В проекте федерального бюджета, одобренного Госдумой во втором чтении, за Чечней закрепили дотации на десятки миллиардов рублей и предусмотрели для нее специальный вид финансовой помощи. Но споры о том, сколько денег давать региону, едва не превратились в детективную историю. «Лента.ру» узнала, на чем строятся особые финансовые отношения с республикой и какие расходы это влечет.

«Модель бюджета, которую нам предлагает федеральный центр, неприемлема для Чеченской Республики. Мы только сейчас становимся на ноги. В республике и так много проблем», — заявил на совещании по региональному бюджету глава Чечни Рамзан Кадыров 1 ноября. И посетовал, что в республиканских школах до сих пор трехсменка, надо строить больницы, а попутно еще и «развивать основные направления экономики».

Но объемы межбюджетных трансфертов регионам в начале ноября еще не были определены, поэтому «Кадыров не знает, какой объем трансфертов он получит в следующем году», отметил вскоре глава Минфина Антон Силуанов.

Ситуация прояснилась в начале декабря: в Госдуме появились подготовленные ко второму чтению (и довольно быстро одобренные профильным комитетом) поправки в проект федерального бюджета. Именно во втором чтении определяется конечный вид большинства законопроектов и бюджета в том числе.

Такого говорить не мог

Дотации региону на выравнивание бюджетной обеспеченности, согласно рекомендованному комитетом проекту, составят в наступающем году 24 миллиарда рублей. Это не предел: у некоторых российских субъектов дотация вдвое больше, к тому же для основной их массы финансирование выросло на 15 процентов.

Но для Чечни предусмотрен дополнительный вид помощи — так называемый межбюджетный трансферт, на 16,4 миллиарда рублей. Это средства «на сбалансированность бюджета». И если дотации на выравнивание бюджетной обеспеченности рассчитываются по жесткой формуле, то межбюджетный трансферт — менее формализованный механизм. Он предполагает выделение денег на решение тех региональных проблем, которые нельзя решить в рамках общей методики. Кроме северокавказской республики, подобные транши получает недавно прибывший из украинской юрисдикции Крым, где с нуля создается значительная часть инфраструктуры.

В общей сложности дотация для Чечни достигнет 40,4 миллиарда рублей — почти столько же, сколько и в прошлом году. Для Крыма с населением почти в полтора раза больше предусмотрено около 37 миллиардов рублей.

После того как были обнародованы суммы дотаций, распространилась информация, что в чеченском Минфине с цифрами не согласны. Денег все равно не хватит, заявил глава департамента отраслевого финансирования Заур Дукаев. Региональному бюджету нужны дотации не на 40 миллиардов, а на 53 миллиарда рублей.

То ли подобные аппетиты не нашли понимания у руководства, то ли действительно эта информация оказалась уткой: почти сразу Дукаев от своих слов отрекся. Чиновник заверил, что такого «говорить не мог, и Министерство финансов Чеченской Республики как орган исполнительной власти Чеченской Республики отказывается от данных комментариев и считает их неверными».

Божественное финансирование

Пять лет назад власти Чечни, похоже, меньше нервничали по поводу бюджета. «Аллах дает. Не знаю. Откуда-то берутся деньги», — отвечал Кадыров на вопрос об источниках финансирования.

Тем не менее у этих источников есть конкретные федеральные очертания. В 2000-2007 годах на Федеральную целевую программу «Восстановление экономики и социальной сферы ЧР» было заложено более 53 миллиардов рублей. Потом приняли пятилетнюю программу социально-экономического развития региона стоимостью более 98 миллиардов. В бюджете республики на поступления из федерального центра традиционно приходится более 80 процентов.

Просьбы о поддержке региональных проектов — рублем и не только — поступают в адрес Москвы регулярно. Хотя в рамках ФЦП был полностью реконструирован аэропорт Грозного, регион продолжает направлять в Минтранс и Минэкономики обоснования для выделения дополнительных средств на объект. По данным «Коммерсанта», сейчас речь идет о семи миллиардах рублей на ремонт взлетной полосы, удлинение рулежной дорожки и перрона.

В 2013 году глава Чечни просил у премьер-министра Дмитрия Медведева дополнительные средства на разминирование территории республики, причем объем потенциальных расходов варьировался от 10 миллиардов до 50 миллиардов рублей.

Чеченские власти убеждали также не оставить без внимания и главный региональный туристический проект. Летом этого года Кадыров вел переговоры с министром экономики Антоном Силуановым о докапитализации компании «Курорты Северного Кавказа», общий объем инвестиций в которую к тому моменту достиг 18,6 миллиарда рублей.

Попытка засчитана

«Совершенно очевидно, что оптимизация неизбежна, — говорит о республиканском бюджете руководитель “Политической экспертной группы” Константин Калачев. — Чечне сейчас важно не только менять свои имиджевые характеристики, но и готовиться жить в условиях оптимизированного бюджета и сокращения помощи федерального центра».

Под угрозой секвестра чеченские власти и в самом деле анонсировали меры по экономии — программу «Бережливый регион», основанную на европейских и японских технологиях эффективного управления бюджетными средствами. Подобный проект пытались запустить в прошлом году в Югре, но концепция до сих пор проходит стадию утверждения местным правительством.

Тем временем чеченский Минфин ведет переговоры со шведской компанией «Триатлон АБ» (Triathlon) по внедрению программы «для более устойчивого развития республики», говорится на сайте республиканского кабмина. «Сложившаяся экономическая ситуация вынуждает региональные власти принимать действенные меры для оздоровления региональных финансов и социально-экономического развития региона с использованием технологий и принципов, отвечающих новым вызовам экономического положения в целом», — поясняет инициативу глава республиканского Минфина Усман Рассуханов.

Проект опирается на концепцию «Шесть сигм», разработанную в корпорации Motorola 30 лет назад. В ее основе — постановка краткосрочных целей, ориентированных, в свою очередь, на долгосрочные, а также постоянное улучшение бизнес-процессов. Рассуханов говорит, что в первую очередь эти принципы будут внедряться в региональном здравоохранении, но не конкретизирует, как именно.

Экспертов такой подход немного смущает. «Внешне это выглядит хорошо, но как будет работать на самом деле?» — спрашивает замдиректора по научной работе Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН Евгений Гонтмахер. По его словам, без конкретики и четко прописанной программы очень сложно оценивать перспективы республиканской оптимизации.

Не созрели поработать

Почти столь же расплывчато, как заявления об экономии, звучат реплики о росте региональных доходов. «До настоящего момента пока еще все-таки считают, что Кавказ умеет хорошо выбивать деньги, а для нас очень важно, что Кавказ умеет зарабатывать деньги, и как мы говорили — Кавказ может кормить Россию», — заверял глава Минкавказа Лев Кузнецов, отмечая потенциал развития аграрной промышленности в Чечне, но не приводя конкретных решений.

Демография региона тем временем не способствует производственным успехам. В Чечне пятый год фиксируется максимальный естественный прирост населения по стране. Граждан моложе трудоспособного возраста — 34,7 процента, то есть здесь каждый третий слишком юн, чтобы пойти работать. Количество и качество собираемых налогов не особенно нравится банкам, которые далеко не всегда готовы давать республике кредиты: о недостатке заемных средств говорил и сам Кадыров.

В Чечне отстроена социальная сфера, однако нет экономической базы, позволяющей получать пусть и небольшие, но все же доходы, как в других регионах, объясняет руководитель Аналитического бюро Alte Et Certe, эксперт по Северному Кавказу Андрей Епифанцев. «Любое минимальное колебание бюджета в негативную сторону сильно бьет по всем показателям. И вот это беспокоит Кадырова в первую очередь», — говорил он.

Своя логика

Избранные от Чечни депутаты называют решение о дотациях Чечне логичным. О сокращении не могло быть и речи, ведь средства нужны для выполнения президентских поручений и обязательств перед жителями республики, подчеркивает депутат Магомед Селимханов.

Эксперты тоже видят в решении определенную логику. «Естественно, реальный статус Чечни весьма специфичен. Рамзан Кадыров неоднократно говорил, что он — пехотинец Владимира Путина», — поясняет политолог Павел Святенков. Он уверен, что в результате Чечня получает «значительно большую степень автономии в ее внутренних делах, а статус руководителя региона выше, чем статус руководителя обычных российских регионов».

1 ноября, когда Кадыров говорил о неприемлемости бюджетных проектировок на 2017 год, стало известно о президентском поручении по поводу помощи северокавказским республикам. Глава государства попросил правительство рассмотреть вопрос о том, чтобы нарастить объем финансирования госпрограммы «Развитие СКФО» при обсуждении бюджета на следующую трехлетку — 2018-2020 годы. На самом деле поручение прозвучало еще на октябрьском совещании по развитию Северного Кавказа, то есть за пару недель до жесткого выступления Кадырова. К 1 ноября документ лишь формализовали и обнародовали.

«Чечне пошли навстречу, и решение о сокращении финансирования отложено на год», — говорит политолог Константин Калачев.

Не исключено, что республике удастся не только сохранить, но и нарастить объемы федеральной помощи — вместе с коллегами по Северокавказскому округу. «У меня есть поручение президента, в случае нашей эффективной работы мы имеем право прийти и попросить больше в 2018 году», — сообщил глава Минкавказа Лев Кузнецов. Среди задач, по которым планируется оценивать эффективность, он назвал создание новых рабочих мест, формирование хорошего инвестклимата и качественное освоение государственных средств.

С одной стороны, бездомные кошки, которым так нужен дом и немного человеческой любви, а с другой — жители мегаполисов, загнанные бешеным ритмом, страдающие от дефицита тепла, уюта и всего того, что олицетворяют те самые котики. Не от того ли мы так часто пересылаем друг другу подборки видео и фото из серии «Смешные котики» и так далее. Неудивительно, что в точке пересечения взаимных интересов появились эти заведения — котокафе. За небольшую плату здесь можно пообщаться с котиками, поиграть с ними, покормить и при этом не обременять себя заботами по содержанию животных. В спецпроекте «Страна добрых дел» «Лента.ру» изучала этот милый социальный тренд на примере первого из открывшихся в столице котокафе «Котики и люди».

«Я — Тигра. У меня охотничий характер. И много нежности. Если меня не видно в гостевых, всегда можно попросить Ангелов найти меня, и если я не сильно занята собой или сном, вынести меня к Вам для знакомства».

«Я — Мэри. Раньше я жила на улице, но это не лишило меня приятного нрава. А на мои забавные ушки можно смотреть вечно».

Объявления с сайта знакомств? Ни разу. Это кошки и коты, обитатели котокафе «Котики и люди», предлагают посетителям приятно провести вечер.

Мода на котокафе пришла к нам из Тайваня. Именно там, в городе Тайбэй, еще в 1998 году открылось первое котокафе. Оно называлось «Кошачий сад», и в нем за небольшую плату можно было выпить кофе, съесть ланч, а заодно и поиграть с понравившейся кошечкой. Идея выстрелила, и уже в нулевых в Тайбэй стали приезжать туристы со всего мира, специально чтобы побывать в кошачьем кафе. Вслед за Тайванем котокафе начали открываться по всему миру: в Токио, Париже, Мюнхене, Вене.

В 2016 году случилась еще одна революция — в Бельгии, в городе Гент, появилось котокафе под названием DreamCatchers. В нем проживали исключительно бездомные кошки, взятые из приютов, и любую из них можно было забрать домой. Так котокафе превратились из чисто коммерческого проекта в проект социальный.

В нашей стране первое котокафе открылось в Санкт-Петербурге в 2011 году. Это была «Республика кошек». Создала ее Анна Кондратьева, главный ветеринар службы Эрмитажных котов, а штат кафе составили кошки и коты, живущие в Зимнем дворце и охраняющие от крыс и мышей произведения мирового искусства. В последние три года котокафе стали появляться во всех более или менее крупных городах России: Екатеринбурге, Казани, Самаре, Воронеже, Ростове, Новосибирске… Всего сейчас в нашей стране насчитывается около 80 котокафе (в мире их около 250). Самое крупное — в Нижнем Новгороде. Оно называется «Муррчим», и в нем обитает ровно сотня бездомных кошек.

Кафе «Котики и люди» появилось в Москве три года назад и стало первым столичным заведением подобного рода. Дело было так. В декабре 2014 года к двум известным московским заводчикам абиссинских кошек Лоре Урусовой и Олегу Аграновичу пришел их новый знакомый, директор крупной IT-компании Владимир Кузин, купивший недавно у них котенка. И сказал: «Хочу открыть кафе с кошками. Вы у меня единственные знакомые кошатники. Как вам такая идея?»

Идея казалась безумной. Только что случился «черный вторник» 2014 года. И ни один банк не давал кредитов, тем более на заведение с животными. Но Олег и Лора Владимира поддержали. Владимир нашел средства на проект, а Лора и Олег обустроили небольшое помещение на Садово-Самотечной, напротив Центрального театра кукол имени Образцова. Там они поселили шесть котов, взятых буквально с улицы.

— Мы открылись немного поспешно, — рассказывает совладелец котокафе «Котики и люди» Олег Агранович. — Первое время у нас не было даже кассового аппарата, и мы работали за чаевые. Зато каждый день к нам выстраивалась очередь! Желающих пообщаться с котиками было так много, что мы вынуждены были ввести предварительную запись.

Звездой того первого кафе была кошка Зойка. Она была трехцветной, и на левом боку у нее четко вырисовывалась цифра пять.

— Зойка была удивительной, стервозной и ласковой одновременно, — вспоминает Олег.— С посетителями она была само очарование. А мне однажды прокусила палец, когда я нес ее на ветпроцедуры.

Сейчас «Котики и люди» располагаются на улице Гиляровского, 17, на первом этаже обычного жилого дома. Три большие комнаты, так называемые гостевые, объединенные арочными проемами. Просторная лоджия, куда и люди, и коты могут выходить в любое время года. Деревянные столы, прозрачные пластиковые стулья. Для котов — множество полок, домиков, подушек и когтеточек, мячиков и дразнилок. Для людей — кофе-бар, полки с книгами и витрины сувениров. Играет французский шансон. А Ангелы (так здесь зовут девушек-администраторов) время от времени распыляют в воздухе бактерицидные препараты, устраняющие любые неприятные запахи от животных.

— «Котики и люди» — это антикафе, — поясняет Олег. — Это значит, что посетители платят только за время, проведенное в нашем заведении. Еще в то время, когда мы работали за чаевые, мы заметили, что в среднем люди готовы потратить на котокафе 500 рублей в час на человека. Второй час стоит меньше — 250 рублей. Стоп-чек — 1000 рублей. В цену входит свежезаваренный кофе, чай, молоко, сахар, печенье и конфеты в неограниченном количестве.

Есть и другие отличия. Например, приходя в котокафе, принято снимать обувь и надевать тапочки или одноразовые носки. Принято мыть руки — при входе каждому гостю Ангелы капают на руки капельку антисептического геля. Не принято громко разговаривать и шуметь. И уж точно запрещается хватать котов без их на то согласия, будить, тискать, гонять и таскать за хвост. На случай неожиданных травм, царапин или укусов, в котокафе есть аптечка с зеленкой и ранозаживляющими препаратами.

— Меня очень печалят люди, которые приходят к нам в кафе и говорят: «Так, что тут у нас? Котики? А что они умеют?» — делится впечатлениями совладелица котокафе Лора Урусова. — А что они должны уметь? Показывать цирковые номера? Разговаривать по-французски? Котики они и есть котики. Гуляют сами по себе. Но если сесть тихо и немного подождать — котики сами к вам придут.

Всего в котокафе на Гиляровского сейчас обитают 25 котов. Все они в прошлом бездомные и в кафе попали из приютов или от частных кураторов — людей, которые отлавливают бродячих животных, лечат их, кормят и пристраивают в хорошие руки. При этом все коты здешнего прайда здоровы, привиты, сыты и ухожены. Они живут в специальной комнате — котейне, а в гостевые выходят по собственному желанию. Раз в две недели их осматривает ветврач, два раза в неделю Ангелы чистят их и подрезают им когти. У каждого из котов свой характер и своя история.

— Это Нюша, добрая домашняя кошка, попала к нам после того, как у нее умерла хозяйка, — рассказывает Лора, почесывая за ухом серую полосатую кошечку. — Это Людвиг. Его оставили в переноске в ветклинике, и знакомый доктор передал его нам. Людвиг шелковый и ласковый. Дает брюшко чесать, такое позволяют не все. А это Крис. Хозяйка взяла его котенком на выставке, где пристраивают животных. Целый год растила, воспитывала. А потом познакомилась с молодым человеком, у которого оказалась аллергия на кошек. И пришлось выбирать: либо кот, либо замужество.

Главная бандитка сейчас в прайде — кошка Пейси. Она новенькая, но очень задиристая. Подкрадывается к мирно спящей на окошке Лане и норовит дать ей лапой в нос. Лана встряхивается и шипит спросонок.

А главный маг и волшебник — кот Буба.

— Он обнимака, целовака, ко всем подходит, — рассказывает Олег. — И, очевидно, избавляет людей от негативной энергии.

Когда негатива накапливается слишком много, у него начинается аллергия. Владельцы котокафе отвозят Бубу куратору, там он восстанавливается, возвращается в прайд и продолжает свою терапевтическую деятельность.

— Кто к нам вышел?! Багира, красавица наша! Какие же у тебя глазищи! —восхищенно приветствует Олег появившуюся в зале черную грациозную кошку. Та, даже ухом не поведя в ответ, сладко потягивается, вспрыгивает на подоконник и, повернувшись спиной к гостям, принимается разглядывать темную, мокрую, блестящую в свете фонарей улицу.

В «Котики и люди» я пришла в будний день, ближе к пяти вечера. Посетителей сначала мало — две молодые мамы с маленькими детьми и девочка лет двенадцати, дочка одной из сотрудниц. Однако в семь вечера в кафе должна состояться презентация породы «сомали», и ближе к этому времени кафе оживает. Появляется молодая пара: девушка тут же берет на руки серую Нюшу, а парень ее фотографирует. Компания молодых людей пьет кофе с печеньем и прикалывается над рыжим Марио, который норовит стащить вкусненький кусочек. Две подружки-студентки стараются расшевелить Мэри, которая, развалившись посреди зала, лениво ловит «бантик». А Смузи, местный «снежный барс», забравшись на одну из полок, наблюдает за всей этой суетой свысока, свесив лапу.

Ближе к девяти ожидается шоу — кормление котов. Любой посетитель за отдельную плату (500 рублей) может принять в нем участие и на несколько минут ощутить себя повелителем обеда.

— «Повелитель обеда» — это целый ритуал, — рассказывает Олег. — Человек, ставший повелителем, надевает фартук, раскладывает еду по мисочкам и раздает котам. Это не просто, но ощущение стоит того. Представьте, 25 котов сбегаются со всего кафе к вашим ногам, глядят на вас алчущими глазами, ловят каждое движение, мурчат, мяукают, тянут к вам лапы…

В перерыве беседы с Лорой и Олегом я подсаживаюсь к молодой женщине с маленькой девочкой. Женщину зовут Татьяна, а дочку — Марианна.

— Марианна постоянно просит себе какое-нибудь животное, — рассказывает Татьяна. — Но завести дома мы никого не можем. Взрослые целый день на работе, и за кошкой или собакой некому ухаживать.

«Котики и люди» стали для Татьяны выходом из ситуации. Она приходит сюда с дочкой. Сначала ходили специально посмотреть на котят, с которыми можно было играть. А сегодня Марианна вообразила себя дрессировщиком.

— Мама, пойдем, пойдем дрессировать котиков, — тянет Таню Марианна. Две секунды и, схватив «дразнилку», девочка уже заставляет летать по стенам Стешу, метиса девон-рекса, одну из самых чудных и флегматичных кошек прайда.

К счастью мамы, Марианна не знает главную тайну этого места. Всех котов из котокафе можно взять домой на постоянное место жительства.

— За три года мы пристроили 200 котов в хорошие руки, — говорит Олег. — Это хорошая цифра даже по меркам крупных организаций по защите животных.

Как пример, жить в семью отправились и пушистый Елисей, и гладкошерстная Матильда, и лысенький сфинкс Франческа. Двух котов забрал посол Австралии в России, часто заходивший одно время в котокафе. Теперь они живут в посольском особняке и ни в чем себе не отказывают.

А прямо при мне новый дом нашел Монти — красавец персикового окраса с голубыми глазами. Монти из Бутово. Летом кураторы нашли его сидящим у продуктового магазина с перебитой лапой. Подобрали, вылечили, отдали жить в «Котики и люди». Как-то раз на сайте кафе его фотографию увидела девушка Настя. Она влюбилась в Монти с первого взгляда. Приехала познакомиться. Но Монти общаться не пожелал. Нашипел на Настю и оцарапал. После той встречи Настя проплакала всю ночь, а наутро решила: «Возьму! Ну и что, что он вредный. Я тоже не подарок. Будем стоить друг друга».

В «Котиках и людях» Лора и Олег стараются создать домашнюю обстановку. По выходным здесь устраиваются музыкальные вечера — с фортепиано и аккордеоном. Кроме того, собирается английский разговорный клуб любителей кошек. Или проходят мастер-классы по живописи в японской технике суми-е, на которых рисуют, конечно же, кошек. А на новогодних каникулах в кафе будут расписывать пряники и елочные шары.

На будущее у владельцев «Котиков и людей» тоже большие планы. Один из них — открыть сеть котокафеен с одноименным названием во всех крупных городах России.

— Котики, они же удивительные существа, — говорит Олег. — Сколько раз мы замечали, люди приходят в кафе хмурыми, уставшими. А уходят с улыбкой, отложив все заботы.

Неслучайно слоганом кафе стала фраза: «Если что, котики помогут». Причем самым неожиданным образом и в самую неожиданную минуту.

Разговоры вокруг дагестанского борца — чемпиона UFC в легком весе Хабиба Нурмагомедова — не утихают уже несколько недель. И дело тут не только в запланированном на 6 октября бое с ирландцем Конором Макгрегором. Недавние резкие высказывания Нурмагомедова, связанные с планировавшимся, а после отмененным в Махачкале концертом Егора Крида, всколыхнули и Дагестан, и всю страну. «Эти горские будут навязывать нам свои правила и говорить, что мы можем слушать, а что нет?!» — забурлила Махачкала. Пытаясь примирить стороны, в скандал вмешался сам Рамзан Кадыров. А «Лента.ру» отправилась в Сильди — высокогорный родовой аул Хабиба, чтобы понять, из какого теста делаются крутые парни и отчего их нравы строги, как цумадинские горы.

…Что там было на самом деле, не знает ни одна живая душа. Поэтому сильдинцы, чуть поразмыслив, сделали то, что предпринимает в такой ситуации каждый нормальный человек, обладающий хотя бы минимумом фантазии: они придумали историю. История эта оказалась простой, как здешние нравы, и лаконичной, как окружающие аул склоны. «Когда-то давным-давно, лет пятьсот назад, тут стояла сторожевая башня. Башня на аварском языке — «си». В честь этого мы и называемся», — рассказывают они. А на вопрос, в каком именно месте эта башня находилась, лишь разводят руками, да хитро улыбаются: мол, ну, чего пристал, и вообще, какая разница. Сильдинцы могут многое порассказать: например, о том, как орлы, коих тут ненамного меньше, чем растущей на склонах алычи, хватают на лету футбольные мячи местной детворы, но не трогают (ма ща Аллах!) греющихся на солнце мохнатолапых кур, или что здешние девушки могут, конечно, полюбить чужака, но никогда не будут этого делать.

Сильди вообще сплошь соткан из камней, облаков и коротких, словно удар в челюсть, разговоров. Но чтобы понять это, любопытствующему придется преодолеть непростой путь, требующий изрядного количество сил, времени, нервов, терпения и бензина.

Глава местной администрации — сухощавый и слегка небритый Абдурахман — встречает нас с карманным фонариком. Мы приползли в Сильди затемно, хотя намеревались быть тут к обеду.

Говорят, что дорога из Махачкалы до крошечного аула Сильди, расположившегося на самой макушке Цумадинского района, занимает четыре часа. Враки! Мы добирались сюда восемь с половиной часов, большая часть из которых ушла на прохождение бесконечных блокпостов.

Люди с автоматами, сложенные штабелем мешки с песком, невысокие строения, чьи стены выкрашены в маскировочный цвет свежих коровьих лепешек. «Откройте багажник! Покажите, что у вас под сиденьями! Предъявите документы!» Все это изрядно выматывает, однако же вполне объяснимо — Сильди находится мало того что в нескольких километрах от Грузии, так еще и недалеко от все еще не очень спокойных горных районов Чечни.

Что тут происходило во времена недавних чеченских войн? «Сложные у нас места», — уклончиво говорят полицейские на КПП. «Ничего тут не было!» — произносят местные так быстро, что становится понятно: говорить правду им не очень-то и хочется. Как, впрочем, и нам задавать лишние вопросы: на последнем посту сотрудники ФСО выматывают последние наши нервы, справа с грохотом несет свои воды бурное, как здешние нравы, Андийское Койсу, слева возвышаются огромные горы, а сверху стремительно наваливается мрак беспросветной южной ночи. Вдобавок ко всему, у нас заканчивается бензин, а впереди, как оказывается, нет ни одной заправки.

Машина едет где-то между небом и землей. Здесь нет указателей, зато полно едва заметных развилок. Мы поворачиваем наугад, ошибаемся раз за разом, глохнем и заводимся снова, скатываемся назад и прем вперед. Перед нами разбегаются голосящие ослы и не открываются молчаливые двери.

«Есть кто из взрослых?» — спрашиваем у пацана-трехлетки в одном из домов непонятно какого аула. Он исчезает. Вместо него выходит девочка лет десяти — в хиджабе и платье до пят. Она смотрит на нас с подозрением — здесь не часто встретишь посторонних. Она не знает, где Сильди. Она не знает, как называется то место, где мы оказались. Она не знает, о чем с нами разговаривать, и тоже исчезает.

Честно говоря, все это напоминает начало какого-нибудь фильма ужасов: ночь, тишина, отсутствие телефонной связи, бессловесные люди и мы, голодные и не имеющие ни малейшего понятия, что делать дальше…

Кабы не добрый человек, проводивший нас в конце концов до нужного поворота, нам бы пришлось ночевать в машине там, где, как потом выяснилось, любят бродить кабаны и медведи. Однако же мы выбрались! И вот мы тащим свои вещи вверх — по узким и петляющим горным тропам, ведущим вглубь Сильди: в сам аул проехать на машине невозможно. Абдурахман освещает фонариком одну из дверей: «Ночевать будете здесь! Кстати, это дом самого Хабиба, а я его дядя».

От дома Хабиба ждешь чего угодно, но особенно — масштабов и понтов, свойственных всем молодым и знаменитым дагестанцам. А тут — две отделанные отлакированной вагонкой небольшие комнаты, висящие на гвозде четки, видавший советскую власть холодильник, чайные пакетики, да мечеть за окном.

Я засыпаю, как убитый.

Ровно в 4.15 утра тягучий азан, перелившись через край покалеченного молнией минарета, заполняет мои уши. Наступает время утренней молитвы.

Еще через полтора часа за мной заходит Абдурахман: «Встал? Тогда пошли завтракать!»

И мы идем туда, где нас встречают его жена и внуки, сын и невестка, жирный плов и крепкий чай, домашняя сметана и только что сделанные лепешки, малина и мед с собственной пасеки, белый сыр и янтарные груши из сада.

«Без нормальной еды тут никак! Ешь, а то сил не будет!»

И я ем. А что еще остается делать?

Где-то вдалеке истошно орет осел…

Жизнь в Сильди начинается с самого рассвета. По узким проулкам мы с Абдурахманом идем к площади, где на годекане уже сидят, опершись на палки, поджарые старики, месят грязь груженые камнями ишаки и топают, громко мыча, на ближайший склон разноцветные коровы.

Я стою посреди этого, думая: замечают ли люди, живущие здесь, в ауле, какая красота их окружает? «Нет», — отвечают люди, словно сговорившись, и улыбаются. Но, надеюсь, слегка лукавят, потому что, глядя на не любящих долгие беседы сильдинцев, вообще трудно разобраться, серьезны они или не очень.

Вот, к примеру, Салман. Его внушительных размеров борода рыжа, как и покрытые лесами местные горы. Кажется, что осень застряла в его волосах.

«Я ее покрасил! Стричь бороды нам нельзя, а красить можно. Мне примерно лет шестьдесят, пожилой уже, а так помоложе немного выгляжу».

Я интересуюсь, не для того ли все это, чтобы привлекать внимание местных красоток.

«Не-не, для себя! — немедленно опровергает мою теорию Салман. — Мне не до того — я строительством занимаюсь. Что могу про Хабиба сказать? Во-первых, я родной брат его мамы. А, во-вторых, нормальный он парень — знает, как со старшими общаться, как с женщинами себя вести. Но про Крида и Тимати он еще мягко сказал! Нам по исламу нельзя петь, нельзя танцевать — это категорически запрещено религией. У нас тут в ауле никакой музыки нет!»

«Он тут для многих пример, потому что таких успехов достиг», — подхватывает Фатхулла, женатый на сестре Хабиба. — Чего я хочу достигнуть сам? Мне и так хорошо. Строю потихоньку, семью кормлю».

Выбор работы в ауле для всех его 220 жителей, распределившихся по 40 прилепленным к скале дворам, прямо скажем, не велик. Но не от ленности местной, а от того, что, ну просто так исторически сложилось.

«Кто-то что-то строит, кто-то своим хозяйством занимается или скотом — коровами, быками, баранами. Вот сейчас как раз пастухи пригонят их с гор, а в конце ноября будем скот резать — мясо сушить, колбасу делать, — рассказывает Абдурахман. — А вообще больше всего у нас ослы работают: камни таскают, сено возят, детей катают…»

Жизнь в ауле словно бы застыла как минимум лет сто назад. Городскому человеку тут странно почти все. В Сильди нет не то что больницы, но даже медработника. Случись что, ехать придется в Агвали — находящийся примерно в часе езды отсюда райцентр. Нет почты: почтальон приезжает только чтобы привезти пенсии, да редкие письма. Нет детского сада, интернета и нормальной телефонной связи — поймать сигнал можно лишь у школы, стоящей в самой верхней части села. Магазин? Говорят, при советской власти был тут один, но потом закрылся. Так что теперь единственная надежда сельчан на «КамАЗ», раз в месяц-полтора доставляющий сюда муку, сахар, рис и макароны, и собственные машины, на которых можно проскочить в райцентр, да на свое хозяйство.

Никто, впрочем, не жалуется. Более того, все уверены: при Советском Союзе жизнь здесь была куда тяжелее — не было ни нормальных дорог, ни водопровода, ни мечети — молиться приходилось тайно, втихаря собираясь для намаза в чьем-нибудь доме или мастерской. А что до возможности заработать, то сделать это можно было только пася скот в местном лесхозе, где платили — астагфирулла! — из расчета копейка за овцу.

Говорят, когда-то в ауле было полно народа, но в начале 90-х годов процентов восемьдесят сильдинцев (среди которых была и большая часть семьи Хабиба Нурмагомедова) переселились за 200 километров отсюда, в Кизилюртовский район, где им предложили землю и работу. Да и возможность дать там своим детям нормальное образование была куда больше.
«А здесь что? — вздыхает один из местных жителей. — Мне отец, который в 30-х годах работал в Сильди учителем, рассказывал, что тогда в здешнюю школу ходили в основном взрослые люди. И вот отец спрашивает у одного из них: «Сколько будет пять плюс пять?» А тот отвечает: «Не знаю!»

Нынче в сильдинской школе обучают детей с 1 по 11 классы. Да еще и в две смены. Из открытого окна директора Магомеда Насрудинова тихо льется песня Return to innocence группы Enigma. Песня здесь — довольно смелый вызов местным устоям.

Магомед — не из Сильди. Родился в другом селе, несколько лет проработал в Махачкале, и его нездешность сразу же бросается в глаза: стрижка, белоснежная рубашка, пиджак и жилет. «Трудно ли мне дался переезд? — говорит он. — Трудновато. Какое-то время привыкал к условиям, дорогам, да много к чему. В городе же как? Дети после уроков идут дальше развиваться — кто рисовать, кто петь, кто бороться. А тут родители немедленно привлекают их к сезонным работам».

«Очень сложно с детьми бывает, — подтверждает и прекрасноглазая учительница Умукусум Мусагаджиева. — Библиотека закрылась, книжки купить невозможно. Вот ребята практически и не читают. В кабинете информатики у нас всего один компьютер. А требования по сдаче экзаменов точно такие же, как в Москве. И что делать? А тут еще далеко не все нормально по-русски говорят. Да, детки стараются, как могут, но стимула учиться у них особого нет — все они после окончания школы остаются в Сильди, а здесь дипломы не нужны».

Я хочу ее сфотографировать, но Умукусум меня останавливает: без разрешения директора не могу.

Вокруг вертится любопытная малышня.

«Кем мечтаете стать, когда вырастите?» — спрашиваю я у них. Девочки, потупив взор, молчат. Им нечего сказать, потому что все они станут просто женами и матерями. Зато откровенничают пацаны.

«Врачом», — говорит один.

«Экскаваторщиком», — отвечает другой.

«Хабибом!» — кричит нестройный хор мальчишек, среди которого слышен даже тихий голос первоклассника Нурмагомеда, размахивающего упакованной в лангет рукой.

«Подрался что ли?» — интересуюсь я.

«С турника свалился. Тренировался».

Тренироваться в Сильди особо негде: мальчишки от мала до велика толкутся на парочке площадок с самодельной перекладиной и ждут, когда Хабиб Нурмагомедов исполнит свое обещание и поможет со строительством в ауле спортзала. На то, что это могут сделать чиновники, тут давно никто не надеется.

«Я пока никому не говорю, но попробую сделать так, чтобы сильдинская школа — независимо от того, как пройдет бой, — носила имя Хабиба!» — делится планами Магомед Насрудинов за секунду до того, как наш разговор прерывает рев бензопилы. Во дворе школы на глазах растет огромная гора дров — здесь готовятся к долгой зиме. Это, кстати, показатель прогресса: еще не так давно тут топили сушеным кизяком.

Такая любовь к Хабибу слегка пугает, потому что кумирам принято подражать. Как смогут решать свои проблемы ребята, если герой их мечтаний решает вопросы в октагоне с помощью быстрых ударов и крепких кулаков?

«Мы объясняем им, что есть много других способов выяснять отношения, — говорит Насрудинов. — Можешь не верить, но, клянусь, наши мальчишки — а они все вспыльчивые и с гонором — на моей памяти ни разу не подрались. Сам удивляюсь, но это так. В плане поведения с ними вообще проблем не возникает. В других селах детям надо рассказывать о вреде алкоголизма, курения, наркомании, а у нас ничего этого в помине нет. Воспитание!»

Здесь из каждого дома пахнет пышным аварским хинкалом и чесночной подливой к нему. Здесь каждый зовет тебя накормить и расспросить, как дела. Здесь каждый готов предложить помощь. Здесь все кажутся невероятно милыми, но отчего же постоянно возникает вот это: разговоры о том, что, мол, таковы они там, в своих горах, а, спустившись с них, становятся большой проблемой.

Правда открывается не сразу — как, наверное, и любая правда. Но она проста: нельзя сравнивать несравнимое. Здесь не Москва, не Махачкала и даже не Хасавюрт. Сильди — это, по сути, другая планета, где иной воздух, иной ритм, иные правила и иные ценности.

Я пытаюсь представить: как протекает жизнь сильдинцев, — да что там, жителей множества других маленьких горных аулов, разбросанных по всему Дагестану?

На взгляд горожанина, в Сильди абсолютно некуда пойти. «Если только в гости, — уточняет Фатхулла, — перекусить и посмотреть телевизор». Хотя многие мужчины предпочитают остаться дома — с одной из своих жен. У некоторых сельчан их тут по две-три.

«У нас тут женщин больше, чем мужчин. Мужчины умирают чаще. Почему? Больше рискуют, потому что работают! А женщины домом занимаются», — объясняет осеннебородый Салман.

Здесь невозможно развлечься, даже если бы на это и оставалось время. Любимое дагестанское развлечение — свадьбы — в ауле играют летом или осенью, но не часто. Да и не играют, а, скорее, фиксируют факт — если во многих селах Дагестана на свадьбу выделяют три дня, в Сильди обходятся одним: на то, чтобы посидеть, поесть и выпить чай, больше и не нужно.

«Тут 99 процентов не пьет алкоголь, — говорит Абдурахман, — хоть на свадьбах, хоть на похоронах. Я сам последний раз водку в рот брал лет восемь назад».

Я решаюсь на диверсию. Подойдя к группке ребят, задаю им вопрос: «Нравятся ли вам песни Егора Крида?»

«Нееет! — дружно отвечают они. — Мы вообще не слушаем музыку. Нам нельзя».

И вот тут-то и появляется он — соблазн с осуждением и превосходством сказать что-то вроде: да как так можно, это же позапрошлый век!

Но штука вот в чем: именно этот позапрошлый век помог этим людям сохранить свой образ жизни, свою культуру и свои традиции.

Традиции эти, будем честны, раздражают многих. Спроси жителя Москвы, Питера, Махачкалы, и тебе расскажут, приведя многочисленные примеры: ребята с гор, оказавшись в городе, частенько пытаются насадить там свои правила и порядки. Причем с методами не церемонятся: начнешь возражать — живо получишь в зубы. Горцы считают, что заставляют всех таким образом блюсти заветы предков, благодаря чему в одной только дагестанской столице в этом году пришлось отменить несколько городских праздников и концертов, показавшихся кому-то харамом и позором. Это раздражает, факт. Но, что намного хуже, формирует в общественном сознании образ горца, как диковатого накачанного бородатого мужика, размахивающего кулаками, цитирующего Коран и бескомпромиссно и грубо пропагандирующего средневековые нравы.

«В семье не без дурака», — шутят по этому поводу завсегдатаи сильдинского годекана.

«Бывает такое, — нехотя соглашается со мной директор школы Магомед Насрудинов. — Да, никто из наших ребят не едет в город, чтобы там специально кого-то учить уму-разуму, но… так иногда получается. Все дело в менталитете. У нас же тут совсем другая этика и культура. Вот наши ребята, прожившие в ауле лет до 15-16-ти, не знающие городских правил, и не могут понять, что вокруг них творится и как себя вести, как общественным транспортом пользоваться и с городскими девушками разговаривать. Для них это шок! И от этого некоторые из них — которых на самом деле единицы — раздражаются, становятся агрессивными. Жаль, что именно по таким многие и судят обо всех горцах».

Горцы, впрочем, не так просты, как кажутся. Я делюсь этой мыслью с Абдурахманом. Абдурахман распечатывает вторую за день пачку сигарет и молча жадно затягивается.

«Вроде бы курить, как и пить, грех — разве нет?» — интересуюсь я.

«Да, — легко соглашается Абдурахман и утыкается в экран мобильного телефона. — Но пить — большой грех, а курить — грех все же поменьше».

«Чего, Абдурахман, опять сайт «Все девочки» смотришь?» — троллит его какой-то прохожий и заливисто смеется.

Здесь умеют ловко лавировать между правилами, постулатами и запретами, выторговывая себе у Аллаха хоть немного свободы.

«Тебе сказали, что здесь не слушают музыку? — спрашивает Магомед. — Я вот слушаю. И почти все дети слушают, потому что они же дети — им положено шалить. Не Крида этого, конечно, нет, но что-то на иностранном языке. И взрослые слушают, и телевизор смотрят, просто стараются это не афишировать».

Кто-то назовет это двойной моралью, однако же это хотя бы маленький, но компромисс между веком позапрошлым и нынешним. На большее тут пока не согласны…

«Почему я не уезжаю отсюда? — задумывается Абдурахман. — А зачем? Что там внизу делать? Здесь все свое: вода из родника, черника в горах, мечеть, спокойствие и горы. Так было испокон веков: мы набеги делали, на нас набеги делали, а горы нас защищали… В городе без этой защиты мне-то трудно, а ведь я много где побывал, в Кронштадте вот служил, в Сибири несколько лет провел. Молодежи же тем более сложно. Непривычные они к такому, вот и теряются, вести себя иногда начинают, ну, сам знаешь, как, пытаются сделать так, чтобы везде было, как дома…»

Когда-то давным-давно, сев на коней, сильдинцы, как и жители многих других аварских сел, спускались из своего аула в низины за добычей. В нескольких дворах Сильди по-прежнему держат лошадей. На них нельзя пахать землю и возить грузы — эти животные не предназначены для подобной работы. На них нельзя отправиться в набеги, эпоха которых давно прошла. Как и их односельчане, эти красавцы застыли во времени, не зная, как приспособить себя к условиям все ближе подступающей цивилизации…

P.S

В конце октября недалеко от Сильди должна заработать сотовая вышка. Этого события здесь очень ждут все, но особенно — молодежь, давно мечтающая об интернете. Новый век, который не остановят ни горы, ни Хабиб, стремительно ворвется в аул, сметая все на своем пути. Тишина исчезнет, а вместе с ней практически все то, что здесь есть, что собственно и составляет здешнюю жизнь. Сильдинцы не придут в город, но город явится сюда и бесцеремонно установит свои порядки. Я не знаю, готовы ли к этому сильдинцы, но, честно говоря, мне за них страшно.

О главных подходах к решению актуальных вопросов современной школьной системы — в материале «Ленты.ру».

Уроки технологии как фактор социально-экономического развития

Перед нашей страной стоит задача ускорения экономического роста. Для ее решения, в частности, необходимо поднять средний уровень производительности труда. Следовательно, уже на выходе из школы выпускники, из которых далеко не каждый продолжит учебу в вузе, должны обладать навыками, достаточными для того, чтобы сразу найти свое место в стремительно усложняющейся современной экономике. И в этом им может помочь школьный урок технологии, который, по словам экспертов, принявших участие в развернувшейся на форуме «Город образования» профильной дискуссии, должен давать достаточную степень погружения в ту или иную перспективную профессию, чтобы ребенок мог погрузиться в нее, попробовать сделать что-то своими руками, понять, насколько его это интересует. «Технологии — это преобразованные уроки труда, — говорит вице-президент корпорации «Российский учебник» Надежда Иванова, — содержание которых пересматривается с учетом новых экономических реалий». На этих уроках решается комплексная задача: научить детей создавать некий целостный продукт, проходя все стадии производства — от замысла, чертежа и выбора материалов и до презентации полученного результата.

Конфликт походов

«В чем заключается конфликт подходов к преподаванию технологий? Одни говорят, что ребенок должен научиться строгать и кроить, — продолжает Надежда Иванова. — Другие специалисты настаивают: в эпоху 3D-принтеров и биотехнологий нецелесообразно заставлять ребенка делать то, что делали наши прадедушки и прабабушки. И та и другая точки зрения имеют право на существование, и я надеюсь, что в этой борьбе победит ребенок — будет выбран такой подход, который, с одной стороны, не оставит детей в прошлом, а с другой — научит их делать что-то реальное и практически полезное на каждый день». Жизнь неумолимо движется вперед, и преуспеть в современном мире без владения, например, цифровыми технологиями невозможно. С другой стороны, без обучения элементарным трудовым навыкам сегодня также не обойтись. Как найти золотую середину при дефиците времени, в том числе учебного? «Наряду с развитием новых цифровых форматов у нас существует много выдающихся школ, например московская школа №293 Александра Глозмана, в которой есть все, включая кузницу и гончарное производство. Это не должно исчезнуть из жизни ребенка, а родители и учителя должны иметь возможность выбирать», — утверждает Надежда Иванова.

Проблемы преподавания математики

Является ли математическое образование драйвером технологического развития? Должно быть, но с преподаванием математики в нашей стране, когда-то бывшей безусловным мировым лидером в математической науке и образовании, уже есть большие проблемы. Например, недавно директору Центра образования «Царицыно» №548 города Москвы, народному учителю России Ефиму Рачевскому понадобилось взять на работу новых учителей иностранного языка, истории и математики: «Мы опубликовали вакансии на нашем сайте. И каковы же были результаты? Резюме на замещение ставки учителя иностранного языка прислали 40 человек, истории — 26, а математики — 3,5 человека». Оказывается, что просто найти учителя математики — уже большая проблема. «На первом занятии механико-математического факультета МГУ в ходе тестирования новых студентов мы обнаруживаем, что несколько человек не владеют вообще никаким языком программирования, а есть и такие, которые не написали ни одной программы, — утверждает заведующий отделом учебной информатики Научно-исследовательского института системных исследований (НИИСИ) РАН и модератор дискуссии по математике Анатолий Кушниренко. — От этого недалеко и до потери способности решать квадратные уравнения. Потерять компетенции очень просто».

Об умении решать квадратные уравнения

А нужно ли вообще выпускнику современной школы уметь решать квадратные уравнения? Сейчас существует масса программ, с помощью которых это можно сделать просто. «Информационные технологии становятся более сложными. Для их освоения нужны фундаментальные знания и много времени. Речь идет, в том числе, и о тех специалистах, которые должны будут поддерживать существующий технологический уровень», — уверен Анатолий Кушниренко. Необходимо обладать математическими умениями достаточно высокого уровня, чтобы учитывать постоянно возникающие изменения. Разделение труда в мире усиливается, и, чтобы воспользоваться новыми материалами и технологиями, необходимо понимать, каких экспертов нужно привлечь, какие задачи перед ними ставить. Без серьезной математической подготовки этого сделать нельзя. «Вы должны иметь «нюх» на информационные технологии, сделанные не вами, — резюмирует Анатолий Кушниренко. — Успех любого крупного проекта зависит от того, какое программное обеспечение выбрано, на основе какой физической модели оно построено».

В целом определение уровня сложности преподавания является содержанием «главной дискуссии, которая существует в профессиональном сообществе», комментирует ход обсуждений Надежда Иванова. В чем все сходятся единодушно, так это в том, что невозможно для решения стоящих перед страной задач обойтись без тесного взаимоувязывания всех естественно-научных предметов, математики и технологий. В этом экспертам видится кардинальное изменение содержания образования, которое должно произойти в школе.

Государственные стандарты, ЕГЭ и программы

Стороннему наблюдателю за дискуссиями на форуме «Город образования» могло показаться, что порой маститые академики и профессора уговаривали невидимого собеседника в том, что дважды два четыре. На самом деле за всеми разговорами о необходимости изучения квадратных уравнений стоит проблема актуальности содержания Федеральных государственных образовательных стандартов и программ обучения. Например, в том, что касается математики, в России существуют два уровня ЕГЭ и всего одна примерная программа. При этом доктор физико-математических наук, профессор, академик РАН, лауреат премии президента РФ в области образования Алексей Семенов считает, что таких программ должно быть целых три: для гуманитариев, «простых» математиков и профессиональных математиков. С ним согласен и Анатолий Кушниренко: «Если вы посмотрите на базовый ЕГЭ по математике, то в цивилизационном плане это отбрасывает наше образование далеко назад… Сегодня в ЕГЭ по математике есть работа по высчитыванию площади на клетчатой бумаге — это не уровень национального экзамена, это годится только для пятиклассников. Поэтому программы надо конкретизировать, ранжировать по годам. При этом школам, конечно, надо оставить свободу в формулировании программ», — уверен ученый.

«Я полностью согласна с Ефимом Рачевским, который утверждает, что примерная программа должна ориентировать школу, а не разрешать или запрещать что-либо, — говорит Надежда Иванова. — Сейчас каждая школа может определить, какой уровень сложности, глубины изучения предмета необходим конкретно в этой школе, конкретно этим детям. Вопрос о двух программах при наличии двух уровней ЕГЭ — проблема в некоторой степени искусственная. И, возвращаясь к вопросу о технологиях, мы понимаем, что без серьезного уровня математики технологического прорыва быть не может. В конечном итоге все естественные науки и технологии опираются на то, что дает ребенку математика. И в этом смысле математическая база должна быть надежной».