На протяжении столетий Россия была аграрной страной, но в конце ХХ века классическая российская деревня начала умирать. Внутренние миграционные потоки направились в большие города, сельские земли пустели. Но такая картина наблюдается не повсеместно: где-то деревни начали жить новой жизнью, с процветающим сельским хозяйством, власти предложили гражданам осваивать территории Дальнего Востока и активно рекламируют новый проект — «Дальневосточный гектар». Доктор географических наук, главный научный сотрудник Института географии РАН Татьяна Нефедова рассказала «Ленте.ру», как трансформировалась сельская Россия в конце ХХ — начале ХХI века и что она представляет из себя сейчас.

Можно ли сказать, что Россия осталась сельской, аграрной страной?

Нефедова: За последние 100 лет многое в нашей стране изменилось, некоторые люди по-прежнему живут в деревянных домах, занимаются сельским хозяйством и ведут личное подсобное хозяйство. Где-то — чаще всего в удаленных регионах — эта сельская Россия осталась. Поэтому однозначного ответа здесь нет: Россия разная.

Как определить, принадлежит ли какой-то населенный пункт к сельской России?

Единых критериев для определения сельской местности нет. Иногда малые города больше похожи на большие деревни — в них нет ни газа, ни центрального водопровода, ни канализации, а крупные сельские поселения могут и не выглядеть, как сельская местность, тем более что в 1990-е годы многие населенные пункты променяли статус городов на материальные бонусы — число поселков городского типа сократилось почти в два раза.

В итоге проще всего руководствоваться принципом «что официально не город — то село». Мы считаем, что есть городское население в городах и поселках городского типа, а остальное население сельское. И давайте из этого исходить, иначе мы просто запутаемся. Правда, появились городские округа с сельским населением, так что путаница все равно остается.

Какую часть занимает городская Россия, а какую сельская?

В начале ХХ века в городах жили 13 процентов населения; потом произошел огромный скачок численности горожан, а доля сельских жителей резко упала. Сейчас в городах живут 74 процента, остальные 26 процентов — в сельской местности. Но если учитывать, что у нас некоторые горожане живут в тех самых деревянных домах с туалетом на улице, то получится, что в стране городского населения, живущего в городских условиях, только 60 процентов. А в пригородах часть сельских жителей живет в многоэтажных домах и работает в городе — путаницы еще много.

Согласно данным «Левада-центра», у нас примерно половина населения, 44 процента — дачники. Можно ли причислить их к сельской России?

Причислять дачников к сельской России было бы неправильно: все-таки это горожане, и они проводят на дачах летние месяцы. Даже если человек живет на даче полгода или круглый год, то все равно он привязан к городу. Его только отчасти можно считать сельским жителем.

С 1990-х годов число дачников постоянно растет, в том числе за счет строительства коттеджных поселков, которые тоже отчасти используются как дачи. По данным сельскохозяйственной переписи 2016 года, у нас 13 миллионов семей имеют участок в садовом или дачном товариществе, то есть это около 40 миллионов человек. Но, я думаю, дачников у нас больше — процентов 50. В последнее время горожане все чаще покупают или наследуют дома в деревнях — там не так тесно, больше свободы, уединения — и используют их периодически как дачи. Эти люди просто не называют себя дачниками.

Проблема в том, что деревенских дачников невозможно посчитать. Раньше можно было прийти в сельскую администрацию, попросить список собственников домов и увидеть, кто где прописан. После принятия в 2003 году федерального закона №131 об общих принципах организации самоуправления списки собирать перестали, и с тех пор никакой статистики не ведется: чиновникам не интересна эта совершенно новая пульсирующая система расселения, которая вымирает зимой и оживает летом. В областях, окружающих Московскую, летом население деревень увеличивается в 3-10 раз, а инфраструктура для этого совершенно не приспособлена.

Можно ли говорить о смерти классической российской деревни?

На периферии нечерноземных регионов деревня действительно постепенно умирает. Московская область, как это ни парадоксально, — самый мощный в Центральном районе производитель сельскохозяйственной продукции. В пригородах Ярославля, Костромы, Твери сельская местность тоже развивается: туда идут инвестиции, появляются агропромышленные холдинги, успешно работают фермеры. В таких местах идет борьба за землю, поскольку туда же устремляются и дачники. Но если отъехать от этих городов километров на 50 — мы увидим разрушающиеся дома и заброшенные поля.

Все дело в том, что Нечерноземье — это особая территория со сложными условиями для земледелия из-за мелкоконтурности полей, заболоченности. Во второй половине ХХ века в сельское хозяйство здесь много вкладывали, пока примерно к 1975 году техническая оснащенность при тех социально-экономических условиях не достигла своего предела эффективности. Началась стагнация. В таких условиях сельское хозяйство очень дорого обходилось государству: на один рубль полученной продукции более 90 копеек составляла государственная субсидия.

Отчасти причина заключалась в недостаточном внимании к обустройству деревни, отсталости социальной инфраструктуры. С другой стороны, в 1970-е колхозникам стали массово выдавать паспорта, а хрущевские ограничения личных подсобных хозяйств, введенные в 50-60-е, очень способствовали стремлению деревенских жителей в города. Россия вошла в стадию наиболее активной урбанизации, и этот процесс уже невозможно было остановить. В 1960-1980-е годы в город уезжало до миллиона человек в год.

Особенно активным был отток сельского населения из регионов Нечерноземья. В 1990-е, когда поддержка государства прекратилась и там закрылось большинство колхозов, из периферийных районов в города и пригороды уехали остатки работоспособного населения. И сейчас молодежь после школы не остается в деревне — и не только потому, что работы нет. Запросы нового поколения уже другие. В итоге классическая нечерноземная деревня представлена в основном бабушками и… дачниками летом. И последние очень важны: они сохраняют дома, деревни и вообще пусть временную — летнюю, но жизнь на этих освоенных территориях.

Совершенно другая ситуация на юге страны: там все неплохо. После распада СССР туда из депрессивных регионов устремился активный сельскохозяйственный бизнес, а вместе с ним — средства и трудоспособное население. Сейчас сельское хозяйство активно развивается в черноземной зоне, в Поволжье, на юге Западной Сибири. Тем более что стал очень выгоден экспорт зерна.

Южные регионы способны и дальше развиваться?

У нас на юге прекрасные природные условия, инвестиции и большой приток активного населения из бывших советских республик, с востока и севера России. Из минусов — то, что земля уже поделена, свободной нет. Есть проблема занятости. Оказалось, что сельская местность юга сильно перенаселена.

Самое выгодное сейчас — зерно, подсолнечник, то есть растениеводство. А оно нетрудоемко. Началось резкое сокращение персонала и безработица. С приходом агрохолдингов, в которых все процессы механизированы, проблемы усилились. А села и станицы на юге большие — по нескольку тысяч жителей. Они тоже уезжают в города или едут трудовыми мигрантами в Московскую агломерацию, Ростов, Краснодар. Для того чтобы уйти от сельскохозяйственной монофункциональности и развивать другой бизнес, необходимы налоговые преференции, льготные кредиты и прочее, с чем у нас большие проблемы. Да и жители сельской местности бедные, это тормозит развитие услуг, которые могли бы занять лишнее население — как, например, произошло в европейских странах.

Но и с фермерами есть проблемы: тоже нужны кредиты, за землю большая конкуренция. И даже если люди готовы производить — куда девать продукцию? В городах — засилье сетевых магазинов, куда не берут малые партии, на рынки тоже проникнуть сложно, а в сельской местности нет спроса — у всех свое хозяйство.

Есть регионы, где фермеров поддерживают. Общероссийская программа помощи семейным фермерским хозяйствам почти везде работает слабо, но очень хорошо, например, в Татарстане. Там семейной ферме, где должно быть минимум 24 головы крупного рогатого скота, выделяют миллион рублей и бесплатные стройматериалы на строительство дома, подводят туда асфальтированную дорогу.

Аналогичная поддержка есть в Белгородской области. Глава региона пытается совместить крупное и мелкое хозяйство. Чтобы избежать бесконтрольного расширения агрохолдингов, он перевел 40 процентов земель в собственность области и получил возможность контролировать крупные предприятия, при этом поддерживая мелкие хозяйства. Но такая поддержка существует только там, где есть деньги, а самодостаточные регионы у нас можно по пальцам пересчитать, и их число сокращается.

В 1990-х была иллюзорная надежда, что колхозы рухнут, земли освободятся, и все сразу начнут заниматься фермерским хозяйством. Но так не получилось. Почему?

В начале 1990-х люди начали активно регистрировать фермерское хозяйство. До 1995 года была масса привилегий для фермеров: любой горожанин мог подать заявку, представить план развития хозяйства, получить землю из фонда перераспределения и даже кредит. Правда, выйти из колхоза с земельным паем было сложно, и давали, как правило, худшие земли. С тех пор выжили только активные люди и профессионалы. В 2000-х годах у нас официально было зарегистрировано 260 тысяч фермерских хозяйств, хотя реально работало из них менее половины. В 2016 году перепись показала, что их меньше 140 тысяч, — на такую большую страну это очень мало.

Получив возможность выйти из колхоза, люди столкнулись с суровой реальностью: выделить землю сложно и дорого, надо покупать корма для скота, технику, удобрения и прочее. Одни в такой ситуации предпочли остаться в колхозах и вести личное подсобное хозяйство, в том числе держать скот на колхозных кормах. Другие, оказавшись один на один с государством, стали заниматься теневым фермерством и не оформляли официального. Получались такие «личные подсобные хозяйства» с теплицами на несколько гектаров или с тысячей голов овец. Выходом мог бы стать новый вид кооперации фермеров — финансовой, сбытовой и тому подобное, но она идет туго. Хорошо еще, что мы окончательно не уничтожили колхозы и дали фермерству возможность развиваться постепенно, иначе были бы на грани голода.

Наша страна пошла по другому пути. В 1990-е годы сельское хозяйство сильно пострадало из-за резкого сокращения господдержки. Города сидели на импорте, пока не наступил дефолт 1998 года, и импорт стал невыгоден. Тогда менеджеры пищевой промышленности, которая была одной из самых устойчивых даже в годы кризиса, стали искать сырье внутри страны и обнаружили полуживые колхозы вокруг мегаполисов. Они пытались с ними работать, но обеспечить регулярную и качественную поставку сырья на модернизированные предприятия не могли. Поэтому пищевики решили сами заниматься сельским хозяйством. И оказалось, что это очень выгодная отрасль: мало где, вложив деньги весной, можешь получить прибыль осенью.

С 2000-х сельское хозяйство стало активно развиваться. Инвестиции пошли не только от пищевой промышленности — в сельское хозяйство ринулись банки, торговые фирмы, даже «Газпром». Кто-то приходил всерьез и надолго, кто-то — получить быструю прибыль, истощив землю. Началась борьба за территории, но в основном в пригородах и на юге. В Нечерноземье запустенье продолжалось. Лишь в отдельных очагах появились крупные агрохолдинги, работающие на Москву и Петербург, которые почти восстановили производство птицы и свинины. При этом земли оставались заброшенными, ведь свои корма они выращивали там, где это выгодно, то есть в своих подразделениях на юге.

Южные территории попали в руки «эффективных» менеджеров. Это привело к образованию предприятий, имеющих по сотни тысяч гектаров, которые начали скупать все подряд, даже вполне успешные сельхозредприятия и фермерские хозяйства. В результате среднее звено предприятий с каждым годом сужается, уступая место крупным холдингам. Это связано и с тем, что государство в последнее время поддерживает кредитами именно крупные предприятия. А для продовольственной безопасности необходима устойчивая экономика, которая может быть только многоукладной. В поддержке нуждаются и средние предприятия, и фермеры, и товарные хозяйства населения. А малые производители — особенно, так как они наиболее адаптивны.

У нас есть «Дальневосточный гектар», который рекламируют как очень перспективную программу. Как вы относитесь к этой инициативе?

Я бы тоже с удовольствием получила дальневосточный гектар, а потом продала его китайцам или местным бизнесменам — что, кстати, и происходит. Есть люди, которые действительно берут эти гектары. И, насколько я знаю, там активно идет скупка-перекупка.

Конечно, никакой россиянин из европейской части России, тем более из города, ради одного гектара туда не поедет. Таких заброшенных земель полно не так далеко от Москвы. На одном гектаре мало что можно сделать — его хватит лишь для личного подсобного хозяйства.

Это геополитичская программа России. Дальневосточные территории нужно как-то осваивать. Над четырьмя миллионами российского населения на юге Дальнего Востока нависает мощный и перенаселенный Китай, где только в трех приграничных провинциях живет более 100 миллионов человек. Если посмотреть статистику миграции, то самый сильный отток с Дальнего Востока был в 1990-х, но и сейчас население продолжает уезжать из сельской местности либо в западные районы России, либо в крупные города.

Последние десять лет в России вроде как активно развивается экофермерство. Это перспективное направление в условиях нашей страны?

Экофермерство — это хорошая вещь, и есть люди, которые хотят этим заниматься. Их немного, но они очень активные, в том числе в сети, поэтому создается ощущение, что у нас идет такая эковолна, а на самом деле таких фермеров единицы.

Проблема всех фермеров и мелких хозяйств — куда девать продукцию. У нас есть LavkaLavka, но туда очень трудно проникнуть. Так что фермеру, а тем более простому сельскому жителю, через нее на рынок не попасть.

Проблема сбыта, повторю, это сейчас главная проблема. С ней не сталкиваются только агрохолдинги. Производитель не может и не должен ездить в Москву из Саратовской области. Ему нужны потребительские кооперативы или оптовые рынки, куда он может сдать свою продукцию по приемлемым ценам и дальше заниматься своим хозяйством.

Другое дело, что так называемая экологически чистая продукция не всегда таковой является. В условиях подсобного хозяйства, например, почти невозможно создать необходимые санитарные условия для производства молока — так, чтобы, например, не было никакого контакта с руками, как требуют от финских фермеров, где все механизировано. Поэтому крупные агрохолдинги не работают с мелкими хозяйствами.

Для выращивания овощей на продажу необходимы площади, которые руками не прополоть, а следовательно — в борьбе с сорняками без химикатов не обойтись. Поэтому не стоит строить иллюзий насчет продуктов, выращенных в малом хозяйстве.

Не считая LavkaLavka, как мелкие фермеры пытаются сбыть свою продукцию?

Личное подсобное хозяйство спасают перекупщики. Они всегда появляются там, где люди что-то выращивают. Перекупщики — это очень важный институт, их должно быть много, чтобы была конкуренция и люди могли выгодно продавать свою продукцию.

В южных регионах, в Поволжье, на юге Западной Сибири — там, где не было сильной депопуляции, есть села с очень активным населением и со своей специализацией. Например, на выращивании огурцов или помидоров. Туда регулярно ездят перекупщики, их товары доходят до крупных городов.

Эта система работает, но этого недостаточно. Если бы она была более развитой, если бы стимулировали малый бизнес по выращиванию и сбору даров природы кредитами, налоговыми льготами, то мы бы видели больше разной продукции в городах, а уж грибами-ягодами Россия могла бы завалить пол-Европы.

Месяц назад патриарх Московский и Всея Руси Кирилл посоветовал россиянам, страдающим от тяжелых психических заболеваний, обратиться к чину изгнания бесов, если врачи помочь уж никак не могут. «Лента.ру» решила ознакомиться с психиатрическими новациями от РПЦ и отправилась в Сергиев Посад, где легендарный архимандрит Герман (Чесноков) вот уже более 30 лет изгоняет из людей бесов, демонов и прочую нечисть. Не исключено, что его опыт в ближайшее время начнут перенимать во всех епархиях России. Ритуал производит сильное впечатление, но оставляет много вопросов.

В Сергиевом Посаде, чуть поодаль от Троицо-Сергиевой лавры, сосредоточения света и святости, стоит Петропавловский храм, куда каждую неделю, с пятницы по воскресенье, наведываются бесы. Впрочем, ненадолго — настоятель храма, архимандрит Герман с неизменным успехом изгоняет их с помощью ритуала «вычитки бесноватых». Свою битву с нечистью архимандрит ведет уже более 30 лет, а благословил его (в непростые для церкви советские годы) еще предшественник Алексия II, патриарх Пимен. Как говорят местные, за последние десятилетия скромный прежде храм буквально расцвел: его стены покрылись прекрасными фресками на библейские сюжеты, предалтарный иконостас поражает красотой и обилием икон в дорогих окладах с самоцветами. Неудивительно — каждую неделю сотни паломников со всей страны приезжают сюда в надежде на излечение свое или родственников от душевных недугов. И архимандрит устраивает им шоу, равного которому, должно быть, просто нет в православии.

Ритуал безупречно выстроен с точки зрения драматургии. За полчаса до начала вычитки небольшая церквушка уже битком забита самыми разными людьми. Никто, впрочем, не производит впечатления одержимого. Отец Герман, подобно рок-звезде за кулисами, готовится к выходу за вратами алтаря. «На разогреве» младший монах еле слышно распевает простую «Господи помилуй!». Люди, перешептываясь («когда же выйдет батюшка?»), передают друг через друга к столу перед иконостасом бумажки с именами тех, кого нужно «вычитать», а также свечи или просто купюры. Старушки, придерживая соскальзывающие платки, стремятся всеми правдами и неправдами пробиться поближе к будущей «сцене», наступая на чужие сумки. «Двинься, бес!» — бросает одна из них корреспонденту «Ленты.ру», увидев включенный диктофон, и проталкивается вглубь. Второй младший монах таскает из закрытого алтарного помещения к столу ведра святой Богоявленской воды, выстраивая их в ряд (семь или восемь). Наконец, он выносит заполненный до краев елейник и торжественно водружает его посреди стола.

Двери отворяются. В строгом черном архимандритском одеянии к столу подходит отец Герман. Сонная толпа вытягивается в стройный полукруг. Быстрым, гипнотическим голосом он начинает проповедовать: демоны, бесы, черти повсюду, они проникают в наши сердца, легкие, ступни, печень, уши, руки и куда только можно. Рецепт спасения от этого — праведная половая жизнь. «Один из самых страшных грехов — жить невенчанными. Поднимите руки, кто здесь венчался!» Рук поднимается много, но батюшка хмурится: «Ни в коем случае нельзя жить этими бесовскими гражданскими союзами. Вы все должны повенчаться! И оставаться верными друг другу до конца дней — никаких разводов. Если женщина развелась и нашла другого мужа — она прелюбодейка!» Через блуд прежде всего бесы пролезают в человека, продолжает он, а еще — через накрашенные ногти. «Кто ногти свои покрасит, так их когтями бесьими сделает. Если кто тут такой есть — пусть идет смывать. И у кого креста нет на шее, пусть пойдет наденет, у нас тут продается. Без него тут сейчас будет находиться недопустимо!» — заканчивает батюшка проповедь и приступает к главному.

«Сдохни, мразь!»

Осеняя огромным серебряным крестом принесенные к столу бумажки, он зачитывает написанные на них имена. «Молящего Гришу [бес] покинь, молящего Ивана покинь, молящего Сергея покинь, молящую Юлю покинь, молящего Петю покинь…» Реальность потихоньку начинает плавиться — у людей подкашиваются ноги, они оседают, плачет четырехлетний ребенок (так до конца службы и проплачет), где-то у края группа прихожан стройным хором запевает: «Спаси наши души, наши… Очистившись, мы станем верными…», справа от стола, под боковым нефом с фреской «Вход Христа в Иерусалим» раздается страшный рык, под противоположенным нефом с «Явлением Богоматери Серафиму Саровскому» — неестественно звонкий женский возглас: «НЕ ТАК!»

Герман переходит ко второй части — берет елейник, макает в него длинную кисть и идет в толпу, помазывая елеем каждого, рисуя на головах кресты. Осененные люди оседают или же замирают, не смея двинуться. Мужские, женские возгласы, плач детей сливаются в гул, громкость и тональность которого медленно повышается. «Батюшка, сюда! Батюшка, ко мне!» — протискивается сквозь толпу женщина с распечатанной фотографией ребенка. «Фотографии не мажу. Могу тебя дважды!» — заботливо говорит экзорцист. Мать с радостью подставляет лицо еще раз. Вдруг высокий бритоголовый мужчина, в чей лоб следом направляется кисть, вопит: «СДОХНИ, МРАЗЬ!» и пытается кинуться на архимандрита. Монахи не без труда оттаскивают его, он падает на пол, сучит ногами и еле слышно, с усилием выдавливает из себя: «НЕ УЙДУ!» Рыдающий мальчик сквозь слезы тихо произносит: «Уходите, бегите отсюда все…»

Должно быть, бес внутри него почувствовал приближение решающего этапа изгнания. Герман возвращается к столу и подходит к ведрам со святой водой. Зачерпывая ее темно-зеленым кропилом, он словно отстреливается от окруживших его врагов, окропляя всех вокруг. С правого фланга бесы усиливают напор, и Герман все интенсивнее «стреляет» в сторону Христа, входящего в Иерусалим. «ДА! ДА! ДА!» — рычит бес с той стороны. «НЕТ, КЛЮВ!» — раздается все тот же неестественно звонкий женский голос с другой. Батюшка перебегает на левый фланг и прицельно кропит бесовку. «НЕ МОГУ, НЕ МОГУ, НЕТ СИЛ БОЛЬШЕ», — верещит она, и этот крик заполняет весь храм. Отец Герман не останавливается ни на секунду, в какой-то момент кажется, что крыша церкви протекает и на головы собравшихся льется дождь. Рыдающего ребенка родители тихо уносят к выходу. «УЙДУ!» — побежденно рычит в окружении толпы мокрый до нитки бритологовый мужчина. «Только святой человек способен на такое», — внезапно повернувшись и взглянув прямо в глаза, говорит корреспонденту «Ленты.ру» старушка.

Что это было?

Покидают храм люди медленно и умиротворенно, с улыбками, порой блаженными, подставляя солнцу мокрые от святой воды и липкие от елея лица. Спокойными и одухотворенными выглядят и те, кто еще недавно рычал и извивался по полу. «Молодец, как солдат все это отстоял», — говорит женщина недавнему бесу-ворчуну. «Главное, что мы все вместе это отстояли», — отвечает он совершенно нормальным голосом и направляется в сторону лавры.

Но что все-таки происходило с ним и другими «бесноватыми» с точки зрения психиатрии и как к таким ритуалам относятся в достаточно консервативной церкви? Эти вопросы «Лента.ру» задала специалистам.

Нередко люди, которые ведут себя подобным образом во время обряда вычитки, находясь в особом состоянии, не полностью себя контролируют. Некоторые могут и подыгрывать, объясняет доктор психологических и кандидат медицинских наук Марк Сандомирский.

«В международной классификации болезней (МКБ), конечно, нет такого диагноза, как “бесноватость”, — говорит он. — Психиатрия изгнанием бесов и злых духов не занимается, все это осталось в далеком прошлом средневековой медицины. Однако в МКБ-10 есть раздел диссоциативных расстройств, где находим пункт «Транс и одержимость». Конечно, врач признает подобные состояния болезнью и занимается лечением лишь в том случае, если они возникают у пациента в обстановке, не связанной с религией». Еще век назад выдающийся отечественный психоневролог Владимир Бехтерев установил, что бесоодержимость и кликушество возникают на истерической почве, напомнил психотерапевт.

Диссоциативные расстройства возможны как у взрослых, так и у детей. Но говоря о странном поведении детей во время этих обрядов, нужно учитывать, что на них сильно влияют находящиеся рядом взрослые, подчеркивает эксперт. «Ребенок оценивает происходящее, интуитивно чувствует, чего от него ожидают, и ведет себя именно таким образом. К тому же дети могут отзеркаливать, повторять то, что видят вокруг», — добавляет Сандомирский.

Диссоциативная реакция идеально соответствует проводимому обряду: дети (как и взрослые) пытаются увернуться от святой воды, смыть с себя елей, сорвать крест. Это не должно удивлять, считает эксперт. «Сознание в состоянии одержимости изменено, но человек подсознательно реагирует на внешние раздражители, и в итоге его неосознанные действия укладываются в рамки культурно обусловленных стереотипов о поведении бесноватых», — отмечает он.

И взрослые, и дети, страдающие разными формами диссоциативных расстройств, впадают в транс не только из-за внешнего воздействия (например, из-за долгого ритуала вычитки). В силу особенностей нервной системы, склонности к самовнушению они могут вводить себя в транс сами, не желая того, отмечает психотерапевт. «Необычное состояние и поведение человека во время беснования — смена голоса, нечленораздельные крики, падения, судороги — совпадают с симптомами так называемого большого истерического припадка, известного классической психиатрии», — говорит Сандомирский.

Невротические расстройства, в том числе диссоциативные, обычно проявляются в виде приступов. «Внутреннее психическое напряжение накапливается и выбрасывается наружу, после чего наступает облегчение. Но облегчение временное, ведь болезнь остается. Пройдет несколько месяцев, а порой даже недель, и все повторяется», — объясняет Сандомирский. Частота таких срывов зависит и от особенностей личности человека, и от его жизненных обстоятельств. Если вскоре после ритуала вычитки обстоятельства изменятся и жизнь пойдет спокойнее, срывы будут случаться реже.

Практическая психология и медицина, подчеркивает эксперт, не отрицают религиозных, в том числе христианских способов помощи таким больным. Речь идет лишь о разных описаниях одной реальности: психиатрия и религия смотрят на проблему под разным углом, но по сути их подходы друг другу не противоречат.

Монополия на пограничье

Религиозные практики у нас в стране держатся, с одной стороны, на вере, а с другой — на ожидании чуда, пограничья и колдовства, считает доцент Высшей школы экономики, религиовед Борис Кнорре.

«Человек чувствует, что им овладевают внешние силы, и начинает, с точки зрения своей веры, оценивать это как действие потусторонних злых духов, бесов», — говорит эксперт. Раньше, в дореволюционной России, «бесноватыми» чаще всего себя чувствовали женщины, которые оказывались в чужих семьях, например в семье мужа, особенно когда он уезжал на заработки. У них развивалась психическая подавленность, а окружающие (родственники) оценивали это как результат постороннего, внешнего вмешательства. В медицине это называется синдромом Кандинского-Клерамбо. Жизнь усложняется, болезней становится больше, говорит Кнорре, и сейчас за признаки одержимости могут выдавать даже симптомы вегетососудистой дистонии.

«Важно понимать, чему такое восприятие психических болезней соответствует в мировоззренческой системе внутри православия. За последние 30 лет эта система получила огромное развитие, при значительной поддержке ныне покойного митрополита Петербургского Иоанна (Снычева) (помимо прочего, известен тем, что добивался канонизации Ивана Грозного — прим. «Ленты.ру»). Это представление о том, что одержим бесами не только какой-то конкретный человек, но и внешний мир, и проходящие в нем социальные и иные процессы. Проповедники этой системы рисуют картину глобализации зла», — рассказывает Кнорре.

Экономические, политические трудности и в целом любую несправедливость создают внешние силы зла, от простых бесов до демонов и масонов. Причем действует это зло на глобальном уровне. Важен для данной доктрины и элемент тайного заговора. С его помощью глобальное зло вводит новаторство и модернизм, разрушая традиционный уклад, традиционные браки.

Подобные представления распространены в первую очередь в «прихрамовой среде», то есть среди активных прихожан. Но многие священники, и в том числе отец Герман, заигрывают с таким мировоззрением и поощряют его, отмечает эксперт.

Деятельность Германа и других экзорцистов на высшем уровне фактически одобрил патриарх Кирилл. По подсчетам религиоведа, в стране за постсоветский период возникло порядка 15 сопоставимых «центров» вычитки — не каждый священник готов взять на себя такую роль, и не каждый обладает необходимым уровнем харизмы, не каждый придает такое значение бесам и одержимости. В середине 1990-х многие священники пытались копировать отца Германа, но патриарх Алексий II осудил эту практику. Сейчас же, уверен религиовед, священноначалие настроено более прагматично.

«Церковь не хочет выпускать из зоны своего влияния этот запрос российского общества на таинственные мистические вещи, чудеса и сверхъестественное, — резюмирует Борис Кнорре. — Помните, сколько в начале нулевых было объявлений об услугах гадалок? Причем висели они на биллбордах на центральных проспектах Москвы, один такой баннер был прямо на Тверской. В условии монополизации церковью различных духовных практик это дело поприжали, но запрос у населения остался, так что ограниченное поощрение церковным руководством подобных мистических ритуалов вполне понятно».

Сразу несколько депутатов разных уровней стали банкротами или собираются ими стать. Правда, далеко не всегда они разорялись именно на политической карьере. «Лента.ру» выясняла, почему некоторые парламентарии живут на грани банкротства и что их ожидает за этой гранью.

В феврале единоросс Андрей Палкин, один из самых состоятельных депутатов Госдумы, попросил суд признать его банкротом. По данным, размещенным на сайте избирательной комиссии Архангельской области, общая сумма доходов Андрея Палкина за 2015 год составила 1,475 миллиарда рублей.

Но перед получением мандата, по словам политика, ему пришлось реализовать все задействованное в бизнесе имущество: он продал сыну многочисленные квартиры и технику с рассрочкой на 10-15 лет. При этом сыну Палкина должны вернуть НДС на сумму более 63 миллионов, а сам депутат должен государству 62 миллиона налогов. «Остается одно — отсрочка платежа, а законных оснований, кроме банкротства, нет», — объяснял он. Депутат утверждает, что «на сегодняшний день это единственный способ не попасть на дополнительные выплаты»: «Я, естественно, не банкрот, просто другим законным способом я пока не могу решить этот вопрос и передать бизнес своим сыновьям».

По закону парламентариям запрещено заниматься предпринимательской деятельностью, они могут в лучшем случае остаться учредителями юрлица. Поэтому работа законодателя сильно понижает доходы, сетовал бывший депутат Госдумы Михаил Слипенчук.

Между тем до банкротства российских политиков чаще доводило их предпринимательское прошлое.

А теперь на диету

На днях в прокуратуре Свердловской области сообщили, что в отношении депутата местного заксобрания Ильи Гаффнера («Единая Россия») возбуждены два административных производства. Речь идет о подозрениях в сокрытии доходов и препятствовании деятельности арбитражного управляющего.

Неприятности у Гаффнера начались еще два года назад, когда он порекомендовал россиянам «поменьше питаться в кризис» из-за выросших цен на продукты. Теперь он сам вынужден ограничивать себя, чтобы расплатиться по долгам, сумма которых превышает 160 миллионов рублей.

По версии следствия, Гаффнер был совладельцем и поручителем по кредиту компании «Шиловское», которая не вернула заемные деньги Россельхозбанку. Осенью 2015 года судебные приставы арестовали скромное имущество депутата (в том числе два ружья Browning B45 и Benelli Argo стоимостью 60 и 50 тысяч рублей соответственно) и на какое-то время запретили ему покидать страну, а уже в июле 2016-го Арбитражный суд признал его банкротом.

На фоне таких репутационных заслуг Гаффнера исключили из политсовета региональной партийной ячейки ЕР и вычеркнули из списка партийных кандидатов на выборах в областное заксобрание. Тот, однако, рук не опустил и пошел в местный парламент в качестве самовыдвиженца по Белоярскому одномандатному округу, где набрал 28,6 процента голосов избирателей, уступив конкуренту из «Российской партии пенсионеров за справедливость».

Сейчас Гаффнер ведет скромный образ жизни — во всяком случае, так предполагается. По решению суда народный избранник может тратить на себя не более 10,6 тысячи рублей, остальные его доходы идут в счет уплаты многомиллионного долга. Неизвестно, однако, следует ли он диетическим рекомендациям, которые давал прежде соотечественникам.

В долгах и без мандата

Экс-депутата Госдумы от партии «Справедливая Россия» Геннадия Ушакова суд в ноябре 2015-го признал несостоятельным и открыл в его отношении конкурсное производство. К иску о банкротстве, по данным СМИ, привел конфликт депутата с бывшим партнером по бизнесу.

По официальным источникам, завсегдатай гольф-клуба и любитель автомобилей премиум-класса имел довольно скромный доход (чуть менее 360 тысяч рублей по итогам 2013 года) и одну квартиру в собственности. В описи имущества, предназначенного на реализацию, значился с десяток предметов обихода: телевизор с тумбой, посудомоечная машина, кофеварка, пароварка, тостер, три кресла, электроводонагреватель и неработающий полотенцесушитель. Как и в случае с Гаффнером, депутат лишился коллекционных ружей. Самым ценным, по признанию самого Ушакова, был ствол Lion («Леон») 1941 года выпуска — охотничье ружье, которое в конце Великой Отечественной войны купил в Австрии его дед, непосредственный участник тех событий.

Расплатился ли бизнесмен с долгами — неясно, однако статус банкрота и слухи о сомнительной предпринимательской деятельности не позволили Ушакову выдвинуть свою кандидатуру на выборах в новый созыв парламента.

Не дотянул до Трампа

В середине февраля был объявлен в федеральный розыск по делу о мошенничестве бывший депутат Госдумы справедливоросс Олег Михеев, который считался одним из самых состоятельных представителей шестого и пятого созывов.

В декабре 2015 года Михеев стал первым в современной российской истории депутатом-банкротом. Тогда он указывал, что не может погасить вменяемые ему долги, так как уже имеет кредитные обязательства на 9,5 миллиарда рублей, а депутатская зарплата составляет 360 тысяч рублей в месяц. И все же Михеев не унывал: он называл свое банкротство «экономическим преобразованием» и приводил в пример действующего американского президента и миллионера Дональда Трампа, неоднократно проходившего через подобную процедуру.

Однако бизнес-карьера Михеева едва ли была такой же успешной, как у Трампа. В 2004-2007 годах политик был совладельцем «Волгопромбанка» и одновременно возглавлял инвестиционно-строительную группу компаний «Диамант». У правоохранительных органов были вопросы сразу к нескольким структурам группы, в том числе по факту неуплаты налогов. В итоге из банка, который тоже косвенно фигурировал в деле, начался массовый отток вкладов, и Михеев продал уже не интересную ему кредитную организацию.

Однако спустя несколько лет, в 2011 году, как предполагает следствие, Михеев изготовил фиктивные финансовые документы о задолженности ОАО АКБ «Волгопромбанк» перед ним и направил исковое заявление о взыскании 2,1 миллиарда рублей с правопреемника — «Промсвязьбанка». Суд, однако, признал задолженность мнимой.

Михеева лишили депутатской неприкосновенности в феврале 2013 года. Помимо покушения на мошенничество в отношении «Промсвязьбанка» он подозревался в причастности к захвату 14 объектов недвижимости Волгоградского моторостроительного завода общей стоимостью более 500 миллионов рублей, а также невыплате «Номос-банку» кредита на 170 миллионов рублей.

Несмотря на все это Михеев не был мгновенно исключен из «Справедливой России». Экс-депутат остается лидером волгоградских справороссов и членом партии, заявляли в региональном отделении через несколько дней после того, как Михеева объявили в федеральный розыск.

Вскоре, однако, финансово несостоятельным гражданам могут закрыть путь в парламент — и не только. В верхней палате подготовлен законопроект, запрещающий банкротам занимать ряд государственных и муниципальных должностей, а также избираться в Госдуму и становиться членами Совфеда. Если же банкротство произошло уже после назначения на пост или получения мандата, то полномочия банкрота, согласно законопроекту, должны быть прекращены.

Только в 2016 году финансово несостоятельными были признаны три депутата нижней палаты, подчеркивает один из инициаторов поправок — зампредседателя комитета СФ по регламенту Владимир Полетаев. По его словам, в региональных парламентах таких случаев намного больше и наблюдается тенденция к росту. Госдума планирует рассмотреть законопроект уже в марте.

Во всем мире число заразившихся коронавирусом превысило 420 тысяч человек, из них почти 19 тысяч умерли. И если в Китае эпидемию удалось остановить, то в Европе сделать это не удается. В России пока все намного лучше, часть заболевших уже выздоровели, но общее число зараженных продолжает расти и здесь. Чтобы противостоять вирусу, власти объявили следующую неделю выходной. Скоро ли закончится пандемия, как перенесенная болезнь впоследствии скажется на здоровье выживших и как вирус может изменить все вокруг — «Лента.ру» узнала у автора популярных научных лекций на YouTube о коронавирусе, доктора биологических наук, профессора Школы системной биологии университета Джорджа Мейсона (США) Анчи Барановой.

Добрый и злой вирус

«Лента.ру»: О новом коронавирусе стало известно в декабре. Почти до марта все страны с интересом наблюдали что да как. После того как вирус в Китае подавили, «рвануло» в Европе и Америке. Это следствие того, что ситуацию недооценили?

Анча Баранова: Естественно, о том, что ситуация в Китае серьезная, лидеры всех стран знали давно. Но если вы живете стабильно, без потрясений, очень трудно взять и разрушить привычный уклад, исходя из каких-то прогнозов. Допустим, вас сегодня предупредят, что летом совсем отключат электричество в доме на несколько месяцев. Но вы же не сразу побежите покупать себе какой-то электрогенератор или батарейки. У вас есть бюджет на каждую неделю, свободных средств не хватает. И вы думаете: может, со следующей зарплаты или еще со следующей…

Государства живут по такому же принципу. Системы здравоохранения с коронавирусом не справляются не из-за того, что организаторы плохие и не подготовились. Существующая система саморегулируется таким образом, что в нормальной жизни справляется лучше, в условиях кризиса — хуже. В течение многих предыдущих лет усилия были направлены на снижение запредельной стоимости здравоохранения. Сейчас по этому поводу все сильно расстраиваются. Но если взять здравоохранение какой-то страны и нарастить ему десятикратный запас прочности — то есть на всякий случай увеличить количество аппаратуры или чего-то еще в десять раз, — цена за это просто равномерно распределится по всем больным. А ведь некоторые из них пришли к врачу просто за таблетками от головной боли или поноса.

Нет десятикратного запаса прочности ни в каких системах здравоохранения, потому что это делает значительно дороже стоимость лечения. И оно тоже чревато жертвами.

Почему в Италии эпидемия развивается так страшно, а в Германии — относительно спокойно? Правда, что есть злой и добрый вирус?

Боюсь, мем про злой и добрый вирусы запустила я сама. Пыталась по-простому объяснить, что в начале эпидемии ученым стало известно минимум о двух штаммах вирусов, которые вели себя с разной степенью агрессии. Но учитывая, что с момента публикации этой научной статьи прошел почти месяц, в каком-то смысле информация устарела.

Сейчас ученые составили международную карту распространения вируса. На трекере видно, в каких регионах какие штаммы «живут».

В Италии, например, на 90 процентов тип вируса — итальянский. На карте он обозначен зеленым цветом, есть там и немножко красного типа, который прибыл из США. В Америку, судя по эволюционной модели, вирус прибыл из Китая, а не из Европы. Во многих странах Европы тоже китайский штамм, но попал он туда другим путем, через Иран. В результате эволюция местного вируса немного другая.

В Россию откуда попал вирус?

На этом вирусном трекере Россия пока не представлена, потому что еще не отправила в международную базу данных сиквенс (прочитанная последовательность генетического кода — прим. «Ленты.ру») выделенного вируса. Российских публикаций по этому поводу тоже нет. Уверена, что в России вирус отсеквенировали и кто-то это все анализирует. Просто пока в общую карту информация не встроена.

Чем отличаются варианты коронавирусов в разных странах?

Я не хочу сказать, что какой-то из штаммов коронавируса хороший, а другой плохой. По всей вероятности, большинство мутаций более-менее нейтральные. Еще не сделаны работы по сравнению частоты встречаемости каждого из штаммов вируса у легких и тяжелых пациентов. Может быть, есть какие-то отличия, но пока нам это неизвестно.

То есть сейчас знания о перемещении вируса по миру представляют интерес лишь для науки, а для пациента практической пользы тут нет?

Вы правы. Но довольно скоро это станет важным и для обычного человека — в тот момент, когда появится информация, клинические истории о том, как переносили заболевание люди с разными штаммами.

Почему информация так долго собирается, ведь это же важно для поиска лечения?

В последние двадцать лет здравоохранение в частности и наука в целом развивались так, чтобы затруднить допуск к персональной информации. Считается, что это личное право субъекта — предоставлять ли сведения о том, чем и как он болеет. Пользоваться этой информацией можно в агрегированном, то есть обобщенном виде. И только после того, как человек подпишет информированное согласие, что хочет в этом исследовании принимать участие.

Сейчас, чтобы собрать какие-то сведения о пациентах, эксперты должны составить миллион бумаг, поставить туда миллион печатей. Даже во время пандемии эти процедуры никто не отменяет. Естественно, врачи сейчас это делать не успевают. У них главная задача — людей спасать.

Шансы на излечение

А если знать, что этот пациент с коронавирусом заразился в Италии, а другой — от человека, прибывшего из Германии, можно спрогнозировать, по какому сценарию у них может развиться болезнь?

В Италии и Германии вирус практически никак не отличается. А почему там такие разные сценарии развития болезни — это как раз национальные особенности. Немцы немножко подисциплинированнее итальянцев, тщательнее соблюдают карантин.

И в Германии больше свободы у врачей, это важный момент. Там не сильно закручены гайки по поводу того, что врач должен лечить только так и никак иначе. Сейчас самым эффективным лечением считается комбинация противомалярийного препарата гидроксихлорохина и антибиотика азитромицина. Но в Германии многие врачи эту схему уже давно использовали, просто не публиковали протоколы. И у немецких докторов есть возможность «для творчества», они могут использовать препараты, которые фармакопеи (регламенты по лекарствам — прим. «Ленты.ру») других стран не признают, а в немецкой практике они сохранились.

Вы имеете в виду лекарства, которые специалисты доказательной медицины называют фуфломицинами? Информацию из Китая о том, что арбидол хорошо себя зарекомендовал в лечении коронавируса, наши врачи восприняли скептически.

Сейчас опубликовано исследование (правда, пока не в окончательном виде, а в препринте), где сравнивали препарат против эболы Favipiravir и арбидол. На бумаге совершенно четко видно, что противоэбольное лекарство лучше, пациенты с ним болеют меньшее количество дней. Значит ли это, что данные исследования показывают, что арбидол не работает? Нет, они исключительно о том, что препарат против эболы намного сильнее. Мы не знаем, работает ли российское лекарство само по себе, не в комплексе с другими. Такого контроля поставлено не было. И кроме того, самый большой невидимый слон в этой комнате — «Фавипиравира» от эболы на самом деле в реальности нет. В теории он есть — немножко, для испытаний. А на практике — нет. В России — вообще нет, так как он изобретен японской компанией, которая просто так им не поделится. Да и если бы мы были в Японии, все равно на практике нет, так как его сначала надо насинтезировать в достаточных количествах, на складе он не лежит. Ни в коем случае не защищаю арбидол. По арбидолу нет твердой доказательной базы. Не потому, что он испытан правильным образом и показано, что не работает, а просто никто на хорошем уровне — в дорогих, правильно организованных испытаниях — его не проверял.

Однако, если имеются средства, которые вроде немного помогают пяти или десяти процентам от всего числа больных, а не в 90 процентах случаев, безопасность которых доказана, то почему бы в данной ситуации ими не пользоваться? Но там, где медицина слишком зарегулирована — в Америке, в большинстве европейских стран, — это все запрещено. В Китае применялось очень многое, в Германии медики балансируют. В этих странах врач не подвергается стигматизации или наказаниям за использование «дополнительных» препаратов. Бывают также не совсем фармакопейные подходы к лечению, но эффективные. Например, переливание реконваленсцентной сыворотки (препарат из крови от выздоровевших людей — прим. «Ленты.ру») тяжелобольным. Это точно работает, но в рамках зарегулированного подхода крайне трудно все организовать так, чтобы снять этические вопросы. Например, такие: «А где вы взяли эту сыворотку?» «Правда от добровольцев, или вы их немножко «уговорили»?» «Вы им точно ничего не заплатили?».

Я полностью за доказательную медицину. Но когда у нас пандемия с большими жертвами и есть какие-то маргинализированные, но безопасные средства, то почему бы им не дать шанс на применение?

Маргинализированные?

Маргинализированные не в том плане, что плохие. Те, что точно не вредят, но при этом помогают лишь слегка. Та же аскорбиновая кислота к ним относится. Эти средства можно использовать на доврачебном этапе. Тем более что во время сезонных инфекций половина населения все равно витамин С как ела, так и будет есть. Но от врачей по поводу аскорбиновой кислоты рекомендаций к ним почти не поступает.

На уровне популяции это может иметь значение. Сейчас в США и Европе больницы перегружены. Человек приходит, а ему говорят: вот когда подскочит у вас температура до 42 градусов, приползайте. Если благодаря этим маргинализированным средствам из 100 тысяч человек хотя бы у пятидесяти болезнь не перейдет в тяжелую форму, то это уже хорошо. Это снизит нагрузку на высокопроизводительную медицину.

И еще раз хочу подчеркнуть, что ни в коем случае не выступаю за альтернативную медицину и против доказательной. Нужно иметь в виду, что у каждой монеты есть две стороны. Мы очень много внимания уделяли только одной.

В России в качестве профилактики коронавируса официально чиновники и врачи рекомендуют поднимать иммунитет гомеопатией. Имеет это смысл?

В народе есть устойчивое выражение — поднять иммунитет. Но иммунитет и так не лежит, он у всех скачет по-разному. У одних иммунитет силен против вирусов, у других — лучше сражается с бактериями. Если мы заранее начнем его поднимать, то ничего хорошего не получится. Иммунитет — он как армия. То есть армии можно приказать, она мобилизуется, поскачет как скажете. Но продержится несколько дней. И потом этот достигнутый уровень боевой готовности для нее будет обычным, нормальным. Для новой мобилизации вам нужно приложить в два-три раза больше усилий.

Поэтому пока в России явной эпидемии нет, не нужно ничего заранее поднимать, это контрпродуктивно. Может, имеет смысл это начать делать, когда почувствуете первые признаки заболевания: горло першит, сухость в носу. И второе — если точно знаете, что контактировали с позитивным больным. Тогда поднимайте тем, чем вы привыкли. В этом есть позитивный психологический момент. Конечно, некоторые средства более эффективны (эхинацея, например), а некоторые — менее.

Не утихают споры, чем лучше сбивать температуру. Минздрав Франции сначала порекомендовал парацетамол, потому что ибупрофен способен усиливать коронавирус. Многие не соглашаются с этим.

Не все знают, что бесконтрольное увлечение парацетамолом может быть опасно. Если сейчас начнут его глушить в профилактических целях, то могут попасть с печеночной недостаточностью в больницу. Печень ведь мгновенно не отваливается. Человек просто начинает себя хуже чувствовать, устает, возможно, болит голова. И чтобы как-то исправить ситуацию, он снова глотает таблетку. Если в течение дня доза превысит четыре грамма — печени это не понравится. А четыре грамма в России — разрешенная доза. Потреблять такую разрешенную дозу две недели — наступит катастрофа.

И нужно знать, что примерно у 30 процентов населения, включая детей, — стеатоз печени (жир в печени, невирусный, хронический стеатогепатит). Для них все намного хуже с парацетамолом, и разрешенные четыре грамма для них — слишком много. Сейчас, кстати, ВОЗ убрала рекомендацию заменить ибупрофен на парацетамол.

Можно принимать аспирин для снижения температуры, который также довольно сильный антикоагулянт, способный препятствовать отеку легких. Но нужно помнить, что детям аспирин противопоказан. И вообще, нужно почаще советоваться с врачом.

Детский вопрос

В самом начале эпидемии у ученых была обнадеживающая информация о детях — они практически не заболевают, а если заразились, то переносят достаточно легко. Сейчас говорят, что это не так. Есть какие-то новые данные?

Все по-старому, просто немного изменилась эмоциональная окраска. Допустим, в самом начале эпидемии было известно о 1000 заболевших. Среди них детей практически не встречалось, максимум — у одного-двух, в легкой форме. Поэтому мы приходим к выводу, что дети практически не болеют. Но когда условно выборка стала 100 тысяч, из которых 200 — дети, то мы уже четче понимаем, что и дети заболевают. Хотя в целом процентное соотношение не изменилось, просто на маленьких цифрах это не так бросается в глаза.

Инфекционные заболевания у детей встречаются чаще, чем у взрослых. Потому что дети — они «новенькие», они еще этим не болели. А у взрослых на какие-то болезни уже иммунитет, да и иммунная система более зрелая. Если домашнего ребенка отдать в детский сад, он будет каждые две недели приносить домой какую-нибудь гадость, это широко известный феномен. Риновирус часто их поражает — он вызывает респираторные болезни, поражает и легкие, немного их ослабляет.

И если так получилось, что ребенок заболел чем-то, полежал с температурой два дня, а потом пошел скакать везде, то вирус из легких полностью еще не успел вычиститься. Если в это время ребенок подцепит коронавирус, то справиться с ним организму уже будет сложнее.

Кроме того, есть люди с недиагностированным врожденным иммунодефицитом и «слабым» антительным или же интерфероновым ответом. При наличии достаточно большой выборки больных несколько таких детей туда попадают, и они сильно болеют, а при маленькой — им может и «повезти».

Карантин эффективен или нет? Почему почти месяц итальянцы сидят по домам, а количество больных и умирающих почти не снижается?

Нам только кажется, что в Италии все тянется очень давно. На самом деле у них только недавно объявлен строгий карантин. А раньше они ходили в магазин, на работу, кто-то гулял. Инкубационный период у этого вируса до двух недель, и во время этих походов люди успевают заразить кого-то. Заражаемость, конечно, снизилась, но не совсем.

Не получится ли, что, выйдя на свободу из карантина, мы все равно заболеем?

Так и произойдет. Сидя в карантине, мы просто оттягиваем время своего заражения и этим самым снижаем нагрузку на здравоохранение. Но в самоизоляции есть и большой позитив.

Совсем, конечно, вирусы не исчезнут. Потому что не все страны на карантине. Африка, например, «на свободе». Потом, несомненно, жители этих государств снова разнесут «умершие» вирусы по планете, но годика на три-четыре эпидемиологическая обстановка по этим болезням может запросто в несколько раз стихнуть.

Спорные моменты

У нас не утихают споры о том, надо ли всех тестировать на коронавирус поголовно или делать это точечно, ориентируясь на симптомы.

Информация по результатам тестирования больше нужна организаторам здравоохранения, ученым, чтобы получать важные данные о распространении вируса. С практической точки зрения, представьте, что в больницу поступают пациенты с инфильтрацией в легких. Вчера было десять таких больных с подтвержденным коронавирусом. Завтра еще сто. Понятно, что и у них коронавирус. Врач справится с этим и без лабораторной диагностики. Какую выбрать стратегию в этом вопросе, каждая страна решает самостоятельно, у всех свои точки отсечения.

В Америке штат Калифорния, допустим, перестал сейчас тестировать всех подряд. Раньше тестировали — у всех положительные результаты. Бессмысленно просто так тратить ресурсы.

Но пациенты хотят знать, болеют они или нет. И возмущаются, почему даже за личные средства не могут сдать анализы. На основании этого рождается подозрение, что государство что-то скрывает.

Не надо тут прибегать к конспирологическим теориям. Государство почему не хочет, чтобы люди сами тестировались? Просто хочет знать реальное распространение вируса. Вполне вероятно, что если граждане самостоятельно будут проходить диагностику, то могут «забыть» поделиться результатами. То есть в этой стратегии ничего неразумного нет. Россияне, конечно, любят попенять на правительство, но я не вижу, что российское государство сегодня делает какие-то плохие или неправильные действия, вредные для людей. Больших косяков я уж точно не вижу.

Для пациентов важнее знать не о том, что они заболели, а есть ли у них антитела к вирусу, и, следовательно, иммунная защита. Пока таких тестов в коммерческих лабораториях еще нет. Но думаю, что скоро появятся, сделать их не так легко, как тест на вирус, но проблема решаемая.

Еще один дискуссионный вопрос — нужны ли маски. Одни врачи говорят, что их должны носить только больные, чтобы не распространять заразу. Другие недоумевают, зачем тогда в других странах их носят все. Как правильно?

Маска — это средство психологической защиты. В Китае как было? Пришли в магазин, там 50 человек в маске, а вы без маски. Вам будет очень неуютно, на вас сразу зашикают и выгонят.

Я думаю, что в масках практической пользы не слишком много просто потому, что люди не в состоянии их правильно носить. Простейшие маски не работают на фильтрацию извне, то есть не защищают. Но они затрудняют дыхание, мешают говорить. Гораздо эффективнее — одноразовые перчатки. Если выходите из дома — их нужно обязательно носить, а затем выбрасывать. И до лица ими не дотрагиваться.

Иммунный ответ

К этому вирусу формируется иммунитет? Какой он?

Мы пока про этого не знаем. Но этот вопрос — самый важный. Есть три разновидности иммунитета по длительности. Например, если человек переболел корью или был от нее привит, то от кори вы будете защищены на всю жизнь.

Против гепатита В человеку дают один белок-антиген и также формируют иммунитет к вирусу. Но постепенно он снижается, через десять лет нужно делать еще прививку-бустер, чтобы добавить антител. И не потому, что вирус гепатита изменился, а просто ослабли защитные свойства организма. Почему это происходит — точно не знаем, хотя есть догадки.

Есть еще, скажем, норавирус, который вызывает так называемый кишечный грипп. Против него иммунитет работает всего два года, а дальше титры антител быстро падают, и мы можем снова заболеть.

Совсем другая ситуация с гриппом, у которого большая скорость мутирования. Ежегодно образуется другой тип вируса. И к нему сильного иммунитета у нас нет. Но некоторые вирусы могут иметь перекрестную защиту. Например, переболели вы давно гриппом, через десять лет в ваш регион пришел похожий штамм вируса. А у вас к нему уже есть иммунитет.

Чего в этом плане ждать от нового коронавируса, мы не знаем, в уравнении очень много неизвестных. Но он точно не устроен так, как вирус гриппа. Он, конечно, мутирует, но не так быстро. Есть гипотезы. Например, до появления нового коронавируса было известно четыре типа коронавируса, заражавшие человека. Они вызывают ОРВИ, которыми чаще всего страдают дети. Конечно, «старые» коронавирусы и новый — разные, но какое-то сходство у них есть. Не исключено, что у детей выработался какой-то перекрестный иммунитет.

Есть ли сведения, что потом происходит со здоровьем у выздоровевших?

По данным Гонконга, в среднем у переболевших на 20-30 процентов падает объем легких, а это первый шаг на пути к серьезному заболеванию ХОБЛ (хроническая обструктивная болезнь легких — прим. «Ленты. ру»).

Но это касается тех, кто тяжело переносил болезнь, с осложнениями?

Не всегда. Есть случаи, когда инфекция тлела медленно, незаметно подрывая функции легких. Но на самом деле, как в дальнейшем перенесенная болезнь может сказаться — это предстоит изучить. Я уже говорила, что для этого необходимы пациентские данные, а их в широком доступе очень мало. Китай сразу начал выдавать свою информацию, сведений по Европе, которые можно было бы анализировать, почти нет.

Можно ли смоделировать эпидемиологическое развитие ситуации в мире, в России? Сейчас ученые говорят, что в переболевших странах началась вторая волна заражений.

Естественно: люди слезли с карантина и стали болеть, поэтому пошла вторая волна.

Если грубо говорить, то в среднем по стране будет сохранено десять процентов объема легких на человека. Это ведь отлично.

Вы надеетесь, что со временем новый коронавирус ослабнет и эпидемия самостоятельно утихнет. Как скоро это может произойти?

Есть разные прогнозы, некоторые — очень плохие. Кто-то из специалистов говорит, что вирус быстро эволюционирует. Поэтому оперативно сделать хорошую вакцину не успеваем. Ну, не сделаем хорошую, а сделаем средненькую, не на 100 процентов эффективную, но безопасную, это ведь тоже хорошо по сравнению с нулем. Особенно если сделать быстро и дать ее хотя бы небольшой группе населения, медикам, например. Есть много разных видов вакцин, и Россия тут на переднем крае науки. Сибирский «Вектор» — просто лучший в мире — рано или поздно справится с задачей.

Я думаю, что вирус ослабнет исходя из общих законов природы, принципов эволюции. Паразит по отношению к хозяину старается быть умеренным. Например, есть муж, который зарабатывает в месяц миллион долларов, и есть у него жена. Если жена тратит за месяц этот миллион, то через какое-то время мужу это может надоесть. В данном случае жена — паразит. А если она умеренный паразит, то есть тратит не миллион, а 700 тысяч, а остальное оставляет мужу, то этот вариант гораздо лучше. Такая же ситуация с вирусом. Он тренируется не убивать своего хозяина, и в конце концов научится. А когда это произойдет — не знаю. Нет у меня хрустального шара, посмотрев в который, можно увидеть будущее.

Ученые из немецкого института имени Роберта Коха, где изучаются инфекционные болезни, считают, что эпидемия стихнет через два года. На каком основании?

Потому что за это время переболеет 70 процентов населения планеты, и они создадут круги иммунитета. Предположим, у меня коронавирус. И я пошла к своей подружке Маше пить с ней кофе. Я бы, конечно, заразила бы Машу, только Маша уже переболела коронавирусом в прошлом году. И поэтому она уже не восприимчива, иммунна. А дальше я пошла к своему другу Пете, его я бы тоже с удовольствием заразила коронавирусом, только он тоже болел в прошлом году и не восприимчив к вирусу. Поэтому мне придется еще куда-то пойти и найти «свежую» жертву.

То есть через два года мы все как-то переболеем, на этом основано предсказание. Я думаю, что это может произойти пораньше. Не надо думать, что я занимаюсь шапкозакидательством. Ситуация крайне серьезная. Погибнет еще много людей — это факт. И не все из них будут пожилыми. На наших глазах разворачивается трагедия.

Но почему тогда ученые говорят, что по сравнению со многими другими инфекциями летальность у нового коронавируса достаточно низкая?

Летальность — это еще не все. Представьте, что вы едете в машине. Летальность в дорожной аварии, которая с вами может произойти, — тоже довольно низкая. Предположим, вы попали в ДТП. Во-первых, вся машина раскурочена, а это большой финансовый урон.

А во-вторых, головой немножко ударились, получили сотрясение мозга. Вы вроде бы даже и не больны, и на рентгене никаких изменений. Но только вам все равно нужно к какому-нибудь врачу ходить, потому что шея болит и ночью спать не можете. Доктор говорит, что никакого отношения это к аварии не имеет, но вы-то знаете, что имеет. Любой нормальный человек подсознательно стремится избежать аварии, так как если даже не погибнет, то урон получит. С этим вирусом точно такая же ситуация.

Новый мир

Медицинские проблемы уже начали рикошетом бить по экономике?

В США знаете сколько стоит тест на коронавирус? Разработчик CDC (Центр по контролю и профилактике заболеваний — прим. «Ленты.ру») поставил цену в 1800 долларов. Как правило, пациенту нужно сделать несколько тестов: когда поставили диагноз, чтобы его подтвердить, по ходу болезни. Чтобы выписать человека, нужно получить три негативных теста. Плюс лечение на аппаратах и так далее. Стоимость лечения очень большая. Даже те, у кого есть страховка, все равно могут быть разорены. А у многих страховки просто нет. Конечно, через пару недель были приняты меры по радикальному снижению стоимости — путем вмешательства государства, но не сразу. Я думаю, сейчас американские госпитали так до сих пор и не разобрались, кто будет платить за дорогое лечение в стационаре на вентиляторе. Страховые? Государство? Сами больные? А если они все же умерли?

Государства сейчас, конечно, льют воду на огонь. В Америке, например, граждане с доходом менее 70 тысяч долларов в год ежемесячно будут получать 1200 долларов, чтобы пережить этот кризис. Многие потеряли работу, у некоторых рабочие места просто исчезли. Те же самые пилоты на авиалиниях — куда они сейчас полетят? Или сотрудники ресторанов, развлекательной индустрии, где также все закрыто. Обсуждается, что на детей будут выплачивать ежемесячно по 500 долларов. Но нужно понимать, что деньги — конечный ресурс. И если ты даешь средства на «А», не останется на «Б». Бесконечно социальные меры приниматься не могут. И наверняка это впоследствии отразится на других секторах экономики.

Такими темпами вирус скоро переустроит весь мир.

Это совершенно точно. Мир будет новый и дивный. Я не говорю, что это плохо, просто все станет по-другому. Старые игроки уйдут, появятся новые, изменятся социальные институты. Например, те же университеты. Они с таким трудом перешли на онлайн, думаете слезут с него после? Конечно, нет. Следовательно, онлайн-образование расцветет. Раньше это всегда сдерживалось. Университеты говорили: это мы — настоящее, а не то, что какие-то виртуальные головы. Сейчас сами университеты стали «говорящими головами». Соответственно, быстро придумают, как это все правильно подать.

По влиянию на планету с какой прошлой мировой эпидемией можно сравнить современный коронавирус: с холерой, чумой, испанкой?

Сравнить ни с чем нельзя, потому что никогда у нас еще не было эпидемии при развитой системе здравоохранения, построенной по экономическому принципу. В Средние века как было? Есть какой-то монастырь, там живет монах, который «волшебной» травой лечит заболевших малярией. Они выздоравливают. А в соседнем монастыре такого монаха нет, поэтому больные там умирают. То есть в одном месте было намного лучше, чем в другом.

Сегодня в мире, если мы не берем третьи страны, здравоохранение функционирует унифицированно, связанно между собой. Глобализация в здравоохранении — огромная. Мы никогда еще не сталкивались с мощной силой, которая вот так ударяет. Точно можно сказать, что система приспособится к новым обстоятельствам, без здравоохранения люди не останутся. Но каким оно будет — вопрос открытый.