Современная Российская Федерация — правопреемница Советского Союза, поэтому нынешнему поколению наших политиков критически важно сделать правильные выводы из ошибок своих предшественников. Почему в конце 1970-х годов в международных отношениях прекратилась разрядка, а СССР втянулся в афганскую войну? Как при Брежневе была устроена система принятия ключевых решений? Почему военно-промышленный комплекс выкачивал деньги из советской экономики? Какую роль должна играть Россия в будущем мире? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказал бывший заместитель министра иностранных дел СССР и России, бывший посол СССР в Италии и России в Великобритании, бывший министр РФ по сотрудничеству с государствами СНГ Анатолий Адамишин.

«Лента.ру»: Ходит байка, что разрядка в начале 1970-х годов стала возможной в том числе благодаря хитрости тогдашнего американского госсекретаря Киссинджера. Якобы он постоянно пугал Брежнева неадекватным поведением президента Никсона, который каждый вечер напивался виски, после чего был способен на что угодно — в том числе на применение ядерного оружия. Могло быть что-то подобное?

Анатолий Адамишин: Похоже на дезинформацию, на жаргоне — «дезу». Обычно ее задачей бывает либо напугать противника, как в этом случае, либо создать у него ложное представление о целях и намерениях другой стороны. Если удается хотя бы одна «деза», ущерб может быть немалым.

Збигнев Бжезинский — «небезызвестный враг Советского Союза», как он мне представился при первой встрече, — утверждал, это он «затянул Советы в Афганистан». Если он не бахвалился, то у него для этого было одно оружие — искусная дезинформация. То, что США сделали все, чтобы мы там поглубже завязли, — это достоверно.

Вы говорите про поставки американского оружия моджахедам?

Особенно «Стингеров», которые лишали нас одного из главных козырей — вертолетов. Рейган даже не принял во внимание возражения Пентагона, где опасались, что это смертоносное оружие попадет в руки террористов. В итоге так оно и случилось. Если Советский Союз в начале 1970-х политически и морально содействовал или по крайней мере не мешал уходу США из Вьетнама, то они в конце 1980-х годов в аналогичной ситуации повели себя совсем иначе.

Не раз говорил я потом американским коллегам: «Если бы тогда вы вели себя более конструктивно, Афганистан не попал бы под власть талибов, там не укрепилась бы «Аль-Каида», устроившая вам теракты 11 сентября 2001 года. Первую партию «Стингеров» вы передали через Усаму бен Ладена — того самого, которого вы сначала взрастили, а затем убили, и «Стингеры» вынуждены были потом выкупать».

И что вам на это американцы отвечали?

Не возражая, говорили: в холодную войну вы нам тоже подбрасывали «дохлых собак». Повторяя нашу ошибку, американцы в начале этого века влезли в Афганистан и воевали там почти пятнадцать лет. Россия в этом случае им помогала, ибо наши интересы тогда совпадали. Часть их войск до сих пор там.

Вернемся к «дезе» о причинах разрядки. Четверть века безвыездно прослужив в центральном аппарате МИДа, вот что могу засвидетельствовать.

Тому же Брежневу не требовалось никаких подсказок на этот счет. По своему складу характера и образу мышления Леонид Ильич был, что называется, миротворцем. В отличие от почти всех тогдашних руководителей, он прошел войну и знал ей цену.

В трудные годы начала 1980-х (Афганистан, ракеты средней дальности) Андропов начал было находить просветы в отношениях с США, но гибель южнокорейского «Боинга» в сентябре 1983 года похоронила все надежды и окончательно подкосила его здоровье. Юрий Владимирович строил большие планы по обновлению страны, но ему был отпущен короткий срок.

Еще короче срок выдался у Черненко, но и он пытался что-то повернуть. Помню, как при нем однажды разослали всем ведомствам (такое нечасто случалось) решение Политбюро, где подчеркивалось, что надо возобновить контакты с США, что «на старом багаже далеко не уедешь» и «нужны новые идеи».

Новое мышление пришло с Горбачевым. Быстро забывается, какой полезный для страны урожай на поле внешней политики собрала за неполные семь лет перестройка — от прекращения сорокалетней холодной войны (сейчас после перерыва в 20 лет она опять в разгаре) до нормализации прежде враждебных отношений с Китаем, взаимопонимания с Югославией, восстановления дипломатических отношений с Израилем, прерванных за 20 лет до этого.

«You die, I fly»

Это правда, что инициатива встречи лидеров СССР и США исходила от Рейгана, а просьбу об этом он передал через вице-президента Буша-старшего и главу Госдепа Шульца, прилетевших на похороны Черненко в марте 1985 года?

Буш был на похоронах Брежнева в 1982 году, Андропова в 1984-м и Черненко в 1985-м. Говорят, он шутил: «You die, I fly» (с англ. «Ты умираешь, я лечу» — прим. «Ленты.ру»). Прибыв в очередной раз в Москву, Буш сказал только что избранному генсеку Горбачеву, что Рейган предложил встретиться с ним как можно скорее. Первый за шесть с половиной лет саммит СССР — США состоялся в Женеве уже через семь месяцев.

Это я к тому, что перестроечные инициативы СССР после некоторого периода недоверия были поддержаны Рейганом и Шульцем, что и привело в конечном счете к завершению холодной войны. Буш потом пошел по противоположному пути, но это уже тема другого разговора.

Давайте вернемся к разрядке. Почему к концу правления Брежнева она окончательно выдохлась?

Упомяну пару причин, о которых редко говорится. У нас разрядке вредило вмешательство идеологии в геополитику. По сути дела, у СССР были две внешние политики. Первую, нацеленную на защиту государственных интересов страны, олицетворял МИД; вторую, направленную на помощь «международному коммунистическому, рабочему и национально-освободительному движению», — Международный отдел ЦК КПСС. Хорошо, если они совпадали, но, по моим наблюдениям, такое случалось нечасто. Окончательный вердикт выносило Политбюро, причем Международный отдел имел право представлять туда записки с предложениями без предварительного согласования с МИД.

Странная практика.

Идеологическую составляющую внешней политики снял только Горбачев. Вот вам типичный пример того, как это тогда было. О нем в своих мемуарах рассказал корифей советской дипломатии Георгий Маркович Корниенко.

В августе 1975 года, после девяти лет нелегких переговоров, в Хельсинки завершилось Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). На высшем уровне руководители 35 государств-участников подписали Заключительный акт. Это был полный успех нашей инициативы — созыв СБСЕ, который предложили мы, стал кульминацией разрядки и наглядным доказательством того, что договариваться не только нужно, но и можно. И что сразу же едва не похоронило успех в Хельсинки? Бывшая португальская колония Ангола.

В ноябре того же года там вспыхнула гражданская война. МИД, КГБ и Министерство обороны совместно предложили руководству страны поддержать политически и, возможно, материально, «нашу» сторону — «марксистскую» МПЛА, но никоим образом не вовлекаться в этот конфликт в военном плане. Политбюро согласилось. Однако спустя несколько дней заведующий Международным отделом ЦК КПСС Пономарев по просьбе МПЛА составил другую записку, где предлагалось поставить ей наше оружие. Когда проект этого документа поступил на согласование в МИД (последним!), на нем уже стояли подписи председателя КГБ Андропова и министра обороны Гречко.

Корниенко пытался убедить Громыко не подписывать бумагу, но тот, «не желая конфликтовать со своими коллегами», все же поставил свою визу: мол, речь идет о небольших поставках. Но прецедент был создан, последовали новые просьбы Анголы и Кубы, и шаг за шагом СССР серьезно втянулся в многолетнюю войну в далекой африканской стране. Только в 1988 году горбачевская перестройка положила конец этому конфликту.

Афганский излом

Но почему Громыко так поступил?

Здесь проступает еще один наш тогдашний дефект. В Советском Союзе мало кто имел представление о том, как принимались решения на самом верху — Политбюро, и весь сказ. Но кто знал, что решение Политбюро о вводе войск в Афганистан значительная часть его членов подписала задним числом? Внешняя политика была табу для критики. За 28 лет министерства Громыко я не помню ни одного публичного критического высказывания о внешней политике, хотя в других сферах критика допускалась.

В этих условиях внутренняя дипломатия была важнее внешней. При постоянно болеющем Брежневе ключевые решения принимала троица Андропов — Устинов — Громыко. Между ними установилось негласное правило: если один из участников этого триумвирата что-то предлагает, двое других неизменно голосуют «за», что бы они на этот счет ни думали.

В книге «В разные годы…» вы много пишете про Афганистан, но до сих пор трудно понять логику советских руководителей, затеявших эту интервенцию, окончательно погубившую разрядку. Ведь еще в июне 1979 года Брежнев и Картер торжественно подписали в Вене договор ОСВ-2, а Москва готовилась к Олимпиаде 1980 года. Зачем?

Я читал стенограммы переговоров Брежнева, Косыгина и Громыко с президентом Афганистана Тараки. Ему неоднократно объясняли, почему СССР не может выполнить его просьбу о вводе войск, «не выгодном ни вам, ни нам». Но где-то в октябре 1979 года эта позиция вдруг резко изменилась (к тому времени Тараки задушили подушками по приказу свергнувшего его Амина). Внезапно выяснилось, что Амин работает на ЦРУ, и с его помощью американцы готовят вторжение в Афганистан.

Это была «деза»?

Определенно сказать не могу, но поневоле вспомнишь Бжезинского. С учетом расклада наверху логично предположить, что первым сказал «а» кто-то из троицы. Корниенко, ссылаясь на разговор с Громыко уже после ввода войск, реабилитирует министра: его, мол, дожали Андропов и Устинов. Есть и еще одно обстоятельство.

В отношении Восточной Европы какое-то время у нас с США действовало негласное правило: куда дошла в 1945 году нога советского солдата, там социализм и зона ответственности СССР. Реакция Запада на события в ГДР в 1953 году, в Венгрии в 1956 году и в Праге в 1968-м была сдержанной.

Видимо, в конце 1979 года в Кремле посчитали, что и Афганистан американцы проглотят — он же «наш». А может, была «деза» о такой реакции? Уже в 2000-х на конференциях и мероприятиях я расспрашивал отставных американских политиков, имевших вес в те времена. Бывшие генералы и дипломаты высокого уровня говорили одно: мы тогда и не рассматривали вопрос о вводе войск в Афганистан. Думаю, если бы это было не так, какие-то сведения просочились бы в печать. В США это неизбежно.

Мы вошли в Афганистан, плохо разбираясь в обстановке. Предполагалось, что советские войска встанут гарнизонами в ключевых городах, наведут порядок, заодно опробуют новое оружие, а через три-четыре месяца вернутся — и можно проводить Олимпиаду. Но нам в итоге пришлось воевать вместо афганских союзников. Мне рассказывали ребята из посольства в Кабуле, что засекли, как откровенничал в ближайшем кругу Бабрак Кармаль: «Советы затеяли эту войну, пусть они и расхлебывают».

Ситуацию еще усугубила наша неуклюжая ложь. В ответном письме президенту Картеру в декабре 1979 года Брежнев заверял, что наши войска в Афганистане правительство не свергали и никаких военных действий против афганской стороны не предпринимали. Растянувшаяся почти на десять лет война в Афганистане по-крупному подорвала силы СССР.

«У нас ракеты, у них воздух»

А гонка вооружений, которая началась после скандалов с размещением ракет средней дальности в конце 1970-х годов?

Она шла задолго до этого. Как ни парадоксально, в результате
развертывания «Пионеров» (западное наименование — СС-20) Советский Союз стал более уязвимым для ядерного удара.

Как так?

Если верна история, рассказанная мне одним конструктором, то при разработке межконтинентальной стратегической ракеты две ее ступени оказались удачными, а третья — нет. Но не пропадать же добру! Вот и решили на базе двух ступеней сделать ракету средней дальности — «Пионер» получился грозный. И мы развернули установку ракет, которые до США не доставали, но в упор били по Западной Европе.

Американцы, действуя по принципу «раз вы так, тогда мы так», ответили через несколько лет размещенными в Западной Европе «Першингами» и наземными крылатыми ракетами.

До Москвы они долетали за пять-шесть минут и, как образно говорили, могли попасть в форточку. Радиус их действия охватывал почти всю европейскую территорию СССР. Но еще раньше заволновались европейцы.

Еще раз даю слово Корниенко. Летом 1979 года, как пишет он в своей книге, в разгар споров вокруг размещения ракет средней дальности западногерманский канцлер Шмидт предложил компромисс. По пути из Бонна в Токио он специально сделал остановку в Шереметьево, где беседовал с Косыгиным. Информируя об этом коллег на Политбюро, Алексей Николаевич спросил: может быть, стоит подумать над таким вариантом? Все, включая Громыко, молчали, ибо помнили: что бы ни предложил Косыгин, Брежнев будет против.

Корниенко «в нарушении всей субординации» взял слово и сказал, что это реальный шанс достичь приемлемого для нас компромисса. Резко против выступил Устинов, а Брежнев все время смотрел на Громыко. «Тот молчит, не желая конфликтовать с Устиновым». А вылез Георгий Маркович потому, что по дороге на заседание Политбюро в машине они с Громыко обсудили этот вопрос (мидовские переводчики доложили им первым), и тот «не был настроен негативно в отношении зондажа Шмидта».

Этим, заключает Корниенко, обсуждение и закончилось, а шанс был упущен: «Отсутствие положительной реакции на зондаж Шмидта дало зеленый свет решению НАТО в том же 1979 году разместить в Европе “Першинги” и крылатые ракеты наземного базирования».

Что это означало?

Это решение считалось двойным: если до 1983 года не придем к полюбовному соглашению, американские ракеты средней дальности (РСД) в течение следующих двух лет будут установлены в Западной Европе. В Политбюро рассуждали так: «О чем говорить? У нас ракеты, у них воздух». В переговоры по РСД мы все же в 1981 году вступили, но вели их ни шатко ни валко.

Когда в соответствии с двойным решением США осенью 1983 года приступили к размещению «Першингов» и «Томагавков», мы хлопнули дверью: пока не уберете ракеты, к переговорам не вернемся. Одновременно мы вышли из всех переговоров по разоружению. Это был полный тупик — так мы дали своим оппонентам прекрасный пропагандистский козырь: они могли и ракеты размещать, и демонстрировать готовность продолжать диалог.

Государство в государстве

Почему так получилось?

Во многом из-за той системы принятия решений, о которой мы говорили. Теряли время до тех пор, пока не почувствовали холодок пистолета у виска. Только в марте 1985 года условились с американцами возобновить переговоры по комплексу проблем и разоружению, запрятав туда, чтобы скрыть конфуз, и РСД. При Горбачеве, но тоже с большим трудом, контакты стали результативными. В 1987 году был подписан договор по ракетам средней и малой дальности — они уничтожались физически. За год до этого «прозрел» Громыко: на заседании Политбюро он признал, что «установка СС-20 была грубой ошибкой в нашей европейской политике».

Вы упомянули Устинова. В советской верхушке он представлял интересы военно-промышленного комплекса?

Он отвечал за него. ВПК был у нас государством в государстве, и не зря славился высочайшими достижениями. Его руководители, естественно, стремились выдать на-гора как можно больше продукции, чтобы обеспечить загрузку своих огромных производственных мощностей. Понятно, что на разрядку и разоружение они смотрели с опаской.

Пока Брежнев был в форме, он сдерживал аппетиты ВПК. Иногда стоял непростой выбор, кому из конкурирующих между собой конструкторских бюро отдать предпочтение. Но с годами часто болевший Брежнев давал иногда добро на запуск в производство обоих соперничающих проектов. Соответственно, вдвое увеличивались расходы на оборону. В перестройку была оглашена цифра: на нее мы тратили, в пересчете на душу населения, в два с половиной раза больше, чем США.

Ныне общеизвестно, что арифметический паритет либо недостижим, либо дорог. Достаточно иметь столько оружия, чтобы нанести любому агрессору неприемлемый ущерб. Подобная доктрина есть, например, у Франции: в случае нападения она грозит убить своим ядерным оружием количество людей, равное ее населению. Нам пойти по пути оборонной достаточности не позволил принцип, действовавший вплоть до перестройки: за оборону страны отвечают военные.

В прошлом интервью вскользь упоминались «несогласные» внутри власти, которые понимали необходимость демократических перемен в нашей стране и поэтому сознательно вносили в проект заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в Хельсинки положения о гуманитарных ценностях. Вот сейчас, когда прошло столько лет, можете назвать этих замечательных людей?

Сами они, разумеется, так поступать не могли — этим занимались западные представители. Для тех это была наша плата за согласие четко зафиксировать в Акте принцип нерушимости границ, на чем мы настаивали, надеясь тем самым закрепить послевоенное территориальное устройство в Европе. Но были в госаппарате смельчаки, которые считали, что нам выгодно и то, и другое, поскольку советское общество отчаянно нуждалось в демократизации. Назову в первую очередь помощников высших руководителей: Анатолий Иванович Блатов, Андрей Михайлович Александров-Агентов, Георгий Аркадьевич Арбатов, Николай Николаевич Иноземцев, Георгий Хосроевич Шахназаров, Александр Евгеньевич Бовин, Анатолий Сергеевич Черняев, Николай Владимирович Шишлин. Это те, кто с ходу пришли на память.

Брежнев, Косыгин, Андропов и тот же Громыко не боялись окружать себя толковыми и грамотными людьми, умеющими возражать и отстаивать свое мнение, а главное — настроенными на разрядку и перемены внутри. Я близко сошелся с многими из них: вместе работали на цековских дачах, где группы писарей готовили проекты выступлений советских руководителей. Мое спичрайтерство длилось лет 10-12, поэтому Громыко и не отпускал меня на работу в посольство.

Андропов так наставлял своих помощников: «В этой комнате можете говорить мне все, что думаете, но за ее пределами соблюдайте правила». Свои несогласные были и в других ведомствах, в аппарате ЦК КПСС, в КГБ. У нас в МИД главным «разрядочником» считался Анатолий Гаврилович Ковалев. Благодаря его стараниям все принципы взаимоотношений между государствами, которые зафиксированы в Заключительном акте СБСЕ, вошли в Конституцию 1977 года. Но, к сожалению, результаты СБСЕ мало что изменили в нашей внутренней политике.

Надежды на перемены

Актуальный по нынешним временам вопрос: в своей книге «В разные годы…» вы писали, что в конце 1984-го один высокопоставленный коллега по МИД ситуацию в стране обозначил такими словами: «Все гниет». Неужели тогда в правящих кругах господствовали подобные депрессивные настроения и никто не предчувствовал грядущую перестройку?

Так сказал Рудольф Алексеев, помощник Громыко, далекий от правящих кругов. Подобные настроения были у мыслящих людей внутри власти и в близкой к ним среде творческой и научной интеллигенции. В нашем небольшом кружке ситуация в стране воспринималась как близкая к трагической, но мы жили надеждами на перемены.

Это выразил талантливый бард Юрий Визбор: «А мы все ждем прекрасных перемен, / Каких-то разговоров в чьей-то даче, / Как будто обязательно удачи / Приходят огорчениям взамен». Мы с ним долго дружили. К несчастью, Юра безвременно ушел из жизни в 1984 году, так и не дождавшись перестройки.

Один известный политтехнолог не так давно образно сказал, что Россия — это Европа, продленная до Тихого океана. Вы в предыдущем интервью говорили, что идее итальянского министра иностранных дел Де Микелиса о «большом договоре» между СССР и ЕЭС, выдвинутой во время горбачевской перестройки, помешали американцы. И хотя уже новая Россия в 1994 году на греческом острове Корфу подписала с Евросоюзом соглашение о сотрудничестве и партнерстве, потом все опять пошло не так. Верите ли вы, что концепция «Большой Европы» или «общеевропейского дома» когда-нибудь будет реализована, или наша страна слишком большая и самобытная, чтобы поместиться в эту конструкцию?

Не думаю, что будущее России в «Большой Европе». Ей предназначена сегодня многовекторная внешняя политика. Географическое положение России — между Европой, Китаем, Ближним и Средним Востоком да и США — создает условия для сотрудничества и распространения российского влияния по всем азимутам. Мы можем соединять между собой разные регионы. В будущем мире Россия может стать всеобщим посредником, глобальным медиатором.

Европа — наша прародительница, и с ней требуется сотрудничать везде, где только можно, но смотреть при этом надо во все стороны. Россия, если мерить уровнем жизни большинства населения, никогда не была богатой страной. И сегодня нашими основными проблемами признаются бедность и отсталость. Для их преодоления необходимы не только серьезные внутренние перемены, но и большая целеустремленность, больший вклад внешней политики. Под этим углом зрения она пока в минусе.

Москве предложили взять Крым в аренду на несколько десятилетий, чтобы потом определиться, чей же полуостров на самом деле. Идея уже добралась до Вашингтона — ее якобы направили в офис одного из помощников американского президента. Можно ли взять в аренду уже принадлежащий стране полуостров и зачем Киеву понадобился очередной нереализуемый план, «Лента.ру» узнала у российских политиков, работа которых связана с Крымом и международными отношениями.

В понедельник, 20 февраля, украинский депутат Андрей Артеменко сообщил, что подготовил план снятия санкций с России для президента США Дональда Трампа. Документ предполагает проведение сразу двух референдумов. Сначала, по мнению парламентария, следует на всенародном голосовании спросить украинцев, готовы ли они передать Крым в аренду России. А еще через 30-50 лет — провести второй референдум, уже в Крыму, и на нем определить окончательную принадлежность полуострова.

По данным газеты The New York Times (NYT), предложения по снятию санкций были переданы в офис Майкла Флинна в начале февраля — незадолго до того, как он покинул пост помощника Трампа по вопросам нацбезопасности. Успели ли предложения Артеменко попасть в Белый дом, доподлинно неизвестно. Юрист американского лидера Майкл Коэн заявил, что никаких предложений украинского депутата в администрацию не передавал. Но все же подтвердил, что встреча с Артеменко была и на ней обсуждалось урегулирование украинского кризиса. В NYT настаивают, что не искажали информацию, и располагают данными о передаче предложений по аренде Крыма в Белый дом.

На идею предложить полуостров России в аренду, судя по всему, депутата вдохновил пример Гонконга. Часть территорий была арендована Великобританией у Китая на 99 лет в конце XIX века, а в 1997 году КНР вновь приобрела суверенитет над территорией.

Москва ранее арендовала у киевских властей порт Севастополь, но, похоже, не настроена повторять этот опыт. В Кремле идею по поводу сдачи полуострова сочли абсурдной, а в Верховной Раде поспешили откреститься от предложений Артеменко. И все же Россия едва не оказалась втянутой в очередную дискуссию о статусе полуострова, вопрос о котором в Москве давно считают закрытым. Так что же на самом деле стоит за инициативой украинского депутата?

Попытка спрятать неспособность

Сергей Лавров, глава МИД России:

«Подобные планы отдают, с одной стороны, маниловщиной, а с другой — показывают, что будут продолжаться попытки переписать правила игры. Все это вольно или невольно лишь отвлекает внимание в полной мере, в полном объеме и в той последовательности, которая была согласована, выполнить комплекс мер, заключенный в Минске в феврале 2015 года. (…)

Наверное, есть немало желающих отвлечь внимание от полной неспособности администрации Порошенко выполнить свои обязательства по минским договоренностям, заодно — отвлечь внимание от неспособности наших германских и французских коллег хоть каким-то образом повлиять на Порошенко и заставить его сдержать свое слово».

Жалоба заокеанскому «арбитру»

Виктор Водолацкий, зампредседателя комитета Госдумы по делам СНГ, евразийской интеграции и связям с соотечественниками:

«Граждане Украины, которые хоть как-то облечены властью, включая Петра Порошенко, всегда находят за океаном как-то арбитра своих бед. Написали бы сразу Господу Богу. Если бы дошло туда, может быть, Господь Бог как-то уразумел этих граждан, которые сегодня убивают собственный народ. Я мог бы предложить вариант: сдать в аренду России на 50 лет Киев, всю киевскую Русь и земли бывшего войска Донского (которые находятся сегодня на территории ДНР и ЛНР). То же самое предлагает этот товарищ (Артеменко — прим. «Ленты.ру»), только тут разница в одном — территории Луганских и Донецких областей до 1922 года были территориями области войска Донского, как и Крым. (…)

На сегодняшний день есть единственный выход из ситуации — западным политикам, а также президенту США необходимо четко следовать международному праву, которое гласит: волеизъявление народа является превалирующем в решении численных вопросов. Сегодня Крым является российским».

Примирение с обстоятельствами

Сергей Шаргунов, член комитета Госдумы по международным делам:

«Понятно, что многие среди украинского политикума понимают, что свыше 90 процентов крымчан всегда хотели вернуться в Россию и неизменны в этом своем решении. Они понимают, что Крым теперь навсегда в России и пытаются так или иначе примириться с этим обстоятельством, отсюда и всевозможные заявления. При этом нужно понимать, что Россия не может и не должна торговать своими людьми и своими территориями».

Продолжение истории

Георгий Мурадов, вице-премьер правительства Республики Крым:

«Немало было в истории различного рода смешных предложений, в том числе описанных в литературе и зафиксированных как исторические факты. Одни пытались сдать в аренду или продать имущество своего соседа, другие собирали деньги на ремонт провала. Можно с таким же успехом предлагать сдать в аренду Луну кому-нибудь. Это все бесполезные и несостоятельные предложения». (Цитата по РИА Новости)

Надежда втянуть в спор

Владимир Джабаров, зампред комитета Совета Федерации по международным делам:

«Какое отношение имеют депутаты Рады к территории Российской Федерации, на которой проживают два миллиона россиян, которые два годы назад приняли решение войти в состав России? Почему вообще Крым стал предметов переговоров. Это попытка втянуть нас в очередные споры, в которых мы участвовать категорически не будем. Тема Крыма была закрыта в марте 2014 года раз и навсегда».

Отсталость или неуравновешенность

Руслан Бальбек, депутат Госдумы от Республики Крым:

«Россию не интересуют щедрые предложения депутата Артеменко и других политиков из Верховной Рады. Аренда полуострова, передача его во временное пользование и другие бессмысленные, а зачастую, популистские заявления не интересуют ни крымчан, ни федеральное правительство. (…) Принадлежность Крыма определена в 2014 году, и предложить России взять в аренду свою землю — это заявление или психически неуравновешенного, или умственно отсталого человека».

Грамотный пиар

Сергей Цеков, член комитета Совета Федерации по международным делам:

«Крым уже находится в составе России. Нам, крымчанам, никаких референдумов на Украине по этому поводу ожидать не следует, они нам ни к чему. Мы свой референдум уже провели. Мы делали все в рамках международного права, у нас все законно.

Почему он сделал это заявление? Во-первых, никто этого депутата не знал, а теперь узнают, потому что он привлек к себе внимание. Во-вторых, возможно, им движет какое-то правильное понимание нынешнего положения Украины, которое связано с неправильной политикой нынешнего руководства. Он, возможно, понял, что у Украины никакой перспективы без России нет, что любым путем надо улучшить отношения с Россией, тогда Украина состоится как независимое государство».

Театр абсурда

Ольга Ковитиди, член комитета Совета Федерации по обороне и безопасности, представляет в верхней палате парламента Республику Крым:

«Это предложение равнозначно ситуации, в которой к администрации США обратился бы тот же депутат с предложением пересмотреть вопрос присоединения Техаса и Южной Калифорнии к Соединенным Штатам. Давать оценку и в целом рассматривать вопрос о присоединении Крыма к России на основании всенародного референдума также некорректно, как рассматривать вопрос о правомерности присоединения Техаса к США.

Это вмешательство во внутренние дела государства, и его можно рассматривать исключительно как театр абсурда».

Диагноз без последствий

Константин Бахарев, депутат Госдумы, бывший вице-спикер Госсовета Республики Крым:

«Подобные заявления наших украинских коллег должны комментировать не официальные лица, а медицинские специалисты узкого профиля. Серьезно относиться к ним, на мой взгляд, невозможно. Они делаются исключительно ради самопиара и никаких последствий иметь не будут. Уверен, что и американские коллеги к этому так отнесутся.

Последние три года суть украинской политики — это неадекватность заявлений, действий и неадекватность людей. А обычных граждан Украины гораздо больше крымского вопроса волнует вопрос тотального их обнищания, падения уровня жизни и политики разрушения экономической системы».

После смерти Сталина угроза мировой войны ненадолго миновала, и новое руководство СССР переключило часть своего внимания на коммунистический Китай и африканские страны, ища в них союзников по социалистическому блоку. В итоге оказалось, что сотрудничать с Москвой были готовы не все и только за деньги. О том, как в те годы строились отношения СССР с Китаем и африканскими странами, рассказали профессор МГУ и НИУ ВШЭ Аполлон Давидсон и главный научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН Юрий Галенович в ходе дискуссии Совета по внешней и оборонной политике «Мост через десятилетия: холодная война 1953 и 2018». Встреча проходила в лектории культурного центра «ЗИЛ». Модерировал ее главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов. «Лента.ру» записала основные тезисы.

Аполлон Давидсон: Во второй половине 1950-х я писал диссертацию об Африке, и тогда это казалось абсолютно нелепым. Считалось, что в холодной войне только два игрока — США и СССР, поэтому Восток и Африка были не нужны. Примечательно, что в то время как раз поднимались страны третьего мира. Вот только для СССР это было не важно.

В 1954 году закрыли московский Институт востоковедения. А в 1955-м прошла Бандунгская конференция стран Африки и Азии, и тут наше руководство внезапно поняло, что это важное направление. Первая зарубежная поездка Никиты Хрущева и на тот момент премьер-министра Николая Булганина была не в Европу, а в Индию и Пакистан. На ХХ съезде партии в феврале 1956 года частью советской геополитики провозгласили Восток и Африку. Такое решение надо было как-то оправдать — почему же до сих пор мы не обращали на них внимания? Как всегда, решили найти виноватого — в данном случае востоковедов, о чем и сообщил в своей речи член Политбюро ЦК КПСС Анастас Микоян, сказав, что «в своих научных изысканиях они дошли только до Иисуса Христа».

Юрий Галенович: Я успел окончить тот самый Институт востоковедения. Тогда ходили слухи, что его закрыли после того, как китайское руководство возмутилось, почему мы их изучаем. И хотя потом появилась замена институту, но пропали накопленный опыт, знания, библиотека, кадры — науке был нанесен большой урон.

В 1956 году Анастас Микоян приехал в Китай объяснять, что у нас произошло после смерти Сталина, — почему великий вождь перестал таковым быть. Когда он ездил по Китаю, побывал на строительстве большого Уханьского моста на реке Янцзы. Я был в качестве переводчика прикомандирован к Микояну. В той поездке Микоян был вместе с Рашидовым — первым человеком в Узбекистане и может быть даже во всей Средней Азии. Уезжая из Китая, перед тем как подняться по лестнице на самолет, Микоян спросил меня, где я изучал китайский. Я ответил. Тогда он повернулся к Рашидову и сказал: «Вот видишь, разогнали мы московский Институт востоковедения, а он нам помогает».

Как Микоян объяснял, что великий вождь перестал таковым быть? Когда человек жив и когда он вождь, то кажется, что это навсегда, что он самый умный, а его решения самые правильные. В 1953 году Сталин умер, а Мао Цзедун был жив. И это играло, наверное, главную роль в восприятии китайскими коллегами того, что рассказывали наши руководители о ХХ съезде и что там произошло с культом личности Сталина. В Китае подразумевалось, что нет Сталина, но есть Мао. И это значит, что советские люди должны на это ориентироваться.

Думаю, товарищ Сталин полагал, что в Политбюро ЦК КПСС есть только один человек, который понимает, что такое Восток и Китай, — это Микоян. Потому что он был с «востока», как считал товарищ Сталин, — из Армении.

В 1949 году, за несколько месяцев до объявления о создании Китайской народной республики, Сталин послал в Китай Микояна. Это была первая встреча на высшем уровне между верхушками советского и китайского Политбюро. Это был тайный визит. В то время Микояна уже называли ухом Сталина.

Ситуация была чрезвычайно сложной.

Товарищ Мао Цзедун всегда считал, что Советский Союз хотел контролировать Китай, господствовать над ним и навязывать ему что-то. Но доказательств никогда не было. В 1949 году во время этих встреч Микоян слушал, что говорили китайские товарищи, и всего один раз вмешался в их рассуждения, когда Мао отметил, что после создания Китайской народной республики появятся несколько молодежных организаций — студенческие, рабочие, крестьянские и прочие. Микоян сказал, советский опыт показывает — должно быть только одно такое объединение для всей страны. Мао Цзедун очень обиделся, рассердился и прервал Микояна, который после этого больше ни слова за несколько дней не сказал. Мао Цзедун тогда подчеркнул: «У нас свои условия, и мы будем действовать, как считаем нужным». Любопытно, что в итоге на весь Китай был создан именно один Союз коммунистической молодежи Китая.

Но чрезвычайно важным было то, что СССР никогда ничего не навязывал Китаю.

Давидсон: У меня впечатление, что Сталину так нужно было освоить Центральную и Восточную Европы, что до других регионов ему не было дела.

Я бы хотел рассказать о том канале взаимопонимания, который существовал между Америкой и нашей страной во времена холодной войны.

В начале 1960-х годов, особенно после Карибского кризиса, настолько все было обострено, что казалось — миру грозит Третья мировая война. Эта ситуация разрешилась, когда сначала Америка, потом СССР поняли: должен быть какой-то канал общения, чтобы из-за какого-то недопонимания не случилось чего-то ужасного. Тогда этот канал и создали. Первая встреча была в американском колледже Дартмут. В дальнейшем встречи стали называть дартмутскими конференциями. Они существовали 30 лет — с начала 1960-х до начала 1990-х годов.

Об этом никогда не говорилось в информационном пространстве. Эти встречи были каждый год. На них абсолютно откровенно обсуждались вопросы взаимоотношений во всех аспектах. В начале 1990-х годов президент Борис Ельцин решил, что у нас уже настолько хорошие отношения с США, что никакие такие каналы больше не нужны. Мне кажется, сейчас они были бы очень кстати.

Федор Лукьянов: Возможна ли такая экспертная дипломатия сегодня? Понятно, что политическая атмосфера у нас отвратительная, но речь сейчас идет не о ней. Такое ощущение, что уровень доверия сегодня даже среди профессионалов несказанно хуже, чем тогда. Сейчас нет никаких общих отправных точек даже для несогласия. Мы живем как будто в разных реальностях. Кроме того, сейчас все прозрачно — этого точно не было в советские времена. Секретная информация просачивается в том числе в сеть. С одной стороны, необходим тот уровень взаимного отражения, которого мы достигли с Соединенными Штатами. Но возможно ли оно — это вопрос.

Галенович: В 1970-х годах мне довелось работать в секретариате ООН и руководить отделом внешних связей, в ведении которого были все информационные центры ООН и все неправительственные организации. Эта работа позволяла нам лучше понять отношения между Вашингтоном и Пекином, в каком состоянии они тогда находились. Мне довелось познакомиться с авторитетными американцами, в том числе с Сайрусом Вэнсом. К этому человеку часто обращались за советами, он руководил Збигневом Бжезинским и Генри Киссинджером. В 1974 году Вэнс как самый высокий тогда представитель американской элиты собирался в Китай и спросил меня — с кем там нужно разговаривать, у кого в Китае власть. Сейчас сложно представить, что американцы задавали нам такой вопрос! Я ему сказал — с Дэн Сяопином. Тогда для многих это была совершенно немыслимая вещь — он в свое время был репрессирован, якобы не играл никакой роли и только вернулся на руководящие посты. Сайрус Вэнс встретился с ним и остался доволен.

А когда в конце 1970-х американцы шли к тому, чтобы установить дипломатические отношения с Китаем, через Евгения Примакова были организованы две поездки в нашу страну для самых главных американских китаеведов. Они приезжали сюда, присутствовали на конференциях и ездили по стране, был обмен мнениями о том, что интересовало обе стороны.

Эти контакты давали определенные результаты и для советской стороны. Например, когда стало известно об отставке президента Ричарда Никсона, я спросил у Вэнса, у кого из американских политиков есть шанс занять его место. «Take note on Carter», — сказал он мне. Вскоре Джимми Картер стал президентом США.

В Китае я провел 15 лет. Все это время я интересовался, что там происходит. Мне довелось переводить беседы многих политических деятелей, например, Косыгина с Мао и другими. Когда ты сидишь там, как Будда, то постепенно начинаешь понимать, кто есть кто, кто и что делает.

В 1967-м, за два года до событий на острове Даманский, я довел до сведения своего руководства в МИД СССР, что китайцы будут в нас стрелять на границе. Я это понял благодаря простым наблюдениям.

Были какие-то контакты между переводчиками на очень высоком уровне. В 1984 году у нас еще не существовало установленных связей с Китаем, и в Москве проходила выставка китайских книг. Там я встретил знакомого китайца, который оказался переводчиком на высшем уровне. После возвращения в Китай он стал секретарем ЦК. Он захотел встретиться с заместителем заведующего отделом ЦК КПСС. На таком уровне пытались налаживать контакт. И в 1988 году первая китайская делегация оказалась в Центральном Комитете КПСС. В Китае всегда существует альтернатива, там всегда были и, я надеюсь, есть люди, которые не хотят ни воевать, ни обострять отношения, а налаживать их. И когда эти люди были у власти, тогда это давало свои плоды.

Давидсон: До сих пор у нас, а может быть даже и в Европе с Америкой складывается неверное впечатление о якобы наиболее отсталых народах. Я был очевидцем того, как кинематографисты приезжали в Африку снимать ее не такой, какой она была на самом деле, а какой ее воображали себе белые люди. Местные жители, представляясь пигмеями и бушменами, снимали с себя европейскую одежду, надевали то, что носили их прародители 200 лет назад, и в таком виде снимались. А когда иностранцы уезжали, они возвращались домой и снова надевали обычные одежды.

Советские школьники в 1950-х и начале 1960-х годов учились по учебнику, в котором Африке отведено всего две страницы. В одном из фрагментов, в частности, говорилось: «Африканцев заставляют добывать и сдавать каучук. И если какая-нибудь деревня каучука недостаточно сдавала, то на нее напускали людей из другого племени — людоедов. С конца XIX века до конца Первой мировой войны население Конго уменьшилось в три раза». Получается, всех съели. И это написал известный ученый, историк Владимир Хвостов!

Если говорить о том, как советское руководство относилось к событиям в Африке, то какое-то понимание этого процесса у них было. Самое главное: если вы с каким-то народом или страной хотите что-то делать, для этого нужно в первую очередь знать эту страну и этот народ. Но у нас, к сожалению, это шло по другой линии. Не по линии знаний, а по линии «мы их научим, мы их заставим».

Другая книга, уже обо всей Африке, издана в 1984 году, в ее создании принимали участие многие известные специалисты. Она делится на две части: «Положение в странах социалистической ориентации» и «Положение в других странах». Возникает вопрос: что это за страны социалистической ориентации?

Если какой-то лидер говорил, что он за Маркса, Энгельса, Сталина, хотя он об их идеях ничего не знает, ему давали деньги. Во многих посольствах была такая должность — советник по строительству партии. Идея состояла в том, чтобы в других странах создавать политические партии нашего толка.

Таким образом какое-то понимание происходящих процессов у отдельных людей было, но политика, которая шла сверху и которая очень влияла на науку, выглядела как навязывание какой-то искусственной схемы. Тогда считалось, что страны, допустим, Тропической Африки могут прыгнуть через несколько этапов — от практически первобытного строя к социализму.

Можно обратиться к более раннему периоду — 1920-е и начало 1930-х. Когда-то у Ленина была идея всемирной пролетарской революции. Дела по Востоку и Африке в значительной степени были отданы Коминтерну. Работавшие там люди и развивали эту ленинскую идею до середины 1930-х. Потом, когда снова с 1956 года возник интерес к Востоку и Африке, возродилась идея соцориентации. Сейчас подобная идея продолжает существовать, но в меньшей степени.

Лукьянов: В советские годы в рамках Гостелерадиовещания были редакции вещания на страны Африки и на Китай — Иновещание. В детстве, в 1970-х годах, я был в этих редакциях, там были горы писем. Советское радио вещало на некоторых африканских языках, на которых не говорил никто в мире, в том числе в самих этих странах. Думаю, при всех издержках идеологии, какая-то память от этого должна была остаться. Очень много делалось, и, наверное, не все шло впустую. К сожалению, эта работа велась недолго, и сейчас такого у нас нет даже близко.

Галенович: Я получал такие письма. На радио я как-то рассказывал о Пэн Дэхуае. Он был человеком, который при Мао Цзэдуне осмелился сказать ему, что он неправ, что от его политики погибли десятки миллионов людей во время Великой пролетарской культурной революции. Мао погубил Пан Дэхуая. Попутно в Китае в то время руководила семерка — председатель ЦК КПК, пять его заместителей и генеральный секретарь. Из этой семерки против Мао и его культурной революции выступали четверо, а с Мао были только двое, в том числе Дэн Сяопин, который выступал за культурную революцию и сам же от нее пострадал. Дэн Сяопин вместе с Мао Дзэдуном были врагами СССР, потому что в истории ХХ века только они двое в роли мировых лидеров призывали все человечество вместе с ними создать «Мировой единый фронт борьбы против советского ревизионизма», то есть против нашей страны и народа. Ничто из этого сегодня Китай не опроверг. Мао Дзэдуну Дэн Сяопин был нужен как человек, разделяющий его взгляды по отношению к СССР.

Китайцы — люди очень самостоятельные. Когда-то Лю Шаоци, преемник Мао, сказал: «Если в Европе был Маркс, почему в Китае не может быть Люкса» — на такую ступень ставил себя китайский руководитель. Сегодняшний лидер Китая Си Цзиньпин и современная партия из марксизма взяли, с их точки зрения, самое главное — политический режим. Допустимо все в экономике, внешней политике, но политический режим несокрушим — не должно быть никого, кто тебе противоречит.

Лукьянов: Конечно, Советский Союз имел свой интерес в распространении своей идеологии в Африке и Азии, соперничество и все такое. Но, тем не менее, идея справедливости, которая в идеале заложена в социалистическом учении, марксизме, безусловно, была привлекательна для развивающихся стран. Что с этой идеей случилось?

Давидсон: Где-то в Европе это уже происходит. Но что касается Африки и Ближнего Востока, то там понятие «социализм» ассоциируется прежде всего с антиколониализмом и борьбой против капитализма.

Всегда было так, что мы поддерживали страны так называемого третьего мира, которые клялись в верности социализму, даже не зная, что это такое. Для стран Африки и Ближнего Востока социализм — это прежде всего антиколониализм и борьба против капитализма. А Запад, в первую очередь Америка, просто поддерживал тех, кто был против СССР. Так было всегда, и сейчас это в тех или иных формах продолжается.

Сейчас в Америке появились новые представления о том, какую политику ведет Китай в отношении Соединенных Штатов. Некоторые американские специалисты по КНР пришли к выводу, что за те 40-50 лет с момента установления американо-китайских отношений Китай обманул Америку, сказав, что он бедный и слабый и нуждается в поддержке США, тем более у двух стран общий враг — СССР. И только теперь американцы начинают понимать, что на самом деле китайцы считают именно их своими соперниками.

Какие скрепы предлагает китайское руководство своему населению? Первое — это единая кровь, которая соединяет всех китайцев, где бы они ни были. Они по рождению принадлежат Китаю. Во-вторых, это многочисленность — «Нас больше всего в мире». В КНР название партии переводится как «Партия общего имущества», и сегодня таким имуществом стали люди. Населением Китая владеет номенклатура Коммунистической партии, которая серьезно оторвана от своего народа.

Когда китайские коммунисты только захватывали власть, их газета называлась «Освобождение», а когда пришли к власти, ее переименовали в «Народ». Политика Китая сегодня заключается в том, чтобы убеждать всех и навязывать идею, что все страны от них зависят.

В мире возникает ситуация, когда есть две соперничающие между собой державы — Китай и Америка. Почему Китай? Впервые в истории человечества в руках руководителей ЦК Коммунистической партии Китая находится вся военная, экономическая и прочая мощь одной пятой части населения Земли.

Рубрику «Жизнь. Продолжение следует» ведет Сергей Мостовщиков. Сегодня он расскажет о том, как можно взять на себя ответственность за все, остаться один на один с жизнью, справиться с ней и помочь другим.

Сережа Иванов родился раньше времени, мать и врачи ничего не смогли с этим поделать. Сережа очень торопился, еле дышал, его приводили в чувство в реанимации. Потом оказалось, что из-за спешки кости Сережиной головы срастаются слишком быстро, и все это опасно для мозга: ему некуда будет расти, чтобы успеть за нетерпеливым Ивановым. Матери пришлось искать врачей и деньги, чтобы оплатить сложную операцию. Голову Сереже раскроили, устроили там искусственные роднички. Остался шрам, как от битвы с препятствиями, встающими на пути слишком нетерпеливого человека. Сейчас ему год с лишним, кругом — Воронеж, есть старший брат Алеша, мать не работает, сидит в декрете, отец иногда появляется, но с ними не живет. К чему так стремился Сережа? Что это? Да обычная человеческая жизнь. О ней мы и разговариваем с Сережиной мамой Ольгой Ивановой:

— Я врач-терапевт. Пошла в медицину потому, что, скажем так, в моем лице моя мама реализовала свою мечту. В свое время она не добрала два балла в медицинский — и не прошла. Поэтому меня всегда целенаправленно готовили к поступлению. Не могу сказать, что жалею. Мне нравится. Все-таки я себя чувствую на своем месте. В декрет уходила с должности заместителя главного врача больницы.

Наверное, я ценю самостоятельность. Замужем не была, но вот родила двоих сыновей. Родила для себя. С отцом ребят у меня замечательные отношения, он нам чем может помогает, старается по крайней мере. Мальчики взяли от него лучшие свои черты: папа у нас рукастый и трудоголик. Но есть такой вот нюанс: человек женат, поэтому я знала, на что иду. Помните, как говорят: сильная я женщина, но немного долбанутая. А жизнь, знаете, она ведь как — если ты себе не придумаешь проблем, она сама найдет, что тебе преподнести и чем озадачить, чтобы держать тебя в тонусе.

Я всегда хотела большую семью. Но не получалось, получалась карьера. Обычно ведь как выходит — либо одно, либо другое. Я с двадцати шести лет вела приемы, с пациентами работала, у меня получалось руководить. К тому же одна из специальностей моего терапевтического профиля — онкология. Так что я в основном занималась людьми, а не собой. Тяжелые случаи, трудные разговоры. Всегда по ту сторону двери есть какой-то человек. И чтобы ему помочь, ты тоже должна почувствовать себя по ту сторону двери, чтобы понять, насколько это хреново. Какая тут семья?

Но вот у меня двое ребят. Подруги говорят: надо набраться смелости и родить еще двойню, вдруг будут девочки. Но я, честно сказать, не знаю, что делать с девочками, когда у тебя два пацана. С ними хорошо — одни сюрпризы. Сережа вот у нас родился раньше срока, на Рождество. Мне бы еще полтора месяца походить в свое удовольствие. Но нет, он решил: хочу сейчас. Хорошо, как скажешь. В принципе, все было в порядке. Ну, он был слабым, какое-то время пришлось набирать вес, но в целом ничего страшного. Правда, еще тогда неонатолог сказала нам, что форма головы у Сережи — ну, скажем так, не шариком. Посоветовала понаблюдаться, мало ли что.

Где-то в шесть месяцев уже стало заметно, что лобные доли у Сережи стали чуть выпирать, появилось подозрение, что с черепом что-то не в порядке. Съездили к нейрохирургам, и нам сказали, что сагиттальный шов, который соединяет правую и левую теменные кости, у нас уже действительно схватился раньше времени. Значит, мозгу будет мало места для роста, он начнет давить изнутри.

Нам предложили операцию: пока кости мягкие, их разрежут и сделают два искусственных родничка. Один из них фиксируется специальными биоразлагающимися пластинами. Год они не дают костям срастись, а потом растворяются. Чтобы приобрести эти пластины для операции, мне пришлось обратиться в Русфонд. Легко сказать — обратиться. Если бы мне надо было чего-нибудь отрезать, разговора бы не было. А тут ребенка собираются перекраивать. У меня от этого у самой полголовы седая, краска не берет.

Мой папа говорит, что Сережа после операции как-то повзрослел. А мне кажется, он вообще оказался человеком вдумчивым. Вот Алеша — он постарше, ему три с лишним года, у него устанавливается характер, он все больше права качает, немного хитрит. А Сережка — он смотрит на него оценивающе, внимательно, как бы со стороны. Но ведь он и на меня так смотрит. Так что я хотя и поседела, мне теперь совершенно ясно, ради чего я живу с этой седой головой.