14 апреля в подмосковной Малаховке звучали стихи Анатолия Наймана. В библиотеке «У оврага» в литературном клубе «Стихотворный бегемот» прошел творческий вечер поэта.
Анатолий Найман – поэт, прозаик, переводчик, эссеист, мемуарист. Окончил Ленинградский технологический институт и Высшие сценарные курсы в Москве. Член французского
Пен-клуба. Стихи пишет с 1954 года. В СССР до 1989 года печатались только переводы. В 1959 году познакомился с Анной Ахматовой, с 1963 года — её литературный секретарь и соавтор переводов Леопарди. Был хорошо известен в самиздате. Автор многочисленных переводов из средневековой французской и провансальской поэзии. Живёт и работает в Москве.
— Однажды в интернете я полз, как обычно, к чему-то и вдруг увидел вопрос: «Скажите, а кто знает, кто написал «Мотивчик отзвучал»? – вспоминает Анатолий Найман. — А я знал, кто написал «Мотивчик отзвучал». Это я написал. Но я не сказал тогда, что это я. А сейчас я вам его прочту.
Мотивчик отзвучал, его кладут на дно
шкатулки заводной и, даже на ночь в церкви
не ставя отпевать, увозят в душный зной,
под хвою и песок на дюну в Сестрорецке.
Бедняжка оттрубил. А как им баритон
надрывно веселил сердца Матрён Абрамен
и Яков Фомичей! Но фьють — уже с трудом
сам вспомню, почему и я бывал им ранен.
Истлел, в момент истлел, уплыл в подзол полей
путями струй, как всё, минутно что и бренно,
в залив, в разлив воды, в Разлив, где Лорелей
с шарманкой спит вдали от Вагнера и Рейна.
Исчез совсем, никем не может быть напет,
ни высвистан у птиц, ни выпытан у дивчин
и хлопцев на кругу. Вот этот, что ли? нет?
Ни этот и ни тот — так, вообще, мотивчик.
— Когда читаешь это стихотворение, — вздыхает Анатолий Найман, — вспоминаешь реалии, которые сопровождали его написание. Здесь их две – довольно для меня существенных. Летом шестьдесят какого-то раннего года мы с Ахматовой ехали в такси в Комарово. И она вдруг сказала: «Где-то здесь похоронен Зощенко». Я попросил остановить машину, это было Сестрорецкое кладбище, ленинградцам известное. Вышел, перешел дорогу, прошел десять метров от шоссе, и увидел могилу Зощенко… Вот такая история. А вторая… В девяностые годы я преподавал в разных американских университетах. А Бродский преподавал в одном из колледжей Seven Sisters, это такая сеть колледжей в ранге университета. И я туда приехал и там прочитал тоже лекцию. А потом мы с Бродским говорили целую ночь. Я об этом уже писал. И Бродский мне сказал: «Вообще-то говоря, все дело в стихах – это же поймать мотивчик». Вот… Такие воспоминания влезли в это стихотворение.
Я знал четырех поэтов.
Я их любил до дрожи
губ, языка, гортани,
я задерживал вздох,
едва только чуял где-то
чистое их дыханье.
Как я любил их, боже,
каждого из четырех!
Первый, со взором Леля,
в нимбе дождя и хмеля,
готику сводов и шпилей
видел в полете пчел,
лебедя — в зеве котельной,
ангела — в солнечной пыли,
в браке зари и розы
несколько букв прочел.
Другой, как ворон, был черен,
как уличный воздух, волен,
как кровью, был полон речью,
нахохлен и неуклюж,
серебряной бил картечью
с заброшенных колоколен,
и френч его отражался
в ртути бульварных луж.
Третий был в шаге лёгок,
в слоге противу логик
летуч, подлёдную музыку
озвучивал наперед
горлом — стройней свирели,
мыслью — пружинней рыбы,
в прыжке за золотом ряби
в кровь разбивающей рот.
Был нежен и щедр последний,
как зелень после потопа,
он сам становился песней,
когда по ночной реке
пускал сиявший кораблик
и, в воду входя ночную,
выныривал из захлёба
с жемчугом на языке.
Оркестр не звучней рояля,
рояль не звучней гитары,
гитара не звонче птицы,
поэта не лучше поэт:
из четырех любому
мне сладко вернуть любовью
то, что любил в начале.
То, чего в слове нет.
— Это написано лет двадцать назад, — улыбается Анатолий Найман. — И еще не было случая, чтобы после чтения этого стихотворения, кто-нибудь меня не спросил бы: а кто эти четыре поэта?
— Я тоже хотел спросить, — говорит Николай Милешкин, куратор проекта «Стихотворный бегемот», — двоих я идентифицировал, даже троих, но не уверен.
— А это не викторина, где надо отгадывать. Я думаю, и так понятно: это любые поэты, которые могут быть идентифицированы как четверка. Например: Пушкин, Баратынский, Вяземский, Дельвиг. Или Пастернак, Мандельштам… Тут есть поле для фантазий. Или те, которых имел в виду я – они описаны реальными штрихами, ясно, что это живые люди. Во всяком случае, были…
Встреча завершилась ответами на вопросы членов клуба и автограф-сессией.
