Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Согласно последним , 65 процентов российских мужчин готовы отдать жизнь за свою страну. Социологи задавали этот вопрос в рамках исследования гендерных стереотипов. Выяснилось, что за 20 лет представления россиян о настоящей «мужественности» практически не изменились. Однако эти предубеждения укрепляют установки, которые негативно влияют на жизнь многих мужчин. По просьбе феминистки и Софья Сно объясняют, почему весь мир переживает кризис маскулинности, и почему об этом важно говорить.
Примечание:
Этот материал авторки просят считать поздравительной колонкой российским мужчинам
Дорогие мужчины! В День защитника Отечества мы хотим пожелать вам силы, мужества, отваги и богатырского здоровья! Вы наша опора и защита. Пусть женщины чувствуют себя рядом с вами как за каменной стеной. Спасибо, что несете ответственность за нашу страну, что совершаете ради нас подвиги и героические поступки, что один на один готовы противостоять любому врагу… Нет. Стоп.
Мы не хотим желать вам всего этого по инерции — мы действительно хотим в этой статье подумать о вас. Феминисткам часто вменяют, что они не думают о проблемах мужчин, — что ж, в честь Дня защитника Отечества мы добровольно и искренне возьмем на себя инициативу поговорить об этом, ведь нам, во-первых, не все равно, а во-вторых, многие из наших с вами проблем взаимосвязаны.
23 февраля не совсем «мужской день», — исторически нужно поздравлять и мужчин, и женщин, связанных с Вооруженными силами. Но, так как женщин в таких структурах все еще мало, а обязательный призыв в России распространяется только на мужчин, праздник трансформировался в общемужской (многие россияне видят его гендерно-симметричным Международному женскому дню 8 марта).
И хотя жизненные практики многих молодых мужчин говорят о том, что принудительно служить в армии они бы не хотели, традиция поздравления с Днем защитника Отечества даже тех, кто далек от защиты страны, еще больше укрепляет идеологическую связь между мужественностью и милитаризмом. Исследовательница маскулинности это с нашим прошлым: исторически СССР всегда был милитаристским государством, либо находящимся в состоянии войны, либо готовящимся к войне, — армия была его оплотом, а военная служба — одним из самых общественно одобряемых способов быть мужчиной.
С тех пор армия перестала быть универсальным социальным лифтом для мужчин — она все чаще воспринимается как препятствие к учебе и карьерному росту. Современная экономика устроена так, что рынок интеллектуального труда постоянно растет, а работ, где требуется физическая сила, становится все меньше. Увеличиваются и показатели гендерного равенства: женщины медленно, но верно обретают финансовую независимость (согласно отчету Global Gender Gap Report 2020, до достижения полного равноправия 99,5 года). Но статус мужчины как единственного кормильца семьи уже потерял эксклюзивность: тезис «мужчина — добытчик и должен зарабатывать больше» поддержали многие респонденты Юсуповой, тогда как у половины из них финансовая ситуация в семье на деле оказалась другой.
Таких противоречий много, и все они свидетельствуют о том, что нет никакой универсальной маскулинности — она подвижна и постоянно меняется под влиянием общественных перемен. Например, насилие в любом виде становится все менее социально одобряемым, и воспитание мальчиков в культе силы скорее мешает, а не помогает им во взрослой жизни. Представления о мужественности и женственности социологи называют «социальным конструктом», то есть предметом социального договора, а не качествами, присущими нам «от природы».
Многие гендерные исследователи , что весь мир переживает кризис маскулинности.
Важно понимать, что мужчины как группа тоже не однородны: существуют иерархии (например, между богатыми и бедными мужчинами). Тот тип маскулинности, который в обществе признается самым престижным, называется «гегемонной маскулинностью». Какими качествами будет обладать эта маскулинность, определяется мужчинами, наделенными в каждом конкретном обществе наибольшей властью.
Исследовательницы Надежда Радина и Александра Никитина опросник, на основании которого поделили типы мужественности на группы. Гегемонную маскулинность они определили как «лидер, физически и сексуально активный, способный доминировать над женщинами и другими мужчинами, эмоционально выдержанный, принимающий решения, рискующий, его классический пример — образ мачо». Ей соответствовали только 10 процентов опрошенных.
При этом мужчины, которые не попали в эту группу, могут чувствовать вину, фрустрацию и неудовлетворенность жизнью, как будто им не нашлось места. Это связано с тем, что в патриархальном обществе мальчиков с детства готовят быть лидерами и к тому, что выживает при этом сильнейший. Когда же жизнь разворачивается по другому сценарию, начинаются трудности. К примеру, те немногие мужчины, которые хотели бы заниматься только хозяйством или взять декретный отпуск, часто становятся предметом насмешек, а мужчины, чья работа не считается «мужской» (танцор балета, бьюти-блогер, няня и т.д.), могут подвергаться осуждению окружающих.
Кроме гегемонной выделяют еще несколько типов маскулинности, самым опасным из которых (и для окружающих, и для самого мужчины) компенсаторная маскулинность. Она связана с контролем и попытками доминирования над женщинами и формируется у мужчин, которые не справились с конкуренцией и не вошли в первую группу. Если в гегемонной модели мужчина стремится к власти и над женщинами, и над другими мужчинами, то в компенсаторной он, находясь недостаточно высоко в мужской иерархии, пытается самоутвердиться за счет женщины, помещая ее в своей картине мира на второй план. Мужчины компенсаторной модели имеют наиболее низкие показатели социально-психологической адаптированности: у них возникают проблемы с самоконтролем, самооценкой и принятием других, эмоциональный дискомфорт и желание убежать от проблем. Таким людям сложнее формировать близкие отношения и приспосабливаться к переменам.
Однако важно понимать, что токсичная маскулинность (культ силы и запрет на проявление уязвимости, сексуальное и бытовое насилие мужчин над другими мужчинами) остается незримой и не обсуждается, при этом нанося ущерб всем.
Одним из самых страшных примеров условно легитимного насилия мужчин над мужчинами является дедовщина. Так, например, за десять лет войны в Афганистане в ходе боевых действий погибли 13 тысяч советских военных, при этом дедовщина в советской армии за то же время жизни 38 тысяч человек. Эту проблему поставили женщины — Комитет солдатских матерей.
Любое сравнение с женщиной становится оскорбительным, что в целом связано со статусом всего «женского» как второсортного и неполноценного на протяжении веков.
Одно из крайних проявлений страха перед «женским» — гомофобия. В такой системе координат, где любые отношения с людьми, в том числе и романтические, основаны на иерархиях и установлении доминирования, гомосексуальность воспринимается как угроза мужественности (именно поэтому гомофобы так часто спрашивают у гей-пар, кто из них «баба»). Многие гомосексуалы в России годами живут двойной жизнью, а те, кто говорит о своей сексуальности открыто, ежедневно рискуют быть изувеченными или убитыми другими мужчинами, считающими, что у них есть монополия на «правильную» мужественность.
Еще одна проблема запрета на проявление уязвимости связана с тем, что мужчины реже обращаются к врачам. Мужская смертность, по доклада ВОЗ, остается сильно выше женской, поскольку забота о себе считается традиционно феминной чертой. Например, в странах с эпидемиями ВИЧ мужчины с меньшей вероятностью пройдут тест на вирус, чем женщины, с меньшей вероятностью пройдут антиретровирусную терапию и с большей вероятностью умрут от болезней, связанных со СПИДом, говорится в отчете.
99 лет и 6 месяцев
осталось до полного равноправия*
согласно отчету Global Gender Gap Report 2020
Мужчины реже обращаются и за психологической помощью: во всем мире количество мужских самоубийств в 3-4 раза превышает женские, а в России эта разница до 6 раз. Смертность на дорогах у мужчин тоже в два раза выше, чем у женщин, а доля мужчин, погибающих в результате убийства, в четыре раза превышает аналогичный показатель у женщин. Мужчины чаще страдают от алкогольной и наркотической зависимости, что тоже повышает риски для жизни.
Люди, готовые взять на себя освещение мужских проблем, обществу совершенно необходимы — точно так же, как ему необходимы активисты, которые говорят о бедности, расизме, глобальном потеплении и так далее, но, к сожалению, движение маскулистов в том виде, в котором оно существует сейчас, занято не проблемами мужчин, а борьбой с феминизмом и разработкой конспирологических теорий о том, что в нашем обществе царит теневой матриархат (нет, это не так, по поводу существования патриархата как системы, вредящей женщинам и наименее привилегированным мужчинам, научный консенсус).
Это приводит к нескольким проблемам. Во-первых, деятельность таких движений малопродуктивна, так как они направляют силы на борьбу не с теми, кто является реальным источником угнетения и власти, а с воображаемым феминистским лобби. Во-вторых, они лишают себя возможности объединяться с другими активистскими и правозащитными движениями в тех вопросах, где продуктивно было бы объединить усилия: например, многие феминистки так же, как и маскулисты, заинтересованы в борьбе с обязательным призывом — как минимум потому, что среди женщин немало матерей. В-третьих, деятельность маскулистов (особенно в интернет-пространстве) в итоге создала движению такую плохую репутацию, что даже тех, кто теоретически согласен с необходимостью как-то решать имеющиеся в обществе проблемы мужчин, любые попытки завести разговор об объединении в мужские сообщества (ярким представителем которых является женонавистническое «Мужское государство», лидер которого срок за призывы к экстремизму и бежал в Польшу) отпугивают.
Для мужчин, которые осознают, что текущая гендерная ситуация вредит всем (и женщинам, и мужчинам) есть выход из соревнований «Стань самым мужественным мужчиной и умри от нервного перенапряжения» — стать союзниками феминистского движения, ведь конечная цель феминизма состоит как раз в уничтожении системы вредных гендерных иерархий как таковых (а вовсе не в уничтожении мужчин).
Но чтобы мужские проблемы стали решаться эффективнее в ближайшем будущем, мужчинам недостаточно быть просто профеминистами. Да, феминизм не отрицает того, что мужчины тоже сталкиваются с несправедливыми установками общества, но при этом борьба за права мужчин — это точно не задача феминисток: мы не знаем ваши проблемы изнутри. Поэтому настало время изобрести другие способы быть мужчиной, и сделать это можете только вы сами.
Не бойтесь, что, расставшись с гегемонной маскулинностью, вы потеряете свою сексуальность — возможно, наоборот, вы ее откроете заново.
Мы желаем вам не стыдиться проявлений мягкости и уязвимости — слез во время кинопросмотра, доверительных разговоров и просьб о помощи. Относитесь к женщинам как к равным, завязывайте с насилием, берегите друг друга. А здоровье, если вы прислушаетесь к остальным нашим пожеланиям, у вас и так значительно улучшится.
В России на карантине по коронавирусу и под наблюдением медиков находятся уже десятки людей, хотя вирус предварительно подтвержден у единиц. Во вторник, 3 марта, в Москве для них определили отдельное здание — больницу в Коммунарке. До этого многие находились в инфекционной больнице №1 и жаловались на условия пребывания в общих палатах — боялись заразиться если не коронавирусом, то чем-то еще. Какие права есть у россиян в случае карантина, могут ли их насильно запереть в больнице, приехать домой с полицией или запретить передать туда ноутбук и другие вещи — на эти вопросы ответила управляющий партнер «Адвокатской группы Онегин» и специалист по праву в медицинской сфере .
«Лента.ру»: Допустим, человек приехал из Италии, решил провериться на коронавирус, а его — в инфекционку неизвестно на какой срок. Да еще в общую палату, как в московской инфекционной больнице №1. Человек пугается и хочет уйти. Это наказуемо? Например, когда диагноз еще не поставлен.
Ольга Зиновьева: Первые такие яркие госпитализации были в Санкт-Петербурге. Но это был еще период, когда не было проблем с Италией, и, самое главное, не было федерального распоряжения главного санитарного врача относительно карантинных мер. Были региональные распоряжения.
В Санкт-Петербурге на тот момент такого распоряжения не давал. Поэтому «звонкие» побеги, в том числе Аллы Ильиной, которая сбежала из инфекционной больницы имени Боткина в Петербурге, за что главный врач поплатился креслом, это абсолютно незаконное удержание, потому что вне зависимости от целесообразности нахождения человека с подозрением на заболевание есть вопрос правовой.
Петроградский суд, который принимал о принудительном помещении ее в карантин по заявлению Роспотребнадзора, я думаю, действовал исходя из какого-то бытового страха, наверное. Потому что на тот момент коронавирус не был юридически отнесен к опасным инфекциям, карантинных мер по региону не предпринималось. То есть это были хаотичные решения Роспотребнадзора и инфекционной больницы, которая была вынуждена подчиняться.
В условиях юридического обоснования принудительное содержание человека в больнице при отсутствии у него признаков заболевания (это важно), при отсутствии подтвержденного диагноза совершенно незаконно. Я думаю, что пациентка Алла Ильина, которая самовольно покинула здание больницы и потом по решению суда была принудительно госпитализирована, и еще несколько человек, которые вслед за ней подверглись такому решению, имеют все шансы хотя бы просто поупражняться в защите своих прав в судебных органах в связи с принудительным лишением свободы. Я имею в виду нарушение конституционных и гражданских прав, и, прежде всего, — не с точки зрения заработка, а с точки зрения повода проучить систему.
Когда такое происходит, это незаконно. Понятно, что у меня есть собственное юридическое представление. Но когда я увидела комментарии своих коллег, в которых были абсолютно такие же рассуждения, я убедилась, что мы все смотрим на эту проблему одинаково. С юридической точки зрения это незаконно.
Врач никак не может пациенту препятствовать, если тот, например, захочет выйти. Он может разъяснить лицу, находящемуся в карантине, обязанность находиться в медучреждении, получить от него отказ и дальше, если пациент нарушил распоряжение главного санитарного врача и представляет угрозу для общества из-за распространения опасного заболевания (либо несет риск такой угрозы, то есть у него не диагностировано такое заболевание, но оно и не исключено), то врач, если речь идет о рядовом медработнике, должен информировать заведующего отделением. Тот должен информировать главного врача, а дальше уже должны предприниматься меры в рамках карантинных мероприятий. То есть если пациент действительно представляет собой угрозу — вплоть до принудительных мер по решению суда.
Никаких выездов к пациенту на дом в сопровождении полиции и , как я читала. Это что за ерунда такая? Я понимаю, когда Петроградский районный суд Санкт-Петербурга вынес решение на заседании о принудительной госпитализации гражданки Ильиной. При выходе из суда ее поджидала скорая. Приставы должны были обеспечить это решение, которое подлежало немедленному исполнению, несмотря на то что было разъяснено право на обжалование. До каких-то «пиханий» дело не дошло, и она подчинилась этому решению. Но это решение суда, на минуточку! То есть никакого внесудебного решения о принудительных манипуляциях с гражданином быть не может. Даже в условиях карантинных мер.
Однако ситуация, которую описали вы, немного иная. Сейчас решение о карантинных мерах принято. Здесь эта история как бы расходится на бытовой вектор и юридический. Сейчас я, как ни странно, скажу про бытовой. Если судить по тому, что пишут, — я думаю, что в нашу эпоху открытой информации скрыть многие вещи невозможно, — бытовые условия в больницах не соответствуют тем карантинным мерам, которые декларируются.
Так, про молодого человека, который из Милана и про которого говорят, что он первый подобный пациент в Москве, известно, что он немало «поконтактировал» до госпитализации с другими людьми. Здесь никто ничего не нарушил, в том числе и он сам. Но поскольку московская система здравоохранения обеспечить боксовое пребывание, условия этого карантина соблюдаются чисто бюрократически — то есть людей загоняют в места, где обеспечивается медицинский контроль за их состоянием, но совершенно точно не обеспечивается отсутствие передачи вируса от зараженного лица к незараженному. И я даже не исключаю, что через какое-то время может случиться вспышка внутри какого-нибудь учреждения, как Diamond Princess в Японии. Внутри будет сама по себе клубиться эта инфекция, и тогда станет непонятно не только то, каким образом будут обеспечиваться условия этого карантина, но и сама цель этого карантина.
Что касается условий, о которых пишут люди, — как их кормят, как не дают общаться с внешним миром, — тут ничего не поделаешь. Мне кажется, это вообще не юридический вопрос. Это не курорт. А все, что касается жалоб людей на отказ передать им ноутбуки, книги, то карантинные меры не предусматривают запрета на это. Уверена, что все это можно обеспечить. Я понимаю, поскольку медработники сейчас испытывают повышенную нагрузку чисто в количественном плане, плюс административную, плюс еще какую-то тревогу и довольно сильное давление, наверное, последнее, о чем они думают, это бытовые удобства пациентов.
Однако странно говорить, что мы вам выдадим больничный и это закроет все ваши проблемы. Конечно, для кого-то закроет, но если бы я, например, оказалась в такой ситуации, это была бы профессиональная катастрофа.
Есть еще одна проблема, и я не очень поняла, как она разрешается. Из разных источников информация поступает совершенно разная. Касается она достоверности, релевантности и, самое главное, своевременности результатов. Здесь у меня нет ясности. Если она у кого-то есть — прекрасно, потому что Роспотребнадзор на двух ресурсах публикует разную информацию. Что касается Санкт-Петербурга, то здесь Роспотребнадзор декларирует, что на базе своей лаборатории в Санкт-Петербурге они создали свой собственный тест, и сейчас уже не надо анализы направлять в новосибирскую лабораторию «Вектор», куда все стекалось со всей России.
Интересно…
И это не новая информация, ей уже больше недели. В Петербурге , что там есть собственный тест и не надо анализы отправлять в Новосибирск, как это было раньше. Все это вроде как обеспечивает своевременность диагностики.
На самом деле, все, что мы сейчас наблюдаем, — декларируемые 14 суток карантина, которые непонятно от какого момента считают.
А какие права вообще есть у пациентов? Можно ли оспорить решение запереть вас на карантин, когда еще нет диагноза? Как вообще поступать людям, если заболел после поездки? К чему готовиться? Как юридически себя обезопасить?
Если у пациента есть признаки заболевания, в таком случае, наверное, есть смысл обратиться к медикам, потому что это заболевание признано опасным. В первую очередь, с целью позаботиться о себе и своих близких. И второе — с точки зрения общегуманитарной добросовестности.
А при наличии признаков именно коронавируса помещение в карантин не только целесообразно, но и законно при обязательном условии наличия распоряжения о карантине — и это условие сейчас соблюдается. Как я уже говорила, региональные управления Роспотребнадзора решали этот вопрос нехорошо. Они требовали соблюдения карантина и от граждан, и от органов управления здравоохранением, и от лечебных учреждений, не признавая при этом факта наличия угрозы распространения заболевания. Я думаю, что это наша общероссийская проблема, связанная с тем, что мы проблемы не признаем до последнего. Но, с другой стороны, ничего критичного у нас не творится, и, судя по врачебным публикациям, не так страшен черт, как декларирует Роспотребнадзор.
Это в том случае, если признаки заболевания у пациента есть. А если их нет, то сам факт того, что он вернулся из какого-то эпидемиологически неблагоприятного региона, не является основанием для помещения его вообще куда бы то ни было. Я очень рассчитываю, что волна общественного возмущения, которая пошла из Москвы после такой массовой «карантинизации», рано или поздно приведет к систематизации действий органов управления здравоохранением, Роспотребнадзора, лечебных учреждений. Само по себе помещение в карантин на определенный срок (несмотря на то, что распоряжением главного санитарного врача это может быть установлено), на мой взгляд, не является ни целесообразным, ни законным с точки зрения обеспечения баланса общественных и частных интересов, потому что в любом случае пребывание в карантине должно иметь подтвержденное тестами наличие этого вируса.
Если вирусологи, эпидемиологи, инфекционные врачи разработали алгоритм выявления этого вируса, когда мы берем тесты, мы уверены, что они релевантны и правильны, через какое-то время мы результаты должны подтвердить. Если этого не происходит, пациент — даже при наличии симптомов заболевания, которые могут быть похожи на симптомы не только исследуемого заболевания, — обязательно должен быть из этого карантина выпущен. И еще раз повторю, если признаков нет, то удерживать человека вообще нет оснований. Но, насколько я понимаю, сейчас нет проблемы, когда, например, сразу всех пассажиров снимают с рейса.
Здесь хочется уточнить: если кто-то попадает в карантин, то всех, с кем он контактировал, — под наблюдение. А в чем оно заключается? То есть, например, в нашей редакции под наблюдение пойдет весь опенспейс? Теоретически один подтвержденный случай может парализовать редакцию целого СМИ?
Такого быть не должно. Но, с другой стороны, давайте пойдем от обратного. Если посмотреть не с юридической, а с частной точки зрения, я внутренне не ощущаю угрозы. Несмотря на то что у нас уже полтора месяца развивается некая истерия, я лично себе и всему человечеству угрозы не ощущаю. Не потому что меня это не коснулось, а потому что, мне кажется, угроза этого вируса преувеличена. Потому что мы все видим статистику погибших, статистику выздоровевших. Наличие карантинных мер в Китае не привело к ограничению вспышки заболеваемости, которое, как я понимаю, этими карантинными мерами не обеспечивается.
Если медики в широком смысле — и управление здравоохранением, и административные ресурсы, и ВОЗ — признают опасность заражения, в таком случае частные интересы (что редакция встанет, как вы говорите, или что это скажется на деятельности какой-то компании, или конкретный человек не сможет осуществлять свои функции, о чем я уже говорила) являются факультативным побочным фактором, на который все, по большому счету, должны закрыть глаза. Потому что, «когда война, все меняется». Ни в коем случае не хочу это сравнивать, но тем не менее, если есть общественная угроза, частные интересы могут в какой-то мере испытывать ограничения.
Поэтому, если Роспотребнадзор, ученые-вирусологи, эпидемиологи приходят совокупно к выводу, что это заболевание несет угрозу, в таком случае граждане, общество должны будут принять на себя некие ограничительные барьеры, смириться с ними, следовать им и даже нести ответственность в том случае, если они нарушают эти требования и одновременно создают угрозу распространения этого заболевания или его распространяют.
Что касается тонкого момента с принудительным лишением свободы (а это фактически оно и есть), то здесь в обязательном порядке должен соблюдаться баланс между общественным и частным. Есть еще одна фигура умолчания. Если мы погрузимся не в широкие аспекты, а в очень узкие, там, где находятся люди, то увидим следующее. Если пациент не желает, чтобы у него брали тест, принудить его к этому невозможно. То есть законных механизмов не существует. Это не тюрьма. Человека можно попытаться привлечь к административной ответственности, хотя я не понимаю, какая статья КоАП здесь может реально работать. Какой-нибудь штрафик можно попытаться вменить. Но это все равно человека не заставит, во-первых. А во-вторых — это не обеспечит целей карантина.
Я не могу сказать, что законодательство здесь не сбалансировано — это несправедливо по отношению к законодателям, потому что ситуация нетипичная, а у нас нормативно регулируются какие-то более общие вещи. Поэтому, учитывая, что принудить пациента нельзя (если найдется такой гражданин, который не захочет сдавать биоматериал для тестирования), его нужно будет содержать отдельно в боксированном помещении до тех пор, пока у него либо не проявятся типичные признаки заболевания, либо уже будет понятно, что по истечении очень продолжительного времени никаких признаков у него нет и его необходимо отпускать.
Меня очень возмущает то, что людям не дают писать отказ от госпитализации. Я прекрасно понимаю, что его можно оспаривать. То есть лечебное учреждение обязано в судебном порядке (так же, как это было сделано с Аллой Ильиной) принудительно продлевать этот карантин. Но отказывать людям в реализации этого права — это категорически незаконно.
Я понимаю лечебные учреждения, которые являются заложниками ситуации. Я с сочувствием отношусь к людям, в том числе и к главврачам этих медучреждений. Они должны соблюдать права пациента, которые никуда не деваются. В законе нигде не сказано, что пациенты могут быть лишены своих прав в связи с введением каких-то карантинных мер и в иных форс-мажорных ситуациях.
Поэтому юридический статус лиц, оказавшихся в карантине, еще предстоит понять, потому что юридически ситуации будут развиваться совершенно по-разному. Кто-то готов принять на себя эти ограничения, исходя из боязни за себя или какой-то социальной ответственности. Кому-то, может, просто любопытно, потому что это своеобразный жизненный опыт. Я думаю, что таких будет большинство. А меньшинство — это будут бунтари. И я мысленно и профессионально на стороне этих бунтарей. Потому что, еще раз повторюсь, все ограничительные меры, связанные с карантином (как бы они ни были хороши юридически и, возможно, даже правильно составлены и алгоритмизированы; и даже если никто не ошибется в издании этих распоряжений, и субъекты исполнения будут определены правильно, и полиция с Росгвардией будут стоять на страже — потому что, не дай бог, ты сбежишь или не явишься на госпитализацию), все равно должны обеспечивать баланс между общественными и частными интересами. А у нас в правоприменении, к сожалению, это далеко не всегда обеспечивается.
Я думаю, что отдельные кейсы рано или поздно перекочуют в суды. Обострено до предела это будет, полагаю, через какое-то время, когда будет ясно, что этот карантин не имеет конечного срока. Мне совершенно не ясна позиция Роспотребнадзора, которую они транслируют. Я не понимаю, укладываются ли эти тесты, о которых они говорят, в срок карантина, на который они помещают людей? С какого момента считается этот срок карантина? В некоторых источниках они сообщают, что с момента проявления первых признаков, либо с момента обращения за медицинской помощью, либо с момента прибытия, либо с момента контакта с лицом, от которого может произойти заражение. Я теоретически допускаю, что в одном и том же случае могут применяться все четыре отправные точки.
А если что-то не так произойдет с тестами? К примеру, просто потеряют материал. Каким образом это будет отражаться на сроках карантина? Очень интересно, что в этой связи будет происходить через две недели, в конце марта. Начнут ли эти люди, кто там сейчас находится, дней через десять выходить? Будут ли их продолжать насильно удерживать после срока, декларируемого для окончания карантинных мер? Обострится ли ситуация внутри каждой инфекционной больницы? Каким образом будет решаться вопрос с теми пациентами, которые не захотят сдавать анализы? А с теми, кто захочет принудительно выйти, вплоть до физического сопротивления? Этого я тоже абсолютно не исключаю.
К тому же мне очень интересны (вы задали этот вопрос в начале) карантинные меры, когда людей просто загоняют на территорию инфекционной больницы, где ничего нет. Инфекционная больница должна быть готова к разворачиванию инфекционных боксов. Если вы полагаете, что имеете дело с вирусом, который угрожает большому количеству лиц, если вы имеете в виду необходимость их изоляции от других пациентов, есть какие-то возможности мобильных боксов, какие-то возможности отгораживать эти помещения? То, что они делают сейчас, не обеспечивая, фактически, цели карантина, допуская взаимное заражение, я думаю, создаст едва ли не большие проблемы, чем возможность пребывания этих людей у себя дома.
Кстати, почему не рассматривается такой вариант? Здесь медицинская помощь, которая требовала бы стационарного лечения, реально не требуется. Если это признаки ОРВИ — прекрасно, лечите ОРВИ. Кто из нас не болел ОРВИ? Нет таких людей. Если речь идет о симптоматическом лечении — а только это у нас может предложить медицина, в том числе и в отношении пациентов с коронавирусом, — это лечение, которое направлено на снятие симптомов заболевания, профилактику и лечение (если потребуется) угрожающего жизни осложнения. Если пациент очевидно не нуждается в стационарном лечении, для каких целей этот карантин внутри какой-то загородки?
Если человек адекватен — он сам попытается изолировать себя. Пусть даже условно это будет «домашний арест». Это не совсем хорошее слово, но все равно это ограничение свободы, что ни говори. Поэтому выдавайте ему больничный, пусть дома сидит. Да, это дополнительная нагрузка на амбулаторное звено. Ну и что, раз уж у нас карантинные меры и форс-мажорная ситуация? Пожалуйста, усиливайте амбулаторное звено. Пусть сотрудники Роспотребнадзора ездят по домам и выполняют свою прямую работу, а не сидят в своих кабинетах. Пусть амбулаторно-поликлиническое звено становится на круглосуточное дежурство. В этом нет ничего хорошего, но раз уж форс-мажор — делайте, пожалуйста. Мне кажется, что в этом гораздо больше смысла, нежели в том, что происходит.
А если взглянуть с другой стороны? Допустим, врач столкнулся с тем, что пациент уперся и отказывается ложиться на карантин. Как он защищен от судебных исков? Вы уже упоминали, что в Петербурге уволили главврача больницы. А он-то здесь при чем? И вообще, предусмотрено ли какое-то наказание?
Я сначала отвечу про главврача. Уже создана петиция, чтобы вернуть его, потому что он действительно инфекционист высокого уровня, который возглавлял больницу с 1994 года. И комитет по здравоохранению, заключающий с главврачом стационара прямой контракт, декларирует, что это никак не было связано с побегом пациентов. Но, фактически, никто не сомневается, — как и я не сомневаюсь, и он сам не сомневается, — что это, безусловно, явилось не только поводом, но и прямой причиной его увольнения. Это позор здравоохранения, который называется «Вы не смогли исполнить, у вас пациенты сбегают из-под замка». И он, будучи уже освобожденным от должности, прекрасно сказал в интервью, что законодательством не предусмотрено содержание на карантине в больнице здоровых людей целыми семьями, что сейчас фактически делается в Боткинской больнице. По крайней мере, так было на момент его увольнения.
Врач совершенно точно не может ничего принудительно делать. Невозможно связать даже маленького ребенка и выполнять в отношении него какие-то инвазивные или даже неинвазивные вмешательства.
А по поводу защиты от исков — врач вообще защищен от исков в принципе, потому что любые взаимоотношения юридического свойства складываются между пациентом и лечебным учреждением. А вот если врач лично начнет хватать пациента за руки и требовать от него пребывания в палате, тут он, скорее всего, получит личные проблемы. Потому что, в первую очень, врач выполняет свою функцию, а уже потом выступает как физическое лицо, если можно так выразиться.
Россиян закрыли на карантин вместе с зараженным коронавирусом. Что происходит внутри?
Истории россиян, чьих отцов и матерей уничтожила советская власть
Фото: Федор Телков
Советское государство, чтобы сохранить власть, в 30-50-е годы XX века уничтожило многие тысячи (а по некоторым оценкам — миллионы) своих граждан. Трагедия так или иначе коснулась каждой семьи, и многие до сих пор хранят память о тех событиях. Фотограф Федор Телков решил найти то, что не смогла стереть машина репрессий. Так появился фотопроект «Дети Сатурна»* — откровенные беседы с родственниками репрессированных, в которых они вспоминают самые темные дни для своих семей.
*Сатурн, бог в древней римской мифологии, боялся, что его дети отнимут у него власть, поэтому заживо съедал их.
«Семья была так бедна, что Анну хоронили в шкафу»
Валентина Александровна Соколова, дочь репрессированного Александра Васильевича Ощепкова:
— Отец не подозревал, что ему грозит опасность. Он отдал 20 лет Красной армии, был награжден медалью РККА, причем в том же году, что и репрессирован. Его арестовали в 1938-м. Со слов мамы, отца вызвали в штаб для награждения или повышения в звании, но когда отец явился, с него сорвали погоны, назвали врагом народа и отправили на Ленина, 17, где в то время располагалось управление НКВД. Нас с мамой в течение суток выселили из казенной квартиры. Все вещи конфисковали.
От репрессий никто не был застрахован. Каждую ночь люди видели, как за кем-то приезжает черный воронок. Все эти отчеты о допросах написаны настолько безграмотно, что волосы вставали дыбом: и эти полуграмотные люди решали, жить человеку или умереть?!
Отца обвинили в том, что он скрыл свое происхождение [из служащих], назвавшись сыном рабочего. Дело усугубило и то, что мой дед сидел в тюрьме из-за негативного отношения к советской власти, а старший брат отца в годы Гражданской войны воевал на стороне белой армии.
Во время следствия отца пытали. Со слов мамы, подтвержденных архивными материалами, на одном допросе отец отказался подписывать протокол, за что его посадили на стул и трое суток не давали есть, пить, не пускали в туалет. Мало что соображая от обезвоживания и голода, он подписал протокол. Но позже от своих показаний отказался, ответив, что неизвестно, как бы поступил сам следователь, просидев три дня в одной позе. Сотрудник НКВД вынуждал подписать документ, и отец его ударил. Папе сменили следователя. К счастью, папу не приговорили к высшей мере наказания, но после осуждения он был лишен всех прав и мог заниматься только физическим трудом. Целый год папа работал на железной дороге грузчиком. Оказавшись в Москве, он попал на прием к Ворошилову, после чего его восстановили в звании и дали новый полк.
С 1940 года наша семья жила в Литве, в городе Паневежисе — отец боролся за установление там советской власти. Мы жили в доме литовской семьи, и мама укладывала нас спать под подоконником, у плинтуса, чтобы во время ночных обстрелов в нас не попали пули. В 1941 году полк отца перевели в Псковскую область, в город Опочка, и мы всей семьей перебрались туда. А потом пришла война. Отец знал, что на границе неспокойно: немецкие войска подходили все ближе. В июне 1941 года папа отправил нас с мамой и сестрой к бабушке в Сибирь. Утром 22 июня, когда мы ехали в поезде в Ленинск-Кузнецкий, по громкоговорителю объявили, что началась война. Мама в этот момент заводила часы… они выпали из ее рук и разбились вдребезги.
Отец участвовал в ожесточенных боях под Ржевом, получил тяжелое ранение и был направлен в Краснокамск в госпиталь. После лечения он приехал к нам в Сибирь, в отпуск, для дальнейшего восстановления. Мы жили в городе Ленинск-Кузнецкий в военном городке, где нам дали комнату. Правда, побыть подольше с семьей папе не удалось — ему сразу дали новый полк, с которым он ушел в Воронежскую область. Это было в 1942 году. Больше живым своего отца я никогда не видела. Мне было пять лет.
Я помню тот день, когда мама получила похоронку. Это был теплый летний день 1942 года, мы с ребятами играли в песочнице. Вдруг кто-то из детей закричал: «Твою маму ведут!» Я увидела, как женщины ведут маму под руки, она плакала навзрыд и сказала мне, что нашего папу убили. Эти слова я помню до сих пор. Невозможно вспоминать тот день без слез.
В нашей семье хорошо относились к советской власти. Как же могло быть иначе, если отец столько лет отдал Красной армии? Даже когда папу арестовали, моя бабушка, Ольга Ивановна Грехнева, ставила перед собой портрет Сталина и говорила с ним, убеждала: «Наш Шура ни в чем не виноват». Существующая в то время идеология настраивала нас на светлое будущее, мы верили и знали, что завтра будет лучше, чем сегодня. Когда Сталин умер, все плакали. Это была трагедия для страны.
Только после XX съезда партии люди узнали о массовых репрессиях. Но наша семья знала о них давно и не понаслышке. Был репрессирован и сослан на тяжелые работы в лагеря муж папиной сестры Анны, Леонид Кенниг — за то, что был поволожским немцем. Вскоре после ареста мужа Анна скончалась, их троих сыновей забрали в детдом. Семья Кеннигов была так бедна, что Анну хоронили в шкафу.
— Наша семья со стороны дедушки — выходцы с Украины. До революции они жили на Черниговщине. Считались зажиточной крестьянской семьей. Дед был женат на Евдокии Павловне Литвинчевой. В их семье было восемь детей — шесть сыновей и две дочери. Филипп (он погиб во время Великой Отечественной войны), Дмитрий, Павел, Василий, Георгий (или его еще звали Юрий), Илья, дочери Клавдия и Валентина. Дед был трудягой и большим умницей. Жили они в городке Середина-Буда, что в Сумской области, тогда все это называлось Черниговщиной. Семья владела еще несколькими домами. Подобедовы торговали мясом — Гавриил Кузьмич имел две мясные лавки. Разводили крупный рогатый скот, были пастбища. Они все село и окрестности снабжали мясом.
Использовали привлеченный труд, за это и поплатились. Это сегодня их бы назвали предпринимателями, но тогда, в конце 20-х, считали иначе, и Гавриила Кузьмича арестовали. Я даже не знаю, как происходил арест и по какой статье его обвинили, отец не любил разговаривать на эту тему. И вмиг семья развалилась. Тогда ведь могли арестовывать с 14-летнего возраста.
Старший сын Дмитрий был 1898 года рождения, а младший сын Илья — 1913 года. Чтобы не подвергнуться аресту, Дмитрий уехал в Глухов, Филипп, Георгий, Илья, Клавдия и Валентина — в Москву, Василий — во Ржев. А бабушка Евдокия Павловна никуда не уехала, она умерла от тифа в годы войны.
Кстати, племянница моей бабушки Александра Ивановна Литвинчева — это родная мама знаменитых писателей — братьев Стругацких. В 20-е годы, когда шла Гражданская война, в Середина-Буду приехал комиссар Натан Стругацкий. На одной вечеринке он познакомился с Александрой. Она, необразованная сельская девушка, произвела на него, журналиста, сильное впечатление. Была на десять лет моложе, очаровательна, просто завораживала всех.
Дедушку сослали на Соловки, там он и умер через несколько лет. Из мест заключения незадолго до смерти он прислал моему отцу свою фотографию, датированную 20 августа 1938 года. Там было написано: «На память детям Георгию и Тоне (моя мама) и внуку Жене (мой старший брат), отец ваш». С фотографии смотрел измученный человек. Он умер спустя два месяца от туберкулеза. Может быть, он все-таки погиб там или был расстрелян, точных данных нет. В свое время сумская областная газета написала статью об истории семьи Подобедовых, и там была опубликована фотография деда Гавриила Кузьмича. Много фактов о дедушке и семье я узнал именно оттуда — в первую очередь то, что он получил десять лет лагерей на Соловках.
Кстати, мне удалось узнать, что на следующий день после того, как Гавриил Кузьмич был сослан, два человека в штатском обязали его сына Павла Гаврииловича освободить дом, объяснив, что он переходит в собственность государства. Никаких документов при этом не предоставили. Дали час на сборы и запретили брать с собой какое-либо имущество.
Будучи подростком, я, еще не зная всех деталей гибели дедушки, выпалил маме: «Как вы могли допустить такое?! Куда вы смотрели?!». Она коротко ответила: «Вырастешь — сам разберешься, куда мы смотрели…»
«Лежала газета с портретом Сталина, она не заметила и наступила на нее. Донесли…»
Вероника Степановна Сапега, член семьи репрессированных:
— Моя жизнь началась в Сталинграде, родилась я в 1926 году. Мама моя, Елена Антоновна Шуберт, умерла в 1928 году, так что я ее не помню. Папа, Корзюк Степан Иосифович, родился в 1885 году в Нижнем Новгороде, он поляк. У него нас было шестеро: сыновья Петр, Владимир, дочери Ромуальда, Ядвига и я. Был еще сын Витя. Вскоре после смерти мамы мы хоронили соседа, когда ему вырыли могилу рядом с могилой мамы, стал виден ее гроб. Витя прыгнул в могилу мамы и стал целовать ее гроб и плакать, так тяжело он переживал смерть матери. Вскоре Витя умер, похоронили его в одной могиле с мамой.
Ядвига работала в школе в библиотеке, там и жила. Как-то она шла по школе, на пол упала газета с портретом Сталина. Она не заметила газету и наступила на нее. Донесли. Ее прямо из дома забрали. Следователь на допросах ей сказал, чтобы подписывала все, что ей будут давать. Она подписывала. И, представьте себе, в августе 1938 года ее освободили. А 15 февраля 1938 года ночью пришли за папой.
Ночью приехал черный воронок. Постучали в дверь. «Кто?» — спросил папа. «Откройте, НКВД». В дом зашли трое мужчин. Как звери, стали все перерывать. Нас с кроватей согнали, все перевернули вверх дном. А что у нас брать-то было? Только две старые картины. Забрали. И папу забрали.
«Степан Иосифович, одевайтесь». Мы все плачем… Мамы нет, папу забрали.
И, кстати, той ночью из нашего подъезда пятиэтажного дома номер 5 на Кировоградской арестовали всех мужчин — человек десять. Я выходила в коридор, там плакали женщины всего подъезда. Когда папу уводили, он сказал Ромуальде, чтобы пустила в одну из комнат соседку снизу, тетю Олю. Мы с ними дружили, ее мужа, дядю Федю, тоже забрали.
Первого марта забрали мою сестру Ромуальду. Ей дали десять лет лагерей, как и папе. 15 апреля забрали брата Петю и тетю Анну. Все так же — приехал воронок, зашли трое. «Корзюк Петр Степанович?» — «Да». — «Вы арестованы». — «За что?» — «Там разберемся». Все перетрясли и увели брата. И остались дома 14-летний Володя, я и Костя, который был младше меня на год. И да, с нами жила соседка тетя Оля.
Через три дня снова к нам приехал черный воронок — забирали уже меня, Володю и Костю. Когда стали нас сажать в машину, Володя шмыг — и убежал. Ловить его не стали, а нас повезли на Сортировку в детприемник. Володя туда приходил, но я его не видела, а он меня видел. Соседи собрали какой-то сладкий подарок и его послали к нам. Детприемник находился в бараке, с одной стороны жили дети уголовников, с другой — дети политических. Я сидела на качелях, брат издали меня увидел, попросил охранника позвать эту девочку. Охранник прогнал его, пригрозив, что сейчас его самого сюда заберут. Брат ушел.
Он рассказывал, что там, на Сортировке, какая-то гора была. Он пришел на нее, выкопал ямку, закопал туда все конфеты и ушел. И говорил еще, что очень плакал. За ним приезжали несколько раз, но соседи прятали его, так и уберегли. Кстати, когда в нашей семье всех взрослых арестовали, в нашу квартиру тут же вселили другую семью, и Вова жил с тетей Олей, ему возвращаться было некуда. А нас увезли на Украину, в детский дом, затем — в монастырь.
10 апреля 1939 года выпустили моего папу. Он сразу поехал в Москву к Калинину, попал к нему на прием. Очень плакал там. Калинин ему сказал: «Не плачь, дед, твои дети скоро будут дома». Ему даже дали адрес, где мы находимся.
Тем временем директор детского дома принес мне письмо. На следующий день нас послали домой. Дали воспитателя в сопровождающие. Ехали через Москву, и было нас десять человек. Мы пришли в нашу квартиру, а нам говорят, что отец наш пошел в НКВД и сегодня вечером должен уехать за вами. А мы уже сами приехали! Володя был на работе, и я сказала Косте, что надо встречать папу, я сообразила, как он будет идти — обязательно через скверик.
И вот мы сидим с Костей в сквере, караулим папу. Гляжу — дедушка какой-то идет. Говорю: «Костя, это наш папа идет». Костя говорит: «Нет, он не такой». Так сильно он изменился! Перед нами был старик совсем без зубов. Я узнала потом, что ему их все выбили на допросах. Он идет и смотрит на нас, улыбнулся. И ушел, не узнал, мы же закутаны были… Прибегает соседская девочка и говорит: «Дедушка пришел домой». Мы с Костей бегом туда. Вот помню все хорошо… Он почистил в комнате картошку в маленькую кастрюльку и нес ее на кухню. Нас увидел, картошка упала… Столько слез было, вы не представляете!
И вот такой момент, но это было уже в 1942 году. Сижу, шью на машинке. Слышу — кто-то в дверь скребется. Подхожу: «Кто там?» — «Я», — тихий ответ. Не могу рассказывать — слезы… Открываю — сестра Ромуальда стоит. С трудом узнала. Когда сестру забирали, у нее были длинные косы, а тут все волосы ободраны, плохо одета и худая, как скелет. Она меня обняла и сказала: «Ядя, какая ты большая стала». Она меня с сестрой спутала.
Я стала ее мыть и обстирывать, чтобы в себя пришла, ведь только из лагерей вернулась она — освободили. Была там медсестрой. Находился в лагере латыш Шапаль Рудольф Янович. Он умирал, а Ромуальда за ним ухаживала и буквально спасла, выходила его. Когда он вышел из лагеря, он пришел к ней, и они поженились.
«Отец не смог оправдаться»
Геронтий Дмитриевич Ившин, сын репрессированного Дмитрия Герасимовича Ившина:
Мой отец, Дмитрий Герасимович, родился в 1903 году в селе Пышкет Юкаменского района Удмуртской АССР. Он был преподавателем, и мама работала с ним в одной школе.
Отца арестовали в июле 1941 года. В это время его призвали на воинские сборы, он проходил командирские курсы. Его сняли прямо с обучения, в том же месяце. Причины ареста нам до сих пор неизвестны. Когда отца забрали, мне шел третий год — конечно, я ничего не помню о том дне. Матери тоже не удалось с ним увидеться.
Место, где он проходил командирские курсы, находилось в нескольких десятках километров от нашего дома. Посетить жену и пообщаться с ней ему не удалось. Правда, по пути он смог зайти к родителям — моим бабушке и дедушке. По их словам, он пытался их успокоить, сказал, что ни в чем не виноват и беспокоиться не о чем. К сожалению, все закончилось печально, его все-таки обвинили и расстреляли. Мой дедушка был на суде. Подробностей я не знаю, но дед говорил, что отец не смог оправдаться.
Я не знаю, как звучала формулировка обвинения. Сейчас узнать причину расстрела можно, но для этого нужно ехать в Ижевск и обращаться в тамошний архив. Здоровье не дает мне сделать это. Но я планирую. Я опасаюсь, что те материалы могут уничтожить за давностью.
Я знаю только, что его осудили по статье 58-10 [призывы к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти].
Когда забрали отца, мама только что родила мою младшую сестру и кормила грудью. Кроме младенца у нее было еще трое детей. После того как отца забрали, ей пришлось очень тяжело. Детей поднимала в одиночку. Чтобы выйти из тяжелого материального положения, она продала дом, который построил отец. Это позволило нам выжить в самые тяжелые годы. Мать уехала из села Пышкет в 1945 году в Кировскую область. Там нужен был преподаватель русского языка. Матери дали двухкомнатную служебную квартиру, в которой мы и жили впятером.
«Контрреволюционное содержание проповедей»
Светлана Георгиевна Буткина, родственница репрессированного священника Николая Буткина:
Три брата, дедушки моего супруга, были репрессированы: Павел и священники Александр и Николай (двоюродные братья Павла).
Второй брат — Николай Григорьевич Буткин. Это человек особой судьбы. Личность незаурядная и особенно выдающаяся качеством своей христианской веры. Его называли «уральским златоустом». Он преподавал Закон Божий в женской гимназии номер 1, а потом в мужской гимназии (ныне 9-я гимназия Екатеринбурга). Хороший оратор, он всегда был в гуще жизни современного общества — церковной, общественной, культурной, политической. В «Справочной книжке» Екатеринбургской епархии за 1915 год о нем указано: «Священник в Покровской церкви при мужской гимназии города Екатеринбурга, с 1907 года имеет скуфью». Скуфьей (головной убор) награждались священнослужители за особые достижения при исполнении служения. Затем отец Николай был переведен в Спасо-Преображенский собор Шадринска с возведением в сан протоиереея. Здесь чтением публичных лекций он собирал в храм людей неравнодушных к делу Божьему. Эти люди образовали братство, названное Симеоновским — в честь святого Симеона Верхотурского.
А созданный им Шадринский кружок объединенного духовенства, как свидетельствуют документы от сентября 1921 года, вместе с его председателем, протоиереем Николаем Буткиным, занимался организацией церковной жизни в приходах. Активная церковная и братская жизнь продолжалась до 1926 года! Это почти невероятный факт на фоне интенсивной антирелигиозной государственной политики.
Неоднократно отец Николай подвергался арестам. В 1920 году он был отдан под Ревтрибунал. Обвинение — «контрреволюционное содержание проповедей». И приговор: запрещение заниматься общественной деятельностью до конца Гражданской войны. Как и его брат Александр, он был лишен избирательного права. Повторно был осужден в 1923 году. Обвинение такое: «контрреволюционное содержание проповедей, поминание на богослужении патриарха Тихона». Подробности приговора и отбытия наказания неизвестны, это еще предстоит выяснить.
Но главные испытания были еще впереди. В 1926 году выходит постановление о закрытии Симеоновского братства, а протоиерея Николая высылают в Уфу. Там он служит настоятелем Иверской церкви Благовещенского монастыря. После ее закрытия, скорее всего, продолжал духовное попечительство о бывших монахинях и прихожанках. И что вы думаете? В августе 1937 года отца Николая арестовывают, обвиняют в организации тайного женского монастыря и участии в контрреволюционной организации. 28 ноября того же года тройка НКВД выносит приговор по делу уфимских церковников: расстрел.
Расстреляли и братьев отца Николая — Александра и Павла.
«На его лице не было живого места — один сплошной синяк»
, из семьи раскулаченных и репрессированных, поселок Нагорный городского округа Верхняя Пышма:
Мой отец, , был родом с Кубани, из станицы Кутаисской. За то, что он отказался вступать в колхоз, его и раскулачили, а потом выслали из станицы и отправили на Урал. Работал мой папа на Монетном торфопредприятии слесарем-электриком. Здесь же, в поселке для спецпереселенцев Первомайском Березовского района, он познакомился с моей мамой, Чащиной Татьяной Тарасовной, тоже спецпереселенкой, высланной сюда вместе с родителями из Курганской области. В 1934 году 25 ноября я на свет появился в этом спецпоселении, входившем тогда в систему ГУЛАГа. В 1936 году папу восстановили в гражданских и избирательных правах, как написали тогда в справке о реабилитации, «за систематическое выполнение производственных заданий на 130–150 процентов и активное участие в общественной и культурно-массовой работе». Вместе с ним восстановили в правах и его жену, и меня, двухлетнего мальчика. Правда, в конце справки была маленькая приписка: «без права выезда с мест поселения».
В январе 1937 года родился мой младший брат Николай, и в этом же году отец, на свой страх и риск, решает ехать с семьей к себе на родину, в Краснодарский край. Но долго мы на Кубани не прожили. В родной станице отец стал работать кузнецом в колхозе «Искра». И по доносу своего помощника, беспробудного пьяницы, не желавшего работать, 16 октября 1937 года Григория Семеновича арестовали органы НКВД, обвинили его в контрреволюционной агитации и клевете на колхозы и отправили в тюрьму города Горячий Ключ. Пока велось следствие, мама ходила два раза в неделю к отцу на свидания в каталажку. Как-то пришла к нему и увидела, что на его лице нет живого места — один сплошной синяк. От боли, страха и бессилия она расплакалась лишь на улице. Больше они с отцом не свиделись…
После допросов и физических издевательств Григория Семеновича Жукова по решению «тройки» УНКВД по Краснодарскому краю 20 ноября 1937 года приговорили к десяти годам исправительно-трудовых лагерей и отправили снова на Урал, в Нижнетуринскую колонию, которая тогда называлась учреждением И-299. Здесь ему прилепили позорный лагерный номер 09437.
Нас — маму, Татьяну Тарасовну, и двух ее сыновей — перевозили из одного спецпоселения в другое и в конце концов оставили в поселке Нагорном (323-й лесоучасток). Строящемуся «Уралмашу» и Пышминскому медеэлектролитному заводу нужен был лес, потому и создали это спецпоселение, жители которого занимались лесозаготовками. Не лагерь, конечно, но бежать было некуда, тем более что паспорта спецпереселенцам стали выдавать только в 1956 году.
Репрессирован сталинским режимом был и мой дед по материнской линии, Тарас Карпович. Его вместе с моей будущей матерью и бабушкой выслали из Курганской области. Он был старовером, очень зажиточным крестьянином, но всего достиг своим трудом, да еще помогал бедным. В доме его после раскулачивания большевики устроили клуб. Все это было в Шадринском районе, Ольховском сельсовете, в селе Большой Беркут.
Умер мой отец, как сказали потом маме, от воспаления легких в поселке Сарагулка, в Туринской колонии, уже в военные годы. Но тогда свидетельств о смерти политзаключенных не выдавали, и никто не сообщал близким, когда умирал лагерник или арестант. Можно сказать, что вдовство и сиротство начиналось с момента ареста — то есть десять лет без права переписки фактически означали смертный приговор.
Иногда женщинам в , сообщив о десятилетней ссылке мужа, прямо так и говорили: «Можете выходить замуж». Но мама все надеялась на возвращение отца, хотя так его и не дождалась.
Похоронили его 5 мая 1943 года, но узнали мы об этом лишь в 70-х годах. Побывать на его могиле нам так и не довелось. Как оказалось, кладбище политзаключенных было срыто бульдозером, а затем на костях разбили коллективные сады. Теперь там в мае цветут яблони.
«Улица Ленина, 17. В подвале этого дома расстреляли отца»
Римма Александровна Печуркина, дочь репрессированного Александра Тихоновича Красносельских:
После окончания Коммунистического университета отца направили в Свердловский обком профсоюза горнорабочих, здесь он налаживал быт и культурный досуг в горняцких поселках Урала, а затем занимался организацией горного института в Свердловске, стал его первым директором.
По ложному обвинению он был осужден военной коллегией Верховного суда СССР и по приговору, вынесенному выездной сессией в Свердловске, расстрелян как враг народа. В отношении моего отца такая формулировка звучит нелепо, потому что по происхождению он был из самой гущи народа — из семьи мастерового чугунолитейного завода Тихона Матвеевича Красносельских.
В 1937 году и повода не надо было — просто выполнялась спущенная сверху разнарядка на выявление врагов народа. Достаточно было слухов, домыслов, чтобы тень подозрения легла даже на такого убежденного коммуниста, каким был мой отец.
В ходе разоблачительной кампании была вытащена на свет давняя история, которая произошла с Александром Тихоновичем еще во время учебы в Коммунистическом университете. Когда Красносельских приехал в Кизел на каникулы, местные коммунисты попросили его, как хорошо подкованного партийца, организовать дискуссию о Троцком, с которым партия тогда вела идеологическую борьбу. Отец должен был изложить взгляды Троцкого, чтобы участники дискуссии могли тут же разбить аргументы политического противника.
Отец сначала отказывался, даже написал заявление, что не разделяет взгляды оппозиции и что, транслируя их, всего лишь выполняет поручение однопартийцев. Но участие в этих событиях сыграло свою трагическую роль спустя годы, в период массового террора. Кто-то просигнализировал, что во время дискуссии начала 20-х годов Красносельских пропагандировал троцкистские идеи. Инструктор Свердловского обкома партии был специально командирован в Кизел, чтобы уточнить и расширить эти сведения, но вернулся ни с чем: кизеловские товарищи подтвердили, что Александр Тихонович лишь выполнял партийное поручение.
Тем не менее весомее этого довода оказалась крохотная записка члена партии Поскокова, в которой он сообщал, что сам не был на собрании и выступлений не слышал, но якобы люди говорили, что Красносельских выступал с позиций Троцкого. И этого оказалось достаточно, чтобы внести отца в черный список неблагонадежных.
А дальше завертелась репрессивная машина. Отца обвинили в создании антипартийной группировки, в которую он якобы вовлек еще шесть человек. Среди шестерых «завербованных» числился санитарный инспектор Николай Городецкий, которого уличали во вредительстве — якобы он «способствовал завшивлению школьников».
В то время семья уже вернулась в Свердловск, отец работал помощником управляющего строительным трестом. В один из последних дней августа отец не пришел с работы. Мама бросилась его искать, сослуживцы хранили молчание, только сосед, работник треста, из сочувствия к маме сказал, что его арестовали.
Улица Ленина, 17. Здесь в те годы вершились судьбы десятков тысяч ни в чем не повинных людей, в том числе моего отца. Туда и кинулась и моя мама, чтобы хоть что-то узнать о муже. Следователь сказал, что его отправили в Красноуфимск, так как дело будет рассматриваться по месту совершенного им преступления. Кроме пропаганды троцкизма отцу еще вменили развал районной экономики, падеж скота, разлив реки, затруднивший движение сельхозтехники и т.д. Двадцать лет спустя ученые-экономисты с цифрами в руках докажут, что развала хозяйства не было — Красноуфимский район ходил в передовых.
В ноябре 1937 года мама с грудной дочкой на руках поехала в Красноуфимск. Как она вспоминала, было холодно, ветер валил с ног. Но оказалось, что отца в Красноуфимске нет. По возвращении в Свердловск мама снова пошла к следователю. И услышала: теперь арестованного точно увезли в Красноуфимск. Мама снова поехала туда. Им довелось увидеться один раз — благодаря тому, что охранники из местных хорошо знали и уважали отца. Он передал с мамой письмо нам, детям.
«Дорогие мои, хорошие! Шлю вам свой привет. Сегодня у меня праздник, была в гостях Мамочка… [Мамочка — так, с большой буквы, писал папа это слово.] Учитесь хорошо, читайте книжки, играйте. Юрашеньке мой наказ, чтобы он следил за Мамой, за ее здоровьем и слушался бы ее, помогал ей, пусть она хорошо питается… Ухаживайте хорошо за маленькой сестренкой. Горячо всех целую. Желаю всем здоровья. Ваш папа».
Скорее всего, его расстреляли вскоре после суда в подвалах дома на Ленина, 17, где в июле 1937-го и январе 1938 года проходили заседания выездной сессии военной коллегии Верховного суда СССР. Со стороны улицы дверь наглухо занавешивалась, подсудимых заводили из другой двери, до этого момента содержали в сарайчике во дворе. После вынесенного приговора уводили подвалами, чтобы осужденные не встречались с теми, кому еще предстояло судилище. Конвейер работал беспрерывно.
Я думаю, прах моего отца покоится в массовом захоронении на 12-м километре Московского тракта, где хоронили расстрелянных жителей Свердловской и Пермской областей.
«Сидели, ждали, когда вечером придут из НКВД»
Игумен Флавиан (), наместник Крестовоздвиженского монастыря города Екатеринбурга, потомок репрессированного протоиерея Григория Посохина:
О том, что прадеда расстреляли, я узнал в 16 лет. Многое стало ясно из документов, которые мне прислали из Пермского государственного архива по делам политических репрессий. Это было в 1998 году, 20 лет как эти документы у меня. Что-то узнал из рассказов мамы и ее сестры, Эмилии Васильевны, которая сейчас живет в Москве. Еще есть фотографии, которые мне передала Анастасия Ефимовна Посохина, вдова старшего сына отца Григория — Бориса. Она же прислала мне справку о реабилитации отца Григория.
Прадед родился в 1883 году, то есть когда он погиб, ему было 54 года. Он выпускник Пермской духовной семинарии. Знаю, что он был священником церкви Святого пророка Божия Илии в селе Орда Осинского уезда Пермской губернии, впоследствии служил в Перми. В его деле есть справка о регистрации по месту служения. Там говорится, что он был зарегистрирован как священник при Старокладбищенской церкви в Перми. В семейном предании сохранилось, что в тот период, когда церковь в Орде была закрыта, он с семьей скитался. Добрые люди их приютят, а их возьмут и выселят, запретят хозяевам их принимать. Выселяли их несколько раз.
Знакомые, которые служили в органах, предупреждали, что им грозит выселение. Поэтому надевали на себя по две-три пары рейтуз, юбок, кофт, штанов — у кого что есть — и сидели, ждали, когда вечером придут из НКВД и выгонят их. С собой не давали взять даже личные вещи: что на вас надето, то и забирайте. А хозяева потом рассказывали, что с их вещами сделали: часть энкавэдэшники себе забрали, а что им не надо — на помойку выбросили.
Отца Григория арестовали в Перми 18 мая 1937 года. Сказали: разберемся и отпустим. Прадеда увезли в Свердловск. Вот протокол допроса Григория Ивановича:
«Вам предъявляется обвинение в том, что вы являлись членом контрреволюционной организации «Общество трудового духовенства», в составе которой проводили активную контрреволюционную деятельность против ВКПб и советского правительства, ставя своей целью свержение существующего советского строя. Признаете ли себя в этом виновным? Ответ: Нет, не признаю, так как контрреволюционной работы я никогда не вел».
В итоге его обвинили в том, что он являлся членом шпионской диверсионной повстанческой организации, участвовал в нелегальных сборищах, имел связь с руководителем шпионско-диверсионной организации. Постановили: расстрелять, личное имущество — конфисковать. Это было 25 августа. А расстреляли прадеда 31 августа в 12 часов ночи.
Потом сколько прабабушка ни ходила и ни пыталась что-то узнать, ей только сказали в устной форме, что ее муж осужден на десять лет без права переписки. Тогда еще не знали, что это означает, и ждали его. 19 лет прошло, а прабабушка все надеялась, что он жив.
Я пытался выяснить, где же Григорий Иванович похоронен. В деле этого нет. Но основное место захоронений жертв массовых репрессий — 12 километр Московского тракта.
«За отцом пришли ночью, как это обычно и бывало»
Людмила Ильинична Окунева, дочь репрессированного Ильи Андреевича Калуса:
Когда именно и как умер мой отец, в чем его обвиняли я узнала в подробностях только лет 20 назад, когда посетила областной архив в Екатеринбурге. Когда все эти дела рассекретили, я наконец получила к нему свободный доступ. В архиве мне дали его личное дело, и я выписала оттуда некоторую важную информацию. Там было сказано, что его осудили 14 января 1938 года по небезызвестной 58-й статье, и уже 21 февраля приговор был приведен в исполнение — его расстреляли.
Мне тогда было всего девять месяцев — конечно, я ничего не помню. Мама, Федора Саватеевна, рассказывала, что за отцом пришли ночью, как это обычно и бывало. Хотя сам отец не подозревал об опасности. Была зима, декабрь, мама была беременна моим младшим братом. За отцом пришли сотрудники местного НКВД, велели ему одеваться и увели с собой. Якобы нужно было подписать какой-то документ. Больше мы отца никогда не видели.
Он был грек по национальности, это понятно по фамилии. Его предки мигрировали на Украину, в Донецкую область, Волновахский район, деревня Бугас — там была целая греческая община. Из архивных материалов мне удалось узнать, что жили они небедно — собственно, поэтому их и назвали кулаками. У них было 16 гектаров земли, две коровы и две лошади. Образование у него — два класса средней школы. Видимо, семья усердно работала, поэтому нажила хорошее имущество. Но в те времена богатое хозяйство могло стать причиной внимания властей, вот его и сослали вместе с семьей в 1931 году на Урал.
Семью моей матери тоже раскулачили. Они жили в Тюменской области, там у них была швейная лавка, приносившая неплохой доход. Все это отобрали, а их сослали в Свердловскую область, в город Серов, тогда еще он назывался Надеждинск. Там они и познакомились с отцом — вместе работали на лесоповале, занимались лесозаготовками. А 25 марта 1937 года родилась я. Правда, насладиться отцовством и семейной жизнью мой папа так и не успел…
На лесоповале работало много греков, и вот один знакомый отца по фамилии Яманко донес на него, что он агент немецкой разведки, что завербовал его некий Эммануил Михайлович Фишер — кто это такой, я не знаю. Как я прочитала в архивных материалах, папа признал себя виновным в этом. Возможно, дело было в пытках… Потому что непонятно, какую разведывательную деятельность можно вести в лесу, они ведь день и ночь работали.
Когда отец не вернулся, мама пошла в местную комендатуру, пыталась расспросить сотрудников, что произошло и где папа, но никто ей ничего не сказал. А в 1958 году, устав от неизвестности, она подала в розыск, потому что слышала разговоры о том, что он уехал обратно на Украину, что его там видели. Однако потом пришла бумага, в которой говорилось, что отца расстреляли 20 лет назад. В документе говорилось, что дело прекращено за отсутствием состава преступления — то есть его реабилитировали посмертно и выдали свидетельство об этом.
Без отца было тяжело. Очень тяжело. Я запомнила случай: нужно было получить хлеб, в те времена дефицита надо было занимать очередь с самого утра, а мама работала, и она, рано утром заняв очередь, будила меня и просила постоять за хлебом. Но некоторые люди не хотели меня пускать. Не все такие были, конечно, но иногда находилась в очереди голосистая женщина, которая начинала кричать: «Что она здесь делает? Это же дочь врага народа! Выгнать ее отсюда к чертовой матери!» И когда мама пришла вечером и спросила, где хлеб, я ответила, что меня выгнали. Она начала плакать. До меня не доходило, в чем проблема. Я только начала ходить в школу, мне было лет девять. Мама очень переживала по этому поводу. У нее была подруга, муж которой погиб на Великой Отечественной войне. Так вот ей и ее детям всегда что-то перепадало — то отрез на платье, то продукты, то еще какие-то подарки. А маме ничего никогда не давали ни для меня, ни тем более для нее. На службе маму тоже как-то притесняли, она часто плакала после работы. Она трудилась на лесопилке, и ей давали самую сложную и низкооплачиваемую работу.
Российский чиновник воспринимается массовым сознанием как человек по природе инертный, безынициативный. С недавних пор к этому образу добавилось еще и неумение публично выражать свои мысли. Одной из причин, по которой иногда очень талантливый человек (к примеру, заслуженный спортсмен) способен превратиться в персонажа гоголевской «Шинели», является иллюзия компетентности. О способах борьбы с ней побеседовала с одним из финалистов — заместителем министра экономического развития Северной Осетии Феликсом Гадзаовым.
«Лента.ру»: С чем связана некая твердолобость бюрократии?
Феликс Гадзаов: Человек тяжелеет, сидя в своем кресле в удобном кабинете. У него формируется некое комфортное окружение. За несколько лет он либо подтягивается до него, либо укрепляется во мнении, что он самый умный. В таком случае и возникает иллюзия компетентности. Главный вопрос в том, как помочь управленцу понять состояние, в котором он пребывает, и подтолкнуть его к саморазвитию. И здесь отличным подспорьем является конкурс «Лидеры России».
Зачем вам, заместителю министра, состязаться с кем-либо без уверенности в победе?
Это справедливый вопрос. Многие управленцы так и размышляют. Кому-то было лень даже снять видеоролик для первого заочного испытания. Кто-то просто боялся репутационных издержек — в том случае, если результат окажется неудовлетворительным. Я вообще считаю, что было бы неплохо сделать конкурс «Лидеры России» обязательным для управленцев в госсекторе с предоставлением результатов для анализа вышестоящему руководству.
Здесь можно получить ценный опыт масштабирования своей деятельности. Безусловно, «Лидеры России» — это не история про трудоустройство на хорошую должность, но конкурс дает возможность человеку, который находится на своей траектории развития, выйти на качественно новый уровень.
Это, по-видимому, и мотивировало вас участвовать в нем?
Да. «Лидеры России» — это сегодня самый эффективный социальный лифт для человека, который хочет и чувствует в себе силы двигать недвижимое и при этом не боится брать на себя ответственность. Кроме того, в прошлом году я уже участвовал в этом конкурсе, но дошел только до полуфинала и после этого сделал «работу над ошибками». Было огромное желание доказать себе и окружающим, что полуфинал — это не потолок для меня.
Что изменилось в «Лидерах России» в сравнении с прошлым годом, когда конкурс проводился впервые?
Оптимизировали методы оценки. Появился ретест и социальный проект, который внес новую струю.
Какое испытание далось вам труднее всего?
Дистанционный этап. Логические, числовые и вербальные тесты особых затруднений не вызывали. Сложнее давались вопросы на знание России, так как ответы на многие из них остались глубоко в памяти, а освежить их все за короткий промежуток невозможно.
Но в целом вторая попытка далась легче?
Я бы не сказал. Очные испытания создавали мощное психологическое напряжение. Два дня работы, требующей постоянной концентрации, мобилизации знаний и навыков, непрерывной коммуникации в разных группах, с разными людьми выматывали не хуже спортивных соревнований.
Судя по тому, что написано о вас на республиканском сайте, вы имеете опыт научной работы. Он вам пригодился?
Да. В 24 года я защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Промышленно-торговая политика как фактор развития экспортного потенциала отрасли». Прошло полтора десятка лет, и вряд ли эта работа столь же актуальна. Вместе с тем годы спустя я только укрепился во мнении, что экспортный потенциал необходимо развивать с акцентом на промышленность. Только маленькие страны могут выживать за счет туризма, а России без развития промышленного потенциала не обойтись.
Что касается записи в резюме «кандидат экономических наук», как оказалось, она не особенно интересует работодателей. Я тоже особой тяги к научной деятельности не испытывал. Как выпускник факультета международных отношений, я мечтал стать дипломатом.
И, судя по всему, у вас получилось. По крайней мере, вы работали в Австралии. Расскажите, как вам удалось туда попасть.
Пришлось приложить немало усилий для этого. Три года я проработал в представительстве во Владикавказе, затем по итогам конкурсного отбора был утвержден на вакантную должность в генконсульство РФ в Сиднее, хотя мне говорили, что человеку из региона, который не является сотрудником центрального аппарата министерства, светит разве что командировка в Грузию. Для меня это был первый выезд за рубеж, и в итоге я пробыл в Австралии четыре года.
Это много или мало?
У меня был годовой контракт, который трижды продлевался. Так получилось, что на момент моего отъезда из Австралии я был одним из самых опытных дипломатов, потому что за четыре года успел поработать практически на всех направлениях деятельности генконсульства. За время моего пребывания сменилось несколько генеральных консулов, состоялся первый официальный визит президента России в Австралию. Поэтому я, конечно, мог еще продлить контракт, но у меня родился ребенок — нужно было вернуться домой и посвятить какое-то время семье.
Как эта работа на вас повлияла?
Это был очень важный для меня период жизни. Опыт, который я получил во время работы в МИД России, помогает мне до сих пор. Это жесткая, но очень эффективная школа. Дипломат остается дипломатом круглые сутки, а не только в рабочие часы. Ты не имеешь права на ошибку, на неряшливый вид, некорректные действия, слова, жесты. Нужно держать осанку в прямом и переносном смысле. В Австралии меня несколько раз повышали в должности и дважды — в ранге. Сложились хорошие отношения со многими коллегами из МИДа, которые сохраняются по сей день.
А что вам запомнилось о самой Австралии?
Это одна из самых комфортных для проживания стран мира, которая всегда в топе рейтингов по уровню жизни и счастья своих жителей. Я уверен, что все это реально сделать и у нас в России, просто нужно больше работать и хотеть изменить ситуацию к лучшему.
Это смелое заявление. Расскажите о социальном проекте, за который вы взялись в рамках конкурса управленцев.
Я занимаюсь восстановлением забытых с советского времени горных туристических маршрутов на Кавказе и вовлечением в эту работу волонтеров, а также детей из семей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации. Хотелось собрать вместе этих детей и волонтеров — ребят с активной жизненной позицией, чтобы одним показать важность общественно полезной волонтерской деятельности, а другим — необходимость вовлечения в такую деятельность ребят из неблагополучных семей.
Мы организовали большой поход в районе села Камата — это примерно 1400 метров над уровнем моря. На детей это произвело большое впечатление, многие из них в итоге захотели стать гидами. Хотя, безусловно, мы очень переживали, ведь шли в горы с ребятами в возрасте от 6 до 16 лет.
Большие затраты потребовались на этот проект?
Небольшие. Представители бизнес-сообщества с радостью откликнулись на просьбу помочь в реализации этого проекта. Потребовалась подготовительная работа с архивными документами. В эти карты и записи было вложено много сил и таланта. Радовала возможность вернуть чьи-то идеи к жизни, тем самым наведя мосты между поколениями.
Есть ли какой-то отклик, интерес от туристического сообщества к тому, что вы делаете?
Пока прошло немного времени, выводы делать рано, но интерес есть. Администрация Ирафского района была под большим впечатлением от мероприятия. Другие районы республики тоже заинтересовались проектом.
В планах — восстановить еще несколько маршрутов, которые были выявлены в архивах. Один из них мне особенно интересен, так как проходит через древнее село Галиат, в котором жили мои предки. Там сохранился целый каменный город.
Как попасть на эти тропы туристам? Нужно куда-то обращаться?
Нам пришла в голову идея создать специальное приложение для мобильных устройств, с помощью которого можно будет дистанционно изучить маршрут и познакомиться с достопримечательностями, а потом ориентироваться на маршруте при помощи GPS даже в офлайн-режиме.
Чем вы занимаетесь в региональном ?
Задач перед минэком традиционно стоит много. Я курирую участие региона в национальных проектах, госпрограммах РФ, адресную инвестиционную программу, развитие конкуренции, торговли, поддержка СОНКО и ряд других направлений. Мне самому всегда были интересны инновации, информационные технологии, и подспудно я занимаюсь внедрением в работу новых технологий, где это возможно. Вернее, занимался. В процессе участия в конкурсе «Лидеры России» я решил оставить государственную службу.
И куда вы планируете податься?
Буду развиваться в частном секторе, где на данный момент больше возможностей для творчества, реализации своего потенциала и идей. Я уже вышел на должность финдиректора в крупную региональную строительно-промышленную корпорацию.
Что же такое произошло на конкурсе, после чего вы решились на этот шаг?
Человек вроде бы понимает свои возможности и компетенции, но при этом ему сложно объективно оценивать их уровень. Конкурс помог мне понять, как реально соотносятся мои знания и навыки с тем, что происходит вокруг, помог осознать, что комфортное кресло без понятной траектории дальнейшего развития и реальных возможностей изменить мир вокруг себя не очень меня привлекает. Настоящий лидер должен постоянно развиваться, должен стараться повышать градус своей полезности, должен иметь возможность и желание влиять на свою жизнь и жизнь окружающих людей.
Что вы посоветуете тем, кто хочет в следующем году участвовать в конкурсе?
Желательно заниматься в течение всего года, работать над общей эрудицией. Догадаться или отделаться общими фразами на дистанционном этапе не получится. На очном этапе важно держаться золотой середины между стремлением максимально полно продемонстрировать свои компетенции и желанием быть вежливым, уступчивым и доброжелательным. Крайности, как правило, приводят к отрицательному результату. И самое главное — не бояться участвовать в конкурсе.
Как семья относится к вашим начинаниям?
Конечно, приходилось тратить свободное время на подготовку и выполнение заданий, расходовать личные средства на участие в полуфинале. Предстоят расходы и на участие в финале. Но семья всегда меня поддерживает во всех начинаниях. И этот конкурс — не исключение. Я это очень ценю.
У вас появились друзья? Насколько конкурс способствует этому?
Появляются новые связи, знакомые, но в рамках СКФО люди скорее объединяются по принадлежности к одному региону. К примеру, из Северной Осетии было около 20 человек — в прошлом году и в нынешнем. Эта региональная команда благодаря конкурсу сплачивается и начинает эффективнее взаимодействовать по возвращении домой. На межрегиональном уровне люди, как мне кажется, воспринимают друг друга больше как соперники, что отражается и на качестве общения.
Есть ли среди наставников те, с кем вы хотели бы поработать?
Я бы выделил главу МИДа и руководство .
Но скорее важен обратный процесс: кого из наставников ты заинтересуешь. Этот человек может разглядеть в тебе некий потенциал, которого ты сам в себе не замечаешь или не придаешь ему значения, дать нужные советы, подкорректировать индивидуальную траекторию или придать необходимый импульс для развития.
У вас есть вопросы или предложения к организаторам?
Судя по отзывам, можно было бы предусмотреть механизм компенсации затрат на участие в полуфинале и финале для финалистов или победителей конкурса, а также разрешить представителям регионов направлять средства образовательного гранта в том числе на переезды и проживание в период обучения, потому что основная доля образовательных программ предлагается столичными вузами и бизнес-школами. В организационном плане — увеличение числа экспертов, оценивающих действия участников в группах, хотя бы до двух человек позволило бы более достоверно осуществлять оценочные мероприятия.
Конкурс «Лидеры России» — это главный проект платформы «Россия — страна возможностей». Целью его создания называют развитие социальных лифтов для активных граждан. Впервые состязание проводилось в прошлом году. В марте нынешнего определился 31 финалист второго сезона, заявку на участие в котором подавали более 227 тысяч человек. В этом году обязательным условием для допуска к финалу стало выполнение социально ориентированного проекта. Поддержку «Лидерам России» оказывает президент . «Это процесс взросления государственного аппарата, работы с ним, — отметил глава государства на большой пресс-конференции в декабре 2018 года. — Мы сейчас стараемся это делать, видите, проводим различные конкурсы среди молодых, «Лидеры России» у нас проводится конкурс кадровый… Из этой когорты уже, по-моему, человек двенадцать или пятнадцать стали губернаторами, два министра федеральных, пять или шесть заместителей министров».
В России может появиться еще один «закон Димы Яковлева». Но уже для россиян
Он создал электронную очередь в детсады и верит во всесилие российских технологий
Ежегодно у российских заключенных рождается около 450 малышей. Эти дети, едва появившись на свет, вынуждены разделить наказание своих матерей. Они отрезаны от качественной медицины и гуляют во дворах, где из-за отсутствия солнечного света даже трава не растет. побеседовала с Леонидом Агафоновым — правозащитником, руководителем проекта «Женщина, тюрьма, общество», автором за освобождение из тюрем женщин, совершивших преступления средней тяжести, не связанные с насилием. Таких там, по его словам, около 67 процентов.
«Лента.ру»: На днях распоряжением женщинам и несовершеннолетним, находящимся в тюрьме, разрешили мыться вместо одного два раза в неделю. Государство постепенно становится гуманнее?
Леонид Агафонов: На самом деле там указано не менее двух раз в неделю, то есть можно хоть каждый день, но на практике тюремщики придерживаются минимальной планки, ссылаясь на то, что не обязаны делать больше. Я ответил на ваш вопрос?
К тому же одно дело на бумаге или в ходе проверки, а другое — будни. Вот, например, беременных выводят мыться. Там шесть душевых. Из них половина не работает. И они моются вдвоем-втроем в одной. Времени дается 15 минут. А еще нужно успеть постирать, потому что горячая вода есть только там. И вот одна мылится, другая споласкивается…
Сколько у нас беременных и уже родивших матерей сейчас в тюрьмах?
Точной цифры я вам не назову и потом объясню, почему. Всего в местах лишения свободы у нас весной было около 47 800 женщин. Три четверти из них — в возрасте от 20 до 35 лет, то есть в наиболее подходящем для вынашивания и рождения детей. Многие узнают, что беременны, уже в тюрьме.
Итак, начнем с того, как малыши попадают за решетку. Рожденные на воле вместе с мамой «загреметь» туда могут?
По закону женщину с ребенком до трех лет не разлучают, но на практике с детьми на руках с воли не берут. Есть только единичные случаи. Таких малышей обычно отправляют в дом ребенка. Даже родственникам затруднительно бывает взять их к себе. Должен быть определенный уровень дохода, подходящее жилье — есть целый перечень требований, включая требования к здоровью опекунов.
Был случай, когда бабушке отдали троих детей женщины, которой дали девять лет лишения свободы. Но такое происходит редко.
То есть вариант по сути один: когда в камеру попадает уже беременная женщина.
Да, но не принимает в расчет принесенные с воли документы о беременности. То есть женщину с таким вот животом, который заметен всем, помещают в обычную камеру. Да еще и на второй ярус определить могут. Мы с этим долго боролись.
Заходишь в камеру, а она на полу лежит бетонном. На тоненьком матрасике. Мне, говорит, не забраться на свое место никак. Ведь там никаких лесенок, разумеется, нет. Все прописано, главное, и должны быть одноярусные кровати…
Отношение к заключенной не изменится, никакого дополнительного питания для нее не будет, пока местный врач документально не засвидетельствует ее положение. А встреча с доктором порой затягивается на месяцы.
И что, она может так и родить в общей камере без всякого медицинского сопровождения?
Такого, конечно, не бывало, но выкидыши происходят, и тюремщики эти случаи скрывают. Мы их случайно выявляли. Уже при лечении каких-то гинекологических проблем заключенная рассказывает, что у нее был выкидыш, после чего пошло воспаление. А у нее даже никакого документа нет, что она была беременна. Спрашиваем у тюремщиков, а те говорят: у нас ничего не было, мы отвезли ее в больницу, и там у нее произошел выкидыш.
А как вообще администрация относится к беременным заключенным? Жалеют?
Люди бывают разные. Но наши подопечные нередко рассказывают, что с теми, кто в положении, работают сотрудники оперотделов. Уговаривают их сделать аборт.
Сотрудники ФСИН еще любят приговаривать, что, мол, эти женщины специально беременеют перед попаданием в тюрьму, а потом на воле бросают своих детей. Берут самые жуткие истории и подают их так, будто это обычное дело.
А это не так?
Далеко не так. Вообще отношение к беременным заключенным зависит от региона. По стране в местах лишения свободы появляются на свет около 450 малышей. В Москве, Санкт-Петербурге и Краснодаре таких случаев больше всего. Для беременных и уже родивших там есть специальные отделения, но более гуманное отношение — в регионах, где подобные постоялицы заезжают реже.
Неприятие тюремщиков может быть связано с особым положением беременных. Какие у них привилегии?
Дополнительное питание беременным полагается плюс неограниченное количество передач с воли, что еще важнее.
Это ощутимый плюс.
Ну как сказать. Надо понимать, что оставшиеся на воле мужчины их чаще всего бросают. Мужского варианта «ждуль» у нас в стране нет. То же самое и с друзьями, подругами — они чаще отворачиваются. Остаются матери-пенсионерки. А много ли они могут передать?
А где рожают заключенные?
В каждом СИЗО или колонии есть роддом, куда они везут своих постоялиц, когда уже, как говорится, воды отошли. Это такие заведения, куда свозят всех городских «отверженных», всех без разбора.
А уже через два часа после родов зэчек увозят обратно. Дети на срок от недели до месяца остаются в больнице, а потом их привозят в камеры к матерям. Таким образом, никакого кормления грудью нет по определению. Оно к этому времени пропадает.
Часть женщин, конечно, и так не могут кормить, потому что у них ВИЧ, но факт остается фактом: дети заключенных в этом отношении ущемлены по сравнению с другими малышами.
Два часа? И мать может не успеть вообще увидеть новорожденного?
Да, именно так. Почему это делается? Мы посылали запрос во ФСИН и в Медуправление с просьбой разъяснить причины.
Тюремщики отвечают, что медики просто выгоняют их через два часа. А врачи пишут, что минимальное время нахождения роженицы в медучреждении должно составлять трое суток, но ФСИН забирает их через два часа после родов.
Понятное дело, что врут тюремщики. Они просто не могут или не желают долго держать в больнице конвой. Чисто технически это понятно: трое вооруженных мужчин в родильном отделении… Но ведь указания врачей не на пустом месте возникли!
Говорят, что женщины-арестантки рожают буквально в наручниках. Это так?
Из свежих случаев был один такой, да. Раньше в Петербурге такая практика была широко распространена. Она, видимо, сохраняется и сейчас в каких-то регионах. Даже решение есть по этому поводу. Но речь идет не о самих родах. Пристегивают к больничным кроватям во время схваток, которые могут продолжаться несколько часов или весь день, чтобы не сидеть и не следить за пациенткой. Это в СПЧ и Европейском суде говорят, что нельзя так делать, а во ФСИН нигде нет указаний, что нельзя. Всегда можно представить дело так, что, мол, человек склонен к побегу — и все. Хоть у нее и схватки идут. Какая разница?
А бывало, когда рожали прямо в изоляторе, в случае скоротечных родов, например?
Конечно, бывалj. Несколько лет назад одна стала рожать в автозаке. После этого в автозаки вообще перестали сажать беременных без сопровождения медработника. А так как такого сопровождения добиться сложно, дошло до того, что подследственных перестали возить в суд. А тех, кто уже родил, теперь заставляют писать доверенность на сокамерницу, что та последит за ребенком во время поездки его матери на судебное заседание.
Как устроен быт матери с ребенком в камере? Есть ли детская кроватка, пеленки?
Пеленки, распашонки должны давать. Но там мизерные нормативы. К примеру, один подгузник в день. Разве этого достаточно? Фактически единственный способ как-то существовать — это помощь с воли, от родственников или от благотворительных организаций.
Детские кроватки, опять же, должны быть, но их не хватает. Малыши спят с мамами.
К врачам эти дети, как и их мамы, тоже месяцами попасть не могут?
Да, чаще всего. В больших изоляторах есть ставка или полставки педиатра. Но эти специалисты работают не с грудничками, а с подростками, которые там сидят.
По большому счету малыши должны обслуживаться обычным районным врачом-педиатром, но ему пройти в СИЗО физически очень трудно. Они обходят тюрьмы стороной, потому что там всего перетряхнут на входе и выходе, медикаменты пронести не дадут — и так далее.
Даже такие диагнозы, как ДЦП, не ставятся и тем более не лечатся. Недавно у нас девочка такая вышла: ей чуть больше годика, и официально диагноз так и не был поставлен.
Однажды мы четыре месяца добивались того, чтобы ребеночек попал к хирургу. Дошли до высокого начальства. И только после звонка сверху к нему пришел врач. Вообще у каждого ребенка, рожденного в тюрьме, появляется целый букет заболеваний, которые фактически не лечат. Если идет какой-то воспалительный процесс или резко поднимается температура, ему вызывают скорую и госпитализируют. Мать, разумеется, остается в камере.
А как обстоит дело с прогулками?
По закону прогулки заключенных с детьми и беременных не ограничены. Но гуманности в этом немного. Беременных загоняют в маленькие боксы с открытым зарешеченным потолком на час и дольше. Они там «гуляют». Причем сами понимаете, на определенном сроке эти женщины начинают чаще ходить в туалет. А в этом боксе его нет, и обратно в камеру не отпросишься. Нужно ждать, и слезные просьбы никто не услышит. Поэтому несчастные заключенные порой отказываются вовсе от таких прогулок.
Что касается детских прогулок — это тоже большая беда. В первую очередь, конечно, нет никаких приспособлений, пандусов и поручней. Малыши регулярно там падают, травмируются, а тюремщики эти происшествия скрывают.
В камерах, к примеру, в Санкт-Петербурге, висит специальный телефон. Заключенные звонят и просят вывести их с детьми на прогулку. Им отвечают: готовьтесь к выходу и ждите. Малышей одевают. А тюремщики не спешат. Через полчаса ожидания детки успевают вспотеть. Их начинают раздевать. Потом наконец приходит конвой: «Ах вы еще не готовы?» — и уходят.
Гулять дети заключенных должны на уличной площадке, где должна быть минимальная какая-то зелень, песочница… Так вот в Удмуртии моя коллега из ОНК как-то была в тюрьме и попросила показать ей такую детскую площадку. Показали кусочек земли, где ни одной травинки нет. Она спросила, почему так. А ей ответили: «Откуда же здесь свет солнечный, чтобы что-нибудь выросло?» Так что дети растут, не видя солнечного света.
В колониях детки тоже все время за колючей проволокой. Окружающего мира, природы они не видят. И бывает, что зэчки в тех местах, где это можно, поднимают их на руки, чтобы малыши полюбовались тем, что за забором происходит. На машины, деревья, прохожих. Это трогательно и печально весьма.
Чем питаются тюремные дети, лишенные материнского молока?
Смеси, пюре в банках. Никакого разнообразия, конечно же, здесь нет. Плюс ко всему это все нужно греть, и по правилам в камерах должны стоять плиты, какие-то чайники элементарные. Но часто бывает так, что все это выдается только к прибытию комиссии. А потом опять все забирают. Об этом рассказывала наша подопечная из Воронежа, например.
А игрушки?
Если никто не передаст, не принесет, то ничего у них не будет. Я вот, когда хожу, беру с собой всегда понемногу. Хорошо, что на входе хоть не отнимают.
Все, что вы рассказываете, выглядит довольно мрачно. А какие-то подвижки позитивные у нас есть?
При колониях в России существует 13 домов ребенка, туда матерей пускают на несколько часов в день. О том, насколько качественно там следят за детьми, говорит недавний эпизод, когда ребенок срыгнул и умер от того, что захлебнулся.
Последние годы в качестве эксперимента некоторым матерям в колониях разрешили проживать совместно с ребенком. Вот и весь позитив.
Некоторые обыватели думают, что сидеть с ребенком — значит обеспечить себе привилегированное положение. На самом деле для администрации это мощный рычаг давления на заключенную. Они могут в любой момент их разъединить по какому-нибудь надуманному поводу. Это жизнь в постоянном страхе. Ужас.
А с трех лет ребенка у нее забирают. Это расставание проходит тяжело как для малышей, так и для их матерей. Причем, разумеется, разлучаются они сразу. Без какой-либо подготовительной работы, тем более психологической.
Ужасно то, что действующее российское законодательство позволяет как смягчать наказание для женщин с детьми, так и освобождать их раньше, но эти нормы не работают. И вот мы создали петицию, чтобы привлечь внимание к этой проблеме и добиться перемен.
Сколько человек ее подписали?
19 тысяч подписей набралось. Сейчас мы рассылаем письма региональным омбудсменам ― просим их поддержать нашу инициативу. Это долгая, поэтапная работа. У нас общество не очень гуманное пока.
Был недавно случай, когда женщина, имеющая определенный административный ресурс, получила отсрочку от наказания из-за наличия малолетних детей. И люди собирали подписи, чтобы ее посадить. Она сбила насмерть двоих человек.
По-вашему, беременных и матерей с грудными детьми вообще сажать нельзя?
Нет, конечно. Мы добивались того, чтобы перестали сажать женщин за преступления средней и небольшой тяжести. Таким вполне можно заменить тюрьму домашним арестом с электронным браслетом. Это вопрос не матери, а ребенка, который ни в чем не виноват и имеет право расти в тех же дворах, где и его «свободные» сверстники.
Я так понимаю, что чаще всего эти женщины сидят за незаконный оборот наркотиков?
Да, примерно 40 процентов — за это. Одна девушка беременная попала в камеру за обычную кражу. Ранее не судимая. Вот это меня удивило. Оказалось, что она мигрантка. За то, что гражданства российского у нее нет, получается, посадили.
Если вычесть убийства и тяжкие телесные повреждения, то есть действительно опасные для общества проступки, то…
Осужденных за ненасильственные преступления у нас примерно 65-67 процентов.
Что происходит с детьми после освобождения? Как на их развитии сказывается то, что первые годы жизни они провели в камере?
Плохо сказывается. Часто есть отставание в развитии. Букет заболеваний. Вот одна женщина рассказывала недавно, что после освобождения попала с ребенком к педиатру, и у того волосы на голове встали: «Где вы были? У вас ни одной прививки» ― и так далее. Она ему ответила, что в глухой деревне жили. Боятся рассказывать, что в тюрьме ребенок был. Ведь у нас какое отношение в обществе к тем, кто за решеткой побывал? Они воспринимаются как заразные, прокаженные и становятся отверженными.
Неизбежная рубрика «а как у них на Западе?»
Я общался с Ханной Касински ― заместителем омбудсмена в Польше. Она занималась составлением всего необходимого для ребенка, находящегося в тюрьме. У них специальные учреждения, где матери с детьми содержатся. Там нет решеток на окнах. Сотрудники не имеют право ходить в форме, чтобы не травмировать ребенка. Это такой переходный вариант между нами и Норвегией, где беременных или женщин с детьми вообще не сажают. Делают отсрочку или избирают другую меру наказания.
Может, сразу в роддоме разлучать детей с матерями? По крайней мере у нас в России, где сидеть тяжело и взрослым, и малышам.
Я вам скажу, что на моей памяти был всего один случай, когда девочка-заключенная хотела прервать беременность. У нее был ВИЧ-статус. Ее переводили из колонии-поселения в обычную, и она попросила, чтобы ей сделали аборт. Всего один случай.
А на воле статистика совсем иная. Сложно сказать, откуда это желание и упорство в стремлении родить ребенка у наших сиделиц, но я много раз видел, какую радость испытывают они, когда возятся с детьми, и как рады малыши своим матерям. А главное, материнство часто круто меняет человека, исправляет его, если хотите. И, поддерживая этот институт, мы, получается, способствуем искоренению преступности, а не ее росту. Это, знаете ли, есть такое предубеждение у людей — мол, человек, рожденный в тюрьме, должен обязательно преступником стать. Только в жизни все иначе.
Россиянок обвиняют в «шлюховатости». Их преследуют и унижают толпы мужчин
Эту девочку можно спасти от тяжелой инвалидности, но ей нужна помощь
Она растит инвалида. Полицейские хотят посадить ее из-за запрещенного лекарства
