Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Владимир Путин подписал указ об отставке губернатора Орловской области Вадима Потомского. За три с половиной года на посту чиновник успел не только установить в Орле первый в России памятник Ивану Грозному, повесить свои портреты в школах и принять закон о митингах, но и прославиться познаниями в области истории и яркими цитатами. «Лента.ру» собрала самые неоднозначные высказывания бывшего губернатора.
Выпускник высшего зенитно-ракетного командного училища и коммунист Вадим Потомский возглавил Орловскую область в начале 2014 года. Тогда он был назначен временно исполняющим обязанности губернатора, а позже одержал убедительную победу на выборах с результатом 89 процентов голосов. В интервью «Комсомольской правде в Орле» он заявил: «Они [орловцы] давно ждали хозяина. Не барина какого-то, а человека, который засучит рукава и наведет тут порядок. Что ж, дождались!»
По всей видимости, ожидания жителей Орловской области Потомский в итоге не оправдал: по данным июльского рейтинга губернаторов, коммунист занял 56-е место из 60. Возможно, это связано с тем, что за прошлый год долг региона вырос на три миллиарда рублей, а долги по зарплатам составили 66 миллионов.
Но внимание соцсетей Потомский привлекал не сомнительными политическими и экономическими успехами, а яркими высказываниями.
«Я такой человек, какой есть. Если что-то не нравится — я скажу. Мне бояться некого. Тем более, когда у меня есть такая армия, как вы», — откровенничал Вадим Потомский в феврале 2015 года перед коллегией областной прокуратуры.
Неоднозначный намек заметил Владимир Маркин, занимавший пост официального представителя Следственного комитета. «Прямо Наполеон какой-то! Развеселил», — саркастически прокомментировал он в Twitter, выразив основную реакцию сети на фразы одиозного губернатора.
В конце 2016 года, обсуждая экономическое положение региона на координационном совете, Вадим Потомский неожиданно разразился бранью в адрес местных СМИ.
«Каждый чепушило, который имеет ручку и листочек, тычет, как плохо в Орловской области. Он ничего не имеет, кроме печатной машинки, и ничего в этой жизни не сделал. Ни одного рабочего места не создал, а клюет, клюет, клюет», — гневался губернатор.
По его словам, подобная критика привела к проблемам с потенциальными инвесторами. Позже, однако, он утверждал, что «о журналистах речи вообще не шло», а пресловутые «чепушилы» — это блогеры и «прочие комментаторы в социальных сетях». Но фраза успела стать мемом.
Вадим Потомский предлагал передавать министрам корзинки до того, как это стало мейнстримом. Но если в деле бывшего главы Министерства экономического развития России Алексея Улюкаева фигурировала корзинка с колбасой, то губернатор Орловской области говорил исключительно об экологически чистых продуктах местного производства — масле, сыре, хлебе и яблоках.
«Давайте сформируем несколько корзиночек нашим министрам. Отправим их и председателю правительства [Дмитрию Медведеву], и [министру финансов Антону] Силуанову обязательно две отправим», — заявил губернатор на совещании областной администрации, выразив уверенность, что этот жест «поднимет популярность Орловской области».
В соцсетях выступили против такого решения и риторически спросили, подарят ли корзиночки с едой простым жителям региона.
13 июня 2016 года Вадим Потомский сделал два сенсационных заявления. Первое — о том, что католики не христиане, — прошло незамеченным на фоне другого, более громкого: Иван Грозный (годы правления 1547-1584) не убил сына, а возил его на лечение в Петербург (основан в 1703 году). Это высказывание Потомский сопроводил комментарием: «Кто не знает историю, у того нет будущего».
«Иван Грозный однажды произнес фразу: «Я виновен в смерти своего сына, потому что вовремя не отдал его лекарям». Когда они ехали, в дороге он заболел. Они ехали из Москвы в Петербург. Его сын помер!» — сообщил глава Орловской области изумленной прессе в ответ на вопрос о первом в России памятнике Ивану Грозному.
Позже Потомский объяснил, что оговорился, но это не остановило поток шуток в сети.
За год до сенсационных сообщений о причине смерти сына Ивана Грозного, в январе 2015-го, глава Орловской области откровенно признался в том, как он чувствителен к словам главы США. Так губернатор попытался объяснить двухчасовое опоздание на заседание коллегии регионального управления Следственного комитета.
«Пришлось кое-что пообсуждать. Тем более, вы знаете вчерашнее заявление президента Соединенных Штатов Америки, как он развалил экономику России, это немножко будоражит лично меня, потому что, по ходу, такие вещи я не могу слышать», — цитировало его издание Versia.ru. Фраза не стала мемом, но ее часто вспоминали другие местные СМИ.
30 мая 2017 года Вадим Потомский в беседе с радиостанцией «Говорит Москва» вступился за епископа Нектария, который, как выяснили представители местной прессы, владел автомобилем Toyota Land Cruiser V8. Сначала губернатор процитировал Библию: «Не судите, да не судимы будете», а потом сообщил, что не понимает, кто уполномочил журналистов задавать вопросы о жизни священнослужителей.
«Мы можем ходить в храм, молиться, просить милостыню божию. А если мы ходим к представителям бога, начинаем их линчевать и чем-то поливать…
Бог не фраер. Он все видит. И суд бывает только один: божий суд. У нас это идет до патриарха: не те часы, не так живет, не на тех машинах ездит», — возмущался глава региона.
Реакция соцсетей не заставила себя ждать: пользователи тут же принялись упражняться в остроумии.
С 2014 года губернатор Вадим Потомский успел поставить в Орле памятник Ивану Грозному (торжественное открытие пришлось перенести из-за протестов местных жителей), развесить свои портреты в школах региона (и после снять их, пожурив чиновников «за подхалимаж») и проявить бдительность по поводу городской скамейки, которая напомнила ему символику Третьего рейха.
Но всеобщее внимание чиновнику удалось завоевать в первую очередь благодаря выдающимся перлам: в 2017-м его включили в лонг-лист премии афоризмов «Черномор». Первое место, правда, занял другой коммунист — Геннадий Зюганов, за фразу «Каждый день, чтобы быть в форме, занимаюсь классовой борьбой, это очень закаляет».
Журналист Дмитрий Киселев на прошлой неделе показался на публике с разбитым лицом. Ссадины он объяснил бытовой травмой, полученной во время садовых работ на даче в Коктебеле. За видимые повреждения неоднократно приходилось отчитываться и высокопоставленным российским политикам. Как чиновники и депутаты обзаводились переломами и синяками — в материале «Ленты.ру».
После первых майских праздников глава министерства по делам Северного Кавказа Лев Кузнецов пришел на заседание в Кремль на костылях. «Сустав заменил», — пояснил чиновник журналистам. В 2013 году, в бытность губернатором Красноярского края, Кузнецов повредил руку при нападении на его виллу во Франции: грабители выстрели в него из травматического пистолета. Впрочем, уже через пару дней он участвовал в рабочих мероприятиях на родине.
Пять лет назад на заседание к президенту на костылях приковыляли сразу два высокопоставленных чиновника — глава Сбербанка Герман Греф и советник главы государства по вопросам Открытого правительства (сейчас уже министр) Михаил Абызов. Первый объяснил травму сухо: «Шел, шел — и упал». Сведения источников расходились: то ли Греф неудачно покатался на лыжах, то ли подвернул ногу во время отпуска в теплых странах. Абызов тоже не раскрывал подробностей, сказав, что получил перелом на тренировке.
С костылем министр по вопросам Открытого правительства появлялся на публике и в конце прошлого года, в том числе в Кремле во время ежегодного послания главы государства Федеральному Собранию. На открытии Общероссийского гражданского форума Алексея Кудрина Абызов пошутил над травмой, полученной, по его словам, когда он играл в баскетбол: «Вот так выглядят министры с ограниченными возможностями».
Чеченский экстрим
Увлечение спортом неоднократно оборачивалось травмами для главы Чечни Рамзана Кадырова. 4 мая он поведал на своей странице в Instagram, как повредил ногу в матче с футбольной командой спецотряда быстрого реагирования «Терек»: «На этот раз они выбрали совершенно новую тактику — неожиданно навалились и сбили с ног! Встал и, как говорил Андрей Миронов, в гипсе!»
В конце прошлого года чеченского политика прооперировали грозненские врачи, чтобы устранить последствия полученных им травм — на этот раз на ринге. Он подчеркивал, что почти не прекращал работать до и после операции. Не менял политик график работы, и когда сломал ребро на тренировке с профессиональными боксерами Арби Мадаевым и Изнауром Мусаевым. «Удары были настолько хороши и точны, что у меня случился перелом четвертого ребра аж в двух местах», — рассказывал Кадыров. Правда, не уточнил, кто именно нанес ему столь меткий удар.
Травматичная дипломатия
Прошлым летом Рамзан Кадыров провел тренировку в чеченском селе вместе с Дмитрием Ливановым, теперь уже бывшим министром образования: «Я еще раз убедился, что министры правительства России не только призывают граждан вести здоровый образ жизни, но и подают в этом вопросе личный пример».
Глава российского МИД Сергей Лавров подтверждает его слова. Дипломата увлечение спортом тоже регулярно доводило до травм, каждую из которых активно обсуждали СМИ. В июне 2016-го Лавров появился на публике с перевязанной рукой. В МИД объяснили, что их руководитель повредил ее во время игры в футбол. «Это не производственная травма от десятков телефонных разговоров с партнерами», — пошутили в министерстве, намекая, видимо, на состоявшиеся до этого телефонные переговоры Лаврова с госсекретарем США Джоном Керри. У американского дипломата бывали травмы посерьезнее: упав с велосипеда в 2015 году, он сломал бедренную кость, что внесло коррективы в его рабочий график.
На рабочем расписании российского министра иностранных дел травмы не отражались. По его словам, хорошая физическая форма, которую помогают поддерживать тренировки, — одно из условий успешной работы. А мысли о любимой футбольной команде «Спартак» даже помогают ему сохранять самообладание в сложных переговорах, признавался Лавров.
Выстрел в ногу
«Дебилы, *****», — широко известной цитатой главы российского МИД вице-премьер Дмитрий Рогозин отбрил шутки про свою травму. Тогда, в конце 2015 года Рогозин несколько дней не выходил на люди, пропустив в том числе встречу президента с членами правительства и итоговое заседание кабмина. Источник сообщил, что чиновник в тире выстрелил сам себе в ногу. Блогеры сочли забавным, что вице-премьер до этого часто употреблял выражение «выстрел в ногу» как метафору. Кроме того, в сети вспомнили, что за несколько дней до этого Дмитрий Рогозин рассказывал, как опробовал в тире несколько методов стрельбы, в том числе ведя огонь «по-македонски» — с двух рук одновременно.
В аппарате зампреда правительства все слухи опровергали. На самом деле Рогозин получил травму на тренировке по гандболу, которым он увлекается со студенческих лет, утверждали они. Сам политик ответил шутникам в своем Twitter: «Как чрезвычайный и полномочный посол РФ процитирую этим гражданам моего друга, министра С. В. Лаврова». К посту он приложил изображение с надписью «Д,Б!».
«Потом с тобой буду полечку танцевать»
Не обошлось без неудачных тренировок и у бессменных руководителей двух парламентских фракций. Лидер ЛДПР Владимир Жириновский на разминке перед футбольным турниром между сборными фракций Госдумы упал, повредив сразу и руку, и ногу. И именно это помешало команде либерал-демократов одержать победу, сетовали в партии.
В 2012 году в больницу попал лидер КПРФ Геннадий Зюганов. В СМИ распространялись слухи о проблемах с сердцем у главного коммуниста, но он сам их быстро развеял: «У меня колено было разбито на волейболе, надо было внимательнее его посмотреть в Москве». Не без гордости он отмечал, что о его здоровье по телефону справились и Владимир Путин, и Дмитрий Медведев. А поинтересовавшемуся о травме журналисту пообещал, что вернется в форму в скорейшие сроки: «Недельку без меня поскучаешь, а потом я с тобой буду и полечку, и краковяк танцевать».
Подопечные Зюганова травмировались и в более экстремальных условиях. Так, повредил позвоночник в ходе протестной акции депутат Госдумы от КПРФ Александр Потапов. Митинг за отмену расширения зоны платных парковок в Москве проходил в конце 2015 года на Пушкинской площади. Однопартиец и коллега пострадавшего по нижней палате парламента Валерий Рашкин утверждал, что Потапова в давке толкнул полицейский.
«Как тюкнет по голове»
Чиновникам и депутатам не единожды приходилось объяснять общественности, откуда у них фингал под глазом. В прошлом году депутат Госдумы шестого созыва от ЛДПР Ян Зелинский уверял, что во всем в очередной раз виновата неудачная тренировка: «В спаррингах без травм не обходится. Это обычное дело для единоборств, поэтому особого внимания на них я не обращаю».
У лидера либерал-демократов журналисты разглядели синяк под глазом и небольшие пластыри на лице в ходе пленарки после новогодних праздников в 2012 году. Как одну из версий источники выдвигали последствия пластических операций. Во фракции, однако, все домыслы отвергли, объяснив происхождение синяков бытовой травмой.
Такое случается и у зарубежных парламентариев. Представитель австралийской лейбористской партией Грэм Перрет, как писали СМИ, заработал фингал при просмотре комедийного сериала: засмеялся, поперхнулся, упал и ударился о скамейку.
Юрий Лужков, еще будучи столичным градоначальником, после зимних каникул явился на заседание с синяком не только под глазом, но и на лбу. И поспешил объясниться: «Скоростной спуск на горных лыжах привел к некоторым изменениям моего облика». Лужков вообще не стеснялся делиться подробностями своих травм, в том числе неспортивных. Придя на заседание в Кремль с большой ссадиной, мэр рассказывал: «Фейерверки запускали. Фигня какая-то не догорела и как тюкнет по голове!»
«Вы считаете, что чиновника нужно облить грязью и матом?»
Фото: Александра Мудрац / ТАСС
Законопроекты о запрете на явное неуважение к госсимволам и госорганам в интернете и о запрете на распространение фейковых новостей уже приняты Госдумой в первом чтении. Если во втором чтении ничего не изменят — за «явно неуважительный» пост о власти в соцсети можно будет получить до 15 суток ареста, а проскочивший в новостную ленту фейк может грозить СМИ блокировкой. Один из главных авторов резонансного законопроекта — сенатор Андрей Клишас. В интервью «Ленте.ру» он рассказал, как видит применение этих законов. По его мнению, закон не нарушает, а обеспечивает свободу слова (равно как ужесточение закона о митингах гарантирует россиянам право на митинги), наказывать за фейки нужно, даже если СМИ дадут опровержение, оскорбились ли госорганы — будут решать госорганы, а искать оскорбительные посты им помогут и граждане, что в итоге, видимо, вообще должно искоренить грубость в интернете. Наказывать будут, похоже, и за оскорбление власти в закрытых форумах и чатах — они не станут аналогами кухонь. На настоящих кухнях же ругать власть можно как угодно (по крайней мере, пока).
«Лента.ру»: Понятно, что если человек выйдет на Красную площадь и начнет на чем свет стоит матом бранить власть, то его заберут в отдел, и никого это не удивит. Но интернет многие люди воспринимают чуть ли не как последнее безопасное для себя пространство.
Клишас: А в чем безопасность-то? Когда в интернете можно, в некотором смысле, все, что угодно, — это что, безопасность? Я, например, знаю много людей, которые ушли из социальных сетей, ушли из интернета, даже политики, которые готовы вести дискуссию, и раньше вели ее с кем угодно — с гражданами, с людьми, которые настроены крайне оппозиционно, не любят действующую власть, не любят партию «Единая Россия», не важно кого. Найдут, кого не любить. У граждан есть полное право не любить политиков, задавать им неприятные вопросы и критиковать кого угодно в стране. Но люди уходят потому, что там [в интернете] это приобретает формы, которые недопустимы в любом более или менее приличном и уважающем себя обществе.
Когда вы встречаетесь с кем-то на любой общественной площадке, когда вы ведете дискуссию в общественном месте, вы все-таки соблюдаете некоторые правила. Но почему вызывает такое недоумение предложение распространить эти правила на интернет? Если кто-то считает интернет, извините за грубость, некой резервацией для кого-то — то я так не считаю. Неизбежно все идет к тому, что мы все больше и больше вещей в своей жизни делаем и получаем онлайн. Не говоря уже о новостях, информации и прочего. У нас люди онлайн делают покупки, получают высшее образование, мы уже постепенно переходим в онлайн-режим. Почему это пространство, в полном смысле общественное, не должно подчиняться тем же элементарнейшим правилам, которым подчиняется общественное пространство иное, реальное?
В этом же состоит предложение. Почему многие видят в этом какое-то чрезвычайное ограничение собственных прав? Мне кажется, что если люди будут иметь возможность заходить в интернет и не встречаться там с откровенной бранью и нецензурщиной, то людей там будет больше, и интернет от этого станет только лучше сам по себе, как площадка для тех же самых политических дискуссий.
Почему законопроект появился именно сейчас?
Интернет распространяется все более активно. Поэтому сейчас. Никакой другой причины нет. Можно это было сделать вчера, можно было подождать до завтра, но это нужно регулировать так или иначе.
Вам не кажется, что люди будут меньше ругать власть в интернете, когда начнут жить лучше?
А как это связано? Как бы вы хорошо ни жили, будут те, кто будет недоволен чем-то. Можно, конечно, встать на такую демагогическую позицию, что власть не будут посылать, извините, на три буквы и оскорблять конституционные органы власти, если все будут жить великолепно. Это чистой воды демагогия, подмена понятий.
Тем не менее совпало же, что сейчас уровень жизни падает, социология говорит о запросе на справедливость и так далее. Все эти тезисы известны. И в этот момент появляется ваш законопроект.
Давайте так. Падает или не падает уровень жизни людей — я это не готов оценить. Для этого существует статистика определенная. То, что сейчас многие социальные гарантии, которые государство исторически на себя приняло, например, связанные с пенсионным возрастом, приходится пересматривать, это объективные реалии. Это всем не нравится, все достаточно болезненно переживают, поверьте, и в Совете Федерации, и в Госдуме, и для правительства решения были непростыми, но сказать однозначно, что сегодня все стали жить хуже, неверно — есть разные точки зрения на эту тему. Есть с точки зрения потребления — сколько люди потребляют тех или иных продуктов, услуг и так далее. Хуже или лучше стали жить, я думаю, еще очень зависит от региона. Но это тоже не имеет напрямую никакого отношения к этому закону.
Например, в европейских государствах как раз в периоды экономического подъема, в 70-80-е годы, когда они шли все больше и больше к евроинтеграции, регулирование, связанное с недопустимостью оскорбительного отношения к конституционным органам власти, как раз было введено. Так что я не стал бы связывать напрямую.
Вам не кажется, что интернет и без вашей помощи мог прийти к саморегуляции? В нем грубость была всегда, и все равно он развивался, и сейчас развит как никогда, и людей там много как никогда.
Вопрос не просто в грубости. Интернет может, наверное, заниматься саморегуляцией. Как этим занимаются социальные сети. Но к этой саморегуляции тоже есть вопросы. У нас есть социальные сети, в которых за цитирование стихов Пушкина людей банят надолго. Вы готовы, например, подчиниться такого рода саморегуляции, когда вы не можете объективно ни обжаловать данное решение, ни до конца понять, а за что вас, в конце концов, выкинули из общения на какой-то период времени? Я такой саморегуляции сегодня не доверяю. И я не вижу, кто бы сегодня был в состоянии взять на себя функцию такого саморегулирующего центра для интернета. Поэтому государство должно установить простые правила.
Ведь почему тогда саморегуляцией не заняться на улице? В любых других общественных пространствах? Ну не получается у общества, наверное, заниматься саморегуляцией. Необходимо изменить уровень правосознания.
Поэтому те нормы, которые сформулированы и касаются, в том числе, распространения фейковых новостей, неуважения к органам государственной власти, — это вопросы, которые действительно актуальны. Причем не только у нас. Есть опыт огромного количества стран, которые занимаются ровно тем же самым. Наверное, не получается саморегуляция в этой сфере? Государству необходимо вмешиваться?
К тому же самая важная функция, которую должны выполнить эти законы, — это указать на то, что, уважаемые граждане, товарищи, избиратели, пожалуйста, поймите: с определенного момента времени интернет воспринимается государством как такое же общественное пространство, как и реальное, в котором вы находитесь. Приняв правила поведения в общественном пространстве, согласитесь и с тем, что интернет как общественное пространство, тоже нуждается в таких правилах. Вот, собственно говоря, и все.
А люди без специального закона этого не поймут?
Сейчас не понимают. Зайдите на какой-нибудь сайт и посмотрите. Есть какие-то известные оппозиционные издания, мне присылают ссылки, когда обсуждаются какие-нибудь законы. Возьмем ваш сайт, есть сайт «Эхо Москвы». Зайдите и посмотрите в комментариях, что там написано. Что и, самое главное, как. Когда это почитаешь, я не знаю, иногда не хочется больше вообще заходить на какие-то сайты. Никогда невозможно в потоке грязи и ругани вычленить какое-то рациональное зерно.
«»Палки» можно делать на любой статье»
У нас в стране огромное количество людей, которые считают себя в праве оскорбляться от чужого имени. Закон ведь даст им необъятное поле для действия, они получат возможность жаловаться на всех, кто им банально не нравится, могут начаться кляузы: смотрите, явное неуважение власти. Это, во-первых, прибавит работы Генпрокуратуре…
Знаете, меня совершенно не страшит то, что у некоторых государственных органов появится больше работы. В принципе, в этом их работа и состоит.
Вопрос в том, что здесь всегда необходима грамотная квалификация. То есть анализ субъективной стороны, намерений и контекста. Это совершенно классическая, стандартная для правоохранительных органов ситуация. Оценочные категории есть в любом законе. Есть большое количество решений Конституционного суда, которые говорят, что оценочные категории — не препятствие. Они всегда присутствуют в законодательстве. Поэтому — да, если будет такая ситуация, когда люди будут обращаться в правоохранительные органы, те будут проводить проверку и будут выносить решение о том, есть ли здесь признаки состава правонарушения или нет. Это обычная, нормальная работа правоприменителя.
Ну вот как раз к правоприменению большие вопросы, в чем мы убедились на практике дел по статье 282 («Экстремизм»). На этой статье правоприменители банально делали «палки».
Слушайте, «палки» можно делать на любой статье. Если вы говорите, что та или иная статья плоха, потому что ее применяют неправильно, то вам не кажется самому, что в этом есть некое нарушение логики? Я, кстати, обращаю ваше внимание, что 282-ю статью никто не отменял. Установили просто административную преюдицию. А предложения, которые обсуждаются сейчас и приняты Государственной Думой в первом чтении, — это именно административная ответственность. На сегодняшний день никто не собирается ужесточать эту ситуацию, вводить уголовную ответственность. Я считаю, что административной ответственности вполне достаточно. И те, обращаю внимание, вполне небольшие санкции — а в Административном кодексе у нас есть гораздо более жесткие санкции — предлагаются именно как превентивная мера. Для того, чтобы сказать: не нужно вести себя в общественном пространстве неадекватно.
То, что у госорганов будет больше работы, вы не считаете чем-то плохим…
Я считаю, что это хорошо. Госорганы должны быть заняты работой.
Но не повлечет ли это дополнительные затраты?
Нет.
Прокуратура ранее говорила, что потребуются многочисленные экспертизы.
Хорошо, значит эти экспертизы будут назначаться судом, будут заказываться.
К экспертам тоже много вопросов после громких «экстремистских» историй.
Давайте перечислять вообще все сферы нашей жизни, и вы найдете среди них те, в которых нет вопросов.
«Я вообще ничего не боюсь»
Все же, что такое «явное неуважение»? Этот вопрос продолжают задавать. Видимо, пока не было ответа, который бы всех устроил.
Это указание на намерения лица. На мотив и субъективную сторону. Эта фраза говорит исключительно о том, что необходим внимательный анализ субъективной стороны.
Есть вот у нас некое слово. Является ли оно само по себе правонарушением? Так никогда нельзя четко сказать, пока у вас нет контекста и нет понимания того, как кто-то его использовал. Оценивать это будут госорганы и суд.
А как можно оскорбить госсимвол?
Это может проявляться, например, в характеристике государственных символов или их описании в неприличной форме, например, с использованием нецензурных слов в отношении государственного гимна.
По предыдущим интервью понятно, что вы не любите, когда речь заходит о конкретных примерах…
Я не то что не люблю. Это бессмысленно.
И тем не менее. Карикатуры Елкина могут попасть под действие закона?
Я считаю, что нет.
А вы не боитесь…
Я вообще ничего не боюсь.
Хорошо. Вы не опасаетесь, что этим законопроектом и вообще распространением законов офлайна на интернет вы спровоцируете то, что люди просто создадут себе фейки, что это станет стимулом к анонимности в сети?
Если людям будет неудобно, стыдно или они будут понимать, что они совершают нечто противоправное — это уже большой плюс. А с фейковыми аккаунтами тоже есть разного рода способы борьбы. В частности, многие социальные сети выявляют такого рода аккаунты. Если вы захотите, чтобы в комментариях на вашем сайте велась нормальная дискуссия, вы тоже можете установить правила, как необходимо регистрироваться.
У нас есть такая процедура.
Вы знаете, что Совет Федерации, например, последовательно выступает за то, чтобы запретить продажу левых сим-карт без паспортов, потому что это опасно и с точки зрения террористической угрозы, и по многим другим причинам. Поэтому я не боюсь никаких анонимных аккаунтов. Это другой вопрос, и если мы столкнемся с тем, что массовые нарушения закона (неважно, какого) происходят с использованием анонимных аккаунтов, — мы этим вопросом займемся отдельно.
То есть вы говорите: «А вы не боитесь, что этот закон начнут обходить?» Нет, я не боюсь. Как только мы поймем, как пытаются обойти закон, — мы поставим законодательную преграду.
А люди, по-вашему, на улице в основном не матерятся потому, что это запрещено, или все-таки в силу воспитания?
Потому что они считают, что находятся в общественном пространстве. Это для них некий внутренний сдерживающий фактор. Я правда так считаю. Я считаю, что тот же самый человек, закрывшись дома или в узком кругу, может допускать те или иные оскорбительные выражения или нецензурную лексику, но этого нельзя допускать в общественном пространстве.
Какие-то закрытые форумы или чаты в соцсетях — это аналог кухни, где можно свободно в любой форме поругать власть?
Я так не считаю, но посмотрим, по какому пути пойдет практика.
Как вы отнеслись к критике законопроекта, отрицательному заключению Минкомсвязи, критике со стороны прокуратуры?
В государственных ведомствах, министерствах, прокуратуре есть люди, которые тоже занимают различные точки зрения. Это абсолютно нормально. Потому что именно диалог и внутри министерств, и диалог с нами позволяет прояснить все позиции. Я не буду комментировать выступления отдельных представителей Минсвязи или Генеральной прокуратуры, потому что для нас как для субъекта законодательной инициативы, для парламента в целом, важно, какую позицию занимает правительство Российской Федерации. Оно выдало положительное заключение на все соответствующие пакеты, которые мы обсуждали. Поэтому, да, были разные точки зрения, те вопросы, которые мы слышали, — мы комментировали, были в диалоге, и те документы, которые были выданы в итоге правительством и Генеральной прокуратурой, говорят, что в принципе непонимания и отдельные моменты, которые вызывали противоречия, были сняты. Поддержка была получена.
«Всем кажется, что государство играет в игрушки»
Вы приводите в пример другие европейские страны, в которых похожие законы уже есть. Что это за страны?
ФРГ, Франция, Австрия, Италия, Нидерланды.
Если не ошибаюсь, в Италии уголовный кодекс был принят в 30-е годы, в Германии — вообще в 19-м веке. Тогда и у нас царя было нельзя ругать…
Не надо передергивать. Уголовные кодексы могли быть приняты в какое угодно время. Вопрос в том, когда соответствующие статьи вводились.
Это как раз был мой следующий вопрос. Современные ли это нормы.
В справке, которую мы вам дали, это все есть. [Согласно справке, предоставленной сенатором, в Германии с 1998 года за оскорбление президента может грозить до 5 лет лишения свободы; в Австрии с 1975 года за оскорбление Австрийской Республики и ее земель можно попасть за решетку на год, а за оскорбление флага — на полгода; самая старая норма среди стран в этом списке — у Франции, но она касается СМИ. Там закон «О свободе печати» действует с 1881 года, и с самого начала в нем была часть о «преступлениях печати», в том числе — об оскорблении президента и правительства. Сейчас наказанием за оскорбление государственных органов и должностных лиц там может быть штраф до 12 тысяч евро — прим. «Ленты.ру»].
Вопрос в следующем. Нам очень долго рассказывали, что, например, законодательство Соединенных Штатов про иностранных агентов было тоже принято бог знает когда, в первой половине 20-го века, и вообще никогда не применяется. И когда мы говорили, посмотрите, у нас намного более либеральная в этом смысле ситуация, у нас, например, физических лиц нельзя объявлять иностранными агентами, нам говорили — да ну, вы вообще не понимаете, о чем говорите, потому что в Соединенных Штатах это так не работает. Но что-то эти люди сегодня замолчали, потому что Мария Бутина ведь сидит до сих пор. Как иностранный агент. Физическое лицо.
Да, конечно, нормы видоизменяются. Эти нормы получают новое понимание исходя из практики применения этих норм. Меняются объемы понимания прав и свобод. Но если эти нормы остаются нормами закона, даже если прошло, извините, сто лет, это не значит, что это та же самая норма. И это не значит, кстати, что эта норма не действует сегодня. И она, норма об оскорблении власти, в большинстве стран действительно применяется.
Здесь не нужно спекулировать, здесь нужно понять: вот эта сфера общественных отношений, в частности, связанная с государственным строительством, с конституционными органами власти и так далее, требует специальной государственной охраны, или нет? И на этот вопрос кодексы множества зарубежных государств дают достаточно четкий ответ: да, требует. Вот это и предлагается законом.
И тем не менее в этих странах наверняка люди могут свободно выйти на митинг.
А у нас разве нет?
У нас ужесточили законодательство.
Что там ужесточили? Все изменения законодательства, которые регулируют правила проведения митингов, направлены на защиту прав тех, кто в них участвует, — это первое; и на защиту всех остальных лиц, которые столкнутся с этими митингами, жителей городов, тех, кто пользуется инфраструктурой. Это направлено на защиту прав людей, потому что Конституция говорит о праве собираться мирно и без оружия. И вот ровно это и гарантируется.
Недавно меня студенты спрашивали, как же так, нельзя выйти, когда мы захотим, и начать митинговать, критиковать власть? Я спросил, вот вы никого не предупредили о том, что вы собираетесь выйти, неизвестно когда, неизвестно где, неизвестно в каком количестве. И кто-то зайдет с поясом, начиненным взрывчаткой, в группу митингующих. Кто за это будет нести ответственность? Государство? Организаторы? Тот, кто призывал к этому митингу?
Всем кажется, что государство играет в игрушки, когда просит организаторов митингов сообщить, или указывает места, те специальные общественные пространства, где это можно проводить, их согласовывает…
В лесу, например.
Можно сколько угодно смеяться. Иногда может быть и в лесу. Но для того, чтобы обеспечить безопасность этих людей, проводится огромная оперативная работа, вплоть до проверки каждого мусорного контейнера, каждой автобусной остановки. А хихикать «давайте в лесу» — это говорит об определенном уровне дискуссии и понимания данной проблематики.
Ну, когда людям запрещают выходить в центр города, и это бы позволило привлечь больше внимания к проблеме, и отправляют куда-то на задворки — на мой субъективный взгляд, это ущемление прав митингующих.
Вы должны смотреть на каждую ситуацию в отдельности. Потому что у нас в большинстве случаев, когда людям разрешают выйти на задворки, они просто туда не приходят. Эти оппозиционеры подают еще следующее заявление, и следующее, и ждут, и надеются только на то, что когда-нибудь им просто не разрешат. Вот тогда они и приходят на этот митинг. Я не знаю проблем с организацией митингов ни в одном нормальном городе. Везде есть общественные пространства, специально выделенные места, в Москве и в Петербурге. А злоупотребление правом, связанное с тем, что люди требуют или подают заявки о проведении митинга или вообще собираются в местах, которые для этого не предназначены, и могут действительно нарушать права окружающих, препятствовать работе инфраструктуры городов, — таких примеров сколько угодно.
«Не надо придумывать»
Давайте очень коротко про закон о фейках. Допустим, «Лента.ру» во время ЧП, на фоне абсолютного информационного вакуума, опубликовала новость, которая на поверку оказалась фейком. Нас заблокируют?
Если вы завтра напишете, что над Москвой висит огромное радиоактивное облако, немедленно все уезжайте из города, потому что это опасно для вашей жизни, — в принципе, да, заблокируют.
Такое мы писать, конечно, не будем без уверенности в источнике.
Почему вы думаете, что вы это писать не будете?
Хорошо, давайте возьмем трагедию в «Зимней вишне».
Давайте. Есть же люди, которые пишут: знаете, вас обманывает власть, потому что сотни трупов развозят по всему городу.
Это же власть спровоцировала такую ситуацию, не давая никакой информации по погибшим.
Я так не считаю. Я считаю, что власть давала всю необходимую информацию по этому вопросу. Там сперва власти города сами пытались понять, сколько людей оказались в помещении, и, насколько я понимаю, постоянно публиковались списки тех людей, они распространялись по СМИ, с людьми просили связаться, чтобы понять масштаб трагедии, до тех пор, пока все находилось в острой фазе, и действительно были помещения, в которые нельзя было попасть. Поэтому не надо придумывать.
Очень многие СМИ подхватили фейк, это правда. Но потом все написали, что информация оказалась фейком. Это снимает ответственность?
Я считаю, что нет, не снимает. Потому что не нужно распространять фейки. Давайте вы напишете мой пример про радиоактивное облако, а потом напишете — ой, мы ошиблись. Вы проверяйте информацию. Ведь речь идет о чем? О намеренном распространении фейковой информации. Намеренной. То есть вы понимаете, что это фейк, и тем не менее публикуете.
Но тогда ведь, в Кемерово, не было понятно, что это фейк.
Почему не было понятно? Вы как средство массовой информации несете ответственность за достоверность той информации, которую вы даете гражданам. Потому что граждане в соответствии с Конституцией имеют право на достоверную информацию. Проверьте, узнайте, элементарный фактчек сделайте.
В условиях чрезвычайной ситуации это сложно, такая уж специфика работы в условиях ЧП.
Вопрос в том, что распространение фейковой информации может эти чрезвычайные ситуации создавать. На пустом месте. Потому что, если некая информация, которая является в основе своей ложной, распространена и принята людьми за реальную информацию, она становится реальной в своих последствиях. И вот ровно с этим мы намерены на законодательном уровне бороться.
«Он гарантирует свободу слова»
Хорошо. После критики законопроектов с вашей стороны какие-то корректировки ко второму чтению будут?
Нет, конечно. Я считаю, что законы вполне четкие, понятные. Я считаю, что те меры ответственности, которые мы предлагаем, — сбалансированы. Мы не будем предлагать ни ужесточить эту ответственность, ни снизить. Я считаю, то, что сейчас сформулировано как превенция, — более чем достаточно.
В Госдуме обсуждали, что 15 суток все-таки надо убрать.
Понимаете, вопрос — он для юриста вообще смешно звучит. Убрать 15 суток или добавить 15 суток… Норма права состоит из диспозиции. Санкцию можно менять как угодно. Вот я знаю, что Крашенинников предложил изменить санкцию. Да, пожалуйста. Это не влияет на предмет регулирования, на цели и на предписания субъектам совершить определенные действия или воздержаться от их совершения. Можно менять сумму штрафов, количество суток или еще что-то туда добавить или убавить — это на необходимость установления запрета никак не влияет.
И ни репрессивным, ни ограничивающим свободу слова вы законопроект не считаете.
Конечно, нет. Он гарантирует свободу слова. Он направлен на осуществление гарантий свободы слова в интернете, потому что люди могут свободно и нормально высказываться тогда, когда им дают эту возможность, а не тонут, извините, в нецензурной брани и ругани, которая зачастую подменяет любую дискуссию тогда, когда нечего сказать по существу.
И небольшой оффтоп, если позволите. В 2018 году очень часто оскорбляемой стороной были простые люди. Вы наверняка слышали эти ляпы чиновников, которые были очень обидны для россиян, — про «макарошки», про «заваривайте кору дуба» и так далее. Вы как к ним относитесь?
Во-первых, отношусь негативно, а во-вторых — большинство из этих чиновников понесли ответственность в соответствии с законодательством регионов или политическую ответственность. Они либо лишились своих должностей, либо им указали, что это поведение необходимо изменить.
То есть ваш законопроект — не в защиту этих чиновников?
Как этим законом можно защитить чиновника? То есть вы считаете, что чиновник оскорбил людей, сказал им про «макарошки»… И как этот закон защитит его?
Человек ответил этому чиновнику, ответил грубо, потому что недоволен его работой, и человека за это оштрафуют.
Вы скажите этому чиновнику без мата: что он некомпетентен, что он не разбирается. Скажите это достаточно грубо, но не используйте мат. Им же ответили на заседаниях местных парламентов, и так далее. Эти ответы же были без мата, без оскорблений?
То есть вы считаете, что в ответ на высказывание чиновника его нужно облить грязью и матом?
Если он не будет уволен, продолжит работать и будет вести себя так же, на третий или четвертый раз у кого-то могут сдать нервы.
Тогда критикуйте его руководителей. А если у кого-то сдадут нервы и он чиновника ударит кирпичом по голове? Освободить его от уголовной ответственности?
Нет, конечно.
Это тот же самый вопрос — о той допустимой реакции общества и людей на ситуацию, которую они не принимают. Где граница этой допустимости?
И вот где граница этой допустимости?
Вот мы и предлагаем границу. Вы соблюдаете те правила, которые существуют для общественного пространства? Соблюдайте их и в интернете.
А вас лично когда-нибудь кто-то обижал настолько, что захотелось наказать обидчика?
Знаете, понятие обиды для меня достаточно забавное. Поверьте, в моей жизни есть всего несколько людей, очень-очень мне близких, на которых я вообще теоретически могу обидеться. На всех остальных мне по большому счету все равно. Когда они что-нибудь говорят обо мне — это, в моем понимании, скорее их характеризует, чем меня. Поэтому я почти вообще ни на кого не обижаюсь, мне абсолютно безразлично. И, кстати, мне говорили, что идет какая-то оскорбительная дискуссия об этом законопроекте… Мне абсолютно все равно. Я уже говорил, что это информационный шум, и он меня от работы не отвлекает.
В субботу, 6 июля, в Москве планируют провести одиночные пикеты в поддержку сестер Хачатурян, которые убили своего отца после издевательств и сексуального насилия с его стороны (на чем настаивает защита). В этот же день со своей акцией собирались выступить и противники «Марша сестер» — члены движения «Мужское государство», один из создателей которого ранее был осужден за разжигание ненависти по отношению к женщинам. После новостей в СМИ о том, что со стороны мужчин могут быть провокации и даже нападения с перцовыми баллончиками на активисток, «Ленте.ру» поступило сообщение от совладельца паблика «Мужское государство» Дмитрия Попова. Он обвинил прессу в необъективности и отверг информацию об угрозах активисткам. Мы поговорили с ним, а также заглянули в закрытый патриархальный чат, в котором Попов общается со сторонниками, чтобы найти подтверждение его словам.
Корреспондентка «Ленты.ру»: Вы хотели высказаться. Я вас слушаю.
Попов: Я требую, чтобы СМИ опровергли информацию, что мы собираемся угрожать.
Во всех СМИ появилась информация, что мы [«Мужское государство»] якобы собираемся угрожать организаторам и участникам акции в поддержку сестер Хачатурян. Все СМИ написали об этих угрозах, не выслушав нашу сторону и не узнав нашу позицию по этому вопросу. Все СМИ предоставляют эти скрины, где якобы с нашей стороны идут угрозы с баллончиками.
Мы не собираемся срывать их [организаторов «Марша сестер»] акцию. Они имеют на это право, так же как и мы имеем право на свою акцию, которую мы планируем. Но еще никто не знает, как мы будем проводить эту акцию. Мы еще не придумали.
Я вам могу отправить полностью всю переписку по поводу баллончиков из нашей конференции. Скрины, которые они взяли, во-первых, вразнобой сделаны, а во-вторых, они недостоверны. Они взяты из разных частей разговора. В полной версии переписки, которую я могу вам скинуть, Владислав Поздняков, владелец «Мужского государства», говорит, что не нужно этого делать, что мы не собираемся никакие баллончики покупать.
Но самое важное, что тот человек, который предложил купить баллончики, появился в конференции… Не знаю, как, но как-то его добавили. Причем добавили с фейка — с женского фейка! Хорошо, поверили, здравствуйте, добро пожаловать. Этот человек, девушка, как я понимаю, ворвалась в конференцию и сразу начала писать, мол, давайте закупим баллончики, я готова вам их предоставить.
Вы считаете, это был саботаж?
Абсолютно точно. Я в этом уверен. Какой-то неизвестный аккаунт появляется в конференции и предлагает провокационные действия. Человек с этого аккаунта говорит, что нам ничего не нужно делать, что он сам все баллончики закупит и принесет их на акцию. Мы этому человеку говорим, что ничего не нужно делать, исключаем его из конференции, а на следующий день все СМИ пишут, что мы собираемся угрожать.
Я думаю, вы как журналист сами прекрасно понимаете, насколько сейчас в России вообще опасно проводить какие-либо акции. Учитывая, что «Мужское государство» во всех СМИ позиционируют как экстремистов, маргиналов и вообще каких-то непонятных личностей, учитывая, что сам Поздняков уже успел отсидеть по статье 282 два месяца в СИЗО, для нас появляться в каком-то информационном поле довольно опасно.
Поэтому вся шумиха с угрозами в сторону акции в поддержку Хачатурян совершенно точно является провокацией. Вследствие того, что мы постоянно на крючке, любой повод может стать основанием для возбуждения очередного дела против нас.
В посте с призывом принять участие в акции вы называете организаторов «Марша сестер» «говнофемками». Почему они никого не оскорбляют, приглашая на свою акцию?
Подождите! Мы можем вам сотни, тысячи материалов прислать, как они нас называют. Мне лично пишут фемки о том, как они меня хотят убить и кастрировать. Этой информации очень много.
У меня есть личная претензия к СМИ, которая заключается в том, что они тиражируют идею фемок об угнетении. Наша точка зрения нигде не тиражируется. Естественно, если во всех СМИ на гигантскую аудиторию высказывается мнение, что мы плохие люди, вся страна будет так думать. Нашу точку зрения не выслушивают вообще никогда.
Вам акцию не согласовали, как и «Марш сестер»?
Мы еще не заявили о ней. Мы уже и не знаем, будем ли мы ее проводить, потому что, учитывая всю шумиху в СМИ, нам будет просто опасно появляться на этой акции.
Для многих наша организация не очень приятна или удобна, и из-за этого появляются такие заголовки, чтобы нас дискредитировать или отправить меня за решетку. Не Позднякова уже, а меня, потому что я нахожусь в России, в отличие от него.
Вы делаете что-то незаконное?
Нет.
Зачем вас тогда дискредитировать? Кому это надо?
Я честно не знаю, но Позднякова ведь посадили.
Его посадили по статье 282 за возбуждение ненависти к женщинам и унижение человеческого достоинства.
Это его взгляды, его личная точка зрения.
На своей странице Поздняков называет сестер «армяшками». Это не национализм ли?
Я был в Армении и прожил там три месяца. Армяне — прекрасные люди.
Это выражение я пропустил. Ну, назвал.
Это не разжигание ненависти к представителям другой национальности?
Давайте зайдем на любой феминистский паблик и увидим, как фемки называют мужчин «членомразями» и «членоносцами».
Это ваша национальность?
Это разжигание ненависти по половому признаку. Я в этом убежден.
В одной из групп, где вы являетесь администратором, я наткнулась на запись о Маргарите Грачевой, которую бывший муж вывез в лес и отрубил ей кисти рук. Это был репост из другой группы для приверженцев патриархата, в которую предлагает вступить автор, чтобы «познать мудрость праотцов» и понять, «как правильно обращаться с женщинами». Почему отрубать кисти рук женщине — это правильно?
Я не контролирую полностью все посты. Тем более в той группе, в которой появилась эта запись. Я там занимаюсь в основном рекламой. Я как совладелец несу за них ответственность, я понимаю.
Я бы удалил этот пост, потому что это перебор. Поговорю с редактором, чтобы он этот пост удалил [на момент публикации пост удален не был].
Лично я не считаю правильным такое обращение с женщиной, потому что это противоправные действия. Если речь идет о насилии, то человек должен сесть. С сестрами Хачатурян другая история, мутная, очень спорная и недостоверная.
Какая?
У убийц нет пола. Если вдруг женщина говорит, что ее угнетали и насиловали, это не значит, что можно убивать спящего человека. Но общество почему-то это оправдывает.
Это была самооборона.
Мы не считаем, что это была самооборона. Девушки вели более-менее свободную, адекватную, приемлемую жизнь. Они отдыхали в клубах, катались с тем же отцом на катамаранах, обнимались с ним. И при этом они заявляют, что он их насиловал. Они вели активную жизнь в социальных сетях. Было доказано, что кровавую рану, которая в СМИ тоже фигурирует, девушка сделала себе сама, чтобы доказать самооборону.
Факты насилия доказаны не были (Ярослав Пакулин, адвокат сестер Хачатурян, подтвердил «Ленте.ру» наличие в деле результатов экспертиз, доказывающих факт насилия — прим. «Ленты.ру»). То, что там пишут про ДНК, — в его доме! Он находится у себя в доме. Естественно, ДНК во всем доме у него. Фактов сексуального насилия не было. Заявлений от сестер Хачатурян о сексуальном насилии или избиении [до убийства] — тоже не было. Какая тут может быть самооборона?
В таком случае какой у них был мотив для убийства единственного кормильца?
А вот это уже нужно выяснять следствию.
Следствие это делает, прокуратура приходит к тем выводам, которые вы опровергаете.
Пока не пройдет суд, хоть я в него и не верю, мы не можем говорить, виноваты сестры или не виноваты. У меня есть точка зрения: это не было самообороной. Это было спланированное убийство человека во сне, когда он не мог защищаться.
Если бы это не было во сне, то у девушек не было бы шансов?
У них были шансы сбежать из дома, у двух из трех сестер были шансы начать вести самостоятельную жизнь и работать, потому что они совершеннолетние.
Говорить о том, что их держали взаперти, никуда не отпускали и постоянно насиловали, — абсурд, на мой субъективный взгляд. Они вели достаточно активную социальную жизнь, гуляли по клубам, развлекались.
Что касается прогулов в школе, куда отец их якобы не отпускал, то в переписках, которые давным-давно слили в сеть, они с подругами обсуждают, какие они клевые, раз не посещают занятия.
Имеется огромное количество опровержений их слов. Я не знаю, почему, но СМИ занимают позицию только одной стороны, даже не вставляя чужие комментарии. «Дождь», например, брал у нас комментарий и вырезал все, что можно было вырезать. «Авторадио» я сегодня давал комментарий — вырезали все, что должно было прозвучать в эфире. Единственное, что они вставили в эфир, — это что мы никому не угрожаем.
«В сети они не выглядят жертвами»
Вы выступаете с позиции патриархата?
Да.
И вы считаете, что у девушек, которые жили в патриархальной семье, была возможность сбежать и жить самостоятельно?
Да. Если женщина заявляет, что мужчина совершает против нее противоправные действия, то по декларации прав человека она имеет право избегать этого насилия и вести самостоятельную жизнь. Кто мешал это делать сестрам? Их никто не держал. Они выходили из дома в клуб. Почему они не могли точно так же выйти на работу или уехать в другой город?
Вы уверены, что отец не запрещал им работать и вести самостоятельную жизнь?
Судя по скриншотам из переписок и видео, где сестры лапают мужчин в магазине за пятые точки, они не выглядят угнетенными. В сети они не выглядят жертвами. Почему-то обсуждается, что их чуть ли не в клетке держали, но тут же появляется в Instagram у одной из сестер такое видео, где они лапают мужиков за задницы [видео, о котором говорит Попов, нам удалось найти на странице его соратника Позднякова во «ВКонтакте» — первоисточник не уточняется].
Вы не допускаете, что это тоже фейки, как и тот человек, который «саботировал» вашу конференцию?
Все это обсуждают. Не выглядят угнетенными эти девочки.
Вы не находите, что обсуждение личной жизни сестер походит на лишнее морализаторство?
Лишним было то, что эта история так прогремела по всей стране. Как и история с Дианой Шурыгиной, которая вообще не должна была появиться ни в каком информационном поле.
Вы считаете, что Михаил Хачатурян не трогал своих дочерей вообще?
Мы не можем это сказать точно, но по крайней мере то, что они сделали, даже если против них совершали противоправные действия, — это не повод и не оправдание для убийства.
А брат, который встал на сторону отца, имеет какое-нибудь отношение к акции?
Я ничего об этом не знаю.
Как же быть с показаниями матери сестер? Она, получается, лжет?
А почему она не забрала дочерей? Почему она не обратилась в суд?
Потому что у нас нет закона о домашнем насилии, в полиции в ответ на подобные обращения, как правило, говорят «разбирайтесь сами», а у Михаила Хачатуряна была крыша (об этом «Лента.ру» писала здесь).
Но даже если в судах нет возможности добиться справедливости (я, кстати, был против декриминализации, это неправильно), через интернет она могла поднять шумиху. Как, собственно, и сестры могли это сделать, вместо того чтобы выкладывать фото, где они обнимают своего любимого папочку. Они могли бы написать: «Ребята, помогите, спасите, нас насилуют!» Тогда бы среагировали и правозащитные организации, и менты, и все прочие. Но почему-то они этого не делали.
Потому что у Михаила Хачатуряна могла быть крыша в полиции.
Она могла поехать в другой город или обратиться в московскую прокуратуру. Все, что мы обсуждаем, — просто слова, которые мы никак проверить не можем. Никаких доказательств нет. Если бы история в СМИ была рассказана, например, братом, — все, и в том числе «Лента.ру», писали бы о том, какие сестры плохие.
Просто когда мужчина рассказывает подобные истории, никто его всерьез не воспринимает. Если женщина заявляет, что мужик ее ударил, все СМИ об этом сразу начинают писать. Вот, мол, какой плохой у нее муж — насильник и угнетатель, посадите его на сто лет.
Вы же сами сказали, что если женщина не может сбежать или обратиться в полицию, то привлекать внимание к проблеме надо через интернет.
Но все эти истории рассказываются с одной стороны! В том числе история сестер Хачатурян.
А с какой стороны должна рассказываться история женщины, которой бывший муж отрубил кисти рук?
Я не в курсе этой истории. Любой спорный вопрос нужно рассматривать со всех сторон и выслушивать все стороны — вы как журналисты должны это понимать. Даже если речь идет о противоправных действиях, журналисты должны рассматривать обе стороны. А иначе разве это журналистика?
Если мы в журналистике должны рассказывать историю сестер еще и с той стороны, с какой ее видит «Мужское государство», то почему «Мужское государство» не рассказывает ее на своих ресурсах еще и глазами сестер?
Потому что СМИ должны доносить информацию объективно, а мы высказываем свое мнение.
Все написали о том, что мы угрожаем организаторам акции феминисток, но никто с нами не связался почему-то. Написали только на основании скриншотов.
Все написали, какие мы плохие ребята, но это же вранье! Соответственно, я как совладелец «Мужского государства» считаю, что меня оклеветали! Это клевета, и я требую опровержения этой информации! Мы этого не делали! Никакой агрессии мы не планировали!
Эта история — провокация, чтобы дискредитировать нас и чтобы мы не смогли выйти на акцию.
Пройдет акция, она пройдет мирно, ребята просто постоят с плакатами, и все, и тогда я вам могу позвонить и сказать: «Я требую восстановления чести и достоинства!»
«Мы как администрация не несем ответственности»
А что сторонники «Мужского государства» делают на своих сходках? Пьют пиво и мирно расходятся?
Кто вам сказал, что мы пьем пиво?
У нас есть много филиалов по разным городам, которые мы дистанционно контролировать не можем. Мы как администрация не несем ответственности за то, что делают те или иные люди.
На сходке в Праге — да, было пиво. Люди провели акцию под дождем, замерзли, промокли и пошли в кафе отогреться. Там взяли пиво. Но это не говорит о том, что мы собираемся на сходки побухать.
В случае если на акцию 6 июля придут люди, за которых мы не может ручаться, разбираться будет суд. Вспомните историю про Хабаровск. Их за дело посадили. Они собирались какое-то нападение совершить при нашем филиале. И мы согласились с тем, что они должны понести наказание.
Вообще, сходки нужны, чтобы пообщаться, познакомиться, найти сторонников у себя в городе. Мы общаемся о том, что мы собираемся сделать, о том, что происходит в обществе и в политике. Политика — одно из наших основных направлений. Мы выступаем против действующей власти.
Но за эту акцию мы можем ручаться, потому что людей будет мало. Мы не собираемся себя дискредитировать. Меня могут посадить как организатора акции. Это опасно для меня лично, потому что я пока нахожусь в пределах этой страны. Поздняков, хоть и остается гражданином, но он за границей сейчас.
Как коррелируется действующая власть с радикальным патриархатом?
Поздняков пишет больше про женщин, я — в основном про политику. Его взгляды действительно несколько радикальны. Тем не менее, раз уж мы в свободной стране живем, он имеет на это право, как я сказал. И в нашем сообществе почти 150 тысяч человек, которые разделяют точку зрения Позднякова.
В любой другой стране эта история [сестер Хачатурян] забылась бы буквально через два дня, потому что люди понимают, что суд разберется. У нас все понимают, что суд не разберется. Суду никто не верит. Объективного расследования никакого не будет. Появляется информация, что якобы отец был связан с высокопоставленными чиновниками и ментами, но по факту у него была связь лишь с каким-то участковым и рядовым ментом. Это далеко не вся московская полиция.
Если вы считаете правильной позицию «суд разберется», то зачем вы устраиваете акцию? Ведь суд разберется.
В этой стране мы не верим суду и идем на акцию, чтобы привлечь внимание людей к тому, что убийц собираются оправдать. Мы читаем соцсети и видим, что там пишут: «Вот, бедные девочки, они такие бедняжечки, их надо пожалеть и отпустить, потому что их всю жизнь угнетали». Это неверное суждение, потому что, если бы это действительно было так, не появлялось бы никаких переписок, фотографий и видео в соцсетях. Не было бы этого ничего, если бы им действительно было плохо. Были бы заявления в полицию, в прокуратуру, они бы пытались сбежать, скрыться, рассказывали бы друзьям, в школе рассказывали бы о том, что происходит. Но почему-то этого нет. Это появилось только потом.
Мы убеждены, что сестры — убийцы. Их должны посадить, а общество оказывает давление на суд, чтобы этого не было. Статья должна быть «Убийство по предварительному сговору группой лиц». Это не была самооборона, и мы в этом убеждены. Это было убийство.
Какие могли быть мотивы?
Ну, может, они хотели получить какое-то наследство. Всякое может быть. Может быть, у них просто была личная неприязнь к отцу в семье.
А откуда могла взяться личная неприязнь?
Откуда угодно. Я сам не из самой лучшей семьи. Разные ситуации были. Мой отец бухал, у меня не было к нему теплых чувств.
Почему вы доверяете скринам из каких-то переписок, где сестры рассказывают, как прогуливали школу, если сами заявляете о фейках? Вдруг все эти переписки такие же фейки?
В скрины мы верить не можем. Но ваше СМИ поверило в скрины.
Мы за то, чтобы суд рассматривал это дело вне зависимости от давления общества и от половой принадлежности сестер. Мы выходим на эту акцию, чтобы высказать свою точку зрения. Девочки убили своего отца, предварительно сговорившись. Они его зарезали, пока он спал. Не было доказано, что он их насиловал или бил. Надо рассматривать эту ситуацию со всех сторон.
Ваши адепты уже выходили с акцией к зданию Басманного суда. Как можно говорить, что вы хотите, чтобы это дело рассматривалось вне зависимости от пола, и при этом выходите с флагом «национал-патриархат»?
Мы таким образом идентифицируем себя. Люди боятся выходить на улицу вообще, их собирается очень мало. К Басманному суду вышло шесть человек, тогда как в Москве нас около десяти тысяч.
Историей сестер я вообще заинтересовался только вчера. И только вчера узнал о ней. Потому что увидел заголовки в СМИ. Для меня лично опасны все эти заголовки, потому что я нахожусь пока в стране.
Меня интересует политика, а не эта тема. Ее не должно было быть в СМИ вообще, как я говорил. Меня интересует насилие в колониях, например.
Тогда почему «Мужское государство» не устраивает акции против насилия в колониях?
Потому что политические акции устраивать опасно. Я был на навальновских митингах в Москве, был на нескольких акциях в Питере. Но когда ты видишь, что мирного человека связывают и уводят как преступника, это не очень приятно. И сторонников своих просто не хочется подставлять под большие штрафы и под уголовные дела. Риск есть даже за одиночный пикет получить штраф или 15 суток.
После суда над Поздняковым стало еще опаснее светиться. Власть боится любого проявления гражданкой позиции.
В чем ваша гражданская позиция в случае с сестрами Хачатурян и акцией?
В том, что суд должен рассматривать дело в отношении сестер объективно.
Вот история о Голунове, например. Одни говорили, что он наркоман, что его надо посадить. Другие говорили, что он невиновен. Все имеют право на выражение своей точки зрения. Но почему-то у СМИ нет вопросов к девушкам, которые выходят на акцию, а к нам — есть.
Они убийцы и они виновны. Потому что ни сами девушки, ни их мать никуда не обращались до убийства. Они не просили помощи ни у правоохранительных органов, ни у правозащитных организаций, ни у общественности.
Общественность из-за давления со стороны СМИ была введена в заблуждение, и суд также находится под давлением. Акция девушек [«Марш сестер»] — тоже давление.
Но без давления на власть подействовать нельзя. Суды — это тоже власть.
Почему на «Марш сестер» больше людей собирается, хоть его и не согласовали?
Феминистическое движение вообще очень активное сейчас во всем мире. Этот мировой тренд набрал колоссальные масштабы.
Феминистки добиваются равенства, а не матриархата. Вы же выступаете за патриархат. У вас даже есть манифест, где все расписано, и он достаточно радикальный. У феминисток такой программы нет.
Если сильно постараться, можно найти такие записи. Я уверен, что, если я попрошу найти подобные манифесты наших соратников, они найдут.
У них есть на это время?
Им может быть это просто интересно. Свободный человек — делай, что хочешь. Если хочешь 24 на 7 сидеть в интернете — никто не мешает. Тем не менее мы пишем о том, что нужно заниматься спортом и саморазвиваться. Мы проводим субботники, помогаем приютам домашних животных.
Мои лично взгляды более либеральные. За мир во всем мире. С Поздняковым мы во многом расходимся, приходится договариваться.
Вы считаете правильным морализаторство Позднякова?
Он свободный человек. Он имеет право на своей странице делать все что хочет.
А посадили его за что?
За слова, за мыслепреступление.
А граната?
Это был муляж. Его бы после допроса не отпустили, если бы она была настоящая.
Почему вы с ним на карандаше?
Потому что мы на своих страницах высказываемся против власти. Когда я написал пост против Кадырова, меня буквально через два часа заблокировали. За нами постоянно следят.
У вас есть работа?
Да. Не буду говорить какая. Пятидневка, 12 часов.
У вас есть жена? Дети?
Нет. У меня сестра и бабушка.
Как сестра относится к «Мужскому государству»?
С юмором. Хотя в большинстве своем она не согласна с патриархальными установками. Но она говорит: «Ребят, если вы с этого зарабатываете, то ладно».
А вы с этого зарабатываете?
Очень мало. И все деньги уходят на закуп рекламы. Я бы даже сказал, что мы в минус уходим. Это настолько копейки, что даже стыдно называть.
Черкизовский рынок закрыли 10 лет назад. Здесь открывали публичные дома и ели собак
Фото: Дмитрий Лебедев / «Коммерсантъ»
Десять лет назад, 29 июня 2009 года, прекратил свое существования самый большой и известный на территории бывшего СССР и России столичный Черкизовский рынок. Это место стало одним из символов 90-х, обросло легендами и мифами об огромных подземельях и пропадавших без вести людях. Ранее «Лента.ру» уже рассказывала об экономике Черкизона. На этот раз мы разыскали тех, кто торговал на этом рынке, ловил там преступников или страдал от соседства с ним.
В ноябре 1998 года я села в автобус, который возил челноков, и поехала с клетчатыми сумками, набитыми мужскими брюками, из Краснодара в Москву. В сапогах на высоком каблуке и белом кашемировом пальто, так и явилась на Черкизовский рынок, где меня встретил человек, который потом был моим партнером по бизнесу в течение нескольких лет.
Первым разочарованием стало понимание, что никто сразу ничего у нас не раскупит. Поэтому мы вынуждены были снять в аренду 75 сантиметров стола за бешеные деньги: 150 рублей в день.
На тот момент мы не разбирались в тонкостях и нюансах оптовой торговли, думали, что раз в Москве холодно, то надо везти брюки поплотнее. Но оптовый рынок работает на опережение. Если везете товар осенью, то это должны быть какие-то нарядные вещи к Новому году, а если в декабре — то уже весенние, и так далее.
Снимали комнату на Красных воротах. Весь ноябрь и декабрь стояли трескучие морозы. После теплого южного климата трудно было адаптироваться к таким низким температурам. Благо атмосфера вокруг была дружеская. Меня переодели в теплую дубленку с чужого плеча и дали сапоги-«аляски» на два размера больше, чтобы внутрь помещались толстые шерстяные носки.
В конце концов, продать ничего почти не удалось. Товар отправился обратно в Краснодар. Мы считали копейки, ели одну свиху на двоих, пили из одного бумажного стаканчика горячий чай и еле сводили концы с концами. Накануне Нового 1999 года мой муж прислал мне деньги из Краснодара на обратную дорогу.
Пришлось долго объясняться с людьми, которые рассчитывали, что я продам их товар. Но была внутренняя уверенность, что все равно нужно вернуться и попробовать еще раз. Тот же товар, что и в Краснодаре, в Москве продавался значительно дороже.
В феврале я вернулась на Черкизовский рынок, и продажи пошли с небывалом успехом. Покупатели, помню, приходили и вытаскивали деньги из трусов и лифчиков. Было ощущение, что ты в самом центре бурного потока.
«Другого выбора, как идти на рынок, не было»
За три года до этого я была аспиранткой ветеринарного факультета и писала диссертацию по иммунологии беременных животных. Одновременно работала врачом-ординатором в Кубанском государственном аграрном университете. Воспитывала маленького ребенка. Платили сущие копейки, которых едва хватало на оплату няни. Муж был студентом. Выручали его родители, которые присылали из станицы продукты, выращенные на своем огороде.
Институт я окончила с красным дипломом, и у меня были большие амбиции. Хотелось добиться большего, чем однокомнатная квартира годам к пятидесяти-шестидесяти. Специальность ветеринарного врача в советское время была очень востребована. А в 90-е колхозы и совхозы пришли в полный упадок. О продуктовой безопасности уже никто не думал.
Мне бы тогда мой сегодняшний опыт, и, возможно, я бы поступила как-то иначе. Нашла бы способ развиваться в науке, которую так любила. На тот же момент другого выбора, как идти на рынок, по сути, не было. Нужно было кормить семью.
Родственник мужа еще в советское время был цеховиком, а к середине 90-х — уже опытным коммерсантом. Он занимался продажей брюк, сшитых надомницами, и я в итоге занялась тем же самым. Но сперва поработала сама швеей. Меня научили кроить: вручили дисковый нож и показали лекало 48-го размера. Плюс один сантиметр влево и вправо — это уже 50-й размер, а если вот тут и тут обрезать, то получится 46-й.
Выкроила 20 брюк и продала их на ночном рынке в Краснодаре. В течение получаса. Чтобы попасть туда, нужно было договариваться с местными рэкетирами, платить им. Выглядело это все тогда страшно, но сейчас уже вспоминается, как приключение, которое случилось не со мной.
В тот вечер я заработала в десятки раз больше, чем зарабатывала в институте за месяц. Наняли с мужем еще несколько надомниц, накупили тканей…
В августе 1998-го, когда произошел дефолт, мы, по счастью, никому ничего не должны были в долларах. И в результате даже смогли неплохо заработать. Люди тогда старались избавиться от стремительно дешевевших денег, вкладываясь в квартиры, машины и одежду. Плюс это происходило накануне 1 сентября, когда родители одевают детей к школе. Мы быстро сориентировались, что нужно производить больше и поднимать цены. До дефолта брюки продавались за шесть рублей. Затем по десять, двадцать, тридцать, пятьдесят рублей. И спрос почти не падал. До сотни рублей цену поднимали.
Надо отметить, что в то время предприниматели очень доверяли друг другу. Давали в долг ткань, фурнитуру, даже деньги. Не нужно было обращаться в банки за кредитами под огромные проценты. Именно вот эта взаимопомощь позволяла быстро развивать бизнес с нуля.
К ноябрю 1998-го покупательский бум завершился. У нас пошло перепроизводство. Тогда мой сосед и предложил отвезти мои брюки на Черкизовский рынок. Я согласилась. Взяла свой товар, плюс еще мне краснодарские армяне свое принесли. Думали, что в Москве у меня все скупят быстренько.
«Тыкали, что мы больные туберкулезом нелегалы»
В конце 90-х Черкизовский рынок представлял собой суровое зрелище. Это были какие-то кибитки: контейнеры, на входе в которые каждый смастерил себе какую-то деревянную халабудку. Не было крыш из поликарбоната. Зимой под ногами каша из снега и картонных коробок. Весной и осенью стояли под дождем. Летом мучились от жары.
Одиннадцать лет я фактические жила в контейнере, как собака, привязанная к будке. Условия были так себе. Но тем не менее я твердо и уверенно на всех площадках заявляю, что работала на Черкизовском рынке. Не стесняюсь этого, потому что все деньги там я заработала честным путем и достались они мне нелегко.
Когда рынок закрывался, я вместе с другими предпринимателями ходила жаловаться и в префектуру, и в мэрию. Везде нам тыкали, что мы больные туберкулезом нелегалы, в подвалах у которых живут проститутки.
У меня была зарегистрирована торговая марка, велся полный финучет, платились налоги. Я могла предъявить все товарные накладные, и у меня был договор на аренду контейнера с управляющей компанией рынка. Никакими аферами ни я, ни мои партнеры там не занимались.
«Черкизовский рынок был социальной сетью и экономическим форумом»
Черкизовский был не просто большим рынком, а мощным торгово-логистическим центром по оптовой продаже одежды, которую туда везли не только из Китая, Вьетнама, Турции и бывших союзных республик, но и из многих российских регионов, где закрылись существовавшие в советские времена крупные швейные фабрики.
Люди продолжали шить на дому. Такое происходило не только в Краснодаре, но и, к примеру, в нескольких республиках Северного Кавказа. Там люди целыми аулами занимались вязанием на продажу. И сейчас продолжают, только реализуют произведенное в Китае, а не в Москве.
Проблема в том, что Черкизовский рынок идеально подходил для такого рода небольших производств, не способных, с одной стороны, реализовывать свой товар в розницу самостоятельно, а с другой — обеспечить запросы крупных торговых сетей, которым не продашь сотню брюк. Там же, на рынке, мы порой могли объединить свои мощности, чтобы удовлетворить запрос крупного заказчика, перераспределяли между собой неиспользованное сырье (ткани, фурнитуру).
Черкизовский рынок выполнял роль социальной сети и постоянно действующего международного экономического форума. Там быстро завязывались новые деловые партнерства.
Теперь Черкизон многие вспоминают с долей юмора или даже презрения. Но оттуда вышли люди, которые сегодня выступают ведущими специалистами в организации торговли промтоварами, люди, создавшие с нуля большие предприятия, сотни рабочих мест у себя на родине.
А как много из нас потеряли свой бизнес, когда рынок закрыли? Я тогда уже почти воплотила в жизнь мечту о создании в Краснодаре настоящей швейной фабрики с раздевалкой, столовой для работниц, большими окнами. Купила здание бывшего красильного цеха на территории обанкротившегося камвольно-суконного комбината «Кубаньтекс». По сути это были останки здания, без окон, дверей и коммуникаций, из крыши которого уже тогда деревья росли. Я вложила все свои силы и деньги, что отремонтировать это здание.
И тут закрывают Черкизовский рынок… В итоге я расплачивалась с долгами еще 10 лет! А ведь могла не мучиться, а купить несколько квартир, сдать их в аренду и спокойно получать прибыль.
«Оружие, фальшивые деньги и наркотики»
Сергей Молохов, бывший сотрудник отдела по борьбе с оргпреступностью:
Это был крупный узел торговли, куда честным и нечестным путем доставлялся товар. Естественно, он представлял большой интерес для криминала, ведь здесь было много денег. Сами торговцы, к слову, не были заинтересованы в том, чтобы рядом крутились всякого рода мошенники и наркодилеры. Даже старались, помню, это пресекать по мере возможности.
Истории о забитых наркотой и проститутками подвалах — это по большей части легенды. Чего там было действительно много, так это контрабанды и людей, находившихся в Москве нелегально.
Да, в тюках с вещами порой привозили и оружие, и фальшивые деньги, и наркотики, но уникальность этого места состояла в том, что сюда были замкнуты потоки вещей из-за рубежа. Отсюда они уже развозились по всей стране. Когда рынок закрывался, китайцы вели прямую трансляцию на свое центральное телевидение и очень сильно переживали.
«Вылавливали их по одному. Вывозили, пытали, убивали»
Большое количество преступлений было связано с нападениями, убийствами и похищениями торговавших на Черкизоне людей. В силу этого местные коммерсы нанимали все больше охраны, становились более подозрительными. Даже к милиции. Ведь бывали случаи, когда похитители или вымогатели приходили в форме или с корочками МВД.
Мы не могли туда заходить без согласования с местной администрацией, даже чтобы кого-то задержать. Это, конечно, было, мягко говоря, неудобно, но мы относились с пониманием.
Ходило там несколько человек, менявших рубли на доллары. Через них такие суммы проходили безумные! Местные их знали и уважали, но в конечном итоге появилась бандгруппа, которая вылавливала их по одному. Вывозили, пытали, убивали.
Кому там в конечном счете принадлежала власть? Бандитам, коммерсантам или покрывавшим их представителям власти? На самом деле, однозначного ответа на этот вопрос нет. Вернее, далеко не все вопросы решались одним или двумя авторитетами. Там было много диаспор: азербайджанцы, армяне, китайцы, вьетнамцы. Некоторые из них действовали абсолютно обособленно. Так, как у них это заведено на родине. Ни в какие контакты с окружающим миром, помимо покупателей, не вступали. И вот они сами для себя могли устраивать какие-то публичные дома, наркопритоны и так далее.
«Стоимость точки доходила до сотен тысяч долларов»
Со временем на рынке стали появляться все более капитальные сооружения — с канализацией и так далее. Люди там обосновывались надолго. Владельцы точек чувствовали себя богатыми, обеспеченными до старости, ведь стоимость одной точки в хорошем месте там доходила до нескольких сотен тысяч долларов.
И вот они почти в одночасье все потеряли, разорились… Однако жители соседних районов вздохнули с облегчением. Ведь они, особенно близлежащие кварталы Измайлово, были заполонены товарищами с рынка, скупившими или снимавшими жилье. Район теперь стал куда более благополучным с позиции безопасности. Не страшно ходить здесь по ночам.
«Торговец перед нами обронил пачку денег»
Илья Данильцев, выпускник Российского госуниверситета физической культуры, спорта и туризма:
Впервые я попал на Черкизовский рынок, когда мне, наверное, было лет десять. Мы приехали туда с отцом. Там был небольшой ларек, в котором женщина продавала футболки, привезенные ею из Испании.
Надо понимать, что мой отец обычно по рынкам не ходит, но вот эта точка была для него исключением. Футболки продавались фантастического качества. Ничего лучше я пока не встретил. Некоторые из них до сих пор у меня сохранились.
Сам рынок произвел на меня впечатление гигантского муравейника, лабиринта, в котором царил какой-то хаос. Заходя туда, ты будто бы попадал в густой лес, куда едва сквозь шмотки пробивался солнечный свет.
Как-то, когда мне было двенадцать, мы были там с бабушкой, и она мне показала на огромное выгнутое дугой здание и сказала, что это наш столичный университет физической культуры. Тогда я подумал, что скорее всего пойду туда учиться. Так и случилось.
Один раз шли с однокурсником, и торговец перед нами обронил пачку денег. Какой-то мужик сразу же подбежал и схватил их, увидел, что мы заметили, и предложил с нами поделиться. Я не знаю, был ли это развод или нет, но мы отказались, и потом как-то невзначай вернулся хозяин денег.
«Для них этот запах был приятным, а для нас омерзительным»
На втором курсе нам приходилось постоянно проходить через рынок, потому что у нас был курс плавания, а бассейн находился не в административном, а в отдельном корпусе, со всех сторон окруженном торговыми точками.
Привыкнуть к такому соседству было невозможно. Раздражало жутко. Постоянно там эта толпа приезжих была с мешками. К третьему курсу я стал ездить на машине и на подъезде к рынку всегда была пробка. Платной парковки здесь еще не было. Возле универа машину поставить было невозможно. Кругом стояли автомобили торговцев.
Приходилось далеко куда-то ехать в жилые районы, чтобы там припарковаться. А там местные жители старались как-то перегораживать въезд во дворы, чтобы не пускать машины торговцев и покупателей.
Ходили женщины, которые подпаливали какие-то ароматные травы. Для них этот запах был приятным, а для нас омерзительным.
Было всего два случая за все годы, когда я что-то покупал на этом рынке. Один раз у меня порвалась футболка на занятиях, а в другой — нужна была рубашка для выступления в нашей художественной самодеятельности. И все, собственно.
Было непонимание, почему такое уважаемое и значимое в масштабах всей страны учебное заведение должно соседствовать с каким-то непонятными восточным городком, в котором царят чуждые нам законы и нравы.
Из-за рынка мы не могли пользоваться просторным и красивым центральным входом в здание университета. Студенты заходили через подъезд на левом краю здания. Никаких тебе больших дубовых дверей и парадной лестницы. Был такой длинный коридор, по которому нужно было идти в верхней одежде к гардеробу, находящемуся у центрального входа, а затем обратно. Все это было неприятно, конечно.
Никто из преподавателей никогда не выражал при нас никакого недовольства рынком. Может быть, им было все равно, а может, была и какая-то просьба от администрации не говорить об этом со студентами. Все-таки рынок находился на территории университета и, вероятно, приносил ему значительную прибыль.
Помню, что закрывался рынок очень долго. Это был как раз мой выпускной год. Сначала закрыли ту часть, которая выходила к Сиреневому бульвару и примыкала к вузу. Дальше, в глубине, рынок еще работал. Затем торговля стихала и оставалась где-то в самом сердце, возле Измайловского кремля.
Было приятно это наблюдать. Стало проще дышать. Сразу же освободилась дорога, появилась возможность припарковаться поближе к универу.
Безусловно, решение принималось помимо воли торговцев, и их возмущение можно понять. Шло ли это вразрез с жизнью города? Кто-то теперь скажет, что покупатели, по крайней мере в Москве, к концу нулевых годов уже переставали ходить на рынки. По моим наблюдениям, да, поток покупателей на Черкизовском рынке постоянно сокращался, но люди туда все равно шли и по выходным, и в будни, даже когда появилась возможность посещать нормальные торговые центры.
Но вероятно, что он существовал бы до сих пор.
«Российские законы там точно не действовали»
Захар Артемьев, журналист:
Я много раз писал о Черкизовском рынке в разные издания. Это место считалось своеобразной «черной дырой». Там можно было пройти полдня и не услышать русскую речь. Даже милиционеры туда поодиночке не ходили.
Историй, связанных с Черкизоном, сохранилась масса. Так, рассказывали, что мигранты из Средней Азии, работавшие в Москве дворниками, развозили оттуда наркотики на наземном транспорте. Известна также история о том, как женщина потеряла собаку и нашла только ее шкурку рядом лавкой, где продавали шаурму. Горожане передавали друг другу страшилки о том, что на Черкизовском рынке опять нашли бубонную чуму или еще что-то подобное.
Не все это был художественный вымысел. Ведь в том и опасность контрабанды, что никто же ее не проверяет на соответствие элементарным санитарным требованиям. Да и вообще, какая там могла быть санитария?
Еще под Черкизовским рынком было подземелье. Однажды я ухитрился туда залезть. Там было плохое освещение, и жившие в подвалах мигранты приняли меня за своего. При мне был фотоаппарат, но я его побоялся доставать, думал, что живым оттуда не уйду. Как там люди жили — просто непостижимо. Что там происходило — никто не контролировал. По крайней мере, российские законы там точно не действовали.
Думаю, там, в этих подвалах, до сих пор можно найти останки пропавших без вести людей. Первый же раз я отправился на Черкизон, чтобы узнать, торгуют ли там черной икрой. Была такая информация, но она не подтвердилась. И мне было страшно там рыскать, несмотря на то, что я только что отслужил в армии и пороху там понюхал достаточно.