Матвею Агееву 16 лет, он живет в Магнитогорске. У него тяжелое генетическое заболевание — атаксия Фридрейха, которая разрушает нервную систему и поражает внутренние органы. В 9 лет у Матвея случился тяжелый сердечный приступ, через год отказали ноги, а еще через год — началась деформация позвоночника, сколиоз уже достиг 4-й, самой тяжелой степени. Мальчик страдает от мучительной боли в спине, ему трудно дышать. Облегчить страдания Матвея поможет установка на позвоночник специальной металлоконструкции. Родители мальчика воспитывают двух детей-инвалидов, оплатить дорогую операцию они не могут.

Семь лет назад у Матвея случился сердечный приступ. Девятилетний мальчик трое суток пролежал в реанимации, а когда к нему пришел врач и сказал: «Вставай!», Матвей опустил ноги, поднялся и… упал.

— Силы куда-то ушли, — испугался Мотя.

— Ну, ничего, после операции такое бывает, — утешил врач. — Шутка ли, с того света тебя вытащили. А ноги потренируешь — и будешь еще марафоны бегать.

Но ни бегать, ни ходить, ни даже стоять Матвей уже не смог. Вместо новенького велосипеда с переключателями скоростей папа купил ему инвалидную коляску.

— Я не хочу быть инвалидом! Почему мои ноги не ходят? — спрашивал Мотя, стараясь не плакать.

Но ответа на этот вопрос не знали даже врачи.

Матвей родился в срок, с нормальным весом и ростом. Первый год рос и развивался по возрасту. А потом вдруг ослабел, стал часто болеть, мало двигался.

— В два с половиной года сынок начал спотыкаться и падать на ровном месте, — вспоминает Елена. — А еще у него без причины случались приступы рвоты.

Обеспокоенная мама отвезла ребенка на обследование в детскую городскую больницу. Там у Моти обнаружили миотонический синдром — проще говоря, слабость мышц, назначили ЛФК, массаж и лекарства. Но и после лечения ребенок не мог подняться по лестнице без поддержки и постоянно жаловался на боль в ногах.

Вскоре Матвей снова очутился в этой больнице, но уже с пневмонией. В ходе лечения выяснилось, что у него серьезные проблемы с сердцем — «оно огромное», по словам кардиолога.

Матвея направили на обследование в Челябинскую детскую больницу. Оказалось, у мальчика кардиомиопатия — утолщение мышечных стенок желудочков сердца. И еще прогрессирующая мышечная дистрофия. Лечение не помогало, состояние ухудшилось — появилась одышка и учащенное сердцебиение. Родителям рекомендовали обратиться за консультацией в Москву.

Результат генетического анализа позволил наконец поставить диагноз: атаксия Фридрейха.

— Это хромосомное заболевание, — объяснил врач. — Оно поражает нервную систему, сердце, позвоночник и приводит к нарушению функций спинного мозга. Надо наблюдаться у специалистов и решать проблемы по мере поступления.

В ноябре 2011 года у Матвея случился злосчастный сердечный приступ, после которого отказали почки. Мотя тогда оказался в реанимации Детской больницы №3 в Магнитогорске. Родителей предупредили сразу: «Состояние ребенка крайне тяжелое, шансов, что он выживет, практически нет».

— Я одна верила, что Мотя будет жить, — вспоминает Елена, — сидела возле кровати и повторяла одну фразу: «Сыночек, не сдавайся!» Матвей выжил. Но ходить уже не мог.

Мальчика перевели на домашнее обучение. А через год мама заметила, что у сына началось искривление позвоночника. Массаж и лечебная физкультура не помогали, искривление усиливалось, органы грудной клетки сдавливались, мальчику не хватало воздуха, он жаловался на удушье.

— Это не самое страшное, — говорит Матвей, — гораздо хуже, когда твои друзья забывают поздравить тебя с днем рождения. Как будто тебя нет вообще.

Два года назад Матвей, который не выходил из дома несколько лет, решил сам проведать старых друзей. Мама нагладила сыну белую рубашку, а папа на руках вынес сына и посадил в коляску, потому что в их доме нет ни грузового лифта, ни пандуса.

— Я мечтал встретиться с ребятами из класса, — рассказывает Матвей, — а когда подъехал к ним на коляске, они сделали вид, что не знают меня. Им было стыдно стоять со мной рядом. Больше я из дома не выходил.

За последние полтора года Матвей заметно вырос. Позвоночник искривился еще сильнее, грудная клетка деформировалась, появился горб.

Недавнее обследование показало, что у мальчика S-образный сколиоз самой тяжелой степени с углом искривления 82 градуса, а также клиновидная деформация позвонков.

— Если хотите спасти сына, срочно делайте операцию на позвоночнике в Москве, — заявил ортопед в Магнитогорске. — Матвею необходима дорогая металлоконструкция и хорошая кардиологическая реанимация. У нас он не выживет.

Мама отправила документы и видеозапись в столичный Национальный медицинский исследовательский центр (НМИЦ) травматологии и ортопедии.

Ответ профессора Колесова последовал сразу: заболевание у Матвея тяжелое и неизлечимое. Но ему можно помочь, если укрепить позвоночник специальной металлоконструкцией Ackermann с применением аллотрансплантатов, которые замещают костную ткань. Спина у Матвея выпрямится, дышать станет легче, и внутренние органы встанут на место. Операция предстоит очень дорогая, из средств госбюджета она не оплачивается.

В семье Агеевых два ребенка-инвалида: у Ани, младшей сестры Матвея, эпилепсия. Все средства уходят на лечение. Операцию оплатить они не могут.

Матвей уже несколько лет помогает детскому фонду «Отзовись». За год мальчик нарисовал и отправил 200 открыток детям, которые больны раком. «Когда пишешь пожелания от всего сердца, они обязательно сбываются», — считает Матвей.

— А у тебя скоро день рождения? — спрашивает меня мальчик. — Хочешь, я тебе тоже открытку пришлю? Я же знаю, как больно, когда никто не поздравляет с днем рождения.

Заведующий отделением патологии позвоночника НМИЦ травматологии и ортопедии имени Н.Н. Приорова Сергей Колесов (Москва): «У Матвея тяжелое генетическое заболевание — атаксия Фридрейха, — на фоне которого началась деформация позвоночника в грудном отделе. Деформация стремительно прогрессирует, нарушена работа внутренних органов, особенно страдают сердце и легкие. Проведение операции позволит избежать возможных осложнений, устранит искривление позвоночника и болевой синдром. После периода адаптации качество жизни мальчика значительно улучшится».

Стоимость операции 1 577 408 рублей.

Дорогие друзья! Если вы решите помочь Матвею Агееву, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.

ПОМОЧЬ МАТВЕЮ

Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда

Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 171 печатном, телевизионном и интернет-СМИ в регионах России.

Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 13,026 миллиардов рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 23 тысячам детей. В 2019 году (на 4 апреля) собрано 401 325 053 рубля, помощь получил 441 ребенок. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО – исполнителей общественно полезных услуг и получил благодарность Президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность. В ноябре 2018 года Русфонд выиграл президентский грант на издание интернет-журнала для потенциальных доноров костного мозга «Кровь5». Президент Русфонда Лев Амбиндер – лауреат Государственной премии РФ.

Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.

Фонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник», награжден памятным знаком «Милосердие» №1 Министерства труда и социального развития РФ за заслуги в развитии российской благотворительности. Руководитель Русфонда — Лев Амбиндер, член Совета при президенте РФ по развитию институтов гражданского общества и правам человека, лауреат премии «Медиаменеджер России» 2014 года в номинации «За социальную ответственность медиабизнеса».

Дополнительная информация о Русфонде и Отчет о пожертвованиях региональных бюро Русфонда.

В Москве снесли легендарное здание ИНИОН РАН. Несмотря на обещания главного архитектора Москвы Сергея Кузнецова восстановить библиотеку, уже в середине июля на ее месте можно было наблюдать только гору строительного мусора. По заверениям Москомархитектуры, в ближайшие два-три года на этом месте появится сооружение по проекту советского архитектора Якова Белопольского. Но это будет уже новодел. Как получилось, что библиотеку, которую удалось спасти во время пожара, в итоге снесли c согласия главного архитектора? Почему к конкурсам допускали некомпетентных специалистов? Чем все происходящее напоминает историю разрушенного Военторга? А главное — почему нынешнюю архитектурную утрату город уже никак не восполнит? Ответы — в материале «Ленты.ру».

Пожар и потери

30 января 2015 года стало трагическим днем для библиотеки. Поздним вечером поступил сигнал о возгорании. Его очагом стало техническое помещение над третьим этажом в юго-восточной части здания: на находившийся там светильник через дыру в кровле попала вода. Пожарные приехали на место через шесть минут. К тому моменту ближайшая станция метро «Профсоюзная» уже была окутана дымом, запах гари стоял в полутора километрах от ИНИОНа. На место ЧП было отправлено 40 пожарных расчетов. Но быстро победить огонь они не смогли. На тушение ушло долгих 27 часов. За это время произошло частичное обрушение кровли, фасадов, сгорело примерно 20 процентов библиотечного фонда.

Огонь уничтожил комплект материалов Генеральной ассамблеи ООН на русском языке, международные справочники, материалы Международного суда, документы НАТО, часть библиотеки Института мировой литературы и Института славяноведения, а также фонд справочно-библиографического отдела.

К счастью, наиболее ценные книги не пострадали. Каким-то чудом пожарным удалось спасти и значительную часть самой библиотеки.

«Сохранилось ядро — книгохранилище, вокруг которого были сосредоточены административные кабинеты, — рассказывает инспектор ВООПИК, гид-москвовед Михаил Добров, тоже побывавший на месте ЧП сразу после пожара. — В торце здания уцелел и был законсервирован маленький фрагмент третьего этажа с интерьерами, ленточным остеклением и сделанными в Финляндии плафонами».

Эксперты сходились во мнении, что библиотеку нужно восстанавливать, и отмечали ее невероятную прочность.

«Здание построено так, что оно могло бы выдержать прямое попадание бомбы», — говорил тогдашний заместитель директора библиотеки Виктор Глухов.

Обещание реконструкции

О необходимости скорейшего восстановления уникального сооружения после пожара говорил и главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов. При этом он ни разу не говорил про снос. Напротив, он всякий раз подчеркивал архитектурную ценность сооружения: «Все знают его авторов и относятся к ним с большим уважением. Мы желаем его скорейшего восстановления», — говорил он в 2017 году.

На тот момент сомневаться в словах главного архитектора не было причины. Во-первых, тогда же Москомархитектура сообщала о планах восстановления библиотеки с сохранением его исторического облика. Планировалось произвести перепланировку внутренних помещений, а двор облицевать натуральным камнем.

Но судьба распорядилась иначе. Когда страсти по сгоревшей библиотеке улеглись, а внимание «Архнадзора» и других градозащитных организаций переключилось на другие объекты, все, что осталось от библиотеки ИНИОН РАН, снесли до основания. При молчаливом согласии главного архитектора Москвы.

Не спросив совета

Этому тихому сносу предшествовал ряд событий. О них не писали в СМИ, но их широко обсуждали в архитектурной среде. По мнению экспертов, с самого начала судьба ИНИОНа находилась не в тех руках. И контроль главного архитектора не только не спас уникальный объект, а лишь ускорил его уничтожение.

Неладное эксперты заметили еще на стадии выборов проектировщика. Конкурс, организованный Дирекцией единого заказчика по строительству, капитальному и текущему ремонту (ДЕЗ СКиТР), состоялся весной 2016 года. На него заявились два участника: компании «Гипрокон» и «Ардент М». Первая готова была разработать проект реконструкции за 140 миллионов рублей, вторая — всего за 50, хотя в условиях тендера была прописана максимальная цена, которую не могли превышать участники, — 155,4 миллиона.

Однако заниженные требования не помогли «Ардент М»: при ближайшем рассмотрении выяснилось, что компания не обладает ни необходимой квалификацией, ни штатом сотрудников с достаточным опытом работы. В итоге цена осталась ее единственным преимуществом перед конкурентом — по всем остальным критериям организаторы оценили заявку в ноль баллов. Так на конкурсе и победил «Гипрокон».

1 июля «Гипрокон» заключил контракт с ДЕЗ СКиТР, а уже через четыре дня объявил собственный конкурс. По сути, компания попросила творческого совета у коллег и даже пообещала небольшое поощрение за помощь: за первое место полагалось 80 тысяч рублей, за второе — 50, за третье — 30.

Конкурс длился всего месяц, и к его организации у профессиональных архитекторов накопилась масса претензий. Главная заключалась в крайне скудном освещении. «Судьба здания, поврежденного при пожаре в январе 2015 года, определяется без привлечения авторитетных экспертов, ведущих проектировщиков и специалистов, без учета пожеланий сотрудников ИНИОН РАН, а также без широкого освещения в открытом информационном пространстве», — говорилось в сообщении Союза московских архитекторов (СМА).

Из-за этого в конкурсе участвовали некомпетентные соискатели, а все 14 представленных работ были выполнены некачественно. Реализация любого из проектов могла сильно исказить первоначальный облик библиотеки, уверены столичные архитекторы. Тем не менее, жюри выбрало сразу двоих победителей, решив не распределять второе и третье места. Лучшими были признаны работы Александра Кожевникова и Кирилла Теслера.

Кожевников, по странному стечению обстоятельств, работает главным архитектором проектов «Гипрокона», который организовал конкурс и делегировал в жюри своего главу Галину Малыху. Теслер — основатель и совладелец экспериментального архитектурного бюро «Вектор». Его особенность заключается в том, что почти все сотрудники связаны с Московским государственным строительным университетом (МГСУ): кто-то там учится, кто-то недавно закончил, а кто-то преподает. МГСУ, по данным базы «Спарк», также принадлежит доля в 34 процента в «Векторе». Более того, на момент государственного тендера Теслер был совладельцем «Ардент М» — компании, которая не смогла составить конкуренцию «Гипрокону» из-за полной некомпетентности сотрудников.

Что касается состава жюри, то, помимо Малыхи, в него входили два представителя МГСУ (ректор Андрей Волков и заведующая кафедрой Алевтина Балакина), а также ректор Московского архитектурного института (МАРХИ) Дмитрий Швидковский и его заместитель Георгий Есаулов. Именно в этом вузе преподает один из победителей Александр Кожевников, а главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов является почетным профессором. Фактически люди из «Гипрокона», МГСУ и МАРХИ отдали победу своим при полной поддержке ответственного за столичное строительство.

Кузнецов приветствовал результаты и тендера, и конкурса от «Гипрокона», а протесты профессионалов он почему-то предпочел проигнорировать. Весной 2017 года на заседании Архитектурного совета Москвы он говорил о, «скорее, положительном мнении» об итоговом проекте, составленном из работ Кожевникова и Теслера. Члены совета засомневались было в том, насколько представленный вариант соответствует утраченному оригиналу, и даже отложили свое решение, рекомендовав авторам обсудить его со специалистами по советскому модернизму. Но уже через полтора месяца, в июне, Москомархитектура дала добро на начало реконструкции.

«Проект был представлен на рассмотрение авторитетных представителей архитектурного сообщества, в частности, рассматривался на заседании в РААСН [Российской академии архитектуры и строительных наук], по результатам которого было отмечено качество предлагаемых проектных решений и принято решение их одобрить», — говорил главный архитектор Москвы, который, по всей видимости, уже тогда понимал, что здание легендарной библиотеки снесут.

Идеальный город по Аристотелю

Чтобы понять, насколько уникальным было утраченное теперь сооружение, надо понимать, какое место оно занимало в архитектурном ансамбле юго-запада Москвы, сформированном институтами Академии наук. После того как в 1934 году Академия переехала из Ленинграда в Москву, она задала вектор развития юго-запада, который до сих пор определяет социальную составляющую района, где в основном живет интеллигенция, и его архитектурный облик. На Профсоюзной улице сталинский ампир переходит в модернизм, в окрестностях ИНИОНа расположено примерно десять институтов.

«Когда в 1960-1970-х перешли к панельному домостроению, институты можно было строить достаточно свободно, так что для многих архитекторов работа над их проектами стала творческой отдушиной, — объясняет историк и москвовед, основатель Telegram-канала «Архитектурные излишества» Павел Гнилорыбов. — Рядом с ИНИОНом находятся здания института биоорганической химии — в виде спирали ДНК, ЦЭМИ — знаменитый «дом с ухом». Все они раньше составляли единый ансамбль. Это был такой советский идеальный город по Аристотелю, где, если ты не лезешь в политику и не подписываешь письма за Сахарова, можно было чувствовать себя относительно хорошо и вольно».

Строительство ИНИОН по проекту Якова Белопольского, Ефима Вулыха и Льва Мисожникова шло в 1960-х — начале 1970-х. Институт с библиотекой обосновался там в 1974-м. Насколько уникальным было это здание, содержавшее отсылки к работам Нимейера и Ле Корбюзье, рассказывает москвовед Михаил Добров:

«После 1932 года в СССР начался процесс освоения классического наследия в архитектуре, который привел к созданию сталинского ампира — так обычно этот стиль называют. Но после того, как был развенчан культ личности Сталина, от архитекторов потребовали создания нового стиля. Получилось, что молодые специалисты, учившиеся у классиков конструктивизма, использовали наработки своих преподавателей и в то же время стали эксплуатировать решения западной архитектуры второй половины 1960-х. Таким образом возник сплав лучших произведений западного модернизма и советского конструктивизма».

Уникальность здания

Здание ИНИОН РАН строилось для Института общественных наук, тесно связанного с идеологией государства, на него не жалели денег и пригласили лучших архитекторов той эпохи. «Наверное, самым важным человеком в той команде был архитектор Ефим Вулых, создавший композиционную основу проекта, — объясняет Михаил Добров. — Интересно, что кроме всего прочего он занимался созданием типовых серий домов — разрабатывал башни, в которых жила советская номенклатура.

Была задача: сделать максимально открытое освещаемое пространство. И на третий этаж солнечный свет попадал не только благодаря сплошному ленточному остеклению фасада. Внутренние помещения были разделены не капитальными стенами, там была свободная планировка. Верхняя часть стен наполовину была выполнена из стекла, таким образом свет из окон попадал и в самые дальние помещения третьего этажа, где находились читальные залы. Плюс к этому в крыше библиотеки были круглые окна — это очень яркая отсылка к Выборгской библиотеке, которую Алвар Аалто сделал еще в 1930-е. Таким образом свет шел отовсюду — важная идеологическая посылка архитектуры модернизма того периода.

Фасад был отделен от городского пространства бассейном, входившим в систему центрального кондиционирования. Через этот бассейн вел белоснежный мост с порталом — так была реализована идея отделения мира научной работы от мирской жизни. Внутреннее пространство — светлое, просторное — позволяло успокоиться, отрешиться от всех внешних проблем и полностью посвятить себя научной работе. Идеи, царившие в то время в архитектурном сообществе, в полной мере воплотились в этом здании, в том числе и в его оригинальных и очень модных для своего времени интерьерах, сохранившихся до пожара».

Снос здания

«Это было прекрасное, эстетически убедительное произведение модернизма, часть внутреннего наукограда Москвы, который надо было сохранить, — говорит писатель, активист «Архнадзора» Виктория Иноземцева. — Здание фокусировало эстетику эпохи, его эргономика была очень мягкой, классической.

Интерьеры и само расположение комнат, фондов было сделано исключительно удачно. И если бы, базируясь на том, что осталось от здания после пожара, удалось восстановить этот интерьер, создав его убедительное подобие, для города это был бы прекрасный вариант, потому что таких ценных элементов архитектуры модернизма в Москве крайне мало.

Безусловно, пожар принес большой ущерб библиотеке ИНИОН. И тем не менее у этого здания было другое будущее, просто оно не состоялось. Дома восстанавливали и после более тяжелых пожаров. Как правило, это происходит в результате решения общества. И общество отреагировало: письма, сбор подписей — все это было. Как простые горожане, так и представители научной среды, архитекторы выступили за сохранение библиотеки ИНИОН РАН. И все это было проигнорировано».

В том числе, и главным архитектором города.

В вышедших постфактум официальных публикациях появилась информация о новой экспертизе, проведенной Национальным исследовательским московским государственным строительным университетом, которая уже не допускала реконструкции здания: «По результатам обследования была выявлена аварийность уцелевших элементов железобетонных плит и металлоконструкций. Дальнейшее их использование просто невозможно, из-за высоких температур они полностью утратили несущие свойства».

Повтор истории Военторга

«Горько, обидно, что повлиять на ситуацию уже нельзя, — комментирует произошедшее Павел Гнилорыбов. — Наверное, в Москве будет еще несколько значимых потерь, после которых мы начнем ценить свой модернизм. У иностранных туристов он уже вызывает большой интерес».

Гнилорыбов отмечает, что в большинстве своем москвичи не видят никакой трагедии в произошедшем, ведь официально сообщается о том, что все будет воссоздано на том же месте. «Проект предполагает восстановление здания в прежних габаритах, сохранение его пропорций и внешнего облика, — комментирует ситуацию Сергей Кузнецов. — Отделка будет осуществляться с использованием максимально близко подобранного по тону рисунка и фактуре натурального камня».

Однако эксперты-градозащитники воспринимают произошедшее как утрату. «В чем подвох? В отсутствии правды материала, — объясняет Павел Гнилорыбов. — Потому что объекты этого периода советского модернизма, советского брутализма, отличаются очень неплохими материалами. С помощью мебели, озеленения их интерьеры легко превращались в достаточно современные пространства, которых уже почти не осталось. Внутри обычно ракушечник, песчаник, интересные люстры югославского, финского стекла, использование меди, алюминия — всего этого в новоделе не будет.

Мы потеряем такую бабушкину брошку — только для всей Москвы. Будет воссоздан фасад, но это будет новодел. Бог им судья. Точнее, не бог, а ЮНЕСКО будет судьей, когда памятники этой эпохи начнут охранять».

Новый проект и сейчас уже отступает от оригинального замысла группы архитекторов, изначально строивших здание. Кроме того, эксперты предполагают, что реализован может быть и другой проект.

«Можно провести аналогию с Военторгом, — говорит Михаил Добров. — Там более-менее повторили объемы здания, но использовали такие облицовочные материалы, создали такие внутренние конструкции, что воспринимать получившееся можно только как реплику, причем достаточно некачественную. Скорее всего, со зданием ИНИОН будет то же самое. Особенно если учесть, что это модернистское здание, которое, похоже, считают просто коробкой.

Люди делают деньги. Зачем им нанимать экспертов, делать проекты, проводить технологически сложную и дорогую реставрацию? Проще сказать, что конструкции износились, снести и построить новодел. Важнее освоить деньги, а не восстановить здание, значимое для исторического и архитектурного облика города».

Болезнь и смерть Владимира Ленина до сих пор покрыты плотной завесой тайны. Главный врач «Научно-медицинского геронтологического центра», невролог и гериатр Валерий Новоселов несколько лет изучал архивы, в которых содержатся документы о последних днях Ленина, а также монографии врачей главы советского государства. По итогам исследовательского проекта готовится к печати научно-документальная книга. О том, почему диагноз Ленина до сих пор не разглашается,
в каких целях государство использует медицинских работников и почему темное историческое прошлое до сих пор мешает нормальным отношениям врачей и пациентов, «Лента.ру» поговорила с Валерием Новоселовым.

«Лента.ру»: Почему решили заняться болезнью Ленина? Любите исторические детективы?

Новоселов: В 1989 году я поступил в аспирантуру НИИ мозга Академии медицинских наук СССР. Тема моей работы была «Нейрофизиологический анализ деятельности головного мозга при нормальном старении и при сосудистой деменции». Поэтому заинтересовался клинической картиной болезни Ленина, у которого, как считается, было мультиинфарктное поражение мозга. О состоянии его здоровья имеется очень много публикаций, но в основном это рассуждения разных историков, конечно, без признаков медицинских знаний. И не подкрепленные никакими историческими документами.

За весь период было выпущено только две книги в 1997 и 2011 годах академика РАМН, директора института физико-химической медицины Юрия Михайловича Лопухина «Болезнь, смерть и бальзамирование В.И. Ленина». Он с 1951 года работал в лаборатории при мавзолее. Собственно, о болезни вождя там немного. Большая часть все-таки посвящена истории с бальзамированием. Юрий Михайлович в итоге написал, что по самой болезни у него осталось больше вопросов, чем ответов. Документальная часть в его книге отсутствовала.

Вы с ним встречались?

Когда я начал писать свою книгу, Лопухина уже не было в живых. Он умер в октябре 2016 года. В январе 2017-го я написал запрос о предоставлении доступа к документам пациента, которые находятся в архиве ЦК КПСС. Сейчас он называется РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории — прим. «Ленты.ру»), и меня, что необычно, допустили. С января по апрель 2017 года все свободное время я проводил в архиве. И на какой-то стадии я должен был сделать доклад в московском научном обществе врачей-терапевтов. Они меня подгоняли: давай побыстрее. И я отправил запрос в РГАСПИ о необходимости изготовления копий документов для ускорения работы.

Почему не фотографировали их сами?

Это запрещено, а я законопослушный человек. Поэтому работал с компьютером в рамках режима, определенного самими сотрудниками архива. Из архива пришел ответ: «не можем мы предоставить вам ксерокопии документов, так как доступ к ним ограничен на 25 лет». Спрашиваю, как так? В соответствии с федеральным законом о тайне документы в архиве ЦК КПСС, связанные с болезнью Ленина, были закрыты на 75 лет после его смерти. В 1999 году все ограничения должны были снять. Оказалось, что срок руководство архива продлило по просьбе внучатой племянницы Ленина Ольги Дмитриевны Ульяновой. То есть мне давали работать с документами со статусом ограниченного доступа. И в свое время ответственные лица меня не уведомили об этом.

Когда новое ограничение заканчивается?

В 2024 году. Но не факт, что этим документам снова не присвоят статус «ограниченный доступ», что обозначает в переводе на внятный русский язык — «доступа нет». Ведь в 1999 году у Росархива никаких полномочий продлевать ограничение не было. Они знали о том, что нарушают закон. Но, как объяснили, «пошли навстречу (…) племяннице В.И. Ленина». В своем ответе мне в РГАСПИ сказали, что не возражают, если сведения, полученные мной в архиве, будут использоваться в научных целях. И вот теперь я закончил писать научно-документальную книгу о врачах и их пациенте Ленине. Для меня эта книга является своеобразной точкой в истории медицины советского периода. В ближайшее время будет сделан доклад или серия докладов на научном обществе историков медицины.

Не боитесь, что вам могут предъявить обвинение в разглашении государственной тайны?

У нас немало историй о том, как люди получали какие-то сведения из научных журналов, прессы. А потом государство им действительно предъявляло обвинение в измене. Я не хотел бы получить ограничение в правах. Например — в выезде за пределы России. Поэтому отправил в ФСБ запрос о том, какие у меня есть права по работе с архивными документами. И спросил, нарушили ли сотрудники РГАСПИ российский закон, когда разрешили мне работать в архиве. Жду официальный ответ.

Что вам удалось выяснить?

Учитывая сложную ситуацию с гостайной, сегодня я могу опираться в своем рассказе на документы, которые находятся в открытом доступе. Это монографии основателей отечественной неврологии и самих врачей нашего пациента. И есть дневник «с ограничением доступа» (записи самих лечащих врачей Ульянова), к которому меня допустили. Он представляет собой толстую папку в дерматиновой обложке коричневого цвета в 410 страниц формата А4. Формально это не медицинская документация, слово «диагноз» там нигде не звучит. В нем содержится масса информации: что пациент ел, с кем встречался. Записи начинаются с конца мая 1922 года, когда считается, что Ленин заболел. И заканчиваются 1924-м — с его смертью. Вели дневник три врача: Василий Васильевич Крамер, собравший анамнез пациента; Алексей Михайлович Кожевников, который начал его лечить; и Виктор Петрович Осипов, закончивший лечение. Никто в России и мире, кроме меня, дневник не видел. Вот такой удивительный факт. Но в этом документе — прямая речь самих врачей пациента Ленина, которые попали в сложную историческую ситуацию.

Какой специальности это были врачи?

Все основные врачи были неврологами. По официальной версии, у Ленина случилась серия инсультов, которыми как раз занимаются эти специалисты. Кстати, с самого начала болезни Ленина можно заметить интригу. В России к 1922 году было три ведущих невролога, три мировых звезды: Лазарь Соломонович Минор, Ливерий Осипович Даркшевич и Григорий Иванович Россолимо. Когда по просьбе советских руководителей в Москву приехали иностранные доктора, чтобы осмотреть Ленина, они были удивлены, что никто из этих знаменитостей не привлечен к лечению вождя. Смотрите: Ленин повернул историю всего мира, с каким знаком плюс или минус — это уже другой вопрос. Но его личный врач Кожевников — вообще никому не известен. Сегодня есть только надпись на могильном камне.

Среди докторов специально выбирали серую мышь?

Думаю, неизвестным его сделали потом. Я читал мемуары академика Алексея Ивановича Абрикосова, основателя советской школы патологической анатомии. Он упоминает Кожевникова несколько раз, причем — в списке выдающихся врачей. Кроме него, из ведущих неврологов РСФСР (СССР тогда еще не было) Ленина наблюдал только Владимир Михайлович Бехтерев, которого потом в 1927 году отравили.

Именно из-за того, что он наблюдал Ленина?

В народе бытует версия, что Бехтерева отравили из-за диагноза, который он поставил Сталину: «паранойя». Но я встречался с правнуком Бехтерева директором НИИ мозга человека РАН Святославом Медведевым. И, конечно, спросил его об этой загадке. Родственники уверены, что причина именно в самом Ленине. В Санкт-Петербурге под руководством Бехтерева был Институт мозга. И ученый справедливо полагал, что мозг Ленина должен храниться у них. Однако Сталин был против. Он боялся, что мозг может нести в себе информацию, которой могут воспользоваться.

Но почему нельзя было просто взять и оставить мозг в Москве?

Бехтереву нельзя было взять и приказать отойти в сторону. Он мировой светила. Глыба в науке. Именем Бехтерева в медицине названо 47 симптомов, синдромов, болезней. Этот рекорд до сих пор никому из ученых в мире не удалось преодолеть. То есть для руководителей советского государства Бехтерев был недосягаемой величиной. А еще он был очень упрямым мужиком. Накануне смерти он собирался ехать на крупную неврологическую конференцию за рубеж. Вероятно, его побоялись выпускать как носителя тайны болезни и смерти Ленина. Поскольку влияния на академика не было, решили действовать проверенным методом — отравили. Он вечером заболел, а утром умер. Клиническая картина была характерна для отравления мышьяком. Все последующие события со вскрытием на дому, вернее, просто забором мозга и мгновенной кремацией, только подтверждают политический заказ. Как и отсутствие судебно-медицинского исследования, которое должно были провести в этом случае.

Чем все-таки болел Ленин, если даже сегодня все документы об этом засекречены?

Нельзя с позиции современной медицины изучать заболевание Ленина. Клиническую картину я рассматриваю не с точки зрения сегодняшнего врачебного мышления, а стараюсь встать на уровень развития медицинской науки того времени. Иду с двух сторон: внимательно исследую врачебный дневник и патологоанатомический акт вскрытия тела Ленина. Документ был написан на следующий день после смерти, 22 января 1924 года, в подмосковной усадьбе в Горках. В этой ситуации также все странно. Пациента вскрывают 22 января, а на следующий день, 23 января, тело доставляют в Москву. Ничего не вызывает вопросов? Почему бы сразу не отвезти тело в профильное учреждение, где есть патологоанатомы, секционные столы, инструменты, ну и сами прозекторы? А его сначала вскрывают в Горках, где ничего нет. Туда же собирают медицинский консилиум — 11 человек. Из них только трое врачей были в усадьбе с момента смерти. Остальных нужно было доставлять на место. Москва в то время заканчивалась недалеко от Саратовского (ныне Павелецкого) вокзала. Усадьба Горки — далеко. Кругом усадьбы — обширная лесопарковая зона. Вокруг — около 30 человек охраны из латышских стрелков.

Врачи свое заключение писали под дулами?

По крайней мере, моральная атмосфера была соответствующей. Совершенно очевидно, что в Москве трудно было бы обеспечить нужный уровень секретности, поэтому выбрали усадьбу в лесу. Даже в удаленных Горках все-таки произошел инцидент. В медицинской комиссии, присутствовавшей на вскрытии, был Федор Александрович Гетье — личный врач семьи Ульяновых. Это русский человек, но с французскими корнями. Из всех присутствующих он так и не подписал патологоанатомический акт исследования тела Ленина. Однако есть второй документ также от 22 января 1924 года с подписью Гетье.

Разница между этими бумагами в чем?

В документе с подписью Гетье было сказано: обнаружены резкие изменения кровеносных сосудов головного мозга, свежее кровоизлияние, что послужило причиной смерти…» С этим доктор Гетье согласился. Но его подписи нет под заключением, что «причиной болезни умершего являлся атеросклероз износа…» Диагноза abnutzungsclerose не существовало ни тогда, ни сейчас. Еще в начале прошлого века теории об износе сосудов были признаны несостоятельными всеми специалистами мира. И патологоанатом номер один в стране и мире Алексей Абрикосов, вскрывавший тело, не мог этого не знать. Как не могли не знать и его коллеги, приглашенные в Горки. Вскрытие длилось 3 часа 10 минут, как указано в акте. В мемуарах Абрикосов указывал время 3 часа 50 минут. На этот нюанс могут обратить внимание врачи.

Длительность процедуры — это важная деталь?

Такое вскрытие должно было занять не более двух часов. Чем занимались оставшиеся два часа? В Горках был телефон, и, самое вероятное, дополнительное время ушло на согласование диагноза с политбюро. То есть две страницы акта написаны врачами, а заключительный абзац о необычном атеросклерозе спущен сверху. Но если внимательно вчитаться в патологоанатомический акт, то человеку с медицинским образованием станет ясно, что никакого атеросклероза у Ленина не было.

Почему?

Что такое атеросклероз? Для него характерны определенные морфологические изменения. Первое — обязательно липидные (жировые) пятна на стенках сосудов, второе — атеросклеротические бляшки. Бляшка — это структурное морфологическое образование, которое имеет края. При резком развитии атеросклероза количество бляшек становится очень большим, они частью сливаются друг с другом и придают внутренней поверхности пораженных артерий на большом протяжении грубый бугристый вид.

В акте вскрытия Ленина написано: сосуды, как шнуры. И другие подробности. Все это описывает другое заболевание: менинговаскулярный сифилис головного мозга. У главного патологоанатома Москвы тех лет Ипполита Давыдовского есть подробное описание характерных черт этой патологии. Если его определение наложить на акт вскрытия Ленина — у специалистов исчезнут сомнения.

Сифилис врачи увидели именно на вскрытии, но побоялись обнародовать?

В открытых документах врачи Ленина ясно написали, что при жизни пациент получал лечение, соответствующее диагнозу. А лечили Ленина только противосифилитическими препаратами. Это тяжелые металлы: ртуть, висмут, мышьяк, большие дозы йода каждый день. Все это описано у академика Лопухина. На тот момент во всем мире с сифилисом боролись только так.

Состав команды докторов, лечивших Ленина, также о многом может сказать. Например, его основной лечащий врач Кожевников в те годы считался ведущим специалистом в России по нейросифилису. Также специально для консультации Ленина был из Германии вызван Макс Нонне — главный специалист Европы по лечению нейросифилиса.

Хотите сказать, что болезнь Ленина для ближайшего окружения не была тайной?

У Ленина для того времени была стандартная клиническая картина. В психиатрических отделениях российских больниц пациентов с точно такими же симптомами было от 10 до 40 процентов. Поэтому все прекрасно понимали, что это такое. В том числе и данный пациент, ведь неслучайно он просил яд. Он видел, как обычно заканчивается эта болезнь: прогрессивным параличом, слабоумием. Главный патологоанатом Москвы Ипполит Давыдовский писал: «По данным секций (вскрытий — прим. «Ленты.ру»), количество больных сифилисом в 1924-25 годах составляло 5,5 процентов населения». То есть из ста москвичей как минимум пятеро были больны. И эта статистика неполная. Регионы очень сильно отличались друг от друга. В Калмыкии, например, больных было до 43 процентов от списочного состава населения. Поголовные осмотры в 1920-х годах показали, что в отдельных селах Центральной России сифилисом болели до 16 процентов жителей.

То есть в России была эпидемия сифилиса?

Сифилис являлся колоссальной проблемой не только для России, но и для Европы. Когда в 1940 году открыли антибиотики, эту болезнь стали лечить довольно просто. А до этого он представлял угрозу государственной безопасности. Как именно заразился Ленин — мы не знаем, анамнез тут собран слабо. Но хочу подчеркнуть, что в то время бытовой сифилис был широко распространен. Ну и путь самого заражения мне не интересен. Для меня это обычная болезнь, которая стала самым запутанным событием в истории не только нашей медицины, но и медицины всего мира.

Если сифилис бытовой, по идее, о нем не стыдно говорить. Заразиться мог каждый, даже ребенок. К чему все было засекречивать?

Сифилис, неважно какой, всегда считался «недостойным» заболеванием. У него было множество названий: французская, польская, гнилая болезнь, франц-венера. Для врачей все равно, кого и от чего лечить: хоть беленьких, хоть красненьких. Есть деонтология — наука о должном. Врач избрал свою стезю, пошел по пути долга. Но в медицину тогда вмешалась политика. Что строили революционеры? Человека нового образца. Сифилис в этот «красный проект» никак не вписывался.

Вы упомянули науку о должном. Но разве то, что врачи пошли на сделку с властью, скрыли правду, — это не нарушение деонтологии?

Пациенту никто не вредил. Сделка с властью заключалась в том, что врачи молчали, участвовали в политической игре с печатанием ложных бюллетеней с информацией о здоровье главы государства. Всего за время болезни вышло 35 бюллетеней. Даже Ленин смеялся, когда читал эти медицинские сводки. Об этом сохранилась запись в дневнике. «Я думал, что лучшие дипломаты в Гааге, а на самом деле это мои врачи», — говорил он. Но ведь не врачи же писали бюллетени, в которых сообщалось, что у Ленина гастроэнтерит.

К тому времени многие русские врачи, принявшие революцию, служившие советской власти, были деморализованы. В архивах я нашел письмо организатора советской медицины Николая Семашко, адресованное лично Владимиру Ленину и членам политбюро. Там он говорит о том, что на Всероссийском съезде врачей многие выступали против «советской медицины» и восхваляли «страховую» и «земскую». И 22 мая 1922 года Ленин дает указание Дзержинскому разобраться с врачами. Как разбирались в то время — все знают.

Допустим, россияне боялись. Но в «ленинской» медицинской команде было девять иностранцев. Почему из них никто не проговорился?

ГПУ (Главное политическое управление при НКВД — прим. «Ленты.ру») гуляло по Европе, как у себя дома. К тому же иностранцы получили очень большие деньги. Кто-то 50 тысяч, кто-то 25 тысяч золотых рублей. Сегодня эта сумма эквивалентна миллионам долларов.

Что стало с советскими врачами, лечившими Ленина?

Я думаю, был негласный договор: пока врачи молчат, власть их не трогает. Обеспечивал его выполнение наркомздрав Николай Семашко. Он служил буфером между врачами и Сталиным, пытался сгладить шероховатости. Не получилось только с Федором Гетье, отказавшимся подписать акт вскрытия Ленина. С ним очень хитро поступили. У старого Гетье был единственный сын Александр Федорович — в то время знаменитый тренер по боксу. Его расстреляли в 1938 году. Отец этого не вынес и через два месяца умер. Также расстреляли Николая Попова. В ленинской бригаде он был самым молодым врачом, только-только поступил в ординатуру и при знаменитом пациенте выполнял функции санитара. В 1935 году он попытался анкетировать Надежду Крупскую о жизни и болезни Ленина.

Ну а судьбы остальных сложились хорошо?

По моим подсчетам, иностранные врачи, лечившие Ленина, в среднем на 12 лет прожили дольше, чем русские. У первых средняя продолжительность жизни составила 80 лет, а у наших — 68,5 года. Это большая разница. Я связываю это с состоянием сильнейшего стресса. Я встречался с внучкой академика Абрикосова, проводившего вскрытие Ленина, Натальей Юрьевной. Когда дед умер, ей было шесть лет. Она мало что помнит. Но сказала четко: в семье все понимали, что Абрикосов до вскрытия Ленина и после — это два разных человека.

Есть ли связь между сталинским «делом врачей» и болезнью Ленина?

В 1949 году гарант негласного договора между Сталиным и врачами Николай Семашко умирает. Сам, своей смертью. А дальше можно много версий выдвигать. Возможно, Сталин помнил, как врачи «соглашались». И просто представил, что с ним может произойти. И родилось «дело врачей». В 1953 году в Москве и Санкт-Петербурге были арестованы около 30 ведущих профессоров медицины. Сколько рядовых врачей — никто не считал. В конце марта 1953 года их должны были публично повесить на площадях обеих столиц. Но — повезло. Сталин умер. Однако последствия всех этих дел до сих пор чувствуются.

Каким образом?

Считаю, что сегодняшнее отношение россиян к врачам — заслуга в том числе и того дела с Лениным. Я много разговаривал с людьми, выдающимися историками страны и мира, великими врачами, учеными и обычными гражданами. Большинство считает, что Владимира Ильича лечили «не от того и не так». В результате у многих глубоко в сознании сидит недоверие к врачам. Поэтому мы должны показать, что руки — чистые, что Ленина лечили по самым высшим стандартам того времени, врачи делали все, что могли. Может тогда хоть один маленький процент россиян поймет, что к врачам не надо относиться как к вредителям. Наши коллеги, врачи из той истории, заслужили право на правду.

Современными научными методами можно установить официальный диагноз Ленина?

Нужна политическая воля. С момента распада СССР в России родились 38,5 миллиона человек и 52 миллиона умерли. Популяция совсем другая, нежели чем была в ленинские времена. Когда те, кто изучал в вузах научный коммунизм, и бывшие октябрята окончательно уйдут в прошлое — наверное, тогда станут возможными перемены. История требует изучения и опубликования, чтобы это не повторилось. Сейчас, наблюдая за скоростью возбуждения уголовных дел против врачей, мне кажется, что власть снова начала играть в свои игры с врачами. Может быть, прямой команды сажать докторов и не было. Но есть ведь и невербальные сигналы.