1 августа, в день 80-летия ВДНХ, откроется музей Выставки: его вывеску можно будет видеть справа от арки центрального входа. узнала у куратора музея, историка ВДНХ , для чего вообще создавалась Выставка, почему арка Главного входа похожа на Бранденбургские ворота и как все это пространство утопии воспринималось современниками с конца 1930-х по сегодняшний день.
Прямых аналогий у ВДНХ в мире нет. Есть аналогии пространственно-территориальные, потому что Выставка создавалась, конечно, в ключе представлений о традициях паркового строительства XVIII века. Версаль местами похож по планировке: три входа, за центральным — главный объект, затем — регулярный парк, который превращается в ландшафтный с прудами. А центральная ось выстроена вдоль череды фонтанов.
Золотые фонтаны Версаля, Петергофа и Линдерхофа — это то, что приходит на ум сразу, когда смотришь на «Дружбу народов». Эти традиции здесь очевидно использованы, как и то, что в таком парке всегда можно было найти вольер с животными и теплицы с экзотическими растениями. На ВДНХ и лимоны выращивали, и привозили животных, если не экзотических, то весьма необычных для посетителей.
И исторических аналогий у ВДНХ нет. Ближе всего — всемирные выставки, но они никогда не оставляют после себя весь ансамбль, обычно только один центральный объект: в Париже — Эйфелеву башню после первой Парижской выставки и дворец Шайо — после 1937 года, Атомиум в Брюсселе — после 1958 года, здание одного из центральных павильонов в Нью-Йорке, которое потом некоторое время служило штаб-квартирой . А сама территория, как правило, распадается: превращается либо в парк, либо в пустырь, либо застраивается.
Объяснение этому лежит в изначально рыночной природе самих экспо. Но в случае ВДНХ и создавалось это все немного с другим посылом — как такой город-утопия, образцовый город, который изображает сегодня. Хотя на самом деле такого сегодня еще нет, это образ желаемого будущего. И главное, что весь этот объект поддерживается одной определенной силой: первоначально это была советская власть в лице наркомата земледелия, затем совета министров. Правда, в 1990-х был пробел, когда никто не поддерживал Выставку, но сейчас мы имеем уже другую такую силу в лице , которое пришло со своей программой финансирования. Поэтому территория теперь опять выглядит как цельная.
Само появление Выставки объясняется тем, что к концу 1930-х закончилась коллективизация. Крестьянству и всей стране нужно было показать, что произошла радикальная перемена к лучшему, что все было не напрасно. Жизнь не просто стала лучше — уже свершилась победа.
Я читал на эту тему лекцию, посвященную понятию «светлого будущего». До 1950-х его практически не существовало, термин встречался крайне редко, и во всех текстах, связанных с Выставкой, слово «будущее» употреблялось в единственной комбинации: «будущий год». Ее называли «Выставкой побед колхозного строя». Предполагаю, что отчасти это было связано с ощущением близкой войны: понятно было, что на будущее загадывать сложно, поэтому прямо сейчас надо говорить о свершившихся победах коллективизации и индустриализации.
Другой момент, оказавший влияние на облик ВДНХ, — это Москва как город, выбор территории. Вообще, это была очень неоднозначная идея — провести в черте мегаполиса крупную сельскохозяйственную выставку с большим количеством различных растений и животных. Потому что фактически здесь были построены фермы, привезли огромное количество скота, который приходилось пропускать через карантин, чтобы не завезти болезни.
Заболоченность самой этой территории была небольшой: где-то были посадки растений, где-то были низинные участки, они и сейчас ощущаются. Пришлось провести локальные работы по подсыпке грунта.
Наркомат земледелия, который изначально был головной организацией Выставки, изначально решал совсем другую задачу. То есть проблема и трагедия первых создателей Выставки заключались в том, что, как потом выяснилось, делали они не то — и с точки зрения наполнения, и с точки зрения архитектуры, которая для них была в некотором смысле вторична.
Больше всего внимания было обращено на генеральный план, который стал ответом его создателя Вячеслава Олтаржевского на вопрос, как наиболее рационально организовать потоки посетителей по территории. Чтобы интерес не ослабевал, увидели они как можно больше, а сил на это затратили меньше. Надо было создать визуальную интригу, но главное — создать эти потоки.
Задача была решена, а генеральный план с небольшими коррективами сохранился до наших дней: вначале парадная часть, потом площадь, изначально называвшаяся площадью Колхозов, а потом по имени фонтана переименованная в площадь Дружбы народов. Следующая аллея — в сторону площади Механизации: изначально там была запланирована архитектурная доминанта — Башня механизации, потом доминантой стала статуя Сталина, сейчас на этом месте стоит ракета. А дальше начинается более свободная планировка, когда вы можете пойти налево, в зону растениеводства или направо, в животноводство. Дальше — зона отдыха.
Это сейчас вы садитесь на велосипед и доезжаете туда за пять минут. А тогда, чтобы пройти через все эти павильоны и посмотреть хотя бы то, что нужно по обязательной программе, вы начинали с утра, а к зоне отдыха подходили после обеда, часам к трем.
На архитектуру изначально обращали меньше внимания, некоторые павильоны были типовыми, различался только их декор. В целом это была производственная выставка: показывали методику сельскохозяйственного производства, передовые методы. А вот идея показать торжество, невероятное свершившееся будущее и создать город-сказку стала формироваться уже по ходу строительства и работы Выставки. Причем она формировалась не у одного человека, а у многих людей. Из самой жизни стало ясно, что такие организационные и материальные усилия должны оправдываться внешним богатством оформления.
В принципе, в стране тогда произошла смена настроя на благополучие, изобилие, стабильность. Если 1920-е прошли под лозунгом «весь мир насилья мы разрушим», была в моде строгость, то после гражданской войны постепенно стали дозволяться более буржуазные идеи. Достаточно вспомнить, что к 1937 году и новогодние елки разрешили наряжать, и советское шампанское стали выпускать, и сигары. Идея благополучия и изобилия, с точки зрения идеологии, стала вполне легитимной. А значит, павильоны уже должны были напоминать дворцы.
Cуществовал консенсус между трудящимися и начальством: всех вполне устраивал вид дворянской усадьбы. Если изначально, в 1935 году, архитекторы пытались нащупать, что от них хочет власть, то к моменту открытия выставки стало ясно: это дворец или усадьба. Здание с колоннами, флигелями, желательно с зеленой зоной вокруг. Именно так были организованы многие павильоны тогда, так они выглядят и сейчас. У некоторых есть даже что-то наподобие парадного подъезда.
На следующем этапе, когда в 1937 году прошла Всемирная выставка в Париже, всем стало очевидно, какое впечатление на публику производят монументальное искусство и пропаганда, какой за этим следует колоссальный триумф и моральная победа, зафиксированные в Париже. И когда статую «Рабочий и колхозница» привезли сюда, стало понятно, что градус надо еще повышать. Что этот невероятный пафос, заложенный в самой скульптуре, требует адекватного продолжения на территории Выставки. Поэтому все, включая живопись, наполнявшую павильоны, и декор, нужно поднять до этого уровня. Чтобы на территории Выставки человек получал положительный шок, испытывал ощущение восторга. Что и было достигнуто, потому что в дело были пущены все средства и ресурсы.
Пройденный архитекторами и администрацией путь проб и ошибок в 1937-1938 годах не мог кончиться ничем, кроме репрессий. То, что мы сегодня воспринимаем как ошибку, тогда называли вредительством. В лучшем случае это заканчивалось многими годами в лагере, в худшем — расстрелом. Что и произошло с двумя наркомами земледелия — и Робертом Эйхе. И они, и ряд других руководителей Выставки были репрессированы.
Но что интересно: новый нарком Иван Бенедиктов и его протеже , ставший директором Выставки, с 1938 года проработали до конца 1950-х. Все последующие годы, тоже очень сложные для руководителей высокого уровня, они прожили относительно благополучно. Бенедиктова отправили в отставку как заядлого сталиниста, в 1953 году он стал послом СССР в Индии.
Так что процесс формирования ВСХВ-ВДНХ, как мы видим его сейчас, сочетал в себе архитектурную, градостроительную, социальную и политическую составляющие. Плюс мифотворчество — парадоксально, но представление о Выставке как о сказке, городе дворцов и чудес, было сформировано до войны на тех постройках и объектах, которые были намного скромнее того, что мы сейчас видим.
Выставка сильно отличалась от того, какой была жизнь за ее пределами: она сияла чистотой, была асфальтирована (когда большая часть московских дорог еще была из щебенки, покрытой брусчаткой) и очень хорошо освещена. Известный факт: в 1939 году она потребляла столько же электричества, сколько город Куйбышев — нынешняя Самара. И это при том, что производств здесь никаких не было.
Еще одной составляющей, создававшей эффект сказки, была экзотика представленной тут многонациональности. Это производило огромное впечатление на всех, и фильм «Свинарка и пастух» отчасти посвящен именно феномену встречи разных народов.
Разумеется, и москвичей, и приезжих посетителей Выставки поражали те невероятные животные, которых сюда привозили. И крестьяне с удивлением смотрели на быков и свиней-рекордсменов, каких в своей деревне они никогда не видели.
Все вместе это создавало впечатление, что где-то жизнь уже прекрасна, и скоро мы все к такому уровню подтянемся. Издавались брошюры рассказов участников Выставки, и в опубликованных там воспоминаниях зафиксирована центральная тема: все изменилось, теперь все станет по-новому. Жизнь никогда не будет прежней, потому что мы теперь знаем, как выращивать урожай, как ухаживать за животными, и так далее.
Выставка проработала два с половиной года, и началась война. Придуманная, смоделированная утопия не имела ничего общего с той реальностью, которая наступила потом. Даже те трактора, которые здесь можно было видеть в павильоне «Механизация», потом поступали в колхозные МТС, но в 1941 году их все забрали на фронт, где использовали как тягачи. Крестьяне, посмотревшие на трактор в Москве, в своей деревне опять впрягались в соху, и все возвращалось к прежнему укладу.
Та утопия, которую люди видели в Москве, воспринималась вдвойне чудесной, потому что последовавшая война была кошмаром. Эффект был скорее психологическим: здания и скульптуры, которые здесь можно было видеть, имели второстепенное значение.
С 1935-го года в стране набирала силу идея реванша за потери в Первой мировой. И неслучайно через две недели после начала Второй мировой войны Советский Союз начал боевые действия, которые касались возвращения утерянных территорий: Западные Украина и Белоруссия, раздел Польши, Финляндия — зимняя война до марта 1940-го, ультиматум Румынии, возвращение территорий Молдавии, и после этого аннексия Прибалтики. Все это — территории, входившие в состав Российской империи, а теперь превращавшиеся в советские республики. После чего с интервалом в несколько месяцев на Выставке появлялись их павильоны.
В войну все здесь было закрыто. Документально подтверждено, что летом 1942 года в запрудой зоне, в павильоне «Главликерводка», стояло подразделение, сформированное из сотрудников НКВД — милиционеров, которых готовили для проведения диверсий в тылу врага. В течение лета они тренировались, а потом их передислоцировали на Запад.
Когда после войны встала задача возобновить работу Выставки, в первое время никакого строительства тут не планировали: речь шла о том, чтобы все отремонтировать и запустить как было. Но со временем стало понятно, что довоенного образа и пафоса будет недостаточно. Была уже победа в войне, и с каждым годом возрастало количество восстановленных областей, производств и индустриальных успехов.
Атомная бомба добавила уверенности в своих силах. И мы видим, что на послевоенном этапе у советского руководства не было уже того душного ощущения, что вот-вот начнется война, которое висело в воздухе в 1930-х — начале 1940-х.
Нужно было показать на Выставке ощущение триумфа: воссоздать ее, не имея в виду Победу, было невозможно, хотя никаких военных памятников здесь не было. Барельеф с солдатами на павильоне «Поволжье» — это очень сдержанное и локальное художественное высказывание.
Говоря о пафосе Победы на территории Выставки, нельзя не упомянуть арку главного входа, построенную к открытию ВСХВ в 1954 году. Несмотря на официальное название, никакая это не арка. Никто напрямую тогда об этом не писал, но очевидно, что она весьма напоминает Бранденбургские ворота в Берлине. Символический жест считывается просто: главный символ побежденной столицы мы ставим у себя как трофей.
На восприятие Выставки и ее содержания очень повлияли процессы, происходившие в обществе, в искусстве и архитектуре. Это уже опора не на наследие Возрождения и барокко, а на русский классицизм. Поэтому главный павильон строится как некая перекличка с Адмиралтейством в Петербурге. Одновременно сформировался образ московских высоток, которые возводили ровно в то же самое время, что и ВДНХ. Поэтому образ здания со шпилем появляется здесь и на главном павильоне, и на павильоне Московской области, и на ряде других. Все на Выставке становится выше, пафоснее, насыщеннее с точки зрения декора.
И уже все более понятно, что сельскохозяйственная тематика является здесь весьма вторичной. Экспонатом становится в первую очередь сам павильон. И сейчас, глядя на фотографии того, что было внутри, удивляешься, насколько простой была экспозиция. Ну, лежат какие-то снопы, стоят бутылки с вином, картины на стенах… Сам павильон своей архитектурой обещает и сообщает гораздо больше об успехах промышленности, чем то, что в нем можно увидеть.
Именно поэтому архитектуре в тот период уделялось такое внимание. Ведь павильоны ВСХВ-ВДНХ непохожи на выставочные, которые строились прямоугольными, без колонн. И до наших дней сложно использовать их помещения, потому что построены они были в большей степени как декорации, чисто визуальные объекты, дополняющие большие фонтаны — «Дружба народов», «Каменный цветок» и «Золотой колос», рассчитанные исключительно на внешний эффект.
Золотой век ВСХВ-ВДНХ — это очень короткий период: промежуток между смертью Сталина и полетом Гагарина. Целая эпоха сменилась, прошел фестиваль молодежи и студентов, запустили первый спутник, приезжали и выступали Пол Робсон и .
Вполне закономерно, что очень скоро, через два года после открытия, ВСХВ стала ориентироваться на промышленную составляющую. В 1956 году на территории уже была создана Всесоюзная промышленная выставка, и часть павильонов отдали под нее. А еще через три года все объединили под новым названием — ВДНХ. Часто происходило довольно механистичное переименование: павильон «Лесное хозяйство» назвали «Лесная промышленность», «Сахарная свекла» — «Сахарная промышленность», и так далее. В экспозиции появились и гидротурбины, и атомный реактор, который проработал тут несколько лет, и даже свечение — эффект Черенкова — можно было наблюдать через воду.
Все это, наверное, имело большое значение для обмена опытом, но в первую очередь был мощнейший пропагандистский эффект. ВСХВ-ВДНХ стала неким местом, где можно было увидеть чудо. Сейчас, в эпоху интернета, никого ничем не удивишь, все везде доступно. А в СССР именно на ВДНХ можно было посмотреть на то, чего ты нигде в жизни больше не увидишь. И первая в СССР голограмма, и новый автомобиль «Ока» — все можно было впервые увидеть именно здесь.
И позже, в брежневский период, поддерживался этот образ ВДНХ как места чуда. Павильон «Космос», который стал центральным, содержал набор главных чудес. Первый спутник, уже, может, не так восхищал, но появился «Союз-Аполлон», американский корабль привезли — тоже чудо.
Еще один важный процесс, который можно было наблюдать с конца 1960-х, — это превращение ВДНХ в парк, место, где люди просто гуляют. Это не закладывалось в программу Выставки. Изначально зеленые насаждения на ВДНХ преследовали цель показать образцы посадок. И даже если высаживались тополя, то это был специальный редкий сорт, который демонстрировался как образец для озеленения городов. Таким образом, вся зелень на территории изначально имела дополнительный утилитарный смысл. А пруды и дорожки оформляли зону отдыха, где можно было отдохнуть от того потока информации, который ждал посетителей в павильонах.
Со временем же сюда стали приезжать просто для того, чтобы гулять, не заходя ни в какие павильоны. Уже достаточно плотно были застроены соседние районы, и для многих территория стала домашним парком. А в последние несколько десятков лет, с расширением агломерации за МКАД, для огромного количества людей, которые живут к северу от столицы, «поехать в Москву» означает поехать на ВДНХ. Здесь автостанция, и очень много автобусов приходит в том числе с Ярославского шоссе.
Идея хрущовских времен, в соответствии с которой территория Выставки — это «всесоюзная школа», место обмена опытом, в застойные времена становилась все более выхолощенной и формальной. И так же выглядела позднее ВДНХ: начинка павильонов стала вторичной, главным стал антураж.
В 1960-х годах здесь появились аттракционы, что уже настраивало на восприятие территории как чисто развлекательной: приезжаешь, ешь сосиски с булочками, пьешь кофе из картонного стаканчика, заходишь в кафе-мороженое. Все это довольно сильно изменило саму идею ВДНХ и создало ту программу, которая позволяет существовать Выставке сегодня.
Эта территория может существовать только в условиях жесткой программы и государственной поддержки, во всех остальных случаях сразу начинается распад. Нам повезло, что в 1990-е сохранилось единство территории, но распад самих объектов происходил. Это не древний Рим и не древняя Греция, колонны здесь не из мрамора. Стоит чуть ослабить внимание, год не подкрашивать — и тут же возникают подтеки, что-то облупляется, отваливается, дранка начинает торчать. И все, никакой сказки уже нет. Эти объекты стареют очень некрасиво: вместо живописных руин они превращаются сразу в разруху. Так что ощущение красоты и благолепия, которое мы сейчас имеем, дается постоянными вниманием и финансированием.
В 1990-х и 2000-х ВДНХ была легкой мишенью для иронии. Наряду с советскими символами здесь было столько всего абсурдного! Прежнее величие и будни торговли, Гагарин и саженцы, продажа котят в павильоне «Зерно», и так далее — все эти нелепые сочетания порождали гротескный эффект.
И в то же время нельзя отрицать, что эта странная модель, при которой в павильонах шла торговля, помогла территории выжить. Потому что в это время, за исключением двух очевидно случайных пожаров, не происходило разрушения Выставки. Намеренно никто здесь ничего не ломал. Даже пресловутый дворец Якубова на пруду был построен на пустом месте, и чтобы он появился, ничего на территории не ломали. В то же время было ясно, что и покупателям, и продавцам в этих помещениях страшно неудобно: они холодные, отапливать их невозможно — кубатура огромная, потолок в шести метрах над тобой, а площадь очень маленькая.
В конечном счете самые комичные формы торговли здесь остались: на ВДНХ по-прежнему продают котят, мед и саженцы, все остальное — бытовая техника, автомобили, мебель — быстро переехало в более удобные места.
Таким образом мы видим, как Выставка все время менялась, адаптировалась к каждой эпохе. Очень заметно менялась ее программа и внешний вид. К 1990-м годам создалось сложнейшее наслоение, когда к множеству художественных стилей союзных республик добавилась кооперативно-коммерческая составляющая, и было понятно, что это место на распутье. И в некотором смысле процесс передачи ВДНХ Москве и то, насколько быстро после этого тут все начало меняться, можно считать неожиданностью.
Теперь сюда приезжают уже не потому, что здесь как-то особенно чисто, — уже во всей Москве это так. А потому, что эта территория имеет комплекс привлекательности: и ностальгической, и новой, современной, за счет тех мероприятий, которые устраиваются здесь сейчас.
