епархии Лолита Склярова. — Мы готовы ее оставить в этом доме, если ей там нравится. Мы готовы взять на себя попечительство за этой женщиной и обеспечить ей достойный уход».

К остальным собственникам благосклонности ни Склярова, ни церковное начальство, судя по всему, не проявляют и проявлять не намерены. «Эти люди, — сообщает пресс-секретарь епархии, — занимаются огромным количеством переделок документов. Там бесконечные акты дарения друг другу — для того, чтобы запутать суд». Тем самым, уверена Лолита Алексеевна, собственники спорного дома «выкопали себе большую глубокую яму».

«То есть мама, получается, не может мне ничего подарить?» — недоумевает Тамара Шимко.

В интересах суда, объясняет представитель Епархии, «мы не можем разглашать все имеющиеся материалы. Но то, что сегодня они обходят законы и прикрываются святым именем ветерана, — Бог им судья, а конечную точку поставит суд Российской Федерации». Впрочем, по мнению Лолиты Алексеевны, судом дело не ограничится: «Ими уже заинтересовалась прокуратура. Думаю, эта история будет иметь печальное продолжение».

Прокуратура действительно заинтересовалась. Но не семейством Шимко — Фоменко, а самой коллизией, растянувшейся на десяток с лишним лет. Корреспондент «Ленты.ру» ознакомил с ситуацией Генпрокуратуру РФ, и там посчитали необходимым проверить все обстоятельства затянувшегося спора. За несколько дней к Шимко — Фоменко пришли визитеры из городской прокуратуры и из краевого управления охраны памятников, а также лично вице-мэр Ставрополя Сергей Савельев, куратор городского хозяйства. Основной вопрос — каковы жилищные условия ветерана Раисы Ивановны, и не нужно ли чем помочь. «При этом, — подчеркивает Тамара Шимко, — проскользнуло удивление, что мама, оказывается, жива. Не говоря о том, что для своего возраста она в добром здравии, тьфу-тьфу-тьфу. Вы не знаете, кто мог дать неверную информацию о ее смерти?».

«Пока забегать вперед преждевременно», — ответил вице-мэр Савельев на вопрос «Ленты.ру» о том, как будет решен жилищный вопрос Шимко — Фоменко в том случае, если суд вынесет решение не в пользу нынешних собственников. От более развернутого диалога Сергей Александрович отказался, сославшись на посленовогоднюю занятость. В официальном ответе комитета городского хозяйства Ставрополя значится: «В настоящее время у администрации города Ставрополя отсутствуют намерения о выселении граждан из жилых помещений… В случае обращения граждан в администрацию города Ставрополя по жилищному вопросу соответствующее решение будет принято в соответствии с нормами действующего законодательства».

«Мы не держимся за этот дом и эту землю, — уверяет Тамара Шимко. — Если будет решено, что все это принадлежит РПЦ, и нам — собственникам — будут предложены равноценные квартиры, мы готовы переехать. Просто одно без другого немыслимо. Не по-людски как-то. И маму жальче всего, конечно».

В феврале Раисе Ивановне Фоменко исполнится девяносто лет.

Весной скандал с домогательствами депутата Госдумы Леонида Слуцкого, которого в соцсетях окрестили «русским Харви Вайнштейном», дал новый повод для старых дискуссий о роли и правах женщины в российском обществе. Члены думской комиссии по этике по привычке обвинили самих потерпевших, упрекнув их в легкодоступности и неподобающем внешнем виде, в то время как прогрессивно настроенная общественность называла инцидент харассментом (в переводе с английского — «домогательство») и требовала лишить Слуцкого мандата. «Лента.ру» решила подробнее ознакомиться с их взглядами, чтобы узнать о том, как простому мужику не «вляпаться» в харассмент, и записала основные тезисы выступающих на Moscow FemFest — просветительском фестивале о феминизме, гендерном равенстве и свободе выбора.

«Самое главное оружие в этой битве — публичность»

Анна Ривина, кандидат юридических наук, сооснователь и руководитель проекта «Насилию.нет»

Зачем говорить о харассменте на фестивале о феминизме? Есть большая проблема: девочек с детства учат не заходить в лифт с незнакомыми дядями, но самим дядям не говорят, чего же им делать и не делать, чтобы девочки могли спокойно войти в лифт и добраться до дома. В нашем обществе нет понятия «харассмент», поэтому хотелось бы обсудить, как случайно «в этом» не оказаться.

Харассмент — термин довольно новый. В прогрессивных странах всего лишь несколько десятилетий назад начали говорить о том, почему эту тему стоит выделять отдельно. Сегодня это понятие включает в себя несколько проявлений: это может быть физическое воздействие, слова и даже бездействие. Харассмент бывает не только сексуальный — он может касаться вопросов религии, возраста, заболеваний. Харассмент — это то поведение, которое намеренно обижает человека, ставит его в некомфортные условия при том, что человек находится в подчинении или зависимости, то есть в заведомо неравных отношениях, в которых нет возможности за себя постоять.

Важно отметить, что сексуальный харассмент — это, конечно, не про секс и не про любовь. Это про иерархию, желание получить контроль и продемонстрировать свое преимущество. Очевидно, если мужчина хочет прекрасных любовных переживаний, скорее всего, он хочет [этого] с женщиной, которая активно выражает желание в таких отношениях участвовать.
Харассмент — это когда один человек решил, что он хочет делать с другим, и знает, что у него нет ограничений, что он сможет прийти, самоутвердиться и уйти, невзирая на то, желает этого вторая сторона или нет.

Можно написать большой список, где велика вероятность встретиться с харассментом. Коротко — в любом месте, где взаимодействуют люди. На русском языке еще нет адекватного перевода слова «кэтколлинг», но многие из вас знают, что это такое: это когда девушка идет по улице, а ей вслед кричат и свистят. Можно подумать: что тут такого, что кто-то сделал комплимент? Но тем не менее это уже тот самый сексуальный харассмент, потому что женщина начинает чувствовать себя небезопасно и понимает, что у нее нет возможности себя защитить.

Но чаще всего с харассментом мы встречаемся на работе. В некоторых странах сексуальный харассмент обсуждается именно в контексте рабочего места. Как раз господин Слуцкий продемонстрировал, что журналистки, которые пришли работать, были лишены возможности делать это оптимальным способом именно по той простой причине, что они женщины. Также это случается в школах. Думаю, многие помнят скандал в 57-й школе или «Лиге школ». Кто-то говорил, что это неочевидные случаи, поскольку, возможно, школьницы были влюблены в учителей и делали все по согласию. Но, конечно, таким образом трактовать нельзя, потому что у учителя изначально больше возможностей и ресурсов сделать так, чтобы школьница вела себя удобным образом. То же касается и вузов, когда преподаватели намекают: если не будет соответствующих реакций, не будет зачетов. Это те случаи, когда девушки сталкиваются с дискриминацией по той причине, что они девушки. Они пришли учиться, они пришли за знаниями, но от них хотят совершенно иное.

Почему нужно воспринимать харассмент именно как дискриминацию? Нарушается базовое право на безопасность. Это выражается как в контексте физического, так и в контексте психологического здоровья. Когда женщины сталкиваются с тем, что, куда бы они ни пришли, их начинают объективировать и предлагать невыгодные условия, безусловно, это дискриминация, которая отображена в законодательстве. Но также важна общественная дискуссия, чтобы люди понимали: такая проблема есть, и ее нужно решать. Мало прописать в Конституции, что мужчины и женщины равны. Нужно сделать так, чтобы в это действительно поверили. К большому сожалению, даже более очевидные, чем харассмент, вещи, то есть случаи более очевидного насилия у нас сегодня вызывают вопросы. Например, у полицейских существует термин «ненастоящее изнасилование» — если женщина не кричала активно и не пыталась отстоять свою жизнь, считается, что она была согласна и ее не нужно особенно защищать. Безусловно, это чудовищно.

Нужно понимать, что очень часто все начинается с шутки, со слова. И когда нет должной реакции на слово, это часто приводит к страшным последствиям, вплоть до убийств: многие женщины сидят в тюрьмах за умышленные убийства в то время, как они просто спасали свою жизнь и здоровье. Часто эти трагедии начинались с «какого-то» харассмента.

Почему вообще мы говорим о том, что это проблема, а не флирт и не проявление любви? Дело в том, что мы живем в культуре насилия. Этой культурой пропитаны почти все сферы нашей жизни. Можно начать с русской классической литературы и проследить, каким образом там воспринимается женщина: может ли она позволить себе отказ, может ли она позволить себе активное участие в построении отношений? Обычно, если по сюжету женщину взяли силой, она должна где-то в углу поплакать, а потом обрадоваться, что в ее жизни появился мужчина.

Раньше всегда считалось: если женщина говорит «нет» — значит она говорит «да». Но это не так. Если женщина говорит «нет», это должно восприниматься как «нет». Нас воспитывали веками в парадигме, что порядочная женщина должна быть недоступна. Но феминизм — это про свободу самостоятельного выбора женщины, какой ей быть, мужчина должен слышать ее мнение. Постепенно складывается культура согласия — есть абсолютно понятные принципы: слово «да», активное физическое участие, равенство партнеров и возможность отменить решение. В контексте сексуального харассмента со Слуцким это равенство напрочь отсутствовало: депутат Госдумы ясно дал понять — если женщин не устраивает работа, они должны уйти. Очевидно, что эти женщины не могли ни в правовом, ни в этическом плане отстоять свое право не подвергаться домогательствам, у них не было возможности «отменить» поползновения в свой адрес.

Но даже если женщина согласилась на флирт, это еще не значит, что она готова к продолжению. Мужчины, если женщина не предпринимает активных действий, чтобы построить с вами отношения, вы можете быть уверены, что близки к тому, чтобы совершить преступление. Есть базовый принцип согласия. И если вам несколько раз сказали, что не хотят с вами никуда идти, перестаньте предлагать. Я могу сказать за себя: меня не оскорбит, если мужчина откроет передо мной дверь или решит заплатить за счет. Я точно так же могу заплатить за мужчину в качестве дружеского жеста, потому что мне это приятно. Но если вдруг мужчина начнет оскорбляться, стоит задуматься: нужно ли продолжать общение.

Как отличить харассмент на работе от нормальных отношений? Если вы в офисе заходите в помещение, где сидят мужчины и пьют кофе, и вдруг слышите, что в этой юбке у вас очень сексуальная попа, а вы понимаете, что вам отвратительно это слышать, то очевидно — это харассмент. Если есть мужчина, который проявляет к вам знаки внимания, и вы начинаете с ним роман или выходите за него замуж, то очевидно — ваши отношения построены на согласии.

Уже есть страны, где за сексуальный харассмент наказывают. Например, в Америке, согласно Биллю о правах, человек имеет право на защиту человеческого достоинства. В России законодательство не прогрессивно, но все же есть законы, которые позволяют адвокатам правильно выстроить защиту. Например, Конституция, в которой сказано, что мужчины и женщины равны, и если женщина пришла работать — но от нее требуют не профессиональной квалификации, а хотят залезть под юбку, то это дискриминация. Есть Трудовой кодекс, согласно которому нельзя давать никаких преимуществ по признаку пола или отнимать права. Но это не работает! К большому сожалению, наши полицейские и судьи не позволяют использовать эти механизмы. Они часть того общества, которое не понимает, о чем речь и откуда эта проблема.

Женщины не идут жаловаться на сексуальный харассмент на работе, потому что окружающим людям и по сей день смешно слышать об этом. Более того, даже после того, как становится известно об изнасиловании, репутация мужчины особенно не страдает, потому что общество до сих пор к этому толерантно. В 2008 году появилась смелая девушка, которая пошла в суд и попыталась доказать, что это противоправные действия. Судья ответила, что «если бы мужчины не приставали к женщинам, то и детей бы давно не рождалось». Это, в принципе, все, что можно сказать о нашем правоприменении. Сидит женщина, у которой в руках есть судебная власть и которая прекрасно знает, что такое выйти на улицу ночью одной и чувствовать опасность, что такое постараться дать отпор мужчине, который хочет от тебя внимания. Она может начать это менять. Но нет — она становится заложницей этих стереотипов.

Самое главное оружие в этой битве — публичность. Когда происходит харассмент, нужно найти в себе силы донести до коллег и работодателя, что это для вас недопустимо. В Америке, например, в том или ином случае харассмента разбираются специальные комиссии, которые созываются работодателем. У нас нужно просто не молчать.

Хочется сказать спасибо господину Слуцкому за то, что он дал нам повод это обсудить и понять, каковы новые границы.

«Феминистки стоят на антимилитаристских позициях»

Ирина Костерина, гендерный исследователь, кандидат социологических наук, координатор программы «Гендерная демократия Фонда им. Генриха Белля»»

В России не только слово «феминизм» не очень популярно, но даже слово «гендер» вызывает у людей раздражение, потому что в отличие от английского языка, где имеет свою функцию, в русском оно не закреплено. Людям кажется, что это некий эвфемизм для красивого и умного обозначения слова «пол». На самом деле гендер — это всегда про власть.

Самый популярный миф — феминистки ненавидят мужчин или считают, что девочки и мальчики должны жить раздельно, что им друг друга никогда не понять, что борьба полов никогда не закончится. Это не так. Феминизм — это не единая идеология или методичка, в которой написаны десять пунктов, как быть феминисткой. У каждого свои представления и свой путь феминизма. Для меня феминизм — это очень личная вещь. Если бы не было определенных событий в моей жизни, я бы не называла себя феминисткой.

Еще один миф: все феминистки — лесбиянки, и наоборот. Мне кажется, что вопрос о связи феминизма с сексуальностью нужно уже отложить в сторону, потому что бывает по-разному. Иногда гомосексуальная ориентация является поводом для того, чтобы заявлять о себе как о феминистке или феминисте, но иногда нет. Гетеросексуальные люди тоже часто заявляют о поддержке феминистских взглядов.

Другая популярная идея — феминизм чужд для России. Якобы это западное влияние, а у нас в стране уже все достигнуто. И вообще это не наш путь, потому что у России он особый — духовный, культурный, идеологический. Вот советский плакат конца 1920-х: на нем изображена девушка, которая представляет новую советскую молодежь и кажется эмансипированной. Мы можем представить, что в эти же годы происходило в Европе и США, какие социально приемлемые роли были для женщин там, — в этом смысле Советский Союз обогнал Запад. Многие права женщины в СССР получили гораздо раньше. Избирательное право в России было разрешено женщинам весной 1917 года — мы стали третьей в мире страной после Новой Зеландии и Австралии. Многие прогрессивные страны Западной Европы подтянулись к этому процессу только в 1950-е годы. В России развивались не только политические права, но и социальные, наследственные, репродуктивные (разрешили легко и свободно делать аборт, заключать и расторгать брак — это была совершенно феминистская революция, и во многих странах об этом просто невозможно было помыслить). То есть женщины в Советском Союзе стали активным политическим, экономическим, социальным субъектом.

Женщины в России вообще очень сильные. Если посмотреть на всю российскую и советскую историю, то весь ХХ век мужчины в стране выкашивались сталинскими лагерями, войнами, революциями, и весь быт, вся жизнь, все изменения, дети и так далее — это все было на женщинах.

«Женщины в западноевропейских странах, Америке, России уже всего добились. Что вам еще нужно?» — говорят нам все время. Про Россию еще добавляют, что в Конституции прописано равенство мужчины и женщины, какие еще права нужны? Но на самом деле, во-первых, помимо Конституции у нас есть много законов, где ничего про равенство нет, зато есть много про неравенство. Например, в Трудовом кодексе есть специальное приложение со списком запрещенных для женщин профессий (сейчас их сократили, по-моему, до 260 профессий). Есть среди них совершенно смешные и уже не существующие, потому что список делался в начале 1980-х, когда советское государство пыталось заботиться о женщинах, оградить их от тяжелого физического труда, потому что надо было поднимать рождаемость и заботиться о женском здоровье. В этот список попали не только сталелитейщик, но и машинист поезда, водитель автобуса с числом мест больше 14. Не очень понятно, что же такое случится с женщиной, есть она поведет автобус с 15 сиденьями… Тем более, что они спокойно водят троллейбусы и трамваи. Еще в этом списке есть водолаз и сантехник. Была аргументация, что некоторые работы очень тяжелые, и женщины репродуктивного возраста не должны на них работать. Но бывают же те, кто уже родил желаемое количество детей и готов стать машинистом поезда, тем более, что там неплохая зарплата, можно было бы женщинам ее получать.

Если говорить про экономическое гендерное неравенство, то Россия полностью попадает в общие тренды разницы в оплате труда между мужчинами и женщинами: даже среди благополучных европейских стран разница в зарплатах мужчин и женщин по-прежнему составляет около 30 процентов. Эта разница рассчитывается и потому, что мужчины и женщины занимают разные позиции (мужчины чаще занимают должности руководителей и крупных менеджеров, а женщины чаще исполнители), но даже если мужчина и женщина претендуют на одну и ту же должность, начальник чаще всего предлагает мужчине более высокую зарплату, и сам мужчина на собеседовании запрашивает более высокую зарплату. Здесь два феномена — «стеклянный потолок» (представление о том, что женщина хуже руководит, чем мужчина, потому что у нее может случиться ПМС, и это негативно отразится на работе, или о том, что ей не нужно продвижение, потому что она должна заботиться о доме, семье и детях) и «липкий пол» (когда женщины из-за стереотипов увязают на низких стартовых позициях, особенно это касается сервиса).

Важная часть — это соотношение труда, которое тратят мужчины и женщины на оплачиваемую деятельность и на домашнюю в сфере заботы. По-прежнему во многих странах женщины тратят гораздо больше времени на неоплачиваемую домашнюю работу. В России цифры превосходят европейские во много раз. То есть женщина, у которой есть маленькие дети, тратит на домашнюю работу в три раза больше времени, чем мужчина. По-прежнему считается, что готовить, убирать, заботиться о детях и пожилых членах семьи — это женская обязанность.

В случае с гендерным равенством мы знаем и про призыв в армию. В России он остается принудительным для мужчин. Многие говорят: вы защищаете женщин, а защищать надо мужчин. Но на самом деле феминизм как раз про это — он за то, чтобы были законодательно определены нормы, которые бы способствовали гендерному равенству. Многие феминистки стоят на антимилитаристских позициях, они против обязательного призыва в армию, а за контрактную систему, где могут служить и мужчины, и женщины.

Политическое неравенство тоже существует, хотя, конечно, во всем мире есть тенденция к увеличению представленности женщин в политике, в парламенте. Есть много стран, где женщины были президентами. Но, тем не менее, имеется много предубеждений против этого. Мой контраргумент — министр обороны Аргентины. И сейчас примерно в десяти ведущих странах мира посты министра обороны занимают женщины, то есть уходит представление, что войны и оборона — это «неженское дело».

Насилие для России — это одна из самых существенных проблем, с которой пытаются бороться феминистки и женские некоммерческие организации, но, к сожалению, ситуация становится все хуже. В прошлом году благодаря инициативе члена Совета Федерации Елены Мизулиной домашние побои были декриминализированы. Это привело к всплеску насилия. Полицейские отказываются принимать заявления от жертв домашнего насилия. Насилие остается огромной проблемой за закрытыми дверями. Считается, что люди сами разберутся, не надо соваться в семейные дела, плюс всякие чудовищные стереотипы и поговорки про «бьет — значит любит». Но на самом деле, бьет — значит просто любит бить. Это системная проблема, над которой обязательно надо думать и работать.

Наконец, гендерные стереотипы, которые мешают женщинам продвигаться, быть эмансипированными, которые порождают кучу стереотипов и предубеждений. Биологизм — это представление о том, что мужчины и женщины по природе своей разные, у них разный мозг, разные способности, реакции и все остальное. Сейчас есть множество хороших исследований, которые доказывают, что различия существуют, но различия в мозге, психических реакциях не настолько гендерно поляризированы. Считается, что у женщин хуже реакции, у них специальная женская логика и так далее. В России биологизмы — это мощная идеология, которая на каждом этапе мешает женщинам продвигаться.

Сексизм: Россия остается достаточно патриархальной страной, где сексизм — это норма. Люди на улице, на работе, в общественном транспорте все время говорят ужасно сексистские вещи — шутки, стереотипы — и окружающие нормально это воспринимают, например, как комплимент. Сексизм настолько укоренен, что не виден. Нужно специально каждый раз указывать на такие проявления, чтобы на это обратили внимание. Например, в случае с депутатом Леонидом Слуцким, когда «внезапно» оказалось, что приставать к женщинам — это некрасиво.

Наконец, культурный релятивизм, под которым понимается ситуация, когда гендерные стереотипы, дискриминация женщин оправдываются культурой: якобы у нас так принято, ничего менять не надо, чтобы не разрушить западно-европейскими ценностями. На самом деле ООН давно приняла резолюцию, в которой говорится, что никакие культурные обычаи, обряды и нормы не должны быть основанием для гендерной дискриминации. Я думаю, что есть возможность сохранять свои культуру и традиции, но при этом менять в них то, что не соответствует духу времени и является дискриминирующим.

«Нейросексизм, или «чем мозг женщины отличается от мозга мужчины»»

Алексей Тимошенко, специалистка по гендерным исследованиям, научная журналистка

Нейросексизм — это предположение о том, что мужской мозг отличается от женского, и все, что мы наблюдаем в социальной сфере, все отличия мужчин от женщин вызваны строением мозга, или генами, или какими-то связями в коре головного мозга, то есть некая биологическая причина. Термин был заимствован из книги «Заблуждения о гендере» Корделии Файн. Еще одна книга, на которую я буду опираться в своем выступлении, — «Розовый мозг, голубой мозг» Лизы Элиот.

Становясь на нейросексистские позиции, мы полностью исключаем все, что знаем о гендере. Те различия, которые есть между мужчинами и женщинами, по большей части не биологические, а культурные. Например, на рынке игрушек для девочек засилье розового: есть розовый тостер, розовый холодильник, которых в магазинах бытовой техники скорее всего не найти. У товаров для мальчиков кардинально иная цветовая палитра. Есть игрушки-машинки, автоматы, инструменты, и среди них мы не увидим игрушечную швабру и безумно увлекательную игру «Пропылесось кухню». Возникает вопрос: какая анатомическая особенность обуславливает эти игрушки?

Есть простая схема, которая позволяет определить, подходит игрушка девочке или мальчику. Главный вопрос — предназначена ли эта игрушка для гениталий. Если да, то это не детская игрушка. Если нет, то она подойдет ребенку любого пола. Игрушки, одежда, цвета, модель машины — все это социально обусловленные различия.

Реальные отличия в физиологии действительно существуют: у мужчин тело обычно больше, от этого и мозг тяжелее. Есть еще ряд данных о том, что мужчины лучше ориентируются в пространстве — это утверждение встречается в большом количестве учебников, и, по-видимому, небезосновательно. Но проблема в том, что часто мы сталкиваемся с аргументами, которые выглядят очень наукообразно, но на самом деле они совсем ненаучные и устаревшие. Это может быть связано с недобросовестными журналистами и публицистами, распространяющими неточную информацию. Среди таких людей встречаются даже ученые, апеллирующие к квазинаучным аргументам. Например, профессор, заведующий лабораторией развития нервной системы Института морфологии человека РАМН Сергей Савельев в интервью «Комсомольской правде»
говорил: «Очень мало нейронов у дам в ассоциативных областях: у мужчины там приблизительно миллиард нейронов, а у женщины — 300 000. Хоть сто учителей наймите — умнее женщина не станет. Если субстрата нет, то и учить нечего».

Подозреваю, что если бы он работал за рубежом, то мог расстаться с должностью в течение нескольких дней после такого заявления, а у нас он это спокойно говорит, и это публикуется. Возникает вопрос: 300 тысяч нейронов — это сколько? Во Вселенной Савельева у таракана нейронов больше, чем у женщины в ассоциативных областях. Даже если журналисты опечатались, и на самом деле он назвал цифру в 300 миллионов нейронов, то это будет мозг морской свинки. Таким образом, человек заявляет, что в ассоциативных областях мозга женщины нейронов в три раза меньше, чем в нервной системе таракана, у которого нет мозга.

Еще одно его заявление: «В мозге есть специальные центры, отвечающие за половое поведение. Это доставшиеся нам от обезьян очень древние структуры, которые в числе прочего заставляют женщин ходить на каблуках. Для чего? Чтобы ноги выглядели длиннее, потому что в мозге наших далеких предков было записано: как только у самки обезьяны удлиняются конечности, она готова к размножению». Пример Савельева наиболее очевиден, но он, к сожалению, не единственный человек, есть другие примеры. Публицист и противник гендерного равенства Дмитрий Жуков в своей популярной книге «Стой, кто ведет?» ссылается на некое шведское исследование, в котором доказывается, что увеличение гендерного равенства привело к большему числу заболеваний как у мужчин, так и у женщин.

Но в статье сами ученые указывают на предварительный характер результатов. Они писали, что Швеция достигла потолка — дальнейшее движение в сторону равноправия стало невозможным без активного вовлечения в это мужчин. То есть можно вовлечь женщин в оплачиваемый труд, создать для этого условия, устранить барьер в образовании, но если мужчины приходят домой и садятся на диван или играют в «танчики», то с карьерным ростом у женщины будет не очень хорошо, потому что она будет тратить силы на готовку, грязную посуду и прочее. Это и приведет к росту заболеваемости, потому что человек получает двойную нагрузку. В следующем своем исследовании ученые говорят, что для мужчин большее гендерное равенство означает меньшую заболеваемость.

Таким образом, результаты этих работ были некорректно цитированы с целью обосновать определенную идеологическую позицию. То есть некоторые люди делают псевдонаучные и ничем не обоснованные заявления, другие пытаются обосновывать свои гендерные стереотипы отсылками к природе, избирательной выборкой и цитированием исследований. Что с этим делать?

Во-первых, чтобы не искажались добросовестные научные исследования, нужны такие же добросовестные их пересказы и популяризация. В России сейчас эта область совершенствуется через более качественную коммуникацию ученых и прессы, поэтому процент откровенно плохих пересказов снижается. Во-вторых, необходимо гендерное просвещение. Люди должны знать, что такое феминизм и гендер. В-третьих, активизм и внесение определенной проблематики в общественную повестку, как это, например, происходит с депутатом Леонидом Слуцким. В-четвертых, борьба с псевдонаукой, критические разборы, участие в дискуссиях, в том числе в соцсетях.